Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый вечер, сегодня мы проводим вторую часть программы о Юлиане Отступнике, и Наталья Ивановна Басовская, добрый вечер!

Наталия Басовская — Добрый вечер!

С. Бунтман — Сегодня я заменяю Алексея Венедиктова, так что... Первую часть жизни Юлиана прошли с Алексеем Венедиктовым...

Н. Басовская — «Эхо Москвы» широко охвачено жизнью Юлиана Отступника.

С. Бунтман — Да, все, у нас целых две передачи, сегодня вторая...

Н. Басовская — Но надо сказать, что фигура оказалась, на самом деле, грандиозной. Поскольку — боюсь потом забыть об этом напомнить нашим радиослушателям — 27 января в среду в 19 часов, как обычно, должен состояться клуб «Клио» в магазине «Библио-глобус», и я буду рада, если постоянные слушатели...

С. Бунтман — Еще раз, в котором часу?

Н. Басовская — В 19 часов.

С. Бунтман — В 19 часов, 27-го в среду.

Н. Басовская — 27-е, среда.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — А мы возвращаемся к Юлиану. Надо сказать, с огромным интересом и удовольствием, потому что фигура очень неординарная, очень разнообразная. В прошлый раз мы вспомнили его тяжелейшее детство, отчаянное, потому что вся его родня была истреблена сыном Константина Великого Констанцием II, а мальчик этот был племянником Константина Великого, того, кто утвердил в Риме христианство. Время было жестокое, детство тяжелое, очень тяжелое. Угроза смерти все время витала над ним, вплоть до зрелых лет, молодых лет. Ни раз и был арестован, и заточен, и казалось, что ему не жить. Заступничество императрицы Евсевии вдруг его и защитило, и спасло, и он был отправлен в хорошую провинцию Галлию, которая 400 лет назад примерно была завоевана великим Гаем Юлием Цезарем. 400 лет римская провинция, т.е. это фактически глубоко романизованная область. Там была совершенно римская жизнь. Но во времена Юлиана, через 400 лет после Юлия Цезаря, со всех сторон на эту романизованную античную провинцию, область, давили германцы. Приближалось то, чего никто из современников не мог вообразить, не мог представить, не мог поверить — то, что мы назовем потом падение Западной Римской империи, великое переселение народов. Но людям той эпохи это казалось совершенно невозможным. Просто тревожная ситуация на границах, очень тревожная. И получив это назначение, Юлиан вдруг в Галлии очень меняется — на этом мы расстались в прошлый раз. Этот книжный мальчик, который вырос в тиши библиотек, который больше всего на свете любил читать античных авторов, который поклонялся Платону так, как спустя больше тысячи, более полутора тысяч лет, в будущем будут поклонятся люди эпохи Возрождения, он становится солдатом и полководцем. Присланный туда как декоративный, декоративный цезарь, декоративный правитель Запада — ему напрямую подчинялись только 360 легионеров, его личная охрана — он сумел оттеснить ставленников императора, офицеров, сумел научиться, он учился у солдат и офицеров воинскому делу и начал бить германцев. Надо сказать, пожалуй, он последний, кто так всерьез и решительно громил в военных действиях...

С. Бунтман — У кого еще были силы.

Н. Басовская — И были силы.

С. Бунтман — И было умение еще.

Н. Басовская — Но у... Численно германцы все время превосходили. Было умение, которое он приобрел очень внезапно, и была отчаянная решимость. Т.е., мне кажется, его морально поддерживало то — что и докажет его религиозная реформа, почему отступник — он считал, что тот классический древний Рим незыблем: он не может уйти, он не может исчезнуть. И уже принятое христианство — вот 30 с чем-то лет как принято христианство как официальная идеология — он не принимает этого, потому что он поклонник классической античности. А классический Рим должен германцев побеждать. Как когда-то Лев Николаевич Толстой гениально заметил, что дух войск — это великая сила. Не менее важная, чем военное умение, чем численное...

С. Бунтман — Снаряжение, да.

Н. Басовская — ...Да, чем снаряжение, чем оружие. И вот здесь был этот дух у этого человека, который не сомневался, что это временные трудности, и великий Рим победит. В итоге при численном превосходстве германцев — ну, в крупнейшем, например, сражении — на стороне римлян, по всем данным многочисленных источников, было примерно 13 тысяч легионеров, а германцев 60 или около того. Т.е. это контрастное соотношение войск. Он побеждает. Он снимает осаду Отона, Страсбурга, Зальца, Майнца, Кельна, Вормса. Он возвращает римлянам 40 захваченных германцами крепостей. Он строит флот, который начинает господствовать на Рейне, и доказывает, что Рейн принадлежит Риму. А это даже в самые классические времена было сомнительно.

С. Бунтман — Т.е. он закрепляет уже не только классические завоевания...

Н. Басовская — И как бы готов идти дальше.

С. Бунтман — Он закрепляет завоевания нового Рима...

Н. Басовская — И он готов, как будто бы, идти дальше.

С. Бунтман — ...уже сейчас, и готов идти дальше.

Н. Басовская — Ведь великий Цезарь ступил со своими легионами через Рейн, немножко там повстречался с германцами и ушел обратно. И сенату римскому не советовал воевать с германцами, увидев...

С. Бунтман — Так может, это ошибка... может быть, ошибка была Юлиана?

Н. Басовская — Это была победа Юлиана. Он разбил алеманов, самых грозных, салических франков, хамавов, одержав вот здесь местные галльские победы. И тут с ним произошла еще одна трансформация. Первая: из книжного мальчика он стал полководцем, вторая трансформация: Юлиан превращается в реформатора, готовит все это, его будущую религиозную реформу. Он проводит в Галлии потрясающие реформы. Он снижает налоги более чем в три раза. В Константинополе, который к тому времени столица Рима, это восторгов вызвать не может, но расстояния огромные, коммуникации замедленные, пока там все это будет оценено... А в Галлии снижены налоги. И сразу расцвет. Ну, примитивно, наивно сравню: ну какой-то нэп он вводит в Галлии. Разрушенная, совершенно обнищавшая область Галлия резко расцветает. Он борется при этом с коррупцией, небезуспешно. Главный показатель, что глава финансового ведомства Флоренций становится его главным смертельным заклятым врагом. Стремится улучшить правосудие и каких-то опять успехов в масштабах Галлии — ну, напомню, что это будущая Франция, в основном, территория будущей Франции — достигает успехов. Он популярен, но окружен врагами — ставленниками императора Констанция II, жизнь его очень напряжена и всегда в опасности. Иван Михайлович Гревс, замечательный наш историк рубежа XIX—ХХ и начала ХХ века, написал о Юлиане замечательную статью в энциклопедии Брокгауза и Ефрона. И там он называет только трех преданных по настоящему Юлиану человек: это раб Евгемер, врач Орибасий и помощник Саллюстий. Ну, на самом деле, конечно, их было не только три, но он подчеркивает его одиночество. Однако, при этом у Юлиана есть легионы. А легионы — ну, это очень все по-римски, хотя это вообще во все времена: успешный полководец-победитель становится любимцем солдат. Естественно.

С. Бунтман — Конечно.

Н. Басовская — Они ему преданны. Они ему преданны все больше и больше. И эти победоносные легионы — это его капитал, это его защита, и наверное, он себя почувствовал очень уверенно. Там, в далеком Константинополе, Констанций II, император, видимо, все это понял. Конечно, работала какая-то и служба доносительства, шпионства, ему доложили, что Юлиан — вот, в 360-м году это стало ясно... он пять лет как в Галлии. К 360-му году ясно, что он слишком самостоятелен и успешен в Галлии. И император принимает решение, смертоносное для Юлиана, который, к тому же, в это время единственный наследник. У императора очень сложное положение. У него так и не случилось прямого наследника. Бездетность императрицы она сама, Евсевия, считала наказанием за грехи и злобность Констанция II, но наследников нет. Юлиан — единственный близкий родственник. Император принимает решение, которое должно подрубить влиятельность Юлиана и снова сделать его фигурой нейтральной, неопасной. Он присылает приказ о том, что он отзывает из Галлии все лучшие легионы Юлиана. Предлог есть: Констанций II затеял поход на Восток. Убедительно — дело в том, что на Востоке образовалось новоперсидское государство, новое Сасанидское, после некоторого упадка. А это вечная угроза со времен Александра Македонского, это угроза античному миру, со времен Парфии, вечного соперника Древнего Рима. И вот снова подняло голову это восточное мощное образование. «Я, — говорит, — мол, пойду туда, и мне нужны опытные победоносные легионы». Но одно дело — написать приказ и прислать его, а другое дело — выполнение приказа на месте. Рим уже в III — ну, начиная со II века, со второй половины — знает эту практику. Тайна императорской власти была раскрыта, что императором можно стать не только в сенате и не столько, императоров создают...

С. Бунтман — В войсках.

Н. Басовская — Императоров создают войска. И случается то самое — приказ о том, что их отзывают на Восток, толкает легионы Юлиана к бунту. Они бунтуют, отказываются отправиться к императору Констанцию II и коронуют Юлиана. Очень занятно, что Юлиан попытался оправдаться. Он еще никакой не отступник, он излишне пламенный поклонник античной культуры, да, но в общем, это не грех, все они вышли из античной культуры. Он не особо скрывает, что лично он язычник, но в Риме много язычников. Он еще борьбу с христианством не объявил. Но у него такой авторитет, что вот скоро он решит, что ему подвластно все и можно все. Однако, у него не остается никакого выхода, кроме как идти войной на императора Констанция II, и легионы этого требуют. И он с 20 тысячами своих легионеров двигается на Восток, неизбежна война с императором. Ну в общем, очередная гражданская война. Литератор и бывший книжник пытается оправдаться перед жителями империи в том, что он поступил так потому, что вынужден.

С. Бунтман — Вынужден, да.

Н. Басовская — Сохранились его послания. Он разослал по многим городам. Самое знаменитое — это его послание к сенату и народу афинскому. Вот Афины — его любимое место. Он провел там всего несколько месяцев, но это колыбель античной культуры, и ему, античнопоклоннику, эллин... эллинскому человеку Афины очень дороги. Именно им на 20 страницах, вот, современного текста он объясняет свои действия, чтобы они его поняли, приняли. Ну, просто кое-что процитирую. Он начинает с того, что «ничто так не родственно мудрости, как справедливость». И дальше объясняет свое решение принять вот эту коронацию от легионов тем, что это справедливо. «Начиная с детства...» — процитирую несколько фраз, и заодно мы увидим, какой у него... что он литератор. «То, что по отцовской линии я происхожу оттуда же, откуда и Констанций, это общеизвестно. Наши отцы были братьями, сыновьями одного и того же отца, — подчеркивает он сто раз. — И как же этот человеколюбивейший царь обошелся с нами, близкими родственниками? Шестерых моих двоюродных братьев, моего отца, который приходился ему родным дядей, другого еще нашего дядю, дядю с отцовской стороны, и моего старшего брата он без суда предал смерти. Меня же и другого моего брата, — я говорила об этом брате, Галле, в прошлой передаче, старше Юлиана, — он тоже хотел казнить, но в конце концов подверг ссылки. Я был освобожден от нее, но моего брата, вскоре после того, как даровал ему титул цезаря, он также предал казни». Ну и т.д. Он хочет сказать, что имел некое моральное право идти войной на этого императора, жестокого, убийца. В общем, любопытно, что он не хочет опереться просто на силу своих легионов. И вот он жалуется, как же он провел свое детство: «Никому...» Вот когда он в ссылке был с братом. «Никому тогда не позволяли приходить ко мне, меня забирали из школ, хотя я был еще совершенно мальчиком. Как мне описать те шесть лет, что мы с братом были там? Мы жили с чужим имуществом, жили словно бы под охраной персов. Никто из гостей не мог видеть нас, никто из старых друзей не мог добиться разрешения встретиться с нами. Мы были лишены серьезной науки»... Для него лишение науки — это строгое наказание. Книжный мальчик. И так вот он посетовал и завершает вот чем — я просто маленькие отрывки — что он не хотел принять императорский титул. Возможно, он здесь лицемерит.

С. Бунтман — Ну конечно, и наверное, понимают его формулу, понимают его риторику...

Н. Басовская — И все-таки.

С. Бунтман — Не задают вопросов — внутренне, наверное, задают — «почему же ты молчал раньше».

Н. Басовская — Да. «Ты ж терпел».

С. Бунтман — Да. Да.

Н. Басовская — Так вот на самом деле...

С. Бунтман — Но ты служил императору.

Н. Басовская — Любопытно: это Древний Рим...

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — ...но этот книжный человек, этот интеллектуал, король интеллигенции тогдашней, он считает нужным объясниться с городами. И вот что он пишет: «Я убедил своих солдат не требовать ничего больше, но только чтобы он, император, позволил нам спокойно оставаться в Галлии и согласился с уже существующим порядком вещей. Т.е. если бы Констанций согласился — «Живи в Галлии, легионы не отберу» — пожалуйста. Но в чем тут некое умолчание, искажение истины: Констанций тоже уже не может отменить свой приказ. Приказ императора — это абсолютно...

С. Бунтман — Нет, ситуация необратимая, это понятно.

Н. Басовская — Абсолютно. И вот этот вот... эти реверансы... Вместо этого, чтобы согласиться, что оставайтесь в Галлии, он начал поднимать против нас варваров — а это было: Констанций пытался уже послать лазутчиков, подговорить германцев снова ударить по Юлиану. Объявлять им, что «я его враг» и давать им взятки, чтобы нанести ущерб народу Галлии. Более того, он написал в Италию, чтобы там остерегались тех, кто движется из Галии. Т.е война неизбежна, гражданская война неизбежна, и Юлиан с 20 тысячами войска двигается с запада, с территории нынешней Франции, в сторону Константинополя, нынешней Турции. А с другой стороны, образно говоря, не четко географически, а именно с востока, двигается Констанций, тоже к Константинополю. Там они должны...

С. Бунтман — А он в это время уже вышел на восток, Констанций, да...

Н. Басовская — Да, он двинулся воевать...

С. Бунтман — На восток против персов, да.

Н. Басовская — ...с персами. Ему пришлось это бросить...

С. Бунтман — И здесь они движутся, кто быстрее, да?

Н. Басовская — Да. Законный коронный... законно коронованный в Костантинополе Констанций II и незаконно провозглашенный императором легионами в Галлии Юлиан. И в то же время Юлиан — его единственный наследник. Т.е. цель, наверное, не уничтожить этого Юлиана, а поставить его на место, разбить его в сражении и заставить, зализывая раны, вернуться туда, далеко на запад, чтобы Констанций спокойно продолжал править.

С. Бунтман — Ну такое, принуждение к миру, да, принуждение к порядку.

Н. Басовская — Да. (смеется). Очень современное выражение, но как известно, в истории не так много новостей. Все когда-нибудь было очень похоже. Итак, 360 год. Легионы Юлиана, которые он не отдал Констанцию II, выступают из Вьена — нынешняя Вена — и перед тем...

С. Бунтман — Вьен? Это не в Галлии, не во Франции?

Н. Басовская — В Галлии, в Галлии.

С. Бунтман — В Галлии, это...

Н. Басовская — Это я оговорилась.

С. Бунтман — ...Южная Галлия.

Н. Басовская — В южной Галлии. Из Вьена французского...

С. Бунтман — На Роне, да.

Н. Басовская — Да, нынешняя Галлия, да. ...двигаются на восток, и интересно, что перед выступлением этого войска он издает и подписывает, Юлиан, эдикт о веротерпимости. Этот человек, который, видимо, давно созрел для того, чтобы отвергнуть христианство, чтобы вернуть Рим к его чистой, былой античной религии, начинает довольно красиво: веротерпимость.

С. Бунтман — Веротерпимость. Т.е. римская ситуация дохристианская последняя и раннехристианская, там, несмотря на гонения — вот, веротерпимость. Т.е. Рим воспринимает в себя...

Н. Басовская — Все разные...

С. Бунтман — ...все вероучения всех тех народов, которые...

Н. Басовская — По факту, это уже было — и влияние восточных религий...

С. Бунтман — Да, да, да.

Н. Басовская — ...и язычество римское. И вот пришло христианство с Константином. Он хочет отказаться от одного — что христианство — официальная религия. Он не удержится на этой позиции, ибо вторгшись в сферу людских чувствований, страстей, эмоций, он вынужден будет за это бороться, и он перейдет потом к насилию, к погромам и т.д..

С. Бунтман — Но пока это дает мир на его стороне. Римский мир такой.

Н. Басовская — Пока он объявляет, что он миролюбец. А идет воевать с императором, потому что император сам виноват. «А в духовных, мол, делах я миролюбец». Он не скрывает, что он сам язычник. Перед выступлением в восточный поход он в последний раз присутствует на христианском богослужении, но в последний раз. А сам он язычник, и главный объект его поклонения — это культ солнца Гелиоса. Он двигается через северную Италию, Паннонию, нынешнюю Венгрию, Мёзию — это север Балканского полуострова — приближается к Константинополю, везде рассылает свои послания с объяснением...

С. Бунтман — Да, значит, он так, с юга обходит Альпы, да?

Н. Басовская — Да, обходит Альпы и приближается к Константинополю. И происходит то, что в истории часто происходит: великая случайность. 7 ноября 361 года Констанций II внезапно скончался.

С. Бунтман — Там все чисто?

Н. Басовская — Разговоров не было. Почему-то ни один автор не пишет. Ну и потом, немножко представляя себе фигуру Юлиана, я не думаю, что он нашел бы и возможности, и решимость в себе подослать убийц к Констанцию. Пока не... это не его характер. Вообще, до конца это не его характер. Но Констанций был и не молод, и не здоров, и мало ли что, и тяготы военного похода на Восток. Недалеко от Константинополя, в Азии, в городе Тарсе на территории современной Турции он скончался. Ну конечно, удивительно вовремя. Всегда это вызывает сомнения. Вдруг кто-то... Но даже разговоров не было. И Юлиан, как бы, автоматически вступает в Константинополь уже фактическим единым правителем единой империи.

С. Бунтман — Не как... не по праву завоевания, не только...

Н. Басовская — Да. Не провозглашенный солдатами...

С. Бунтман — Да. А по праву наследования.

Н. Басовская — ...наследника. Он до сих пор...

С. Бунтман — А Констанций не отменил свое объявление наследником?

Н. Басовская — Нет, нет.

С. Бунтман — Нет?

Н. Басовская — Я думаю, он хотел просто проучить Юлиана. Потому что других наследников у него не было.

С. Бунтман — Так, хорошо. Но все совпало удачно.

Н. Басовская — Юлиан с почетом хоронит Констанция, сразу забыв все свои обиды, чтобы стабильность власти была соблюдена. И видимо, Юлиану показалось, что теперь ему подвластно все. И он берется за свою третью... он вступает в свою третью трансформацию — за религиозную реформу.

С. Бунтман — Наталья Ивановна Басовская, и мы прервемся сейчас на пять минут и продолжим потом рассказ.


НОВОСТИ


С. Бунтман — Мы продолжаем рассказ, Наталья Ивановна Басовская продолжает рассказ о Юлиане Отступнике.

Н. Басовская — Вот тут-то, в третьей трансформации своей жизни — книжник, полководец, реформатор — он становится реформатором духовной жизни и обретает свое прозвище, с которым остался в истории, Отступник. Всего два года довелось ему быть императором после кончины Констанция II, всего два года. 361–363 годы. Но конечно, встряска духовная, моральная, которую он успел за это время начать, была очень замечена и в истории, и в литературе он остался. Он посвящены многие замечательные художественные произведения — мы сегодня вспоминали с Вами, Сергей Александрович, Мережковского...

С. Бунтман — Да, конечно.

Н. Басовская — «Гибель богов», потрясающее, яркое произведение. Ибсен писал о Юлиане Отступнике. Т.е. он замечен и, как бы, эмоционально, и научно. И в науке, вот, как бы, я прочла в «Вестнике древней истории» за 2004 год, в четвертом номере, сразу две статьи, которые одна прямо — статья Муравьева «Флавий, Клавдий и Юлиан в Антиохии в преддверии 363 года» — очень интересное фундаментальное исследование. И там же есть статья Васильевой «Александр в образе Гелиоса или Гелиос в образе Александра». Там не назван напрямую Юлиан Отступник, но проблема Гелиоса и вот этой веры именно в этого бога касается его очень. Итак, что же он затеял, едва утвердившись в императорском, теперь законном, звании? Он начал реформу религиозной жизни. Часто считают, что он просто решил запретить, отменить христианство и вернуть языческую веру. Не совсем так. Во-первых, он не начинал ни с каких запретов — запреты были, и насилие стало последствием довольно активного сопротивления тех, кто уже укрепился в христианской вере. Вообще, директивно, сверху менять веру, менять религию — затея сложная и достаточно безнадежная. 30 лет назад, когда Константин перед самой смертью принял христианство, а до этого допустил как наступающее новое что-то в жизни великой империи, конечно, он отразил глубинные процессы перемен в этой грандиозной всемирной империи.

С. Бунтман — Не установил, а скорее, подтвердил?

Н. Басовская — Он скорее пошел за переменами, которые уже случились. Людям надо было во что-то было верить в ощущении гибнущего мира и т.д. — много причин. А Юлиан, вот этот солнцепоклонник и поклонник эллинской культуры, поклонник Платона, он, в общем-то, хочет остановить время и сказать: «Хочу, чтобы все было как вчера». Что он сделал? Итак, открыты языческие храмы, множество языческих храмов, которые были уже заброшены, и некоторые находились в большом запустении. Там описывают очевидцы, как он посетил один из храмов, впал в ужас — там был какой-то один уже полуживой жрец с облезлым гусем для жертвоприношения, Юлиан отчаивался: как можно веру своих предков так запустить. Ну, мы люди и поколение, несколько поколений людей, видевшие, что такое брошенный храм и как он выглядит. Конечно, при Юлиане Отступнике там не было машинно-тракторных станций или зернохранилищ...

С. Бунтман — Но заброшенность была все равно.

Н. Басовская — Но зрелище забытого верования, наверное, было тяжелым для него, эмоционального книжного человека. И он начал сам принимать участие в языческих жертвоприношениях. Так усердно — а он с детства увлекался мыслями о том, как боги, как с ними вступить в общение, обожал Гомера... и вот он в свой этот духовный мир вступил и лично начал приносить жертвы богам во множестве. Шутка появилась — времена уже скептические, сложные — что, наверное, скоро населению не будет хватать мяса, потому что по милости нашего императора все съедят боги. Шутка нехорошая, шутка, говорящая о том, что вмиг повернуть души и чувства людей невозможно. Но он пытался. Он усиливает, так сказать, кадры языческих служителей языческих богов, насаждает кадры жрецов былых римских богов в провинциях. Он пытается вырвать из рук христианской церкви очень важную вещь: филантропию. Потому что христианам придавало популярности то, что они...

С. Бунтман — Раздача...

Н. Басовская — Да, создают школы...

С. Бунтман — Раздача нищим, да.

Н. Басовская — ...поддерживают бедных, дома призрения, больницы. Вот он теперь хочет, чтобы язычники ведали больницами, приютами и т.д. Более того, он вводит то, что в новые времена и новейшие назовут запреты на профессию. Он отстраняет христиан от преподавания в муниципальных школах, дабы они, христиане, не преподавали античную культуру, которую они не любят, которую они отрицают, и чтобы они ее не искажали. Это, в общем, запрет на профессию. И отбирает, начинает отбирать часть богатств... ну, имущества — богатства еще не велика — имущества христианской церкви. Это, конечно, вызывает протест. Имущество уже передано было христианам, и теперь отдайте обратно. Преимущественно это были ариане, и вот, в одном из посланий Юлиан со свойственным ему литературным даром пишет по случаю такого вот спора имущественного: «Приверженцы арианской церкви, — пишет он, — которым придало наглости богатство, осмелились учинить в Эдессе такое, чего не может быть в порядочном городе». Христиане сопротивлялись передаче имущества. Силой сопротивлялись. А дальше он иронизирует: «А так как их поразительным законом им заповедано раздать свое имущество, чтобы без труда войти в царствие небесное, мы, присоединяясь в этом к усилиям их святых, повелеваем, чтобы все движимое имущество Эдесской церкви было отобрано и отдано солдатам, чтобы, став бедняками, они образумились и не лишились царствия небесного». И т.д. Злая ирония. А завершает он это послание угрозой, что тех, кто будет сопротивляться, ждет наказание мечом, огнем и изгнанием. Логика событий приводит к тому, что он, поначалу провозглашавший веротерпимость, начинает поощрять погромы против христианской церкви.

С. Бунтман — Т.е. он жестко как-то подходит, жестко уже теперь насаждает возврат к классическому Риму?

Н. Басовская — Он переходит от провозглашенной веротерпимости, которая у нас вызывает симпатию, да и во все времена у здравомыслящих... его опора — интеллигенция античная, это... им симпатична веротерпимость. Но ему же сопротивляются, а он император: логика власти, логика силы — наказать. И пишет: «огнем, мечом, тюремным заключением будете наказаны». И вот это все он пытается трансформировать в то, чтобы люди приняли предлагаемую им, в сущности, какую-то его эклектическую личную религию, которую он сотворил, что ли. Она примерно такова: это Единое Сущее платоновское, нечто, высшие силы, нечто, управляющее этим миром, провозглашенное Платоном, и его воплощение в Солнце. Вот образ Гелиоса. Это удивительное древнее, древнейшее божество, в древнегреческой мифологии бог Солнца, сын титанов, брат Селены и Эос. И очень важно в образе этого древнего, древнейшего бога, что он всевидящий. И особенно хорошо видит дурные дела. И наказывает людей за дурные дела. В конце концов, с сутью христианства здесь тоже не такое уж расхождение. Но ему хочется, чтобы это был Гелиос. А его, например, сын, Гелиоса, по греческой мифологии, Фаэтон, известно, вот, колесящий по небу, а внучка Медея, колдунья. Т.е. это, конечно, языческое. Он написал сочинение, Юлиан, «К царю Солнцу». Он пытается, вот, чтобы население разделило даже не в чистом виде былую религию. Хотя упоминается Аполлон, совершенно античное божество.

С. Бунтман — Тоже солнечное.

Н. Басовская — Да, солнечное. Он хочет навязать, и этим, как мне кажется, сплотить трещащую, дающую трещины великую мировую державу.

С. Бунтман — Ну он еще этим Дмитрия Сергеевича как раз и заинтересовал.

Н. Басовская — Да.

С. Бунтман — Уж очень любил солнце Дмитрий Сергеевич Мережковский...

Н. Басовская — Да.

С. Бунтман — В одном из персонажей, которые будут, он видел и в персонажах Нового времени солнечных богов, как в Наполеоне тоже.

Н. Басовская — У Дмитрия Сергеевича очень интересный получается образ: в сущности, такого безнадежного утописта, предтечи идей Возрождения. И это совершенно правильно. Человек, родившийся, как бы, вне своей эпохи. Ему кажется, что вот как он обустроил Галлию и удержал, так он удержит мировую державу.

С. Бунтман — А он, кстати, продолжа... Он продолжает свою, вот, скажем так, финансово-хозяйственную политику?

Н. Басовская — Нет, конечно. Вот здесь...

С. Бунтман — Нет. Вот как... с налогами как в Галлии...

Н. Басовская — ...уже в Константинополе он как будто бы отвлекся...

С. Бунтман — Переносит ли он провинциальный опыт сюда?

Н. Басовская — Он как будто бы отвлекся, потому что в этом масштабе все гораздо сложнее. И ему кажется, что он сначала сплотит всех духовно, а потом все отрегулирует. И второе, что начинает ему казаться, это страсть к восточному походу. Вот говорить о том, что ему еще пригрезилось. Ему кажется, что все-таки великую империю можно сохранить. Вот он даст единую религию — пусть не добровольно, как вначале; силой заставит верить... Я вот удивилась: никто в литературе не упоминает, говоря о Юлиане Отступнике, древнеегипетского фараона Эхнатона. Между ними есть что-то общее, хотя их разделяют тысячи лет. То же самое солнцепоклонничество и попытка соединить рассыпающееся громадное политическое образование...

С. Бунтман — Ну, в провинции он тоже пытался... он тоже пытался...

Н. Басовская — Он рассылает жрецов.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Он рассылает, насаждает местные религиозные кадры, чтобы они там людей повернули. Ну, для простой публики это просто назад к римским богам.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — В его философической голове это более сложное видение Единого Сущего, воплощенного в Гелиосе. Ну и видимо, видимо, погромы начинаются, противоречия, трагедии. Он видит, как все это непросто. И как обычно, как у бесконечной череды правителей прошлого, война, победоносная война. Она всех обрадует, она всех успокоит, она укрепит его власть. И он готовит, он начинает торопливо готовить поход на Восток. Он, фактически, перенес столицу — не юридически. Он вдруг перебрался в Антиохию — это Сирия — и там, в Антиохии — я упоминала уже статью в «Вестнике древней истории», этому посвященную — начинает судорожно готовить поход на Восток, продолжая то, что делал его предшественник Констанций II. Поход против Сасанидской Персии. И вот тут у него возникают, в его трудах, в его письмах, которые во множестве сохранились в свидетельстве очевидцев, что он начинает себя ассоциировать с вечно тревожившим правителей-воителей Александром Македонским. Это поразительно, но ему начинает казаться, что в сущности, он Александр. Один из современников, Сократ схоластик — это не тот древний Сократ, а один из современников и приближенных — утверждает даже, что он говорил, что он Александр в другом теле. Для чего это могло ему... А Александр бесконечно изображался в образе Гелиоса, с лучами.

С. Бунтман — Ну т.е. он тоже сын Солнца...

Н. Басовская — Сын Солнца.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — И Александр себя считал сыном Зевса, но в сущности, у Александра была идея объединить тогдашний мир, Восток и Запад. А сейчас другое: ко времени Юлиана Отступника Рим уже очень много завоевал провинций на Востоке, это не просто поход на Восток, это укрепление и расширение границ колоссальной мировой державы. То же самое: создать единый мир. И дать ему единого бога. Александр Македонский, в сущности, никогда не спорил, что он сам бог. Юлиан до этого прямо не дошел, но что в некоем родстве с Гелиосом он находится. И поход на Восток, видимо, для него был способом спасти империю. Дело в том, что, конечно, проведенные успешные реформы в масштабе одной и по сравнению со всем Римом не огромной провинции, Галлии — ну что будущая Франция по сравнению с этой мировой колоссальной державой? И они умели успех региональный. Но также взять и трансформировать всю Римскую империю, чтобы она вдруг окрепла, он не может. И видимо, так его планы и мысли: успех военный, продвижение дальше религиозной реформы, которая сплотит население, и великая держава, восходящая корнями к античным языческим богам, останется незыблемой. Он ведь уже знает, что германцев можно побеждать, и ему кажется, что можно будет побеждать и дальше. Он, бедный, не может, конечно, заглянуть в будущее, как все мы, земные люди, и увидеть, что завоеватели германцы, вестготы, остготы, лангобарды, франки, алеманы, бургунды заселят огромную... ну всю территорию Западной Римской империи. Что вандалы и вестготы будут захватывать Рим, грабить, крушить. Ну, Рим в этот момент не самый популярный — Константинополь еще какое-то время устоит и под ударами германцев не падет. Но что разлом на восточную и западную части станет очевидным фактом ... Это, наверное, последний такой, могучий римский утопист, которому кажется, что он практик, и что он может все. Раз он из книжника превратится в полководца, из полководца в реформатора и в реформатора, в том числе, и духовной жизни, наверное, он верит, что у него все получится. Он готовит поход, он чувствует себя Александром Македонским и начинает поощрять погромы против христиан. Христиане тоже подчас ведут себя очень агрессивно, т.е. происходит ожесточение сторон. Никакого внезапного успеха у его реформы нет, да и быть, вероятно, не могло бы. И наверное, больше всего он верит — и это замечательно описывают все авторы, которые пишут о нем художественные произведения — что он с огромной верой в том, что Солнце, к тому же, оно восходит на востоке, и оно на востоке такое горячее, интенсивное... Он забыл при этом, что взгляд Гелиоса, как его воображали древние...

С. Бунтман — Испепеляет.

Н. Басовская — Испепеляет. Уничтожает. И он почти испепелил его армию. Итак, легионы дошли до столицы персидской, Ктесифона, но взять не смогли. И решили продвинуться дальше на восток, и тут произошло трагическое обстоятельство, случилось: проводник, которого я смело могу в нашем контексте российском назвать древневосточным Сусаниным, совершенно сознательно завел его войско в безводную пустыню, где тот самый Гелиос, то самое Солнце начало истреблять.

С. Бунтман — Всей своей силой...

Н. Басовская — Начало испепелять его войско. Трудно вообразить мне чувства этого человека. Они, наверняка, были трагическими, наверняка, были безысходно трагическими. Вот, его любимый Гелиос, его любимое Солнце истребляет его войско, даже без соприкосновения с армией противника. Они гибнут от жажды, они с великим трудом вышли к берегам Тигра. Поняв, что их завели, что их специально обрекли на гибель в этой пустыне, и вышли к Тигру, выжили. И случилось сражение — битва при Маранге 26 июня 363 года. Во время этого сражения Юлиан, который, видимо, уже совершенно фанатично верил в свое избранничество, верил в то, что он богами — Гелиосом и тем единым Высшим Сущим, что выше даже самого Гелиоса в философском контексте платоновском — избран для того, чтобы перестроить эту империю, спасти, духовно ее преобразовать, он ринулся в это сражение в самую гущу. Сражение шло тяжело: войска шахиншаха Шапура II Великого были очень сильными, хорошо подготовленными и не боящимися римлян — был уже немалый опыт у персов, их предшественников, побед, в том числе, над легионерами римскими, даже в лучшие времена, допустим, во времена Красса — их предшественники уничтожили, парфяне, войско Красса. Сражение шло очень тяжело, и войско Юлиана дрогнула. И он бестрепетно, отважно ринулся в самую гущу, пытаясь остановить дрогнувшие легионы. Видимо, фанатично веря в то, что раз боги избрали его для той великой миссии духовного преображения и спасения империи, они не дадут ему погибнуть. Аммиан Марцеллин, его современник, талантливейший римский историк IV века. Язычник, но не отличающийся никаким фанатизмом, ни языческим, ни каким-либо другим, потому что он язычник, но и неприязни дикой к христианам у него нет — очень человек, склонный к объективности относительной. Он и спутник Юлиана в этом походе. Описывает его трагическую гибель. Конечно, есть версии, как всегда, что-то неточно известно, есть какие-то неизвестные детали. Но мне описание Аммиана Марцеллина кажется абсолютно убедительным, сейчас скажу, почему. Ринувшийся в эту гущу сражающихся Юлиан, пытающийся остановить войско, получает удар копьем сбоку, вбок, в печень — как можно понять и представить. И по всей видимости, это не персы. Это не персы. Это кто-то из своего войска. Ну мы можем тут фантазировать, точных фактов нет. Это может быть фанатичный поборник христианской веры, который боится, что этот обезумевший, в его глазах, император будет преследовать христиан, это может быть кто-то из отчаявшихся офицеров, которые в этой пустыне чуть не погибли — а он все шел вперед, вперед и верил, что Гелиос все равно их не сожжет. Мало ли, кто это мог быть. Но удар копьем он, видимо, получает не вот так, лоб в лоб от противников. Итак, копье пробило, видимо, печень, но он, проявляя совершенно невиданные какие-то личные качества, прокричал, что «подождите, не падайте духом, я вырву его!». Он его вырвал, разрезав себе, видимо, сухожилие и руку, потому что был острый этот конец. Истекая кровью, он все равно продолжал призывать, «вперед!». Но поражение было уже, конечно, неизбежно, и те, кто были преданы ему, те, кто относились к нему с симпатией, окружили его и были очевидцами его кончины. Рассказы и мифы вокруг его кончины разнообразны, самый знаменитый миф, что он сказал — ну вот это вот наверняка миф — «ты победил, галилеянин», как бы обращаясь к Христу. Ибо вообще он даже в своих трудах не пишет «христиане». Он пишет «вера галилейская». И вот сочинено такое, что глядя в небо, он сказал «ты победил, галилеянин». Гораздо больше свидетельств того, что он в последние минуты был очень мужественным. Еще такой нюанс есть: выхватил... ну, схватил, как бы, в горсть эту окровавленную руку, сгусток... ну, не сгусток, не знаю, как сказать — горсть своей крови — и метнул ее вверх, навстречу Солнцу, сказав, «я иду к тебе». И утешал всех...

С. Бунтман — Ну все это слишком красиво для правды — что то, что другое.

Н. Басовская — Все очень метафорично.

С. Бунтман — Да.

Н. Басовская — Скончался в относительном спокойствии философском, твердо перед смертью, видимо, ощутив себя тем самым философом, которым он был — и был — по существу. Говоря «не рыдайте, раз боги так решили, я ухожу к отцу своему», имея в виду Солнце. «Ты победил, галилеянин» — это наверняка христиане. Во всяком случае, человек ушел очень внезапно, всего два года правя и прожив на свете с 331 по 363 год — это тридцать... тридцать два года.

С. Бунтман — Тридцать четыре.

Н. Басовская — Тридцать четыре. Это же совершенно молодой, даже по тем временам, человек.

С. Бунтман — Ну, как тот галилеянин, в общем-то.

Н. Басовская — Да.

С. Бунтман — Столько же.

Н. Басовская — Какое-то сходство. Шли они путями разными, но каждый со своей верой. Итак, Отступник — это христианское, конечно. «Ты победил, галилеянин» — христианская версия. А мы можем зафиксировать одно: что это была яркая, неоднозначная фигура мужественного, талантливого, интеллектуального человека с утопией в голове. Таких в истории человечества было много и будет, и видимо, это человеческое свойство.

С. Бунтман — Но это был Юлиан. И две передачи были посвящены в программе «Все так!», Наталья Басовская, спасибо большое! Всего доброго!