Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — 18 часов 9 минут, добрый всем вечер. И сегодня у Наталии Ивановны Басовской — добрый вечер...

Наталия Басовская — Добрый вечер.

С. Бунтман — ... новый герой. Я не знаю, насколько он герой вашего романа...

Н. Басовская — Ни насколько. У него и так было достаточно.

С. Бунтман — Он герой плутовского романа скорее.

Н. Басовская — Любого, любого.

С. Бунтман — Любого. И причем с такой историей: там, ущербный мальчик, который становится блестящим оратором...

Н. Басовская — Вы сейчас все расскажете!

С. Бунтман — Не-не-не.

Н. Басовская — Алексей Алексеевич всегда в таких случая говорит: вот, вы уже все рассказали.

С. Бунтман — Ничего не буду рассказывать, я лучше спрошу у слушателей, предложив им наш академический «Дилетант». У нас должно быть издательство «Академия», этот номер «Дилетант», девятый, потому что там много об Академии наук и ее истории. И вот 10 «Дилетантов» мы разыграем, если вы ответите на довольно простой вопрос. Граф Мирабо сегодня у нас, Оноре Габриэль Рикети Мирабо. И есть точка на карте — потому что не провинция, не страна, а точка на карте — которая роднит графа Мирабо и роднит графа Монте-Кристо. Пожалуйста, скажите, что это точка. Это вопрос скорее на скорость, я так думаю, потому что вы должны сразу себе представить эту точку. А напишите нам смску: +7–985–970-45-45. Итак, как в сказке Гофмана, родился ребенок, вызвавший ужас (смеется).

Н. Басовская — Прежде чем он родится, я немножко скажу, что о нем написана целая литература. Чтобы понять, что уложить в один короткий разговор такую личность совершенно невозможно, и она необъятна, интересна... ну, источники, которыми пользуются специалисты, тоже бесконечны, ибо осталось много томов опубликованных его писем, к нему писем, многотомные сочинения по истории Пруссии при Фридрихе Втором, Фридрихе Великом, его полемические произведения, парочка романов, причем в очень специфическом жанре — то есть, это необъятные источники. Вообще никогда нельзя сказать, что они изучены до конца, но тут и объем огромен. И литература. Но на русском языке, я просто могу сказать, что особенно интересно. В серии Павленкова «Жизнь замечательных людей» под авторством Васильев... это псевдоним, на самом деле это известный эмигрант-либерал, и потому под псевдонимом Павленков печатает, Берви-Флеровский, очень известный человек, который сочетает талантливое перо и литературность с глубоким знанием предмета. Но как у всех пишущих или писавших о Мирабо, есть свое отношение. К Мирабо были предвзяты все, в разные стороны, но вот такого чего-нибудь очень объективного не получалось. Что-то раздражает этого автора. Есть прекрасная книга нашего советского автора Альберта Захаровича Манфреда, которого бесконечно уважаю.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — И книга которого «Три портрета эпохи Великой французской революции»...

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — ... вышедшая в Москве в 1978-м году — заметьте, в 78-м, в разгаре застоя, как часто смешно говорят...

С. Бунтман — Кстати говоря, отметим блеск вот такой популяризаторской...

Н. Басовская — Стилистической....

С. Бунтман — ... мысли.

Н. Басовская — Это чисто научное, там ничего популяризаторского.

С. Бунтман — Это время Манфреда, время Эйдельмана...

Н. Басовская — Да.

С. Бунтман — Это 70-е годы.

Н. Басовская — Это просто наука, написанная по-человечески. Он никакой не популяризатор, вот не согласна, Сергей Александрович.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Он прекрасный автор. Но...

С. Бунтман — А я считаю популяризаторами строгих людей, которые просто хорошо...

Н. Басовская — По-человечески. Он блистателен...

С. Бунтман — ... хорошо и точно пишут.

Н. Басовская — Он блистателен. И эта книга «Три портрета» была, я помню, отдушиной на фоне скучной, преимущественно скучной, неинтересной, а в науке неудобочитаемой литературы. И, конечно, единственное, в чем прорвало его, что вполне такого трибуна большевистского из него никто не смог сделать — это то, что из трех портретов, Руссо, Мирабо и Робеспьера, самым неинтересным был Робеспьер, хотя заказ был, конечно, воспеть этого якобинца.

С. Бунтман — Чтобы подойти от Руссо через Мирабо...

Н. Басовская — ... к вышей точке, как говорили, да, к вершине трагедии французской революции. А граф Мирабо был самым ярким. Есть переводная книга французская Рене Кастра. Я просто не очень люблю это... вот это беллетризированная как раз книжка, но неплохая. С подзаголовком, подзаголовок хорош: «Мирабо. Несвершившаяся судьба». Это современная серия «ЖЗЛ», 1986-й год. Первое издание, нет, парижское, а «ЖЗЛ» позже.

С. Бунтман — Вот и ответили на вопрос наших слушателей, был в интернете: как вы относитесь к этой книге?

Н. Басовская — Я не вижу в ней ничего плохого. Автор очень добросовестно старается показать — вот несвершившаяся судьба — бесконечно огромные задатки этого человека и, в общем, крах, который он... многие думают, что он потерпел его только после смерти, перенос останков, но многие эти яркие персонажи, им нет покоя после смерти. Но и при жизни тоже. Не сложившаяся судьба. Но мне нравится, что в этой книге нет окончательного суждения, окончательного приговора.

Итак, кто же он такой? Легендарная личность начального этапа Великой французской революции, как у нас называют революцию французскую 18-го века. Считается, что Маркс назвал его львом революции. Я в этом не уверена. Насколько я помню, кто-то до Маркса. Но в середине 19-го века не было принято, не было понятия вот цитировать, плагиат, часто пересказывали слова других. И оно как-то приросло, марксова оценка. Что лев то лев, но, конечно, только начального этапа. Выдающийся оратор, вот выдающийся. И, пожалуй, это, кажется, как раз у де Кастра, до восхищения его ораторскими талантами, которых мы не слышали, потому что не было диктофонов, но они так пересказаны людьми-современниками... он написал, первый оратор мира. Ну, вот говорит об отношении к персонажу, автор влюбляется в персонажа. Ну, и великий bon vivant, по-французски говоря, человек сочетавший вот это расточительство аристократическое, готовность жить в долгах, и всегда живущий в долгах, бесконечные романы, с тем, что и он же узник и мученик. 15 лет своей жизни, с перерывами небольшими, он проводил из тюрьмы в тюрьму. Странное сочетание. И вот тем интереснее о нем поговорить.

Перво-наперво родился, и он, как вы говорите, пугающий. Настолько странны сведения о том, каким он явился на свет, что я не полностью им верю. Отец маркиз Виктор Рикети де Мирабо родился в год смерти Людовика Четырнадцатого. То есть, отец той эпохи человек, но и начинающегося Просвещения, разгорающегося Просвещения. Виктор, отец нашего Оноре Габриэля, встречался с самим Монтескье, имел с ним беседу. И, в сущности, Виктор Мирабо хотя он не так известен у нас как деятель Просвещения, должен быть причислен в разряду просветителей. Ну, скажем так, второй ряд что ли. Он не Руссо и не Монтескье, но где-то недалеко.

С. Бунтман — Одновременно среди людей, которые пытались провести реформы при старом режиме, как Неккер, как вот очень многие...

Н. Басовская — Он больше всего как раз, вы совершенно правы, был склонен, отец Мирабо, к экономическим вопросам...

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Он был экономист. И, в сущности, не в лоб, не громко, но достаточно отчетливо показывал, что без преобразования основы материальной, того, что называлось старым порядком, Франции не прожить. Ну, обрел громкую славу, слишком громкую, что привело его, как всегда при абсолютизме, рано или поздно, в тюрьму. Но сначала о матери.

Отец был совершенно... ну, да, посидел он совсем немного. Любопытно мы с Сергеем Александровичем перед эфиром говорили о многом, в том числе о мадам Помпадур. Вот эта фаворитка Людовика Пятнадцатого убедила мужа выпустить быстренько Виктора де Мирабо. Почему? Чтобы его слава не стала еще большей. Он и так был знаменит на всю Францию. Но не только на Руси любят мучеников и как-то сердцем к ним прикипают, во Франции тоже. Она убедила быстренько его освободить и сослать в имение, но он стал еще более популярен. Мать — Женевьева де Вассан. Брак по расчету. Но он хорош тогда и в аристократической среде абсолютно нормален, когда расчет правильный. Некрасивая, но знатная и богатая. Но ведь до ее богатства руки отца Мирабо никак не могли дотянуться. Всю жизнь они с матерью, доходя постепенно до страшной громкой ненависти, боролись за то, кто первым ухватит ее придание, и вообще где ее приданое. А семейство Вассанов сумело так сделать, что ничего при жизни Виктор не получил. Где-то совсем на склоне лет они уже продолжали торговаться, уже вмешали детей, в частности нашего Оноре...

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Ужасная история.

С. Бунтман — Нашему Оноре это передастся по наследству.

Н. Басовская — Передастся.

С. Бунтман — Вот это наследство...

Н. Басовская — Он продолжит.

С. Бунтман — ... тяжбы он получит обязательно.

Н. Басовская — Итак, он у них старший. До него был младенец... Да, расчет оказался плохим, отношения плохие, по нарастающей. Но при этом 11 детей. Это вот тоже сочетание, кажущееся странным, но не будем углубляться в эти скользкие сферы. Первенец их умер. Ирония судьбы какая-то злобная. Виктор все время писал свои труды, и первенец в очень раннем возрасте, около года что ли, выпил бутылочку чернил, отравился, спасти его в те времена не смогли. А вторым родился Оноре. И вот тут легенды о том, каким он родился. Огромная голова — но это правда, как-то у него была большая голова. Вывернутая нога. Ну, вывих такой при родах — это дело распространенное. Как пишут, уздечка на языке, как-то не так, боялись, что не научится говорить, зато когда научился...

С. Бунтман — Да, было такое дело.

Н. Басовская — ... зато уж когда научился так научился. После его выступлений публичных ярких молодая публика выносила его от восторга на руках. И говорят, что два зуба. Поскольку то же самое сочиняли про Ричарда Третьего...

С. Бунтман — Но дело в том, что есть ребята, которые уже рождаются с зубами...

Н. Басовская — Это да, но почему-то это приписывают только вот таким, неочевидным гуманистам. Ну, допустим, таков. Ему было три года, и он едва не умер от оспы. И вот как нарочно, мать старалась его излечить, использовала какие-то притирания, протирания, которые оказались трагически неудачными. Это бывает не только в 18-м веке, мы понимаем. В итоге, эти оспины врезались в его лицо еще глубже и навсегда. И вот мальчику было всего 10 лет, когда отец в одном из писем написал, его отец Виктор, почти просветитель: «Это (о ребенке 10 лет) чудовище, в физическом и нравственном отношении. Все пороки соединяются в нем». Это что ж такое? Как могло такое случиться? Наверное...

С. Бунтман — Ураган еще называл его папаша. А брату своему он написал: «Ваш племянник больше похож не на вашего племянника, а на племянника дьявола».

Н. Басовская — Ужасающее отношение отца во всем это выражено. И самое главное, что, наверное, здесь уже сказывается и растущая неприязнь к жене. Потому что, пожалуй, видимо, это правда, он был один, этот Оноре, который был внешне похож на родственников некрасивой матери. А остальные в род Виктора, отца, и, в сущности, были почти красавцами. Растущая неприязнь к матери переносится на этого необычного мальчика. Остальные дети практически красавцы. И отец пишет: «Весь в мать, в проклятых Вассанов!» А в основе то, что они не дают приданого, на которое рассчитывали.

В 1765-м году... он родился в 1749-м, с 65-го по 1766-й обучается в пансионе некоего аббата Шокера, где отец рассчитывал на строгость нравов. Строгость была, но там начали проявляться и редкие способности этого ребенка. Он написал такой необычный, такой яркий для почти ребенка текст речи в честь принца де Конде... Он родился монархистом, он умрет монархистом, хотя он революционер. Вот я надеюсь к концу разговора объяснить, как это — по возможности объяснить — как это могло быть в одном лице. В доме отца прекрасная библиотека: он читал античных авторов, он изучал их стиль, он подражал, он развивал его. И тут, наверное, к отношению отца примешалось еще одно — намечающаяся ревность. Да, вдруг он единственный не красавец, зато такая умница. Отец в юности, прямо с юности запретил Оноре носить имя Мирабо, его имя, отца. Оно, мол, известно всей Франции, а ты еще неизвестно кто, и к тому же чудовище.

И Оноре учится и начинает свою службу (это военная служба) под именем, как велел отец, Пьер-Бюффьер — это название одного из поместий. Звучит совсем не так, как маркиз де Мирабо. И, в общем, он уже вот здесь принижен железной волей отца. Видимо, реакция на это унижение у этой довольно львиной от рождения натуры была однозначно понятная: делать все наоборот. И он начинает делать все наоборот. Он делает долги, он соблазняет девицу, дочь какого-то начальника, очень рано служа в жалком городишке Сенте (военная служба), в глухой провинции. Он самовольно в 1768-м году, в возрасте 18 лет, покинул Сент и отправился в Париж. Что такое самовольно покинул военную службу? Хотя это и 18-й век, но, строго говоря, это дезертирство.

С. Бунтман — Дезертирство, да.

Н. Басовская — Но его непосредственные начальники готовы были — аристократам так многое в это время разрешалось! — посмотреть сквозь пальцы. Ан-нет, папа Виктор сказал, что он сам добьется строгого наказания. Исхлопотал у короля lettre de cachet — прекрасно знаете, что это такое.

С. Бунтман — Это вот...

Н. Басовская — Бланк.

С. Бунтман — Все, кто читал, да, все, кто читал «Три мушкетера»...

Н. Басовская — Да, бланк.

С. Бунтман — ... там этим пользуются постоянно.

Н. Басовская — Там уже стоит королевская печать.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Стоит только вписать фамилию, имя любого человека: или соседа, которому ты завидуешь, или политического соперника — кого угодно. Но сына — это необычно. Папа Виктор недрогнувшей рукой вписал в lettre de cachet имя своего сына. И сын заключен в крепость на острове Ре. Неординарная ситуация. Оттуда, продолжая вести себя независимо, борясь за свою внутреннюю свободу.... Интересно: чем больше нарастает деспотизм отца, тем больше растет сопротивление сына. Оттуда он испросил разрешения добровольцем отправиться на Корсику. И вот он на Корсике. В какие годы, о боже мой! 1768-й — 1769-й. Ведь в 69-м родился Наполеон Бонапарт на той самой Корсике...

С. Бунтман — А скажите, не появлялось теории, что Бонапарт — сын Мирабо, нет?

Н. Басовская — Не слыхала. Он родился...

С. Бунтман — Ох какую можно плюху сделать (смеется).

Н. Басовская — А поскольку у Мирабо было очень много всяких детей, и только одного побочного сына он воспитывал как родного, все остальные были рассеяны по разным странам Европы, все может быть. Но он служил в тот момент, вот начал с 68-го, а в 69-м он уже был командиром. Он везде был замечен. Потом его стали сдерживать. Командиром гарнизона. И где? В Аяччо! Это городишко, где родился Наполеон Бонапарт 15 августа 1769-го года.

С. Бунтман — Городишко. Это столица великого острова Корсика (смеется).

Н. Басовская — Тогда это был маленький город.

С. Бунтман — Да, абсолютно.

Н. Басовская — Корсика только что была продана генуэзцами французам. Почему-то корсиканцам не понравилось, что их продали Франции, хотя близко и Франция, близко и Генуя. Но, короче, эта продажа подтолкнула освободительное движение на острове под руководством знаменитого национального героя Паоли. Родители, особенно мать, прежде всего мать Наполеона Бонапарта, участвовала в этом движении партизанском, в юности скакала по горам...

С. Бунтман — Да, мама Летиция ...

Н. Басовская — Мама Летиция с кинжалом на талии и так далее. И вот в это время там командиром гарнизона был Мирабо. Такие разные судьбы, но какие яркие фигуры! Что-то 18-й век решительно востребовал от французской истории, и этот запрос был услышан. В 21 год он встретился впервые с братом своего отца, дядюшкой. И дядюшка, младший брат отца, Жан Антуан де Мирабо, который не был так знаменит и потому так ревнив, написал о нем потрясающие слова. Вот цитата из дядюшки: «Если он не будет хуже Нерона, он будет лучше, чем Марк Аврелий».

С. Бунтман — Хорошо сказал.

Н. Басовская — «Так как я еще никогда не встречал такой сильный ум. Или это будет величайший обманщик Вселенной, или самый великий деятель Европы, способный стать Римским Папой, министром, генералом на суше или на море, канцлером или замечательным сельским хозяином». Умница дядя в этом перечислении, думая, что охватил все, что можно измыслить, не мог подумать — революционером, знаменем революции. Что из этой супераристократической среды, так обороняющей свой аристократизм, выйдет человек, который послужит знаменем революции.

23 июня 1772-го года Оноре был женат, по воле отца, на богатой наследнице Эмилии де Мариньян. Несколько недель — благовидный предлог — такого празднества, такого расточительства и таких долгов... Оноре широким жестом брал деньги, под гарантии 100, 200, 300 процентов, считая, богатое приданое, и забыв, что его отец всю жизнь бился за такое приданое. Он не учел, что семейство Мариньян еще меньше готово выдавать ему деньги, для того чтобы он жил как аристократ.

С. Бунтман — Абсолютно.

Н. Басовская — Ну что ж, вот на этом мы остановимся.

С. Бунтман — Давайте мы здесь прервемся. А начну я с того, что вы получите ответ на вопрос, тем более что мы подходим к этим событиям сейчас.

Н. Басовская — Да.

С. Бунтман — И назову победителей, и мы продолжим.


НОВОСТИ


С. Бунтман — Ну что ж, мы продолжаем. И я сейчас объявлю, кто у нас победил.

Н. Басовская — Мы к этому приближаемся как раз, так что надо сейчас объявить.

С. Бунтман — Да. Дело в том, что точка на карте, которая объединяет графа Мирабо с графом Монте-Кристо — это замок Иф. Да, около Марселя, да, около Прованса, но я специально сказал точка на карте, а не провинция, или город, или страна. Итак, правильно ответили: Мария 3076, Юрий 5784, Нелли 1003, Андрей 3105, Михаил 9468, Любовь 9024, Максим 7623, Алла 0295, Игорь 2300 и Эдуард 3276. Итак, замок Иф. Каждый из победителей получает по номеру журнала «Дилетант», номеру девятому нашему.

Н. Басовская — Как раз туда приближается наш персонаж.

С. Бунтман — Да-да.

Н. Басовская — После его размаха, который он позволили себе в связи с женитьбой, после нескольких недель этих празднований он показал отцу, что он остается таким же неукротимым, таким же вызывающим что ли. Он себя не нашел, и он хочет показать, что я не тот урод, о котором... он же знает, что отец его называет чудовищем. А я вот что-то другое. И пусть восхищаются те, кто пируют за мой счет, веселятся. Но отец не дремлет. Через 2 года после свадьбы, неполных два года, он добивается высылки расточительного сына на периферию, далеко, в глушь — а это глушь — маленький городок в Швейцарских Альпах. Сейчас мы совсем иначе относимся к Швейцарским Альпам и к понятию глушь, а тогда это глушь, и маленький городок Маноск, ничем не заметный. Он должен там кануть, быть забытым, чтобы о нем больше никто не слышал ни плохого, ни хорошего.

Оноре потрясен, что, оказывается, воля отца, если отец решил быть деспотом в отношении него, при этом режиме может сделать все: он от короля получит разрешение на то, на это, на пятое, на десятое. Что же делать? И тут он обнаруживает, что у него тоже есть писательский талант, как и у отца. Вдохновенно пишет он знаменитое свое произведение, которое сразу сделало его еще и по-другому знаменитым — «Опыт о деспотизме». Да, опыт у него был, и опыт нарастал. «Опыт о деспотизме». Поразительно совпали его пусть риторические, но очень яркие протесты против власти, они совпали почти текстуально с тем, что писал знаменитый Марат в «Цепях рабства». И вот такой авторитет, как Манфред, считает, что это они независимо пришли к этим мыслям друг от друга. Долг, интерес и честь предписывают сопротивляться высшим распоряжениям монарха и даже вырвать у него власть, если злоупотребления его могут уничтожить свободу и не остается иных средств ее спасти, эту свободу.

С. Бунтман — Но это проникнуто духом законов...

Н. Басовская — Дух законов, Монтескье, Руссо — все здесь.

С. Бунтман — Да-да-да.

Н. Басовская — Просвещение создало какую-то насыщенную густую атмосферу возражения против всякого деспотизма. А Виктор де Мирабо, отец нашего персонажа, как будто бы нарочно, будучи сам просветителем, в отношении сына превращается хуже чем в абсолютного государя. 23 сентября 1774-го года Мирабо снова заключен — но куда? Туда, о чем сказали наши слушатели.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — В замок Иф. Ну, в общем-то, скала близ Марселя.

С. Бунтман — Да, очень неприятная тюрьма.

Н. Басовская — Дюма, конечно, еще не написал «Графа Монте-Кристо», но все читали его и зато представляют, какая это тюрьма. Но она для избранных, была и будет такой в 19-м веке, а такой была уже и в 18-м.

Итак, ему 25 лет, он опять узник, но он уже знает, что у него есть талант, его «Опыт о деспотизме» прозвучал. А отец знает, что он не зря опасался, что сын отнимет у него славу. Что ж, тут, в замке Иф, обнаружился его невероятный талант располагать к себе всех, включая тюремщиков, любых начальников, любых тюремщиков. Комендант не стесняет его свободы, Оноре свободно пишет письма — ничего, ответа нет. К жене он обращается, хотел хотя бы для виду с ней примириться. Он так всю жизнь будет метаться то в одну сторону, то в другую. Делать нечего. Тогда Оноре соблазняет жену начальника. И это так на него похоже! В ответ на все эти не стеснения его свободы он соблазняет жену начальника.

С. Бунтман — Вот говорили, что в его либертинстве вот в этом не было той... того жизнелюбия, которое было присуще очень многим либертинам 18-го и 17-го века, что как-то — я не знаю, насколько это правда — как-то у Мирабо все получалось мрачно.

Н. Басовская — Мрачно, согласна.

С. Бунтман — Так вот мрачно. Вот...

Н. Басовская — С рождения.

С. Бунтман — ... такая отместка благодетелям...

Н. Басовская — Вот за то, что отец так его... я все-таки за то, что в детстве. С детства... отец, который говорит «у меня, там, 10 детей, только один чудовище» — можно было озлобиться. И он, конечно, озлобился. За это и за прочие прегрешения он в 1775-м переведен в замок Жу — это уже четвертый раз дисциплинарно наказан, в Юрских горах. Но рядом есть маленький городок Понтарлье, Понтарлье — очень удобно его произносить. И ему не запрещено бывать в этом городке. А раз так, он что-нибудь да найдет. Он обретает там знаменитейший свой роман, наверное, среди всех многочисленных самый знаменитый, с Софи де Моннье, с женой маркиза де Моннье. Заметим, маркизу 70, ей 24. И тут появляется Мирабо, весь в славе как узника и жертвы, так и борца с деспотизмом и автора знаменитой...

С. Бунтман — Да еще и говорит хорошо.

Н. Басовская — Как выяснилось, не просто хорошо, как-то божественно. Он сам потом к концу жизни говорил: когда я со своей огромной головой и гривой, тряхну гривой на моей голове, — стал говорить, что у него львиная голова, лев, лев, — меня сразу все начинают слушать. У него еще оглушительный голос. И вот этот знаменитый роман с этой злосчастной Софи, молоденькой женщиной, которая всей душой его полюбила. И он, видимо, тоже. Их роман прекрасно представлен в их письмах, опубликован, обсужден...

С. Бунтман — Они потом, по-моему, в публикации так и назывались «Письма к Софи».

Н. Басовская — Да-да-да. И это не очень хорошо, что он все это публикует. Ну, что ей уже терять было нечего...

С. Бунтман — «Письма к Софи» они были названы после смерти.

Н. Басовская — После смерти. Ее жизнь кончилась ужасно. А сначала это был роман в духе «Новой Элоизы» Жан-Жака Руссо. Пожалуй, они даже немножко играли в эту прекрасную тихую светлую любовь на фоне прекрасной природы и свободы личности. И они решили бежать и обрести свое тихое счастье в самой свободной стране тогдашней Западной Европы — в Голландии. Это первая республика, республика соединенных провинций, еще с 17-го века это республика. И вроде бы обрели тихое счастье. Софи ждет ребенка. Ну, как знать? Ручаться нельзя, но вдруг бы оно оказалось более-менее прочным.

Но выяснилось, что муж, этот немолодой супруг, оказался очень боевым борцом в создавшейся ситуации. Сначала-то казалось, что он равнодушно смотрит: ну, так случилось. Она же просто убежала от него. И, в итоге, маркиз де Моннье заявил официально в инстанции судебные, что Оноре де Мирабо похитил его жену. Не добровольно жена убежала, а похитил и прихватил деньги, что было чистой ложь. В итоге, за ними слежка, и эта самая свободная страна их не спасла. И в этом самом Понтарлье, городке Понтарлье состоялся заочный суд, сначала без участия самих этих беглецов, во Франции. Приговор — смертная казнь. Их настигают в Голландии и арестовывают. Приговор — смертная казнь! За похищение знатной дамы и чужой жены и якобы похищенные деньги. Страшная судьба.

Смертную казнь решено пока отложить, выполнение ее. Но пятая, так сказать, репрессия, номер пять (я их всех пересчитала): Мирабо заточен в Венсеннский замок. Довольно мрачное место. Судьба Софи еще более печальна. Она приговорена к заточению в монастыре до смерти мужа — не известно, когда это будет. Плюс один год после смерти мужа. Будучи названной там порочной женщиной, есть версия, что даже с постоянно обритой головой — такие унижения трудно пережить, и Софи покончила жизнь самоубийством. Заключенный Венсеннского замка, живущий на скудное содержание от отца... отец не настаивал, чтобы его казнили, дал ему жалкое содержание отеческое. В итоге, маркиз де Мирабо, Оноре де Мирабо, плохо одет, обносился, в истрепанной одежде, он пишет об этом в жалестных письмах. А потом решает: нет, бороться! Вместо жалестных писем он пишет книгу. Название: «Об указах за королевской печатью (lettre de cachet) и государственных тюрьмах». Одно из самых обличительных произведений, о судьбе узников, в том числе узников замка Иф, и прежних, и следующих, в 19-м веке...

С. Бунтман — Он пишет о каждом месте, где он бывает.

Н. Басовская — Да.

С. Бунтман — Он на этой основе пишет...

Н. Басовская — И пишет, как ужасна судьба узника...

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — ... как он зависим полностью от воли начальства, как он зависит т продажности этих начальников, что такое взятки, которые у них вымогают. И, в общем, в итоге, он опять обличитель, объективно-то он обличитель режима! Хотя монархистом он быть не перестанет даже во время революции.

На свободу он выходит только в 1782-м году. До французской революции еще 7 лет. В августе 1782-го года он на свободе, ему 33 года. То есть, вся юность прошла под знаком проклятия отца и деспотизма его и преследований тюремных, ссыльных и прочих. Каким он вышел? Конечно, раздраженным навсегда, увидевшим свои таланты и использующим их для суда. В итоге, скандальнейшие судебные процессы. Он добивается кассации смертного приговора — добился. Он талантлив, он юристом оказывается талантливым. И даже того, что судебные издержки за эти процессы заплатил тот самый супруг несчастной Софи маркиз де Моннье. То есть, его...

С. Бунтман — Он учел опыт. Потому что первый процесс он проиграл свой...

Н. Басовская — Первый проиграл, потом выиграл. Он будет их проигрывать, выигрывать... Он вмешается в бесконечно отчаянную тяжбу матери и отца. В общем-то, несчастный человек, когда мать и отец ненавидят друг друга до безумия. Есть такая версия, что когда он сначала выступал на стороне отца, мать пригрозила ему однажды револьвером и, в общем, выстрелила...

С. Бунтман — Абсолютно, да.

Н. Басовская — ... пистолетом.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Выстрелила! Но была осечка или там не было патрона. Я не знаю, как такое пережить. В конце концов, он мог бы стать и более злобным.

Он участвовал в этих тяжбах, сначала на стороне отца, потом на стороне матери, и все время оттачивал свое ораторское искусство. И видел, как люди верят ему, как они восторгаются и идут за ним. Встретил свою последнюю знаменитую любовь. Побочные я опускаю. Жюли-Генриетта де Нейра. Вроде опять что-то вроде семьи образовалось. Жюли-Генриетта де Нейра, видимо, по-настоящему его любила, разделяла его интересы, это была интеллектуальная женщина, в отличие от тихой, но не интеллектуальной Софи. С ними жил один из его побочных сыновей Люка. И этот Люка потом напишет его основательную биографию, проявит такую преданность к памяти такого отца своего родного, но не официального.

И вот, в итоге, отточив всяческое свое мастерство, он, по-видимому, ощущает, что у него талантов больше, чем его применяют. И он начинает искать применение. В 1785-м охотно принимает поручение дипломатическое отправиться в Пруссию, добиться там займов. Приближающееся к своей кончине французское монархическое правительство ищет выхода примитивного монархического в займах. Конечно, они не понимают, что надо развивать экономику, что пришла эра капитализма...

С. Бунтман — Они пытаются провести реформы, но они вызывают еще большее недовольство...

Н. Басовская — Неккера все ненавидят, хотя там много разумного.

С. Бунтман — Да, да-да-да.

Н. Басовская — В 1788-м он доложил о выполнении миссии. Займ он не получил, хотя много интересных сведений привез. Но займа нет. В итоге ему...

С. Бунтман — Но книжку написал.

Н. Басовская — ... никакую должность не предложил. Тогда он написал книжку.

С. Бунтман — Книжку-то написал про Пруссию.

Н. Басовская — ... многотомную историю прусской монархии под управлением Фридриха Великого. Он становится все более и более государственно мыслящим человеком, его тянет на простор больших государственных решений.

С. Бунтман — Ну, там же выборы скоро...

Н. Басовская — ... на участие в чем-то громадном. В чем? И вот начинающаяся революция — все понимают, что она начинается — дает ему этот шанс. Даже Людовик Шестнадцатый, этот безвольный, не очень умный, злобный достаточно человек понял, что Франция накануне какого-то краха. Казна истощена полностью, долги платить нечем, неурожаи, как всегда, как нарочно, климатически неблагоприятные годы, неурожаи, голод. Что-то надо делать — а делать он не способен. И те люди, которых он выдвигает, они зажаты в рамки желания услужить королю, прежде всего, а уж потом что-то делать для страны. И тогда в отчаянии, именно в отчаянии Людовик Шестнадцатый объявляет о выборах в Генеральные штаты, французский парламент, существующий с начала 14-го века, с 1302-го года, но они не собирались до этого 175 лет. С 1614-го года!

С. Бунтман — Да, то есть, сразу после смерти Генриха Четвертого еще...

Н. Басовская — Людовик Четырнадцатый не нуждался ни в каких парламентах...

С. Бунтман — Да нет, какие ему Генеральные штаты, да.

Н. Басовская — ... он сам был государством.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — После 175 лет. Это большое событие, что объявлены эти выборы. И все мыслящие люди понимают: вот он шанс что-то сделать, что-то сказать. Но дворянство юга, Прованса, Экса, где он... где его семейство известно, где у них поместье, отвергло его за плохое поведение: не желаем такого безнравственного, такого нехорошего. И тут он совершает по-настоящему революционный шаг: а я, — говорит, — буду баллотироваться от третьего сословия. То, что для аристократа...

С. Бунтман — Молодец.

Н. Басовская — ... казалось невозможным. Вот он то молодец, то незнамо что.

С. Бунтман — Вот они нарвались просто. Это человек такого ума...

Н. Басовская — А мы не хотим, ты аморальный.

С. Бунтман — Хорошо, от третьего сословия, наплевать...

Н. Басовская — Зато какой способный.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — И он избран от третьего сословия. И 17 июня 1789-го года эта палата третьего сословия, именно она, в знаменитом зале для игры в мяч, где...

С. Бунтман — Приносит клятву.

Н. Басовская — Да. Объявили себя Национальным собранием. И Мирабо среди них, людей в скромной одежде, которых впускали вообще через черный ход — и среди них такой Мирабо. Они Национальное собрание. А затем 9 июля они объявляют себя Учредительным собранием. Все, берут власть, они берут власть в свои руки. И тогда монархия в открытую готовится разогнать их. Ну, в таких случаях всегда им нужен разгон. 14 июля в ответ на эти приготовления штурм Бастилии. Мирабо хватило мужества сказать... народ имел на это право, не все аристократы смогли это сделать. Лафайет, он — смогли, были среди аристократов достойные понять, что довели народ до состояния, как говорили мои любимые Стругацкие, до потери инстинкта самосохранения. Вот что такое Бастилия — это выплеск народного гнева, они имели основания для этого.

26 августа... нет, до этого еще один очень важный момент, до Декларации. 23 июня 1789-го года, когда в открытую говорилось, что монархия готовится, двор готовится разогнать это учредительное собрание, пришел к ним, представителям этого самого третьего сословия, обер-церемониймейстер двора маркиз Дре-Брезе и зачитал тихим голосом распоряжение короля депутатам: немедленно, именно немедленно (это же абсолютизм), разделиться по сословиям, никому ни с кем не смешиваться. А вслед за Мирабо — он не один был — целый ряд депутатов от дворян, много, десятки, перешли тоже на позиции третьего сословия, будущей буржуазии. Немедленно разделиться и заседать раздельно. Наступила тишина, все растерялись. И тогда знаменитая фраза Мирабо, которую, как пишет Альберт Захарович Манфред, во Франции знает каждый школьник. Громогласное: «Вы, кто не имеете, — «вы» — это Дре-Брезе, — вы, кто не имеете среди нас ни места, ни голоса, ни права говорить, идите к вашему господину и скажите ему, что мы находимся здесь по воле народа и нас нельзя удалить иначе, как силой штыков. Маркиз Дре-Брезе попятился и вышел, не повернувшись спиной к этому дерзкому Мирабо. А так выходят только...

С. Бунтман — От короля.

Н. Басовская — ... перед царствующими особами. Вот Мирабо и стал королем этого этапа революции, разгорающейся революции. Отсюда это «лев революции», «вождь». Его выступления встречаются восторгом. И он, по-видимому, решительную лепту в написание знаменитой Декларации человека и гражданина. Это декларативный документ, но он провозгласил такие прекрасные истины: свободу личности, защиту от произвола — все то, что ему было так близко — от деспотизма какого бы то ни было. Он последовательно выступал на заседаниях Национального собрания, потом это будет Учредительное собрание и Конвент, например, что нельзя разрешать никаким инстанциям читать письма, проверять письма, нельзя разрешать. Нельзя запрещать даже аристократам в разгорающейся революции уехать из Франции. Это ограничение свободы личности! И тогда его уже меньше любит народ, он становится ничей. И эти этим недовольны, а эти — этим. Он видит поднимающийся гребень, страшную волну революции. Он боится, что она сметет все, сметет Францию. И, как выяснится потом, он вступил в тайные переговоры с двором. В советское время это подавали просто: он предал, предал, предал.

С. Бунтман — Нет, он искал выход из положения.

Н. Басовская — Он искал выход. Он хотел стать, — из документов это совершенно ясно, — тайным советником, тайным министром короля, чтобы помочь ему предпринять такие действия, которые были бы разумными. Вот его слова из одной из речей: «Да, я заявляю открыто, что я за королевское вето. Нет ничего ужаснее, чем владычество шестисот лиц, — как будто видит якобинскую диктатуру, — которые завтра могли бы объявить себя несменяемыми, послезавтра — наследственными, и кончили бы присвоением себе неограниченной власти».

С. Бунтман — Ну, прав, абсолютно.

Н. Басовская — Он не знает, как это будет называться, он это чувствует.

С. Бунтман — Он прав абсолютно.

Н. Басовская — И захватят, и объявят, и застучит гильотина. И, конечно, эта огромная львиная голова упала бы на гильотине под ножом тем самым доктора Гильотена, можно не сомневаться, но Мирабо, не добившись понимания ни от короля, ни от Национального собрания — а он даже три недели почти был председателем Национального собрания, не получается ничего — он заключил с двором договоренность за деньги, что ему оплатят долги и так далее, если он поможет двору наладить отношения с этими новыми правителями. Кто-то из современников сказал: «Вы говорите, Мирабо покупают. Нет, его не покупают, ему платят за то, что он этот самый тайный министр».

Но его счастье, что все это раскрылось позже, и примитивным предателем его сделали после смерти. Он состоял в этой тайной переписке с королевским двором, переписке, которая ничего не дала. Остались 50 записок для двора. С апреля 1790-го до дня смерти, до 2 апреля 1791-го года. Умер внезапно, от того, что потом определили, как сейчас говорят, перитонит, аппендицит, который был запущен, и поздно было что-либо делать, да и не очень умели. А он рассчитывал на свой могучий организм. Его похоронили с невероятной пышностью, с невероятной торжественностью. Любовь толпы, она такая, она и в любви до крайности, и в ненависти. И вот после этих пышных похорон его положили в пантеоне, который превратили в специальное такое место захоронения великих людей с надписью «Великим людям — благодарное отечество» на холме Святой Женевьевы.

А через короткое время, через год и 4 месяца, 10 августа 1792-го, в кабинете Людовика Шестнадцатого, уже арестованного, обнаружены эти письма Мирабо, договоренности о денежных средствах. Он объявлен предателем, толпа, которая его боготворила, в него плюет. Его останки вынесены и перенесены из пантеона на кладбище в предместье Сен-Марсо, где хоронили преступников. На его место положен Жан-Поль Марат, якобинец и его обличитель. Недолго он там пролежит — до 1795-го года. Вот такие люди, вот такая эпоха. Гребень этой волны, как и морской или океанской, он закручивается и пеной, и взлетами, и ударами камней. Мне кажется, его биография очень много говорит о французской революции.

С. Бунтман — Несомненно. Наталия Ивановна Басовская. Это программа «Все так». Всего вам доброго.