Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Алексей Венедиктов — Вы слушаете «Эхо Москвы», у микрофона Алексей Венедиктов, это программа «Все так!», она посвящена Марии-Антуанетте, французской королеве. Наталья Басовская, добрый день!

Наталия Басовская — Добрый день!

А. Венедиктов — Наконец-то у нас с Вами женщина. Все мужики, да мужики.

Н. Басовская — Да. Была пауза некоторая. У нас была королева Виктория, у нас была Алиенора Аквитанская.

А. Венедиктов — И вот.

Н. Басовская — Но пауза была довольно большой. И вот снова женщина.

А. Венедиктов — Девочка.

Н. Басовская — Сначала девочка, что логично. Прожившая недолгую жизнь. Чем она запечатлелась в истории? — вот я часто начинаю с такого вопроса, чем славен в истории. Тут не скажешь. Тут скажешь, чем запечатлелась, каким образом она осталась в истории.

А. Венедиктов — «Пусть едят пирожное».

Н. Басовская — Двумя очень противоположными, да, свойствами.

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — Легкомыслие и незнание своего народа, своей страны, Франции, где она была королевой — сначала дофиной, потом королевой — так далеко зашедшая, что когда начался... народ восстал, народ, который шел решительными шагами к революции — страшной, кровавой революции — она ничего этого не понимала. Спросила: «Что это с ними?» — «Они хотят хлеба, у них нет хлеба». «Пусть едят печенье». Исторический анекдот. Но как всякий исторический анекдот, передающий что-то очень сущностное, какую-то квинтэссенцию образа. И вторая грань: своей страшной смертью на гильотине в 1793 году, когда была отрублена восставшим народом, якобинской диктатурой, кровавой диктатурой, самая изящная головка Европы и показана палачом народу — мрачная, страшная, кровавая картина. Потому что какова бы ни была ее жизнь, о которой мы сейчас будем говорить, этот финал, он, конечно... одна из достаточно бессмысленных и диких жертв революции. Что может быть хуже революции, думала я тут. И ответила себе: только еще одна революция. Французская, которую в силу склонности обожествлять и возвеличивать революции советское время называло великой, она была кровавой, во многом большевики учились у нее, Ленин был полнейшим учеником, добровольным учеником Робеспьера и якобинцев.

А. Венедиктов — Якобинцев, да.

Н. Басовская — Отсюда и враги народа, и тройки — все отсюда. И стучащая непрерывно гильотина — просто технические средства изменились. Так вот, в эту пору довелось этому фактическому ребенку оказаться во Франции. Мария-Антуанетта родилась 2 ноября 1755 года. Ее родители — император Франц I Австрийский и Мария Терезия, его жена и соправительница. В это время в Европе была еще великая государыня, в России Екатерина I.

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — И какие-то мысли, надежды...

А. Венедиктов — Вторая, вторая.

Н. Басовская — Екатерина II. Какие-то мысли... простите.

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — И надежды, что будет еще одна великая государыня, вот эта, из дома Габсбургов, Мария-Антуанетта, были, но этого не случилось. В 1770 году Мария-Антуанетта выдана замуж за французского дофина. Ей 15 лет.

А. Венедиктов — 15 лет. Ну, это для девочек того времени нормально.

Н. Басовская — Ему примерно столько же. Да нет. Играть она еще хотела, в куклы хотела играть. Как-то застали ее в Версале в одной из отдаленных комнат, где она играла с детьми простых людей. Ей хотелось играть, ей хотелось взять, например, с собой во время этого переезда во Францию, каких-нибудь своих... свои любимые игрушки, куклы — все запретили. Все началось, в общем-то, со стихийной жестокости, ибо вот эта принадлежность царствующему дому.

А. Венедиктов — Но это протокол Версаля был, в общем.

Н. Басовская — Да, протокол и царствующий дом, и протокол над ней сразу царит и создает своеобразную моральную тюрьму, что сказывается в дальнейшем на ее жизни. Итак, она юная, полудевочка. Людовик тоже юный. Они почти ровесники. Он не предназначался для того, чтобы стать дофином, т.е. главным наследником. Он третий внук правящего Людовика XV, третий. И никто не рассчитывал...

А. Венедиктов — Внук, а не сын.

Н. Басовская — Именно внук. И никто не рассчитывал, что он станет правящим, царствующим. И сам он к этому, судя по всему, был очень мало расположен. Но так получилось, что предыдущие внуки умерли досрочно, и он стал единственным дофином. А она дофиной. И вот эта юная пара воплощает преемственность власти. Последние годы Людовика XV — это последние годы правления короля, который плохо закончил свои дни на престоле, как многие в королевских домах этого времени кризиса аристократии, кризиса абсолютистских режимов. Он закончил жизнь свою в очевидном разврате, каком-то разложении...

А. Венедиктов — Так это ж хорошо.

Н. Басовская — Как сказать... кругом осуждение. Правда, осуждается все — таков французский двор.

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — Но воплощением всего этого, и неприязнь к его образу жизни — он одряхлевший, но развратный. Вот так его рисуют. Это мадам Дюбарри, женщина из низов, из низов достаточно грязных, которую выдали замуж, чтобы она получила титул графини, графини Дюбарри — и вот она царит, царит при этом дворе. И появляется...

А. Венедиктов — Версальском.

Н. Басовская — Версальском. И появляется эта юная девушка, Мария-Антуанетта

А. Венедиктов — Второй двор, малый двор.

Н. Басовская — Малый двор.

А. Венедиктов — Малый двор дофина.

Н. Басовская — Играющий очень заметную роль. Но я хотела бы вернуться к названию нашей передачи, «Королева и толпа». Как мне кажется, она провела свою жизнь между двумя разновеликими, но сильно ей враждебными толпами. Это толпа народная и толпа придворная. Народная — огромная, многочисленная, придворная поменьше. Но поразительно так, что одна начала с любви бешеной к Антуанетте, как бы, немотивированной, хотя я скажу о мотивах. Это народная толпа. Толпа двора сразу приняла ее враждебно.

А. Венедиктов — Заметим, что потом будет наоборот.

Н. Басовская — Да.

А. Венедиктов — Затем, что потом случится наоборот.

Н. Басовская — И потом жизнь переменчива, особенно в революционную эпоху. Ее бракосочетание было обставлено с необыкновенной пышностью. Ему придавался огромный политический смысл. Дело в том, что Габсбурги довольно длительное время царили... были гегемонами на европейской международной арене. При Иосифе I начала XVIII, при Марии Терезии что-то еще... отзвуки величия остаются. Иосиф II, брат Марии-Антуанетты, 1780–1790-е годы правления, создатель просвещенного австрийского абсолютизма. Даже хотел отменить крепостное право, но не сумел, не получилось. Они правители огромной территории, огромной империи, в состав которой кроме Австрии входят Венгрия, Чехия, Трансильвания (Румыния), Хорватия, Южные Нидерланды, земли в Италии, Северная Босния, часть Польши. И еще кое-какие владения.

А. Венедиктов — Великие.

Н. Басовская — Это что-то! По территории в Европе они уступают только России. Вот великие, которые еще будут расходиться...

А. Венедиктов — Великие Габсбурги, да.

Н. Басовская — ...и расходиться на международной арене. Но после серии войн в гегемоны вышла во второй половине XVII века Франция. И опасность со стороны Франции для австрийской гегемонии велика, складывается такое большое напряжение. Вот посредством этого брака детей, посредством выдачи этой девочки туда, в Версаль...

А. Венедиктов — За этого мальчика.

Н. Басовская — За этого мальчика, неуклюжего, застенчивого, не стремящегося к власти, они хотят решить громадную политическую проблему. И здесь она впервые сталкивается с толпой. Бракосочетание обставлено невиданно. 350 лошадей выдано для ее поезда свадебного — 350 лошадей. Сколько уж там еще, значит, людей. Восторженно орущие толпы людей. Чем они восторгаются при движении из Австрии в Париж? Во первых, люди любят зрелища, а это зрелище — мощное, богатое. Во-вторых, молодость, красота — все это при ней, безусловно, вызывает какое-то вот такое радостное возбуждение. И в-третьих — в умах у людей это было — что возможно, сближение австрийского и французского дома, двух могущественных домов, будут залогом мира в Европе.

А. Венедиктов — Да, предотвратит войну.

Н. Басовская — Да, теоретически люди всегда стремятся к миру. Есть предание очень интересное... Да, во-первых, не предание, факт. Решено, что передача невесты произойдет на островке, на Рейне, между Германией и Францией. Вот такой... измыслил французский двор. На промежуточном таком островке. Где соорудили павильоны... вот с самого начала ее биографии ее сопровождает эта неоправданная роскошь, эти... такое количество лошадей, этот павильон — весь в роскоши, весь в золоте, весь в росписях, шпалеры шелковые. Есть предание, что за деньги можно было проскочить посмотреть — до свершения, там, передачи невесты. И среди тех, кто за деньги туда проскочил, было несколько молодых людей из Германии. Один из них — великий Гете. И великий Гете уже был неординарной личностью. И он вскричал — и это записали очевидцы — «Как можно на свадебных вот этих шпалерах и рисунках изображать свадьбу Медеи и Ясона? Это мерзкое, зловещее бракосочетание, которое в греческой мифологии привело к великой трагедии: закончилось же тем, что она убила собственных детей и на крыльях ненависти улетела от этого Ясона. Как можно? Это же дурная примета». Пусть предание, но красивое, интересное, занятное. Девочку переодевают полностью. Ей хочется что-то взять на память — ну хоть платочек, хоть мишку какого-нибудь игрушечного. Запрещают. Во все новое, во все французское, и ее под эти сцены из «Медеи» увозят в Париж. Там ее встречает та вторая толпа, придворная.

А. Венедиктов — Во главе с мадам Дюбарри.

Н. Басовская — Во главе с мадам Дюбарри. Мадам Дюбарри, женщина, видимо, умная, таким житейским простонародным умом. Но конечно, выскочка, конечно, окружена неприязнью. Ее главные две ненавистницы — это сестры дофина Людовика. Две сестры, две старых девы, как говорят и пишут, озлобленные, с неустроенной личной жизнью... и конечно, Дюбарри, эта выскочка, вызывает у них неприязнь. Она в бриллиантах, осыпана подарками Людовика XV. И эту маленькую, юную Антуанетту именно они, видимо, втягивают сразу в интригу. Бороться против Дюбарри. Господи, какое глупое, ненужное, пустое занятие. Ну, форма ее борьбы: она с Дюбарри не разговаривает. Не здоровается, не разговаривает, не обращается ни с одним словом. А при дворе есть этикет: дама более высокого положения — это дофина — только она первой может что-то сказать, пусть расфаворитке короля. Она молчит. Дюбарри оскоблена. Двор забавляется. Начинается дипломатическая переписка с матерью Марии-Антуанетты.

А. Венедиктов — С императрицей Марией Терезией.

Н. Басовская — Посылают послов... Да. Посылают послов, которые уговаривают юную особу оказаться снисхождение, не обострять отношения с мадам Дюбарри. А в этом что-то кухонное, что-то бытовое — не разговариваю. И вот после долгой переписки, этих разговоров, переразговоров, сплетен вокруг этого события... двор ждет, когда же ее заставят заговорить, на нее смотрят, она понимает, что на нее смотрят, один раз уже было собралась, но тут ее специально одна из этих сестер дофина отвлекла. Но наконец, это свершилось. Она сказала семь слов: «Сегодня на приеме в Версале много людей». Двор забавлялся, веселился. Молчание прервано, Дюбарри ликует, веселится, радуется, вот эти семь слов — все сосчитали слова. В общем, это маленькая, мелкая, ничтожная жизнь. Но если бы личность Марии-Антуанетты была другой, она могла бы стать выше этой мелочной жизни. Но ее личность другой не была, и к той великой миссии, к которой ее, как бы, предназначили, выдав в семейство великих французских королей, она была подготовлена крайне плохо.

А. Венедиктов — Хотя ее мать была одна из умнейших женщин Европы и умнейших властительниц.

Н. Басовская — Безусловно.

А. Венедиктов — Кстати, когда-нибудь надо будет сделать про Марию Терезию.

Н. Басовская — Она написала ей инструкцию — когда мать спохватилась, что она не готова — написала ей инструкцию по поведению и требовала, чтобы 21 числа каждого месяца она ее перечитывала. Но инструкция не заменит того главного, что мы так ценим в наших персонажах: образования, развития интеллекта, развития души. Здесь этого было явно недостаточно. Мы к этому вернемся.

А. Венедиктов — Наталья Басовская.


НОВОСТИ


А. Венедиктов — Наталья Басовская, Алексей Венедиктов, мы говорим о Марии-Антуанетте, и вот король умирает, Людовик XV.

Н. Басовская — Ее начавшаяся жизнь при дворе была непростой. В 1774 году она поднимается еще на высшую ступень, в связи с тем, что Людовик XV в страшных мучениях скончался, как всегда формула «Король умер, да здравствует король!» — дофин Людовик становится королем Людовиком XVI.

А. Венедиктов — А детей нет.

Н. Басовская — Детей нет. И это напрягает всех и порождает всякие дополнительные слухи. Итак, толпа придворных занята и развлечена теперь — уже неинтересна, мадам Дюбарри не актуальна, ее отправили вон от двора — теперь актуален вопрос: нет детей, нет наследника, и вообще, какова их супружеская жизнь. Сколько сплетен вокруг их супружеской жизни, это немыслимо пересказать, и пересказывать не надо, оно недостойно этого внимания. Главное, что вокруг них плетется вот этот клубок разговоров, что они друг другу либо неинтересны, либо не нравятся, либо они слишком разные люди, либо что-то там у них вообще, в интимной сфере, весьма неблагополучно, либо все дело в том, что король очень рано любит ложиться спать и рано вставать, и идти работать на своих токарных станках и слесарных — он это обожает — либо рано же скакать на охоту — королевское занятие, королевский досуг. А королева любит как раз к вечеру оправиться в Париж на какие-нибудь балы, маскарады, театральные представления, они вообще не видятся — где же дети? Приезжает брат, Иосиф II, брат Марии-Антуанетты, оказывает...

А. Венедиктов — Император.

Н. Басовская — Как бы, император австрийский, Иосиф II, и оказывает какое-то влияние на их взаимоотношения, на их жизнь, о чем Людовик XVI очень деликатно в письмах оставил такие ремарки, что «очень хорошо все это повлияло на наши отношения». И начинают появляться дети. Родился первый ребенок, затем другие. В декабре 1778 года родился первый ребенок. Слухи должны бы уняться — все, теперь, кажется, все хорошо. Но машина придворных слухов и злобная придворная толпа, они не остановимы. И это, власть этой толпы над Марией-Антуанеттой есть. Она ее раздражает, она ее огорчает, она ее опечаливает, она человек, не обладающий теми данными, которые нужны для правления и реального участи в государственной жизни, она не подготовлена к ней. Но все-таки у нее доброжелательный нрав — это отмечают все. Ее как будто бы специально озлобляют. Но есть и та, другая, первая толпа. Я хочу процитировать ее письмо к матери, Марии Терезии, о первом въезде в качестве королевы вместе с королем в Париж. Трагически звучит, зная ее дальнейшую судьбу. «Последний вторник был для меня праздником, который я никогда не забуду. Наш въезд в Париж. Что тронуло меня больше всего — нежность и волнение бедного люда, который, несмотря на то, что он обременен налогами — она про это слыхала — был счастлив видеть нас. Я не в состоянии описать тебе, дорогая мама, те знаки любви, радости, которые нам при этом выказывались. И прежде чем отправиться в обратный путь, мы приветствовали народ, помахав ему на прощание рукой, что доставило ему большую радость. Как счастливо сложилось, что в нашем положении так легко завоевать дружбу. И все же нет ничего дороже ее — я очень хорошо это почувствовала и никогда не забуду». Ей кажется, что вот так и должно быть. Более того, она в этом убеждена. Что народ любит идею абсолютной власти, абсолютной монархии просто как таковую. А что на самом деле? Помимо жажды зрелищ есть надежды — ведь это юная пара, юная чета, на смену этому одряхлевшему, развратному Людовику XV, которого за это осуждали, у которого фавориты и фаворитки. И вот пришли молодые, им 20 лет, значит, на них можно возложить какие-то надежды, что они улучшат жизнь народа. Она совершенно этого не понимает. Она принимает за чистую монету эти изъявления любви и преданности, и помахав им изящной ручкой, считает, что она их ответно осчастливила. Страшная жизнь в страшном заблуждении. Что значит не было развития души с самого детства. И мудрая правительница Мария Терезия все-таки это упустила. Свои запоздалые инструкции, которые она написала 14-летней девочке, она не учла — это инструкция по поведению и только — что в 14 лет поздно начать образовывать ее. У нее есть некто во Франции аббат Вермон, считающийся ее наставником. Сам он особенно ничему ее научить не может, и она и не хочет. В итоге его миссия — писать... помогает ей писать письма, потому что немецкий язык она подзабыла, французский знает плоховато, делает орфографические ошибки, почерк корявый, учиться не хочет, хочет играть, отдыхать и развлекаться. И аббат Вермон перешел на эту вспомогательную роль. Не случилось в ее жизни того, кого можно назвать по-настоящему наставником, учителем. Старые царедворцы, они не заняты были ни ее душой, ни ее разумом. Они только подсказывали правила этикета и старались, чтобы при дворе она вела себя правильно. В итоге, больше всего на свете ей хотелось из этого вырваться и где-то отдохнуть. Вот ее страсть к карнавалам, опере, для нее Париж — это опера, это бал-маскарад, который она так любит, затем ее любимый дворец Трианон, в который вложены огромные деньги, и где она предается музыкальным занятиям. Ее окружает аристократическая, любимая ею публика.

А. Венедиктов — Но кстати, вот, есть версия, что ее прозвище, которое возникло до революции, мадам Дефицит, это прозвище вышло из дворца, от недоброжелателей, а не с улиц парижских.

Н. Басовская — Очень допускаю, потому что вот это злобное придворное окружение, оно... вообще, всегда, при всякой абсолютной власти нарастает вот такое окружение, которое кормится с руки властителя, его же ненавидя. Например, у Марии-Антуанетты были два самых крупных ненавистника. Это братья короля — граф Прованский, который все-таки побудет королем Людовиком XVIII в 1814–15 годах.

А. Венедиктов — После Наполеона, да.

Н. Басовская — Как некоторые авторы пишут, немыслимо каким путями пробился к этому. И граф д’Артуа. Они...

А. Венедиктов — Который тоже будет Карлом X.

Н. Басовская — Да. ...слушая вот эти слухи, разговоры, о неудачной их жизни, что детей не будет, они откровенно убивались, когда родился первый ребенок, потому что рассчитывали на престол. И много-много таких людей вокруг. Французский двор, конечно же, гнил до Марии-Антуанетты. Там... все то, что толпа сконцентрировала только на ней, это несправедливо — все это было свойственно этому двору. Например, синекуры, раздача синекур. Это слово стало таким, нарицательным, а там это была официальная должность с очень высокой оплатой без каких-либо обязанностей. Развратное явление. Королевские пенсии и дары — все за счет казны, за счет тех самых налогов. Например, младший брат короля, граф д’Артуа, тот самый ненавистник Марии-Антуанетты, получил из государственной казны перед революцией 23 миллиона ливров на покрытие своих долгов. Вот разложение.

А. Венедиктов — Ливр — золотая монета, это не рубль.

Н. Басовская — Да. Это огромные деньги. Вот он, распад, распад и слепота гибнущего вот этого сословия, гибнущей элиты. Перед лицом того народа, который не сможет есть печенье, потому что у него его нет, а хлеба тоже не хватает, вот такие раздачи, такие траты. 1 200 тысяч ливров графине де Полиньяк — почему? Очень мила, она нравится Марии-Антуанетте, она хорошо ей улыбнулась, и однажды, когда Мария какой-то неудачный жест сделала на приеме какого-то там чуть не обидела, эта так деликатно, как бы, ее поправила. «Я тебя полюбила, на тебе миллион с чем-то».

А. Венедиктов — Подруга.

Н. Басовская — 100 тысяч ливров графу де Гишу на приданое дочери и т.д. И все это во Франции известно, и все это порождает, конечно... ну, революция имеет много причин, глубинных причин, но такие... такая информация, идущая из дворца, она создает такую меру озлобления против засевших там людей, которое и выльется в непрерывный стук гильотины и в якобинскую диктатуру, у которой, конечно, и глубокие экономические корни, и философские — в конце концов, Просвещение, век Просвещения подготовил революцию. Но все-таки вот толчок непосредственный — вот они! Вот это знаменитое «ça ira», да, «так пойдет, пошло, пошло». И кончается «аристократов на фонарь». Все это назревает, а Мария-Антуанетта этого не понимает. Она живет в этом своем небольшом, но роскошнейшем Трианоне, вокруг него английские газоны, роскошные пруды, оранжереи, она хотела... она создала себе мирок в стиле рококо. Рококо — это, в общем-то, выродившееся барокко. Очень близок этот стиль личности и вкусам Марии-Антуанетты. В период кризиса вот этой абсолютной власти и аристократии девиз этого стиля «галантная игривость, фривольная беззаботность», художники воспевают праздность, сладострастие, дары Вакха... Это как будто вызов тем голодным, которые закричат скоро «ça ira», «ça ira», это как будто вызов. Это как будто бы демонстрация. Вот это роскошество, траты, кажущиеся бессмысленными. Ну, знаменитая история с бриллиантовым колье, которое, как бы, Людовик XV еще хотел приобрести для мадам Дюбарри, но это было слишком дорого, затем двух ювелиров ввели в заблуждение, что к ним Мария-Антуанетта присылает своего посланца, она хочет тайно приобрести это колье. Колье на самом деле украли авантюристы, которых потом судили, но что толку — оно ушло в Англию и там по частям было распродано. И опять, все это на Марию-Антуанетту. Они голодные, они замучены тяжелой работой, простые люди, нуждой, а вокруг нее тема вот этого бриллиантового колье...

А. Венедиктов — Кто у кого украл бриллианты.

Н. Басовская — Кто у кого, где разрезали, как распилили. И дворец Трианон, о котором ходят легенды, совершенно справедливые. Что там каскад воды, что там море зеркал... Ведь только со времен Людовика XIV вошли зеркала, научились во Франции делать большие зеркала. До этого зеркала были очень маленькими, их очень трудно было добыть, и вот во времена Людовика XIV Франция освоила производство зеркал, и вот стиль этих дворцов — все должно сверкать. Вода, поверхность воды, поверхность зеркал, это какая-то вопиющая, кричащая, демонстрирующая себя роскошь. Зная, что произошло дальше, понимаешь: та самая, которая и ведет их к погибели. Слепота их невозможна. В Трианоне, например, приняты домашние постановки, домашний театр дворцовый — это дело известное. Что они ставят? Бомарше. Значит, они совершенно не понимают смысла этого произведения, антиабсолютистского, антиаристократического, ставшего символом в чем-то Французской революции. Слепота абсолютная. И видимо, в это время — ну, это все, конечно, тоже много слухов, много разговоров, но все-таки за ними есть что-то реальное — в это время — последнее свое счастливое время — она встречает того человека, который, как она потом говорила, писала, стал ее единственным другом. Но вокруг все спорят, был ли он ее рыцарем и возлюбленным.

А. Венедиктов — Возлюбленным, да.

Н. Басовская — Это шведский граф Аксель Ферзен. Фигура романтическая абсолютно, красавец, что для Марии-Антуанетты было совершенно обязательным и необходимым. Красавец, рыцарь в поведении и готовый пожертвовать ради нее жизнью, что он потом несколько раз продемонстрировал. Но несчастья уже на пороге. 1789 год был годом несчастий для этого семейства, и не только революционных. В начале июне скончался семилетний сын, а тут 23 июня по настоянию бушующего народа Людовик XVI созывает Генеральные Штаты. 14 июля взятие Бастилии — падение Бастилии и в сущности, начало этой грандиозной революции. Король робкий, неумелый, теряющийся, человек, во многом оставшийся неразгаданным.

А. Венедиктов — Хотя уже 15 лет на троне.

Н. Басовская — Ничего не помогло. У него были какие-то и порывы к... он очень интересовался научно-техническими достижениями, путешествием на воздушном шаре...

А. Венедиктов — Вот, географией...

Н. Басовская — Географией, он сам писал инструкции великим путешественникам. Т.е. ему надо было быть в другом месте и заниматься другим делом. Может быть, даже очень неплох был бы где-нибудь около Академии наук он, около французской Академии. Но на троне он невозможен. И когда восстал народ, он в сущности, пытается с самого начала сохранить понимание между королем и народом, и как бы, влиться в революцию. Вот в этом смысле они совершенно тут расходятся с Марией-Антуанеттой. Антуанетта повела... вот тут, как пишут, например, Цвейг, замечательную книгу о ней написавший — вот тут-то она и стала королевой из играющей девочки. Она сказала «нет» — то единственное, что она понимала — «абсолютная власть — это абсолютная власть, и каждому свое место». А злосчастный Людовик XVI, между прочим, подписал «Декларацию прав человека и гражданина». Уже скоро его будут называть гражданин Капет, а он все еще думает, что можно с ними договориться. Он 14 июля 1790 года восседал на поле посреди Марсового поля, когда отмечалась годовщина — год — взятия Бастилии.

А. Венедиктов — Годовщина, да, взятия Бастилии.

Н. Басовская — Король, как бы, это осеняет — она решительно против этого. Что делает в это время...

А. Венедиктов — Т.е. она начинает заниматься политикой не как раньше...

Н. Басовская — Она становится королевой.

А. Венедиктов — ...на интригах, да, там, этого министра назначить, эту даму уволить...

Н. Басовская — Да.

А. Венедиктов — Она начинает вести политическую линию.

Н. Басовская — Но гибнущей королевой.

А. Венедиктов — «Единственный мужчина в королевской семье» — так говорили некоторые современники.

Н. Басовская — Да. Да.

А. Венедиктов — В это время.

Н. Басовская — Это принятое выражение, что она оказалась единственным мужчиной, когда Людовик XVI совсем по-мужски себя не повел. Но это королева, но гибнущая королева. И свою главную политическую идею она видит в том, чтобы привлечь собратьев-монархов — логично — на помощь и поддержку, чтобы они спасли гибнущее королевское семейство. Ведь этот род, королевский французский дом, находится на престоле с конца Х века. Это огромный исторический срок, больше 8 столетий — сначала прямая линия Капетингов, от Гуго Капета, потом с 1328 Валуа, и с 1589 Бурбоны. Это длительная, это мощная историческая традиция, и она, австриячка, как они ее враждебно называют...

А. Венедиктов — Австриячка.

Н. Басовская — ...она тоже из столь же знатного рода. Она говорит: «Нет, не идти на уступки. Королевская власть должна остаться непререкаемой, высшей. Нельзя заигрывать с этим народом». И она пишет письма, тайком пересылает. Она действительно начинает бороться за спасение идеи абсолютной власти и спасение своей семьи, между прочим. Процитирую ее письмо к Екатерине II, конечно, трогающее, хранящееся в российских архивах. 1791 год, королевское семейство уже фактически пленники Революции, пока не в тюрьме, пока они в Тюильри, во дворце, но они уже пленники. И вот она пишет Екатерине II в очень вежливых, не униженных тонах, но очень почтительных — цитирую: «Унижения, которые мы постоянно переносим, бесчинства, свидетелями которых мы являемся, не будучи в силах их пресечь, не имея возможности их приостановить, злодейства, которыми мы окружены, разве это не длительная нравственная смерть, в тысячу раз худшая физической смерти, освобождающей от всех зол?».

А. Венедиктов — Я бы еще дополнил одну деталь. Известно, что братья короля по, в том числе, по согласию короля, покинули страну, и известно, что Людовик настаивал на том, чтобы она уехала. Она сказала: «Я королева Франции, я твоя жена» — это есть свидетельства от чужих...

Н. Басовская — «Умру королевой».

А. Венедиктов — «Умру королевой», да. И она осталась.

Н. Басовская — Так она и сделала. Вот тут ее какие-то дремавшие моральные силы под влиянием совершенно чудовищных обстоятельств, мобилизовались. Известно, что во время знаменитой попытки королевского семейства бежать...

А. Венедиктов — Бегство в Варенн, так называемое.

Н. Басовская — Бегство в Варенн, которое, в частности, готовил Аксель Ферзен, граф Ферзен — неудавшийся побег. Во время этого побега, когда они были... они двигались к восточным границам Франции, надеясь там на поддержку со стороны той самой Австрии, и шансы какие-то были, и Германии, они двигались в сторону Германии. И в городишке, мелком городишке Варенне их опознал сын полицмейстера Дуэ по изображению на монете. По-видимому, это подлинная история...

А. Венедиктов — Да, телевидения не было.

Н. Басовская — Он заподозрил, что это король.

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — Хотя Людовик XVI надел шапку простолюдина, сколько мог замаскировался. А этот юноша, он был окружен революционной молодежью, революционно настроенной молодежью в этом городишке, он ударил в набат, городишко поднялся... Кто вел... Их схватили, это два депутата Национального собрания приехали их арестовать. Кто вел себя наиболее мужественно? Мария-Антуанетта. С наибольшим достоинством. Т.е. в минуту вот этой крайней опасности, смертельной — она уже, видимо, понимает, что это смертельная опасность — эта женщина изменилась. И любовь этого Ферзена, которая, может быть, до этого где-то тлела, где-то... не будем вникать в эти нюансы, подробности, которых до конца никто не знает. Все догадки, рассуждения вокруг мемуаров, вокруг недомолвок в письмах — сколь далеко зашли их отношения. Какая, в сущности, разница? Что этот романтически настроенный человек, рыцарственно настроенный, ее очень любил — это очевидно. И она отвечала ему тем же вот в эти последние... последнее время своей жизни — дожила она до 38 лет. Она прямо из тюрьмы уже, когда их наконец посадили в тюрьму Тампль, написала, что она его любит и живет мыслями о нем — это вот в финале ее жизни была такая... было такое некоторое светлое пятно. А когда-то это был ее Кирубино, эта встреча в Трианоне...

А. Венедиктов — Да.

Н. Басовская — Это пение, совместное пение, и она при нем пела немножко игривый по тем временам романс, он читал стихи. А теперь, в трагических обстоятельствах, все изменилось. Революция твердой рукой вела это королевское семейство к погибели. Молоху революции всегда нужны эти жертвы, между прочим, прямые, конечно, аналогии есть с судьбой российского правящего дома. Обязательно надо убить, непременно убить, собратья монархи на помощь не пришли. В итоге, суд, который был все-таки парадоксом суда, игрой, потому что в рамках законов мужественные люди, адвокаты Людовика XVI и особенно Марии-Антуанетты, защищали их очень строго юридически, логично доказав, что...

А. Венедиктов — Но им было предъявлено самое страшное...

Н. Басовская — Измена родине.

А. Венедиктов — И разврат по отношению к сыну.

Н. Басовская — Да.

А. Венедиктов — Развращение сына. Измену не доказали...

Н. Басовская — И предательство народа. Там доказать... ну что такое «предательство народа»?

А. Венедиктов — Стенограмма есть, кстати, стенограмма...

Н. Басовская — Звала кого-то на помощь? Звала. Это предательство народа?

А. Венедиктов — Предательство...

Н. Басовская — Это темные формулировки.

А. Венедиктов — Предательство...

Н. Басовская — В итоге в январе 1793 года казнен Людовик XVI, а в октябре того же 1793 года казнена Мария-Антуанетта. А затем еще и сестра Людовика XVI, принцесса Елизавета. Королевское семейство, сколько можно, под корень. Уцелела их дочь. Это логика революции, она не может быть другой. Если революция случилась, будут случаться такие вещи. Как когда-то мне пришла в голову мысль, что Дантон, который известен своей знаменитой фразой, что «родину не унесешь на подошве башмаков», Дантон был министром юстиции, стал при Революции. А Революция — это беззаконие. Какая юстиция, какие законы? Там есть понятие «революционные законы». И поэтому эти суды, это все, конечно, оформление того, что должно случиться. По-настоящему о ней скорбел тот самый Ферзен. И у него поразительная судьба. Он сколько-то раз еще пытался устроить побеги, все побеги были неудачными. А после смерти Марии-Антуанетты он объехал все дворы, он проявлял все время какую-то политическую активность, все время демонстрировал, что он ее не забыл, и в итоге он погиб очень дико, странно и страшно — в 1810 году. Он был близок шведскому королю, правая рука. И ходили слухи, что Ферзен хочет захватить власть в Швеции, стать королем сам, для того, чтобы объявить Франции войну и отмстить за Антуанетту. И когда внезапно умер наследник, по Стокгольму поползли слухи: «это Ферзен — убийцы». Ему говорили: «не ходи на похороны» — он поехал на похороны. Разъяренная толпа вырвала его из кареты и уничтожила, растерзала.

А. Венедиктов — Тоже толпа.

Н. Басовская — Седого, пожилого.

А. Венедиктов — Тоже улица.

Н. Басовская — И тоже толпы, и как бы, за любовь. Вот роль толп в этой судьбе, в этих судьбах просто поразительная. И никогда она не бывает радостной. Толпа — явление довольно страшное.

А. Венедиктов — Наталья Басовская.