Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Ну что же, мы продолжаем. Я сегодня... довел Алексей Венедиктов до, в общем-то, почти что до коронации с Натальей Ивановной...

Наталия Басовская — Да, да.

С. Бунтман — ... довели они Людовика Одиннадцатого. Вообще довести Людовика Одиннадцатого, мне кажется...

Н. Басовская — Дело святое.

С. Бунтман — Ну, это невозможно.

Н. Басовская — (смеется)

С. Бунтман — Ну, это невозможно. Это крепкий...

Н. Басовская — Изворотливый.

С. Бунтман — Еще замечательное выражение 90-х годов, да: «Крепкий хозяйственник».

Н. Басовская — Крепкий хозяйственник, изворотливый хитрый политик.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Талант сталкивать людей. И мы завершили на том этапе его жизни, когда после бесконечно долгих конфликтов с отцом... Его отец — Карл Седьмой, оставшийся в истории с прозванием Победитель. В общем-то, Карл Седьмой завершил в основном Столетнюю войну, его отец. А у Людовика, наследника, с отцом были с самого детства очень плохие отношения. Сразу после завершения Столетней войны условного, капитуляции Бордо, отец Карл Седьмой просто пошел войной на дофина, который укрылся у герцога Бургундского, бежал из Дофине и укрылся у герцога Бургундского. Бургундские герцоги враждовали с домом Валуа. Филипп Добрый, который в это время был герцогом Бургундии, считал Карла Седьмого своим врагом, обвинял — видимо, совершенно оправданно — в убийстве своего отца, герцога Жана Бесстрашного. То есть, убежал к врагам своего отца, что вполне логично. Провел там немалое время, с 1457-го по 1461-й год. Мы завершили тем, что к концу жизни Карла Седьмого Людовик так страстно, так откровенно ждал смерти отца, что это было ясно всему окружению, это широко отражено в источниках. Он засылал постоянно туда шпионов, осведомителей поближе к отцу, везде говорил о нем дурно, где мог, при любом дворе, на любой, как мы сегодня скажем, международной встрече.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Что отец ведет неблагонравный образ жизни. Ну, с юности и с детства он ненавидел знаменитую любовницу былую Карла Седьмого Агнессу Сорель, самую красивую женщину 15-го века.

С. Бунтман — Знаменитую, да.

Н. Басовская — Да. И просто уже ждал, когда же, наконец, умер его отец. Это, конечно, прекрасно характеризует нашего героя.

С. Бунтман — Да, замечательно. Отец умер, и он прямо отправился не на похороны — что, там, я не знаю, притворяться? — он так, хорошо...вот как сейчас очень любят так. А что там?

Н. Басовская — На охоту.

С. Бунтман — Да, на охоту...

Н. Басовская — Он отправился на охоту, при этом совершенно откровенно нарядившись очень ярко, пестро и радостно. А когда какая-то группа чудных людей (всегда такие найдутся) в траурных одеждах пришли выразить ему соболезнования, он их не принял. Некогда! «Я поехал охотиться!» Он вообще патологически любил охоту. Королевское занятие, каждый король отдавал должное этому делу. Но он любил ее безумно, причем именно охоту с птицами, и вообще всяческих птиц, особенно говорящих — это ему однажды отольется.

С. Бунтман — Хорошо. Наталья Ивановна Басовская. Вот здесь как раз завершилась предыдущая передача. Я задам вопрос, а разыграем мы вот наш такой журнал «Дилетант», вышел только что, вот на днях, десятый номер, октябрьский, посвященный самозванцам всевозможным, в том числе и некоторые французские будут, особенно французские девушки некоторые самозваные будут у нас. А вопрос будет такой. Людовик Одиннадцатый — сейчас трогательную историю расскажу — приютил одного сироту, родственника, сироту приютил. И для того чтобы этот родственник, несчастный сирота, не очень-то как-то о себе возомнил и не представлял опасности для вот основной ветки, Валуа, не представлял опасности, он решил выдать за него, ну, в общем-то, я бы сказал, очень такую свою дочь, как... вряд ли она могла принести наследников будущих престола и так далее. Эта история для нее кончилась плохо, а для него хорошо: он стал королем, этот сирота, Франции. Вот назовите мне, пожалуйста, каким королем вот этот несчастный сирота, потерявший отца... стал каким королем, назовите.

Н. Басовская — Бедный родственник.

С. Бунтман — Да, бедный родственник, да. Из очень хорошей семьи, кстати говоря, тоже. +7-985-970-45-45. Быстро, до того как мы расскажем и эти все истории, отвечайте на вопрос. 10 человек получат по последнему номеру журнала «Дилетант». Наталья Ивановна...

Н. Басовская — Продолжим.

С. Бунтман — Коронуем теперь, да?

Н. Басовская — Через месяц после смерти отца, 30 августа 1461-го года суперпышное вступление Людовика Одиннадцатого в Париж. То есть, видимо, переполнявшее его радостное ощущению, что отец, наконец, скончался — а Людовику Одиннадцатому в это время около сорока лет, ждать с детства он притомился — оно вылилось в то, что он, не будучи особенно щедрым человеком, на этот раз и по этому поводу устроил какие-то невиданные зрелища. Улицы все были завешены гобеленами, некоторые самые близкие к месту коронации к собору Парижской Богоматери (там будет коронация, и будет еще коронация) — устланы коврами. Люди покупали окна, платили немалые деньги, чтобы поближе к этой процессии оказаться и увидеть, как она выглядит. Рядом с Людовиком Одиннадцатым на коне въезжал в Париж Филипп Бургундский, герцог Бургундский Филипп Добрый, враг правящего королевского дома. Его предки — союзники англичан в Столетней войне. То есть, откровенный враг правящего дома, враг Франции, которая в это время уже осознала себя Францией. Враг, допустим, той же Жанны д’Арк, символа французского патриотизма. Наряженный так, что об этом написали все, лошадь его была в убранстве не меньшем, чем убранство... не менее пышном, чем убранство герцога. На его фоне даже Людовик Одиннадцатый выглядел более скромно. Это безумная такая дружба, как бы демонстративная, она продемонстрирована всем. «Плевать на все деяния отца!» Карл Седьмой — победитель англичан, а я лучший друг Бургундского дома, который, правда, отошел уже от англичан в 1435-м году по Аррасскому договору, но все-таки в глазах Франции, формирующей патриотическое отношение к своей стране и государству, Бургундский дом — это недруги. Ну, вот это ликование, оно было сравнительно недолгим. Хотя Людовик Одиннадцатый был человеком, конечно, умным, дельным, он начал наводить некий порядок в стране, которая после победы над англичанами испытала, наверное, вполне естественный порыв знати к тому, что вот мы победили, мы теперь и будем править, как короли, рядом с королем. И через четыре года группировка крупный феодалов во главе с родным братом Людовика Карлом Беррийским, младшим братом (ему в это время 18, кажется, лет), создает организацию «Лига общественного блага». Вообще-то думают они о благе своем, эта верхушка аристократии, но называют общественным, красиво. А Карл Беррийский, этот мальчик, чего он хочет? Он повторяет опыт своего брата. Он так же не выносит, что не престоле не он. «Я хочу на престол!!

С. Бунтман — Тем более он от отца, судя по всему, получал большие авансы такие.

Н. Басовская — Да. Враждуя со старшим сыном...

С. Бунтман — Да, вот сейчас мы побьем этого старшего сына, Людовика...

Н. Басовская — ... враждуя со страшим сыном, Карл Седьмой успел дать младшенькому, Карлу Беррийскому, надежду, что перейдет престол не к Людовику, а к тебе. И вот Лига общественного блага. Ну, что это такое? Реальный лидер — конечно, бургундский герцог Карл Смелый, наследник герцога Бургундского Карл Смелый. В юности он очень дружил с Людовиком, но это люди были противоположные. Карл Смелый — символ рыцарственного века, уходящего века.

С. Бунтман — Да, один из последних.

Н. Басовская — В общем, предпоследний.

С. Бунтман — Причем он смелый, он по-русски смелый, он смелый до наглости. Вот этот Temeraire то что его называли...

Н. Басовская — Рыцарь должен быть...

С. Бунтман — Он смелый до наглости, они все смелые, бесстрашные были...

Н. Басовская — Рыцарь должен быть и прекрасен, и ужасен.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Карл Смелый был именно такой. Ему остается, да, завершить, закрыть эту последнюю страницу рыцарственности в Западной Европе в битве при Нанси в 1477-м году. Это будет через 10 лет.

С. Бунтман — Да еще.

Н. Басовская — А пока к нему присоединяются герцоги Бретани, герцог Бурбон. И девиз простой: «Против тирании короля». Тирания есть — а у кого ее нет из этих монархов эпохи складывающегося абсолютизма? Ведь это время, когда прямо на глазах страны, только что вышедшей из долгой и трудной войны, формируется то, что будет названо абсолютизмом, то, что во времена Людовика Четырнадцатого (это будет 16-й, начало 17-го века), станет...

С. Бунтман — 17-й — начало 18-го. Людовик Четырнадцатый, да.

Н. Басовская — С 16-й на 18-й. А этот до тысяча... да, семьсот пятнадцатого...

С. Бунтман — Ну да.

Н. Басовская — Что станет таким красивым, изящным: театр, опера, Лувр, Версаль! А пока абсолютизм рождающийся, он не отличается внешней красотой, он отличается попыткой создать очень жесткие механизмы централизации и, наконец, покончить с феодальной вольницей. Ну, а кто же из герцогов — а это все... раз герцог, значит, по крови родственник королевского дома — кто же из них согласен, чтобы закончилась феодальная вольница? Им кажется, что всегда будет так: внешнего врага победили — теперь король нас будет слушаться. То же самое происходит в Англии. Ведь в это самое время там идет Война Роз...

С. Бунтман — Они друг друга истребляют...

Н. Басовская — Там идет война Ланкастеров и Йорков, самоистребительная война. Между прочим, Людовик Одиннадцатый умрет в 1483-м, в том году, когда на престол в Англии взойдет Ричард Третий, образцовый злодей, тоже пытавшийся править абсолютно абсолютистски и бесконечно долго ждавший. Ну, ему недолго, меньше трех лет он будет на престоле.

С. Бунтман — Да, да.

Н. Басовская — В 85-м — это конец Войны Роз. То есть, параллельно и в Англии, и во Франции, вышедших из бесконечно долгой, совершенно средневековой Столетней войны, идут процессы: приближение Нового времени, с жесткой государственностью, отчетливыми механизмами и попыткой править абсолютно единолично, опираясь на противоречия внутри аристократической среды и между аристократической средой и зреющей буржуазии. Это прекрасно понимает Людовик Одиннадцатый. Он умеет опираться на города, он умеет давать им обещания, казаться им хорошим, получать от них деньги. Вот на этом маневре зреет абсолютизм. И первый его представитель во Франции Людовик Одиннадцатый — фигура довольно отталкивающая. В войне с Лигой общественного блага он терпит военное поражение, хотя он умел воевать. В конце Столетней войны он участвовал в военных действиях, даже против самого Тальбота, но здесь не повезло, король потерпел поражение в битве при Монлери, абсолютно очевидное. Но при заключении договора в Конфлане в сентябре 1465-го он впервые проявил свои оригинальные таланты, о которых они еще не знали. Он сумел перессорить всех лигеров. Все участники Лиги натравлены королем друг на друга. Принцы как-то за своими противоречиями не заметил, что он их стравил друг с другом и развалил Лигу не военным образом, а дипломатическим. Дальше Людовик Одиннадцатый, подписав договор, как бы невыгодный для себя, очень быстро отказался от всех уступок лигерам. Генеральные штаты, конечно, его в этом поддержали, его поддержало в этом городское сословие. Но оставался труднейший вопрос — его отношения с Бургундским домом. Годы, проведенный при бургундском дворе, пенсион, который он получал из рук бургундских герцогов, казалось бы, обязывали его к дружбе. Но Карл Смелый присоединился к лигерам.

С. Бунтман — Это первое. А второе — сохранять... даже бы если он был бы самый верный еще союзник, мне так кажется, Наталья Ивановна, Людовик Одиннадцатый — не тот парень, который будет исполнять свои, во-первых, обязательства...

Н. Басовская — Никогда.

С. Бунтман — ... и будет мыслить дружбой. На востоке страны, восток и северо-восток, иметь такую крепнущую империю, уже укреплявшуюся... не состоявшаяся такая срединная империя.

Н. Басовская — Практически государство.

С. Бунтман — Конечно! Это потенциально очень опасный соперник...

Н. Басовская — Фактически это Бургундское государство, это вариация развития западноевропейской государственности. И при Карле Смелом, в общем-то, рядом был вопрос о коронации бургундских герцогов короной королевской. Папство в последнюю минуту дрогнуло. Как-то так Папа увернулся, спрятался от коронации. Но даже уже ее намечали. То есть, фактически рядом формирующееся королевство.

С. Бунтман — Конечно.

Н. Басовская — И, по совету некоторых своих придворных и по личному, конечно, решению, Людовик Одиннадцатый решил поехать лично к Карлу Смелому. Как-то его убедили, что «государь, вы так талантливо перессорили вот этих всех лигеров, справились с ними — езжайте лично. Ведь вы когда-то в юности дружили. Может быть, вам удастся в личном разговоре уладить все ваши противоречия». И он едет к Карлу Смелому в Перонну.

С. Бунтман — Да-а-а.

Н. Басовская — Есть в литературе название и «Перон», и «Перонна»...

С. Бунтман — Я Перонна бы сказал...

Н. Басовская — ... но мне кажется, Перонна правильнее...

С. Бунтман — Я бы сказал, потому что там...

Н. Басовская — От французской транскрипции.

С. Бунтман — Конечно. Это женский род, и «Перонна» — это правильно.

Н. Басовская — Он едет в Перонну. Как это прекрасно отражено в литературе!

С. Бунтман — «Квентин Дорвард».

Н. Басовская — «Квентин Дорвард». Как замечательно Вальтер Скотт, который был не просто прекрасным литератором, но и талантливым, знающим историком, он вплел туда историю юного рыцаря, любовную историю, так же, как в «Айвенго» вплетается любовная линия в совершенно конкретную межгосударственную фактически встречу Людовика Одиннадцатого, совершившего дерзкий и вроде даже опрометчивый поступок, и Карла Смелого. Встречу на территории, на поле врага.

С. Бунтман — Причем в очень еще таком месте, связанном с историей Франции более давней, связанном с, там, пред- пред- предыдущей династией, с Карлом Простоватым, который там погиб как раз вот, и в плену, и это все...

Н. Басовская — Он рисковал, Людовик.

С. Бунтман — Конечно, конечно, он рисковал. И испугался, судя по всему.

Н. Басовская — Потом очень испугался, но сначала пошел ва-банк. Самое главное, что тут произошло, отражено у Вальтера Скотта. Во время пребывания Людовика у Карла Смелого сначала все было мирно. Его встретили очень почтительно, как государя. Ну, поговорим, мол, и постараемся решить все наши противоречия. Но в этот самый момент произошло восстание в городе Льеже, очень важном для бургундского герцогства, да и для Франции тоже.

С. Бунтман — Конечно.

Н. Басовская — И откровенно просочилась информация, как мы скажем сегодня, что Людовик обещал, он знал, что готовится этот бунт против герцога Бургундского, и обещал помощь горожанам. Информация вышла наружу. Наверное, тогда не говорили «утечка информации», но факт имел место. И Карл Смелый, этот откровенно следующий рыцарским законам и нормативам поведения человек, совершил поступок невероятный: он арестовал короля. Что за этим было? Его дерзкий характер, возросшее влияние Бургундии в Западной Европе, ощущение, что не сегодня-завтра сам буду королем. И между нами, королями, только Бургундским королем. Дерзко и, по законам того времени, очень опасно. Могло обернуться как угодно. Совершенно перепугавшийся Людовик Одиннадцатый (он капитулирует полностью в этой ситуации) присутствовал при расправе с горожанами Льежа, он их предал. Униженно повел себя с Карлом Смелым: мол, на все согласен, все отдам. Уступил ему кое-какие территории. И обретение у него было одно: он обрел там свою правую руку, отняв эту правую руку у Карла Смелого — Филиппа де Коммина. Этот ловкий царедворец и талантливейший мемуарист, оставивший нам дивный источник, «Мемуары» Филиппа де Коммина, был правой рукой герцога Бургундского и между Карлом Смелым и арестованным королем, условно говоря, осуществлял челночную дипломатию. По ходу этой дипломатии он понял: все-таки сила за королем. И перебежал к Людовику Одиннадцатому, став его ближайшим советником на долгие годы. Филипп де Коммин, его фигура заслуживает самостоятельного рассказа...

С. Бунтман — Да, конечно.

Н. Басовская — Но скажу только одно: как описано и у Филиппа де Коммина в прекрасно переведенных «Мемуарах» (это сделал Юрий Малинин, великолепный наш питерский медиевист)...

С. Бунтман — Великолепный, прекрасный просто. Это такое издание замечательное!.. Всем советую.

Н. Басовская — Филипп де Коммин, «Мемуары». С предисловием... послесловием Юрия Малинина. Великолепный перевод, там много очень интересного и. в частности, современники отметили: Филипп де Коммин после того, когда он переметнулся от герцога в такую драматическую минуту к королю, стал так с ним близок, что разделял с ним ложе. Развратный 20-й век здесь ищет другое. Уходящее рыцарство имело в виду: «Если я доверяю тебе спать рядом со мной, ты меня ночью не зарежешь».

С. Бунтман — Вот именно что. Наталья Басовская. Мы перейдем через пять минут к последней части разговора, истории Людовика Одиннадцатого, удивительного монарха нового, абсолютно нового времени. И, кстати говоря, современники это ощущали, что он какой-то другой.

Н. Басовская — И во второй части мы уже покажем, чем же он заслужил прозвище второе. Первое — Благоразумный, это первая часть его жизни. Довольно благоразумно ждал смерти отца и готовил ее. А во второй второе прозвище — Паук.

С. Бунтман — Паук, Паук. Не Человек-паук, а Паук просто. Через пять минут встретимся.


НОВОСТИ


С. Бунтман — И мы продолжаем, сейчас продолжим разговор о Людовике Одиннадцатом. Наталья Басовская, Сергей Бунтман. А я должен дать ответ на поставленный мною вопрос. хитрый Людовик Одиннадцатый жестко так воспитывал сироту-родственника и женил его на своей очень такой как-то с ограниченными возможностями, я бы сказал, как политкорректно говорят, дочери Анне. Но он все равно стал королем. Он хотел истребить вот эту ветку Орлеанскую. Стал королем Людовиком Двенадцатым. Десять человек, которые ответили правильно, получают...

Н. Басовская — Сначала сын Людовика Одиннадцатого Карл Восьмой, еще через какое-то время...

С. Бунтман — Да-да-да, а потом Людовик...

Н. Басовская — Потом сменит эта боковая ветвь.

С. Бунтман — Боковая ветвь, Людовик Двенадцатый будет у нас. Не так долго он правил, но очень интересное правление будет у него. Правильно ответили и получают десятый номер «Дилетанта»: Евгений 7750, Маша 7402, Лариса 8443, Лена 7319 (это я последние цифры номера даю), Александр 4626, Михаил 6380, Маша 3470, Олег 4489, Александр 3185 и Дмитрий 8804. Всех поздравляю с нашим новым номером. А мы продолжаем.

Н. Басовская — Итак, полная неудача. Обретение придворного — это хорошо, но в остальном в Перонне поражение. Людовик Одиннадцатый вынужден под страхом вот этого ареста... кто-то считает, что была угроза его жизни.

С. Бунтман — Да, была, наверное.

Н. Басовская — ... у Карла Смелого. Карл Смелый был дерзкий. Вот совершенно верно сказали, Сергей Александрович: дерзкий до, ну, наглости не наглости, но какой-то отчаянности что ли. Он был способен на отчаянный поступок. И поэтому Людовик Одиннадцатый, испугавшись за свою жизнь, отрекся от Фландрии и Пикардии, Шампань передал брату Карлу, присутствовал на подавлении, разграблении Льежа — в общем, вроде бы полное поражение перед Карлом Смелым, бургундским герцогом, перед лигерами. Еще никто не знает, что он потом все это вернет. Но в ноябре 1468-го года, когда он вернулся из Перонны в Париж, он встретил отторжение общественности. Опозорен! Смешно, что парижане всегда отличались каким-то редкостным чувством юмора. Они, зная, как он обожает птиц, в особенности говорящих, стали обучать попугаев и воронов, способных говорить, выкрикивать позорное слово. «Перонна! Перонна!» — Птицы в Париже закричали это слово. Но пройдут годы, еще несколько лет, он вернет все. Потому что вот тут-то он и стал Пауком. Он выразит свою идею в произведении, которое он напишет незадолго до смерти, за два года, как бы наставление своему сыну-наследнику. «Нельзя допустить, чтобы хоть один злодей избег наказания». А кто злодеи? Он никому не простит, он никому не забудет, он всем отомстит, он найдет, к чему придраться. Прежде всего, он ограничит судебные функции Генеральных штатов, назначая специальных королевских комиссаров. Это слово — не изобретение 20-го века и даже 18-го...

С. Бунтман — И даже не 18-го.

Н. Басовская — Да, когда... где были комиссары Французской революции. Это слово давнее. Комиссары — чиновники короля. Допустим, дело такого-то, которого невзлюбил король, обвинив его в чем-нибудь, может быть, даже абсурдном, этого человека, король рассчитывает присвоить его имущество. И присвоит. Эти комиссары знают заранее, какой нужен приговор. Начинается эта особая система, судебная система Людовика Одиннадцатого, при которой приговор известен загодя. При этом король набожный, принимает участие во всех паломничествах. Это образцовый лицемер.

С. Бунтман — Образки у него были на шляпе или это придумал Вальтер Скотт?

Н. Басовская — Нет, всегда образок на шляпе.

С. Бунтман — И много.

Н. Басовская — И, как писали современники, какие-то не очень художественно выполненные. Он не хотел тратиться на драгоценные заказы, допустим, художнику Клуэ. Это были, ну, мы сказали бы сегодня, ярмарочные варианты...

С. Бунтман — Нет, ну, такие, как можно у любого храма купить.

Н. Басовская — Недорогие. Но много, показать свою набожность.

С. Бунтман — Все святые.

Н. Басовская — Входя в любую церковь, он падал на колени. При этом как он расправлялся со своими врагами? Итак, комиссары заранее знают: приговор — смерть. Приговор очень быстрый, судебный процесс очень короткий, казни обязательно публичные. Король требовал, чтобы тела или головы казненных были надолго выставлены напоказ. Их прибивали к воротам города, иногда возили в специальных телегах за королем и демонстрировали в разных городах. Самый курьезный случай (я почерпнула это из книги Жака Эрса «Людовик XI): до полутора лет некто Лоран Гарнье, повешенный за убийство сборщика налогов, так и находился на виселице. Ну, вернее, то, что от него осталось. Через полтора года родственникам удалось остатки его праха похоронить. Отрубленные головы, руки возили по городам, прибивали к воротам. В тележках специальных за королем везли клетки... повозки, в повозке клетка, и там, в страшенных кандалах, специально выкованных, тяжелых, огромных возили за королем этих преступников по несколько месяцев для устрашения. Цитирую Людовика Одиннадцатого из его наставления сыну. «Злодея карают не за совершенное им злодеяние, а в назидание другим. Да убоятся они творить зло». На самом же деле конфискация имущества, штрафы, взимаемые с самого квазипреступника и его родственников. В итоге, большой страх, большой испуг. Ему уже легче разговаривать с бывшими лигерами. Я процитирую еще одного автора, замечательного французского историка второй половины 20-го века Эммануэля Ле Руа Ладюри. Вот характеристика Людовика. Причем Ле Руа Ладюри любит французскую историю, конечно же, и королевскую династию тоже (смеется). «Образованный, грозный словоблуд Людовик Одиннадцатый не был человеком духовного или греко-римского Возрождения, каким станет Франциск Первый, но этот умный государь, ловко сеявший раздоры среди своих противников, действовал уже в предмакиавеллевском стиле».

С. Бунтман — Вполне.

Н. Басовская — «Лучше, чем короли-первосвященники или считавшиеся таковыми (например, Людовик Девятый Святой, 13-й век, в Средние века). Лучше, чем они. Людовик Одиннадцатый отделял категорию религиозного, к которой он относился с искренним уважением, от категории политического, где хитрость и насилие даже с церковным благословением, являлись делом обычным. Черный юмор, цинизм и крепкое словцо украшали его переписку». Великий лицемер! Обвешенный иконками, стоящий на коленях, молящийся. И вот распространивший... не будем обижать никаких животных, но эти паучьи лапки и умение сплести тонкую, но для многих насекомых непреодолимую паутину — в этом у него был талант. Мы с вами, Сергей Александрович, говорили о тех железных клетках, которые он изобрел для своих узников. Мне не довелось их видеть, но вы видели.

С. Бунтман — Вот Алеша мне говорил, Алексей Венедиктов. Наконец-то, думал-думал и, наконец, понял, когда увидел. Дело в том, что в них не было точки опоры, точки равновесия, поскольку клетка находился в подвешенном состоянии. И поэтому любое движение вызывало колебания, и это полное расстройство вестибулярного аппарата.

Н. Басовская — И нервной системы, конечно, тоже.

С. Бунтман — Человек просто терял... не мог ориентироваться в пространстве, он терял все двигательные функции.

Н. Басовская — Какая-то изысканнейшая жестокость!

С. Бунтман — Ну, вот Паук поэтому. Паук тоже оборачивает муху, там, на будущее, да? А этот и возит за собой, и подвешивает. В общем, точно...

Н. Басовская — Как невероятно метки...

С. Бунтман — ... точно его Пауком назвали.

Н. Басовская — Невероятно меткими являются вот эти народные прозвания. Как часто многие из правителей, желающие оставить в веках совсем другой след, чем они, по сути, заслужили, рады были бы войти в историю с именем Великий при жизни. Конечно, придворные, кланяясь, скажут: «Ты великий». Не останется. Вот те прозвища, которые сохранились в веках, они этими веками проверены. При этом, вы заметили, что Ле Руа Ладюри пишет: «Образованный». Я не великий психолог, хотя очень интересуют меня психологические характеристики деятелей прошлого, с трудом совмещаю эти абсолютно точно известные про Людовика вещи. В детстве он получил очень хорошее образование. Он был мальчиком чахлым, хотя пытался и скакать, и рубить, и колоть. Постепенно рыцарские какие-то навыки приобрел, но было тревожно, что он такой хлипкий. Его называли «маленький чахлый цветок из французского сада» и на всякий случай давали как можно лучше образование, потому что, в случае чего, и если будут другие дети, мало ли что, станет служителем церкви образованным. Его преподаватель, имя известно, Жан Можери, добился того, что Людовик Одиннадцатый, будущий Людовик Одиннадцатый, великолепно знал латынь, владел латынью совершенно свободно. Сочетая вот это все, вот эту античную образованность с изысканной жестокостью второй половины его жизни со стремлением писать. Я посмотрела, почитала отрывки из его произведения, сочинения, называемого «Розарий войн, или наставления, составленные королем Людовиком XI для монсеньора дофина Карла его сына» (будущего Карла Восьмого). Он написал его незадолго до смерти. Умер в 83-м, а писал это в 1481-м — 82-м годах. Этому посвящена интересная статья Людмилы Леонидовны Дорониной. Я с ней не знакома, просто прочла внимательно. Саратовский университет. Во французском ежегоднике 2004-го года. Называется «Религиозные основы мировоззрения Людовика XI». Она много цитирует. Интересно, ведущая мысль. Слог легкий, изящный. Но о чем? «Нельзя допустить, чтобы хоть один злодей избежал наказания. Нельзя никому прощать его злодеяний». Но рядом — он чувствует, что здоровье-то все-таки не бесконечно — рассуждения о смерти, где все равны, все уйдут в землю, которая для всех одна. Боится суда потомков. То есть, на пороге Возрождения, сочетающего утонченность...

С. Бунтман — Нет, ну, это давнее. Да, и вот это, этот контраст, он довольно давно. И причем это французская литературная еще традиция, именно равенство перед смертью, которая достаточно известна уже три века, но всегда здорово, как все сочетается.

Н. Басовская — После окончания рыцарского века, в общем, расцвета, зенита, 13-го века, литература осмысливает, как всегда, часто впереди жизни, что происходит. И вот это сочетание очень средневекового (богобоязненности, набожности) с античным фундаментом (образование), с рассуждением о смерти и чисто средневековой жестокостью, отношению к жизни своего врага, очень легкому... Повторяю: ровно это же происходит параллельно в эти же годы в Англии. И Людовик Одиннадцатый, между прочим, пытается вмешаться в Войну Роз, с почетом принимает Уорика знаменитого, Делателя королей.

С. Бунтман — Который у нас то там, то там.

Н. Басовская — Да, который дважды возводит на престол Генриха Шестого. То есть, он пытается вмешаться. И, например, что там обрести? Ну, обрести правителя за Ла-Маншем, который будет чем-то обязан. Дать ему денег, чтобы там был союзник, чтобы можно было опереться. Ну, в общем-то, как раз совпало кратковременное правление Ричарда Третьего Йоркского и его закат. Особо из этих контактов больших результатов не было. Но вот параллель происходящая, это как бы последний бой, закат чистого Средневековья, внутри которого уже зародились реалии Нового века. Любопытно, что его личный интерес к литературе, Людовика Одиннадцатого, и попытка быть литератором — Филипп де Коммин пишет о том, как он любил писать, как много писем он написал — проявилась в одном занятном факте. Не знаю, очень продуманно или не очень, но известно, что он повелел помиловать Франсуа Вийона, великого знаменитого французского поэта этой эпохи, человека со странной судьбой, человека, который, в общем-то, побывал разбойником, кое в чем был виноват. Но в очередной раз... однажды его уже должны были казнить... Оказался на дне общества, вот эти социальные низы, они во французском обществе этой эпохи были. И однажды его должны были казнить, случайно помиловали, потому что герцог с дочерью въезжал в город — по таким случаям была амнистия. А в 1461-м, считается, когда Людовик Одиннадцатый проезжал в год своей коронации через Мэнг-на-Луаре, он сам повелел освободить Франсуа Вийона, сидевшего на этот раз по не вполне доказанному, обоснованному обвинению.

С. Бунтман — Но, он еще был начинающий Паук тогда...

Н. Басовская — И в 61-м помиловал. Потом бы не помиловал.

С. Бунтман — Потом бы, конечно, не помиловал. Как раз Вийон был любимец другого, как раз отца Людовика Двенадцатого, он был любимец Карла Орлеанского, и там в Блуа у него...

Н. Басовская — Было состязание знаменитое, поэтическое состязание в Блуа...

С. Бунтман — А Мэнг-на-Луаре — это Мэнг тот самый, через который... где д’Артаньян появился потом первый раз.

Н. Басовская — Человек из Мэнга.

С. Бунтман — Да. И город Жанны д’Арк, где она воевала с англичанами...

Н. Басовская — Да, когда брала крепости по Луаре.

С. Бунтман — Да, это как раз такое, околоорлеанское место, очень интересное. Так что вот, вот всякое бывает.

Н. Басовская — В жизни, судьбе и натуре Людовика Одиннадцатого сплелись эпохи, очень пронизывая друг друга: остаток рыцарственной эпохи и классического Средневековья. Ну, по крайней мере, в лице его главного соперника Карла Смелого. И в его юные годы он же еще поучаствовал в Столетней войне, помогая отцу тогда. В его стремлении быть литератором. меценатом, поощрить литераторов — например, помиловать того же Вийона, который не был его личным придворным. Поощрять литературные труды своего приближенного Филиппа де Коммина. И железные клетки, и специальные кандалы, и безумие этой средневековой жестокости. В Англии во время Войны Роз Ричард Йоркский, который, ну, развязал, можно, это войну, можно сказать, развязал эту Войну Роз, он погиб в ней...

С. Бунтман — Да, отец двух королей.

Н. Басовская — Отец Ричарда Третьего. Известно, что когда он погиб, его, его близких головы надеты на копья. Входит противоположная партия — снимает эти головы с копий, целуют эти головы, сажают на копья только что казненных Ланкастеров. То есть, это какая-то вот последняя такая средневековая кровавая волна, которая сочетается у Людовика Одиннадцатого с другим. Все-таки у него внешне вот эти средневековые нормативы: головы, руки, пики, копья. Но самое главное — накопить средства. И из этих всех должников, применяя жестокости, будучи лично, видимо, жестоким человеком... отмечено, что ему нравилось посмотреть, как они мучаются. Это отмечено не только в романе, в романах, это в источниках...

С. Бунтман — Да, но при этом он собиратель французских земель и собиратель французского богатства.

Н. Басовская — И он присоединил к королевскому домену земель больше, больше, чем его отец Карл Седьмой в результате второй победоносной заключающей, завершающей части Столетней войны. В 1462-м он приобрел Руссильон и Сердань. Не войной, сделками, договорами, платами. С 1474-го по 1477-й он ведет бургундские войны с герцогом Бургундским. Бывший узник практический Карла Смелого, он затевает с ним довольно долгую, трехлетнюю войну, побеждает с помощью швейцарских наемников в этой войне. В знаменитой битве при Нанси 1477-го года Карл Смелый погиб, и присоединена Пикардия, очень важная на северо-востоке область, без которой территория Франция не обладала никакой ни целостностью, ни единством.

С. Бунтман — Не, ну, конечно, это Бове, это.... это вообще... ну, это рядом с Парижем вообще, это рядом с Иль-де-Франс.

Н. Басовская — Это кровные, так сказать...

С. Бунтман — Это очень важно.

Н. Басовская — ... французские земли.

С. Бунтман — Это ход к морю.

Н. Басовская — Королевский домен, который когда-то начинался, при первый Капетингах, с маленькой области Иль-де-Франс, буквально «остров Франции», это маленькое вытянутое овальное блюдечко между Парижем и Орлеаном обрастает новыми, и новыми, и новыми землями. При Филиппе Втором Августе в 13-м веке у Иоанна Безземельного отобраны Нормандия, Анжу, Мен, кусок Пуату. Затем продолжаются присоединения, присоединения, каждый, кто может.... Людовик Девятый ведет переговоры с Генрихом Третьим, кусочки опять от бывшей Аквитании...

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Победоносная нормандская кампания отца Людовика Одиннадцатого Карла Седьмого дает окончательное возвращение Нормандии. То есть, это уже большие территории. Но решающий вклад вносят войны Людовика Одиннадцатого. В 1481-м он вернул королевскому домену Анжу, Мен, приобрел Прованс. И, в итоге, это уже большое, то королевство Франции... кроме Бретани, герцогство Бретань, оно через...

С. Бунтман — Это следующее царствование. Там с Анной Бретонской...

Н. Басовская — Через короткое время.

С. Бунтман — ... женой двух королей...

Н. Басовская — Через короткое время.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — И тогда все, территория нынешней Франции в основном сложится ровно к концу 15-го века со вступлением ее в пору абсолютизма и сильного лидирующего западноевропейского государства. Лично Людовик Одиннадцатый закончил жизнь удивительно поучительно для злодеев. В замке Плесси-де-Тур, в котором Сергей Александрович был, а я, увы, нет...

С. Бунтман — Да, он теперь поглощен городом Туром, Плесси-ле-Тур. Мне очень хотелось посмотреть из-за «Квентина Дорварда», из-за всего вот этого.

Н. Басовская — А вы чувствовали, что мы будем с вами эту передачу проводить.

С. Бунтман — Ну, конечно, да, естественно, да.

Н. Басовская — И боролись за это. Итак, в этом замке Плесси-де-Тур он, можно сказать, себя заточил. Его отец Людовик Седьмой... ой, Карл Седьмой, прошу прощения. Его отец так боялся, что вот этот принц Людовик его отравит, что фактически, правда, сильно болеющий, ослабевший Карл Седьмой умер от голода. Он добровольно отказался от пищи, боясь, что «любящий» сын, бежавший к бургундскому двору, его отравит. А этот всю жизнь, Людовик Одиннадцатый, жестоко заточавший, мучивший людей, которые были его врагами, можно сказать, заточил себя. Он боялся, он боялся выходить даже во внутренний двор. Он ежедневно переставлял слуг —сегодня ты на этом участке, завтра обязательно на другом — боясь покушений и отравлений. Он несколько лет не видел сына, будущего Карла Восьмого, который будет править после него в 1483-м — 98-м. То есть, закат жизни не то что без блеска, а он совершает над собой то, что он во вторую половину своей жизни сделал нормативом своего паучьего поведения.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Отца довел, можно сказать, до голодовки, самого себя довел до добровольного заточения. Ну что ж, начинавший как Благоразумный, закончил как Паук. Это абсолютизм, но вне того блеска, которого он достигнет впервые, пожалуй, при Франциске Первом, примерно через 35 лет.

С. Бунтман — Примерно через 35 лет. И вот ирония судьбы. Тут спрашивают просто, стоило восставать Льежу, чтобы попасть потом под испанцев? А как они попали? Уничтожен герцог Бургундский, а его дочь выходит замуж...

Н. Басовская — Единственная наследница.

С. Бунтман — ... за Максимилиана Габсбурга. И появляется такое ядро к востоку от Франции, и со всеми Нидерландами, и со всеми прелестями, о котором так...

Н. Басовская — О котором надо будет специально рассказать.

С. Бунтман — Да, обязательно! Потому что это вот ирония судьбы, которая преследовала всю такую собирательско-уничтожительную политику Людовика Одиннадцатого.

Н. Басовская — Никогда не знали, чем обернется обретение и где потеряют.

С. Бунтман — Конечно, конечно, обязательно. Наталья Басовская, спасибо, Наталья Ивановна. И мы сегодня так завершили поучительнейшую историю Людовика Одиннадцатого.