Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Алексей Венедиктов — Здравствуйте, в эфире программа «Все так!» и ее ведущие Наталья Ивановна Басовская — здравствуйте, Наталья Ивановна!

Наталия Басовская — Добрый день!

А. Венедиктов — И так я, на подтанцовках и подпевках, соведущий Алексей Венедиктов. В этой программе мы говорим о тех исторических личностях, о которых мы, может быть, что-то знали из школьной программы. И там было что-то «все так», а что-то не «все так». Сегодня выбрали Джузеппе Гарибальди, знаменитого итальянского революционера. Я не просто там в красной рубашке, я как краснорубашечник-гарибальдиец, но я хотел бы начать, может быть, с конца: я нашел его завещание. Его завещание — очень пафосное, что меня, кстати, сразу отвращает от таких людей, — но вот единственное, что он написал в завещании, буквально следующее: «Я завещаю мою любовь к свободе и к правде, и мою ненависть к лжи и тирании». Конец цитаты, Наталья Ивановна.

Н. Басовская — Алексей Алексеевич, есть такая реакция, я Вас понимаю. У меня тоже поначалу... слишком пышно, слишком ярок, слишком красив. И невозможно не подпасть под очарование и обаяние этой личности. Давайте не будем сразу судить, давайте посмотрим, что за жизнь, что за личность, почему герой двух континентов — что у нас известно гораздо меньше, все Италия, Италия. Половину своей активной жизни — 12 лет — он воевал в Южной Америке, и тоже за свободу, за все то, о чем написал. А вторую половину своей активной жизни, конечно, в Италии и оставил след неизгладимый. Под его обаяние рано или поздно попадаешь. Итак, человек-легенда. Один из тех, кто внес очень большой вклад в движение Рисорджименто в XIX веке за воссоединение, объединение разрозненных и зависимых от соседей итальянских государств и создание единого государства Италии.

А. Венедиктов — Грубо говоря, национальный герой.

Н. Басовская — Безусловно.

А. Венедиктов — Памятников огромное количество, на марках изображен.

Н. Басовская — Любим, красив, что тоже немаловажно.

А. Венедиктов — Любим... Это мы еще поговорим.

Н. Басовская — Людьми, так сказать, теми, кого называют массой, толпой...

А. Венедиктов — Любим, да.

Н. Басовская — ...любим, но и даже королями и их министрами — я имею в виду Виктора Эммануила II, кто стал первым итальянским королем после Рисорджименто, и его министра либерального Кавура, и умного. Все-таки опасаясь Гарибальди, очень тонко с ним взаимодействуя, неприязни к нему они не испытывали. Итак, кто ж такой...

А. Венедиктов — Давайте отклеим все-таки мифологическую личность...

Н. Басовская — Давайте реальную биографию.

А. Венедиктов — Реальную его биографию, да.

Н. Басовская — Итак, родился, как все наши персонажи...

А. Венедиктов — Не может быть, хочется сказать. (смеется)

Н. Басовская — ...в 1707 году. Все-таки реальная личность. 4 июля 1707 года в городе Ницце, который в тот момент уже был снова под властью итальянского, одного из итальянских государств Пьемонт-Сардинской монархии, а до этого довольно долгое время под властью Франции и не раз переходил.

А. Венедиктов — Но сейчас у Франции.

Н. Басовская — Т.е. франко-итальянский какой-то, да, центр пограничный, и почему с такой страстью к Италии в сердце? — ну, не знаю, хочешь, верь в голос крови, хочешь, нет. Отец и мать итальянцы. Отец его — Доминико Гарибальди, моряк, капитан, владелец небольшого парусника, который занимался перевозками на небольшие расстояния и этим зарабатывал. Мать — донна Роза Раймонди, несколько более образованная, занимавшаяся при воспитании детей тем, чтобы дать им какое-то развитие. Мальчик, которого назвали Джузеппе Мария, и в детстве звали очень нежно: Пеппино. И ничто не предвещало — мальчик как мальчик, Пеппино как Пеппино — что из него вырастет такая мифологическая фигура. А он действительно сродни героям мифологии. Правда, уже с детства начинаются вокруг его детства предания и мифы. Так, например, мальчику не было восьми лет, и он как будто бы спас упавшую в воду прачку. Вот никому, никого это не взволновало — ну, упала прачка, утонет — а маленький Пеппино бросился в воду и спас ее. Кстати, проведя большую часть жизни на море, он писал о море как о призвании вот такие слова: «Я чувствовал к морю призвание» — он написал мемуары, он оставил много писем. Надо учитывать, что человек...

А. Венедиктов — Ну, XIX век — это вообще век...

Н. Басовская — Да. Письменный век, письменный век.

А. Венедиктов — ...письменный, да, люди общались...

Н. Басовская — Эпистолярный.

А. Венедиктов — ...да, письмами.

Н. Басовская — «Плавать по морям было, казалось, предназначением моей жизни» — пишет Гарибальди. — «Как и когда я научился плавать, не помню. Мне кажется, что я всегда знал это и родился амфибией».

А. Венедиктов — О! Пафосный, пафосный парень.

Н. Басовская — И вот эта амфибия спасла прачку, как бы, в восьмилетнем возрасте. Он таков. Он пафосен в своем...

А. Венедиктов — Но и век пафосный. С другой стороны, и век...

Н. Басовская — Именно с этой стороны. Век романтиков...

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — ...при всех особенностях таких романтических фигур. Образование бессистемное.

А. Венедиктов — (смеется) Это Вы нежно сказали. Бессистемное.

Н. Басовская — Ну не то, чтобы его не было совсем. Одного из своих учителей он любил, человека по имени Арена, который учил его итальянскому письменному, так сказать, чтобы он письменно владел итальянским, математике — ну, чему мог. Но известно, что в зрелые годы читал наизусть главы из «Илиады», знал Данте, Петрарку, пробовал писать стихи — т.е. как многие вот такие очень яркие и очень нестандартные личности, он многого добивался самообразованием. Во все времена, в любые эпохи самообразование для личности целеустремленной, сильной, обладающей характером, может дать совершенно поразительные результаты.

А. Венедиктов — Но пока жизнь обычная. Совсем обычная жизнь. Да, там, сын моряка...

Н. Басовская — Но прачку уже спас.

А. Венедиктов — Ну, прачку спас, да.

Н. Басовская — Юность. С 15 лет юнга на торговых судах.

А. Венедиктов — Легко.

Н. Басовская — Известно, что, вроде бы, и мать, и отец, как это бывает часто в семьях моряков, не очень хотели, чтобы он стал моряком. Превратности судьбы, опасность для жизни, страшная жизнь моряка. Но остановить, отвратить его от этого занятия было невозможно. Равновеликим будет только чувство борьбы за свободу, за ту самую справедливость — о чем он написал, он действительно был таким. Но к морю страсть. Итак, он юнга на торговых судах, затем помощник капитана, т.е. идет нормальный небольшой карьерный рост, и наконец, в 25 лет — ему 25 лет, 1832 год — отмечено в записях, что он капитан парусника «Клоринда».

А. Венедиктов — Я хочу сказать, что это обычная история. Я посмотрел некую статистику, готовясь к передаче: 25 лет — это солидный возраст в то время...

Н. Басовская — Это зрелый мужчина.

А. Венедиктов — Да, и он не делает некую супер-карьеру. Это обычно. Может быть, чуть-чуть лучше, чем остальные. Но в принципе, 25 лет, капитан парусника — нормально.

Н. Басовская — Чуть-чуть лучше, чем нищие, чем обездоленные.

А. Венедиктов — Да, да.

Н. Басовская — Это типичный средний класс, это та самая средняя буржуазия, которая сыграет такую огромную роль в грядущих итальянских революциях.

А. Венедиктов — А пока мы его не видим.

Н. Басовская — Нет. Поразительно, что революционером он сделался вдруг и сразу, как это бывает с такими натурами.

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — И где? В Таганроге. Вообще, как выясняется, его судьба с Россией как-то, вот, соприкасалась неоднократно. Он бывал в Одессе уже к тому времени...

А. Венедиктов — Ну, заходил. Черное море, в Средиземное море — он плавал там, он не в океане плавал, конечно же.

Н. Басовская — Да, это морские перевозки. В дальнейшей своей жизни он поплавает и по океанам. В Таганроге случайная встреча. В трактире...

А. Венедиктов — А где еще?

Н. Басовская — ...с членом тайного революционного общества «Молодая Италия», человеком по имени Кунео. «Молодая Италия» — общество секретное, тайное, подпольное, созданное неким знаменитым человеком Мадзини. Те, кто еще читают художественную литературу, наверное, знают про эту «Молодую Италию» из романа Этель Лилиан Войнич «Овод»...

А. Венедиктов — «Овод». Я читал. Я знаю. Я читал, я знал.

Н. Басовская — Мы с Вами читали, и мы любим это. Не уверена просто, как современное юное поколение, но один из прототипов Овода, несомненно, Гарибальди. Не скажешь, что единственный, но один из. И вот там это самое тайное общество «Молодая Италия», Мадзини...

А. Венедиктов — В таверне.

Н. Басовская — В таверне он встречает этого человека Кунео, который рассказывает о целях общества, о задачах. Их тактика была заговорщическая, безнадежная. Со временем Гарибальди разочаруется в этой тактике, у него будут с Мадзини и противоречия, и понимания, и непонимания. Но пока это, как бы, реальный путь к тому, чтобы что-то сделать для Италии, которую он с детства любит — теоретически, по рассказам. Любит на основе интереса и любви к древнеримской истории, к «Элиаде», но любит. И он как бы сразу — это в духе его натуры.

А. Венедиктов — Ну да. Как будто другой человек, как будто подменили.

Н. Басовская — А так все и пишут, даже сугубо научные произведения, посвященные ему исследования пишут «поворот в его сознании, его судьбе». 1833 год. Он тут же вступил в организацию «Молодая Италия». Вот выслушал — и вступил. И тут же поклялся посвятить свою жизнь борьбе за освобождение Италии. Но так он же выполнил клятву. Клятву выполнил. Уже в следующем 1834 году он практически приступил к тому, в чем поклялся. Он участник заговора мадзинистов, которые пытались поднять восстание в Италии против австрийского гнета. Вот для того, чтобы понять, что там происходило — два слова. По итогам Венского конгресса после Наполеоновских войн в 1812 году державы-победители, которые как всегда в таких подобных мирных конференциях и договорах — почти беру в кавычки понятие «мирный» — закладывают в условия свои интересы, а значит, основы будущих конфликтов. По этому договору Италия была разделена на восемь государств по принципу... девизом Венского конгресса было восстановление легитимных законных монархий на их престолах. На смену узурпатору Бонапарту. Но ведь восстановление этих «легитимных» монархий — это было восстановление вчерашнего дня, восстановление махрового феодализма. Об этом никто не думал. Вот под таким лозунгом, напуганные Бонапартом и его узурпацией, они провели Венский конгресс. Итак, восемь государств — это уже тоже бомба, которая рано или поздно должна сработать, но не только она. Под патронажем Австрии, где прямым, грубым, выливающимся в оккупацию, а где просто Австрия строго — ну, в начале в лице Миттерниха — направляет свое управление... политику и жизнь этих итальянских государств на интересы австрийской монархии. Это бомба, и рано или поздно она должна взорваться. И вот, мадзинисты, которые были не единственными революционерами в тогдашней Италии — еще раньше возникли тайные общества так называемых карбонариев. В русскую литературу попало «он карбонарий» — это символ ужасающей революционности, чего-то пугающего обывателя. Буквально «угольщики». Тайная организация, связанная с масонами, тайными знаками, ритуалами масонскими. Люди, идущие поперек. Очень четкой их программу даже не назовешь, но в основе добро, свобода — в первом приближении, в абстрактных лозунгах, ближе к делу направляющаяся на что-то, ну, например, на борьбу за объединение Италии. Карбонарии были и во Франции в меньшем масштабе. Италия — взрывоопасный материал. И вот, мадзинистский заговор, Гарибальди уже член организации, ему дают задание. Как-то звучит, очень перекликается с нашей историей — ХХ века, правда — «Поднять флот». Поднять флот. Не больше, не меньше.

А. Венедиктов — Поднять флот. А он капитан парусника.

Н. Басовская — Да. «Ты моряк, ты такой, поверивший в нашу организацию активный ее член — подними флот Пьемонт-Сардинского королевства». Ну, это одно из ведущих, в общем, ведущее из этих восьми итальянских государств, на севере Италии, и имеющее несколько либеральный настрой. Хотя это монархия, но с оттенком каких-то либеральных идей, которые там уцелели даже после Венского конгресса. Они пытались предотвратить этими либеральными идеями взрыв, и вот, все-таки взрыв намечается. Поднять флот. Поднять флот Гарибальди не смог.

А. Венедиктов — Ну откуда, ну как? Да.

Н. Басовская — Это было нереально. Вот эта заговорщическая тактика, она очень мало считается с исторической реальностью, с конкретной обстановкой. Это романтические подходы: «если мы такие святоверующие, за нами люди пойдут». Не раз это удавалось, но здесь не удалось. Уже в 1835 году ясно, что заговор провалился полностью. Гарибальди, как один из участников и даже активных участников заговора, приговорен — загодя, заочно потом — к смерти, причем смерти... казни — казни, которая считалась позорной: расстрел в спину.

А. Венедиктов — Именно так: позорная казнь. Она там и называлась: позорная казнь.

Н. Басовская — Что для его горделивой натуры совершенно не выносимо.

А. Венедиктов — Расстрел в спину.

Н. Басовская — Как будто подчеркнуть, что «вы трусы, вы ничтожества». Ну, время средневековья было еще не так далеко, и всякого рода жестокости, в особенности в отношении тех, кого считали преступниками — ну, например, там, инквизиция применяла самые жестокие пытки и казни.

А. Венедиктов — Она была возрождена.

Н. Басовская — Да.

А. Венедиктов — Надо напомнить.

Н. Басовская — Да, она цела, она действует. И... Бонапарт ее отменил, а тут она возродилась. И вот, вроде бы, это время ушло, средневековье, но отношение к казни как не просто к такому, неотвратимому, объективному, суровому наказанию, а как к жестокому уроку, попранию личности, оно отчасти, по-моему, идет все еще здесь от средневековья. Хотя расстрел — это уже огнестрельное оружие, но заложить туда идею позора — это вполне по-средневековому. Для него немыслима мысль об этом, невыносима мысль об этом, что он — он, такой он — будет подвергнут не просто казни — жизнью он рисковать готов — позорной казни. Он бежит из Генуи, где его должны были схватить, сначала в Ниццу, потом в Марсель. Все романтически, как в романе — переодевшись в крестьянскую одежду, пешком, по городам и весям, так сказать. По дороге в Марсель арестован — его-таки задержали. Как очаровательно пишет он сам в своих мемуарах, другие источники — это перекочевало в книги, в его биографии, в исследования: арестованный Гарибальди, сделав вид, что он залюбовался пейзажем за окном, выпрыгнул со второго этажа. Арестант нашел момент, место и время залюбоваться пейзажем за окном. Ну все-таки черты наивности в эпохе есть, конвоиры, видимо, тоже...

А. Венедиктов — Тоже романтичные.

Н. Басовская — (смеется) ...тоже, да, отчасти поверили, что он любуется пейзажем. Но оговорюсь сразу, что вообще, отношение к природе как к символу высшей красоты, красоты божественной, свойственно природе Гарибальди. И уже в зрелые годы он писал о том, что «я не поэт», в том смысле, что «не пишу стихов», о чем он, как я чувствую, всю жизнь жалел, но «я поэт, потому что когда я вижу прекрасный закат, сверкающие звезды, дивные растения, в моей душе играет музыка». Т.е. он себя внутренне чувствовал поэтом. Видимо, так убедительно залюбовался, что они проморгали, как он выпрыгнул. И вот он бежит дальше, он скрывается, и он снова в таверне некой — куда еще. И там хозяин объявил, что сейчас его арестует. Как его признали? То ли он сам оговорился? И он сказал: «Да подожди меня арестовывать, докладывать властям. Еще ужин не закончен». И во время ужина в этой веселой таверне он начал петь песни на слова Беранже. Ну, французский и итальянский были для него одинаково родными языками. У него был, как говорят очевидцы, прекрасный тенор. Итальянцы, которые слышат «бель канте», забывают все, французы юга Франции в этом им очень близки, и вот вся публика восхищенно слушает, как этот еще и привлекательный внешне путник, потенциальный арестант, поет Беранже, забыв обо всем на свете — и трактирщик отвлекся.

А. Венедиктов — Фривольные куплеты.

Н. Басовская — Да. Это Беранже.

А. Венедиктов — Поет фривольные куплеты.

Н. Басовская — Это Беранже. Это критика монархии, это критика королей. И поет до утра. Его как бы забыли, подзабыли арестовывать. И под утро он скрывается и потом писал в своих записках: «Да, умер Беранже, так и не зная, какую услугу он оказал одному из борцов за свободу», а именно Гарибальди.

А. Венедиктов — Но скрывается он за океан.

Н. Басовская — Ему приходится бежать далеко. Он отплывает в Южную Америку. А именно, в Рио-де-Жанейро. И вот это первый континент, на котором Гарибальди становится Гарибальди. Это не маленький эпизод из его жизни.

А. Венедиктов — Оказалось...

Н. Басовская — 13 лет. 13 лет он проведет в этой Южной Америке, тоже в борьбе за свободу. Сначала он побыл там, на южноамериканском континенте, обыкновенным корсаром.

А. Венедиктов — Вот я хотел... я тоже нашел, я думал, Вы, любя Гарибальди, это не скажете. Корсар — это ж пират.

Н. Басовская — Любовь и истина...

А. Венедиктов — Не то, что корсаром — пиратом! Пиратом.

Н. Басовская — Любовь и истина должны у историка как-то сочетаться.

А. Венедиктов — У Вас сочетаются.

Н. Басовская — У историка, который sine ira et studio — «без гнева и пристрастия», как говорил старик Ранке, «в такого историка поверить я не в силах», значит, он уже не живой. У каждого есть и «irae» и «studio», они не должны, по возможности, заслонять истину. Ну я стараюсь. Не всегда все удается, но стремиться надо.

А. Венедиктов — Пиратом. Пиратом.

Н. Басовская — Да, он корсар. Которого там зовут Хосе Гарибальди, а враги, для которых он был грозен, опасен, на своих достаточно маленьких, потом двух, трех суденышках — это не флот в полном смысле слова, хотя его сделали генералом — они его называли Белый Дьявол. Т.е. это такие прозвища, которые являются историческим источником. Они говорят о том, что он действительно был грозен, он был опасен, он был заметен...

А. Венедиктов — Он наводил ужас на побережье Бразилии. Ужас.

Н. Басовская — Наводил ужас. И прежде всего, он столкнулся с достаточно уже могучей империей Бразильской. Дело в том, что это был горячий континент — Южная Америка. В сущности, только стихали и не стихли еще национально-освободительные процессы. Их битвы, бесконечные бои за национальное освобождение от власти Испании, — где-то Португалии, но больше всего Испании — это был вопрос почти сегодняшнего дня. Это какая-то такая горячая лава, контуры нового государства только определяются, их этнический и политический облик очень туманен. Потому что населены они страшной смесью потомков первооткрывателей и колонизаторов Америки, потомков аборигенов, черных рабов, которых уже привозят туда — это адская смесь, в которой рождается какой-то совершенно новый мир. Но интересно, что — и характерно — что корсар Хосе Гарибальди не остался корсаром. Он как будто искал, его натура как будто бы искала возможности, пути к тому, чтобы придать своей деятельности, своим битвам на морях смысл и целесообразность. И если он начинал как добрый разбойник на морях — именно добрый разбойник.

А. Венедиктов — Да ладно! Робин Гуд.

Н. Басовская — Робин Гуд. Вот не успела сказать!

А. Венедиктов — Я тоже быстрый, да.

Н. Басовская — Алексей Алексеевич, мы с Вами стремительно несемся... мысль, она приходит сама.

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — Робин Гуд. Потому что часто, захватив корабль, он оставлял этим пленникам все, что при них было — одному, как бы, ящичек с бриллиантами, сказал «оставь, самому пригодится». Пусть фантастические домыслы, но такие фантазии не рождаются на пустом месте. Всегда под ними есть какая-то реальность. И вот, из этого благородного Робин Гуда — это красиво — но ему нужна осмысленность.

А. Венедиктов — Идея. Нужна идея.

Н. Басовская — Он находит идею. Он сначала становится борцом за независимость республики Рио-Гранде — юг Бразилии. Маленькая часть Бразилии. Повторяю, контуры и границы этих государств еще горячие, еще не сложившиеся, и некая Рио-Гранде стремится к тому, чтобы быть автономной и самостоятельной. Он подряжается на службу к этой крошечной, еще не родившейся республике.

А. Венедиктов — И его нанимают как генерала. Они там всех — адмирал, генерал...

Н. Басовская — Он становится генералом. Титулы раздаются широко. Сражения длятся 7 лет. 7 лет — это не эпизод. И борьба эта безнадежна. Потому что большая уже империя Бразилия, и крошечный этот, можно сказать, волонтерский, полукорсарский флот, которым командует Гарибальди. Победы здесь быть не могло, ее и не случилось, но Гарибальди это не остановило.

А. Венедиктов — Да. И слава о нем пересекла океан уже в обратном направлении, о чем мы и будем говорить в программе «Все так!».


НОВОСТИ


А. Венедиктов — Джузеппе Гарибальди — гость нашей студии вместе с Натальей Басовской и Алексеем Венедиктовым. Он застрял на южном континенте, в Южной Америке в течение 13 лет, Наталья Ивановна.

Н. Басовская — Потерпев поражение в борьбе с Бразилией, естественно, неизбежное, он поборолся еще опять за независимость и свободу небольшой республики Уругвай, которая... Он побыл в Монтевидео, и вот это Монтовидео, то, что вокруг него, захотели отделиться, отъединиться от Аргентины, — тогда Гарибальди здесь. Он там, где кто-то хочет бороться за свободу от кого-то, он полон этих идей, он их подхватывает. И именно там, в борьбе за Уругвай — это еще четыре года — за свободу Уругвая, более успешной, чем в борьбе с Бразилией, гораздо более успешной, рождается легион «красных рубашек», о котором сегодня уже говорил Алексей Алексеевич. Эти самые красные рубахи будут знаком волонтеров Гарибальди на долгие годы — навсегда. Случилось это, видимо, абсолютно случайно. Какая была рубашка, такую и надели.

А. Венедиктов — На складе что было, да...

Н. Басовская — Да, какие были рубашки...

А. Венедиктов — Захватили склад, обнаружили...

Н. Басовская — Они были бедны, они были бедны, потому что и Уругвай беден, и в основном, награждали его не столько денежно, сколько... деньги он старался не брать, во всяком случае, поза бессребреника была для него очень типична, но когда собрался отплывать в Европу, помощь в снаряжении этих кораблей, конечно, он принял. Он нашел там, в этой южноафриканской эпопее, себе удивительную жену. Первая жена Гарибальди по имени Анита — Анита Рибейру да Силва — креолка из Уругвая, замужняя женщина. Его это не остановило. Ну, надо сказать, что у Гарибальди с католической церковью всю жизнь отношения были сложные, напряженные. Истово верующим он не сложился, где-то в ранней юности довольно туманно упоминается о том, что у него как и Артура из «Овода» были проблемы с тайной исповеди, с недоверием к священнику — это наложило отпечаток на всю жизнь. А со стороны церкви человек, который был сколько-то близок к масонским организациям — это, в их глазах, агент Дьявола. Потом, в ходе борьбы за свободу Италии, он конечно же, рано или поздно станет противником папского государства — не сразу, но станет. Поэтому вообще тот факт, что она замужем и на небесах — у католиков ведь нет развода — его не остановил.

А. Венедиктов — Увел.

Н. Басовская — Анита бежала с ним. И это был брак до самой ее смерти. Рано или поздно им как-то удалось его узаконить. В 1840 у нее родился сын, Менотти, первый их ребенок, потом еще два ребенка, сын и дочь — итого трое детей. И ожидая четвертого, Анита со временем погибнет. Они были настолько бедны, что когда родился этот первый ребенок — родился в походе — она принимала участие во всех его военных операциях, она стреляла из мушкета, она скакала на лошадях, но когда родился этот первый ребенок, Гарибальди завернул его в свой шейный платок.

А. Венедиктов — И три месяца он носил его в шейном платке, больше ничего не было. И согревал своим дыханием, как он пишет.

Н. Басовская — Возил на груди. Может быть, в этих записях, конечно, что-то и преувеличено...

А. Венедиктов — Не, ну так было, наверное, так.

Н. Басовская — Но что они были бедны и что они жили в лишениях и в суровых военных испытаниях — это ясно. Сам подводя итог своей южноамериканской эпопее, он писал: «В Америке я служил, или лучше сказать, действовал на пользу народов. Как тут, так и в Европе, я был врагом абсолютизма». И вот, этот враг абсолютизма отправляется обратно в Италию. У него есть информация о том, что в Италии революционная, накаленная обстановка, информация правильная. Это в Италию пришла общеевропейская грандиозная революция 1848 года.

А. Венедиктов — От Польши, да, до Франции.

Н. Басовская — Охватившая, в общем, фактически всю Европу в той или иной мере — Западную и Центральную Европу. Революция, которую всячески подогревали, участвовали в ней словесно Маркс и Энгельс. И о Гарибальди они написали — у них была куча высказываний, в которых, в основном, основная идея в том, что его главный недостаток в том, что он не марксист.

А. Венедиктов — А все остальное хорошо.

Н. Басовская — Он гарибальдист. Но в целом, конечно, он революционер...

А. Венедиктов — Мадзинист.

Н. Басовская — Мадзинист, да. Перестал потом быть мадзинистом — он сам по себе. Но пока он туда прибудет, этот спад, этот пик революции 1848 года пойдет на спад — вот такая тут у него неудачная судьба. Итак, 15 апреля 1848 года революция уже во всю в Италии полыхает, в различных ее частях в разной мере — на бригантине «Сперанца», что означает «Надежда», он отплывает из Монтевидео — ему помог Уругвай снарядить этот корабль — в Италию. С ним 63 человека. Это верные ветераны, прошедшие с ним всяческие ужасные испытания. Это 63 человека, на вес золота каждый. Аниту с детьми он отправил к матери в Ниццу, побыл с ними несколько дней и скорее в Италию, с тем, чтобы набрать добровольцев, волонтеров для участия в революционных событиях против Австрии, против австрийского засилья. Король Пьемонта Карл Альберт, отец Виктора Эммануила II, которого я упоминала, будущего итальянского короля, напрягся. Королей пугают такие личности как Гарибальди. Потому что набор волонтеров — это набор людей вольнолюбивых, не готовых ни к какому строгому служению каким-либо хозяевам...

А. Венедиктов — Это не наемники.

Н. Басовская — Это не наемники.

А. Венедиктов — Это не наемники.

Н. Басовская — Это люди идейные, что всегда очень опасно. И эти красные рубашки пугают, пытаются отговорить от их участия в революционных событиях со временем умеренные представители итальянской политической элиты, договорятся до смешных аргументов: «Давайте не допустим этих „краснорубашечников“, потому что их форма такая заметная, неприятель будет их обнаруживать — им же хуже». Ну, это уже просто как анекдот, но анекдот, имевший место. Итак, в целом либеральный Пьемонт, с 1847 — уже год назад — там выходит газета, которую издает — ну, скажем так, чуть-чуть с иронией — либеральный граф Кавур, человек, который тоже внес немалый вклад в освобождение и объединение Италии. Издает газету под названием «Рисорджименто», «Объединение». Вот движение, которое начиналось уже в 30-е годы, обрело свое название...

А. Венедиктов — И своих лидеров.

Н. Басовская — ...которое осталось, да, в истории, и своих лидеров. К приезду Гарибальди некоторый спад, но все-таки в ходе этой революции 1848 года были ненадолго республики в Риме, в Венеции. Очень плохо, напряженно в папском государстве, но папству на помощь пришла Франция, республики в Риме и в Венеции пали под ударами и австрийцев, и французов — в общем, это поражение основных очагов революции 1848 года. До последнего держалась республика в Венеции. И конечно, туда бросился Гарибальди со своими «краснорубашечниками». Вот на пути в Венецию, в долине реки По и умерла его жена Анита. Все было настолько трагично: их преследовали по пятам австрийцы, все это было очень опасно, ее должны были вот-вот схватить. Она через месяц должна была родить очередного четвертого ребенка, и вот здесь, на ходу, на скаку умирает эта женщина, которую он не может даже достойно похоронить. Он, можно сказать, условно ее захоронил — спустя многие годы он совершит нормальный обряд, найдет это место, где он ее, можно сказать, условно захоронил и помчался дальше. Итак, поражение революции 1848 года — это поражение шанса объединения итальянских земель на революционной демократической основе. С решением вопросов аграрных, отказа от монархии, абсолютизма — ну, допустим, с тем масштабом решений, которые были так свойственны революциям конца XVIII века во Франции. Этого не случилось. Страна многие века — не годы, а века — находящаяся в глубокой политической разобщенности, и это и не плохо, и не хорошо, это по-разному, это так — страна, в которой разные очаги государственности: традиции коммунальной организации, восходящей к средневековью, созданные уже раннеколониальные республики, такие как Венеция, Генуя, складываются они...

А. Венедиктов — А Папская область?

Н. Басовская — Папская область сама по себе...

А. Венедиктов — Вообще отдельно...

Н. Басовская — ...которая вообще против всех. Только сама за себя. Папство стремится к одному — чтобы его никто не трогал, и чтобы оно было наднациональной силой — в эпоху роста национальных чувств и национальных движений. Это сила космополитическая в смысле космическом, космос, папская теократия: «наша власть выше власти любого светского государя, и мы сами по себе». Поэтому объединить эту пестроту необычайно трудно. И события революции 1848 года помогли сделать шаг в этом направлении. Появились силы, появились организации, появилась идея свободной прессы, обсуждения тех вопросов, которые так остры. В конце концов вот это, ну, частично либеральное Пьемонт-Сардинское королевство — тоже оно остается лидером с центром в Турине — вот основным центром и надеждой на будущее объединение Италии будет Турин. А при этом лично Гарибальди — здесь видимо влияние древней римской истории, романтичность, он во всем видел романтику — для него Рим, только Рим. Пока Рим... он будет трижды пытаться взять Рим и не сможет. Но для него Рим — это и есть объединенная Италия. Без Рима, который остается под папской властью, для него Италия не Италия. Это не та великая страна, величие которой в лице Древнего Рима, как бы, неугасимым светом светит в его душе, в частности. Второе изгнание — ничего не остается: полное поражение, крах личный, смерть Аниты, дети остаются у его матери в Ницце. Но надо сказать, вот все-таки времена слегка патриархальные — их никто не преследует, нет идеи врагов народа, нет идеи схватить родственников этих врагов народа. Он уплывает, и, как бы, все, кто опасаются этой фигуры, с облегчением вздохнули. В 1849 году второе изгнание. Он снова плывет в Америку, правда, сначала в Северную Америку. Там пытается подвизаться... кем он только ни был, это, конечно...

А. Венедиктов — Герой, уже герой, уже известный человек.

Н. Басовская — Уже герой, но пошел, нанялся на фабрику. У него нет капитала, он нанялся на фабрику, он пытается заниматься репетиторством — ему это страшно не понравилось, но я думаю, прежде всего, потому, что сам-то не очень образован. Все-таки репетитор должен быть получше подготовлен. И возвращается к тому, что он капитан. Естественно. И вот тут он плавает в Китай, в Австралию, в Новую Зеландию, в Англию, там, в Англии, знакомится с Герценом. И они друг другу с Александром Ивановичем в целом понравились, хотя не совпадали буквально их взгляды, абсолютно.

А. Венедиктов — В чем?

Н. Басовская — Но масштаб личности, значительность, искренность, которая, конечно... лицемером Гарибальди не был. Они друг другу симпатизировали. Вообще, надо сказать, что у него все время, в теме его судьбы необычайной выплывает какая-то тень России: не раз бывал в Одессе, в Таганроге стал революционером, в Лондоне встречался с Герценом, симпатизировал ему. Со временем, когда Гарибальди будет тяжело ранен, в лечении его ноги будет принимать участие великий русский хирург Пирогов. Вот какая-то такая фантастическая... не зря он так был популярен в России необычайно...

А. Венедиктов — Он был популярен, да.

Н. Басовская — Итак, он нигде, он плавает по морям, и сам называет ту жизнь, которой он живет, и свои корабли, которыми он командует, «плавучая революция». Он пишет о том, что «не хочу, — в своих записках, — нигде остановиться, где кругом фальшь, ложь, где нет свободы. Не хочу быть нигде. Мой корабль с моими соратниками — это плавучая революция». Он готов — куда позовут эту революцию, туда она и причалит. И позвала снова Италия. В которой начинается новый подъем, новая итальянская революция — это 1859–61 годы. Тот самый Кавур, который и опасается его, и отдает ему должное, и уже находится очень близко к власти — правая рука монархов пьермонтских — предлагает Гарибальди титул генерала — уже не южноамериканского, а итальянского генерала — и разрешает набор волонтеров. Революция идет более успешно, события 1859 года более успешны, Ломбардия и Милан уже освобождены, но Ниццу и Савойю Кавур уступил Франции.

А. Венедиктов — Разменял.

Н. Басовская — Гарибальди с ужасной обидой, как человек, не являвшийся политиком, а человеком, являвшийся личностью, человеком, поэтом не в смысле стихосложения, а поэтом по жизни — он не мог понять этого дипломатического, политического, очень здравого расчета: уступить в этом, продвинуться в деле объединения.

А. Венедиктов — Разменять.

Н. Басовская — Разменять — безусловно. Очень подходящее слово. И он очень обиделся на Кавура. Лишь перед самой смертью Кавура они объяснились, и как бы, поняли друг друга и простили друг другу. Потому что в общем-то, цели у них были очень сходными. Но после передачи Ниццы, прежде всего, его родной Ниццы Франции... он хочет, чтобы Ницца была итальянской. Раз он итальянец, и это его город, то Ницца — итальянская. Он подает в отставку, обидевшись на Кавура, и отбывает на остров Капреро. Любопытное дело: он купил себе остров.

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — У северного побережья Сардинии. И здесь я уже слышу в Вашем «да»...

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — ...то самое сомнение, что был ли абсолютно бескорыстен бывший корсар. Ну, в историографии есть пометки о том, что он получил наследство от брата, что очень странно — брат что, богач был? Но проскальзывает. Ну, и свои небольшие сбережения. Сначала он купил только небольшой участок на этом острове, но со временем этот крошечный остров Капреро стал его личной резиденцией. Повторяю, северное побережье Сардинии.

А. Венедиктов — И он гордо удалился туда.

Н. Басовская — И не раз удалялся.

А. Венедиктов — Да, и не раз удалялся.

Н. Басовская — Вот он умел удалиться и заняться сельским хозяйством, с увлечением, прекрасно выращивать овощи в этом благоприятном климате. Но, правда, каменистая почва, — так он занялся мелиорацией, он освоил, как это делается, научился — талантливый человек талантлив во многих сферах, в том числе и в этом.

А. Венедиктов — Но опять призван.

Н. Басовская — Очень скоро. 1860 год, восстание на юге Италии. Юг Италии заполыхал. Это бывшее Королевство обеих Сицилий в средние века, — это Сицилия и Южная Италия — с центром в Неаполе. Это Неаполитанское королевство затем, это опять территории, земли, переходящие из одного монархического дома, из рук одного дома в руки другого, это французская Анжуйская династия, длительное время правящая там. Французская власть, австрийская власть — чья угодно, только не итальянская. И между тем это, конечно, естественная часть Италии. И Сицилия, и южная Италия. И там восстания. И восстания такие мощные, что понятно, что вот здесь, сейчас поддержать... Дело будет — понадобился Гарибальди. Он, его призвали, и он встал под знамя короля Пьемонта Виктора Эммануила II. Враг монархии, враг абсолютизма — я зачитывала его слова — вот здесь он проявил ту некоторую гибкость, согласился под знаменем этого короля. Отправился на юг, там проявлял безумную личную отвагу, с криком «Италия! Италия!» бросался буквально на пули и на штыки, и оставался жив, только был ранен, о чем я упоминала.

А. Венедиктов — В красных рубашках.

Н. Басовская — В красных рубашках, его волонтеры, его ветераны — когда потом, после победы, естественно, волонтеров, ветеранов будут обижать, лишать их былых званий, для него это будет совершенно мучительно, потому что это его гордость, это соль его гарибальдийской идеи. 1861 год знаменательный в жизни Италии: провозглашено Итальянское королевство, и Италия будет королевством до окончания Второй мировой войны. Это надолго, она будет конституционной монархией. Во главе с Виктором Эммануилом II и с Савойской династии. И все-таки это шаг к национальному объединению, национальному становлению Италии. А впереди у Гарибальди еще долгая жизнь. Это 1861, а умрет Джузеппе Гарибальди в 1882.

А. Венедиктов — Через 20 лет.

Н. Басовская — Это еще долгая жизнь. И как интересно и ярко он ее прожил. Он ушел на какое-то время в частную жизнь. В 53 года случился страстный роман с красавицей аристократкой, маркизой — вот захотелось с маркизой — Джозеппиной Раймонди, однофамилицей его матери. Именно однофамилица. Брак оказался фиктивным. Разные авторы пишут по-разному: то ли она сама прямо во время венчания ему призналась, что любит другого...

А. Венедиктов — То ли он сбежал.

Н. Басовская — ...то ли ему передали... нет, записку при выходе после венчания — они были обвенчаны — о том, что она любит другого, у нее есть, так сказать, гражданский муж, и она ждет от того ребенка. И пламенный Гарибальди вскочил на коня...

А. Венедиктов — Из церкви.

Н. Басовская — ...и навсегда ускакал, прямо из церкви, из ее жизни. Потом понадобились долгие годы и бесконечные хлопоты, чтобы добиться развода. Потому что венчание состоялось. Но были и другие романы, и были и хозяйственные заботы, и было возвращение в 1862 году на войну в Италию — пытался взять Рим — неудача. В 1864 году посетил Англию еще раз. Имел бешеный успех у женщин. Вот этот уже не юный, но абсолютно красивый...

А. Венедиктов — Ну, потому что это была слава, понимаете? Уже, вот, 60-е годы, начало, он был известен — без телевидения, между прочим — во всех европейских столицах. Слово Гарибальди, гарибальдийцы стало нарицательным уже в начале 60-х годов. А еще 20 лет жизни.

Н. Басовская — И при этом красив. При этом умел одеться, выглядеть необычно. В какие-то там военные моменты это пончо, это шляпа с пером, на светских раутах, приемах тоже всегда очень элегантен. В общем, разнообразные маркизы боролись за его внимание...

А. Венедиктов — У него была одна любовь.

Н. Басовская — Бешеный, имел бешеный успех у женщин. Любовью была Анита, видимо.

А. Венедиктов — Да. А в политике Италия.

Н. Басовская — А в политике Италия — «вечная невеста». И в итоге в конце жизни он женился на служанке. Сначала гражданским браком — в 1867 году, которая служила в его доме на острове Капреро, Франческа Ариозино. У него было трое детей от нее, и ему пришлось с большим трудом все-таки добиться, чтобы дети были узаконенными, и чтобы этот брак потом приобрел официальный характер. Писал мемуары, писал письма...

А. Венедиктов — Воевал.

Н. Басовская — Встречал людей, периодически воевал, был оценен, был признан, был знаменит. Болел. Очень много, очень сказывались те бесконечные лишения, ранения, которые претерпел он в жизни.

А. Венедиктов — Но он еще повоевал за нелюбимую им Францию. В 1871 году, да, возглавил...

Н. Басовская — В 1870, во время Франко-прусской войны, очень немного и очень аккуратно. Он писал о том, что его хотели привлечь на свою сторону коммунары. Ареол революционера — вот, он будет за коммуну. И сын его старший уже там участвовал, в этих событиях. И Гарибальди ему написал: «Ты сначала разберись. Если речь идет о том, чтобы воевать за Францию с Пруссией — можно участвовать. Но если это будет война французов против французов, не надо». И как это умно, и как помудрел этот человек, начинавший с бешеного такого, горячечного участия в заговорах «Молодой Италии» Мадзини. Мне кажется, лучше чем француз Виктор Гюго сказал о Гарибальди, не скажешь. Он сказал о нем речь по случаю какого-то торжества, связанного с событиями в Италии, удивительные слова. Виктор Гюго, к тому же, человек, конечно, такого направления мыслей, которые не чужды, не враждебны либеральным, республиканским идеям, человек, сочувствующий французским революциям. Вот, что он пишет — т.е. сказал, это записано: «Что такое Гарибальди? — он говорит именно „что“, как о явлении. — Человек. Ничего более. Но человек в самом высоком смысле этого слова. Человек свободы, человек человечности. Vir, как назвал бы его соотечественник Вергилий, на римский лад. Есть у него армия?» — спрашивает Гюго и отвечает: «Нет». Только горсть волонтеров. И это правда — всегда горсть волонтеров. Боевые припасы есть? Отвечает: «Нет их. Порох — несколько бочек. Орудия — взяты у неприятеля. В чем же его сила? Что доставляет ему победу? Что стоит за него? Душа народов». В самом начале нашего разговора, Алексей Алексеевич, Вы сказали, что, вот, слова из завещания Гарибальди выглядят и звучат пафосными...

А. Венедиктов — Пафосными.

Н. Басовская — Я согласна. И в наше время нашло это определения — «пафосность». И сделало его таким, негативным. Но все-таки с позиций историзма, с позиций того, что историки оценивают любую личность, любое событие в контексте того, что было вокруг — вот в контексте середины — второй половины XIX века это не пафосность, что подчеркивает еще и Виктор Гюго. Это была их жизнь. Суть их умонастроений, порыва их душ искреннего, это все-таки были лучшие люди. Мне нисколько не симпатичны критические замечания строго революционные Маркса и Энгельса в его адрес, но мне очень близки слова Виктора Гюго: «Люди эти искренне верили в то, за что боролись. Испытывали величайшие тяготы, лишения ради идеи». Это все-таки привлекательно в любые времена.

А. Венедиктов — Наталья Басовская в программе «Все так!» о Джузеппе Гарибальди. Романтичная женщина.