Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Михаил Соколов — В эфире «Эха Москвы» и телеканала «RTVi» «Цена победы. Цена революции». Сегодня у меня в гостях, у Михаила Соколова, доктор исторических наук, профессор Константин Морозов. Мы говорим о Николае II и Александре Фёдоровной. Вопрос был задан так: «Святые монархи или разрушители империи?» Говорим мы о роли личности в истории. Вы можете задать свои вопросы. SMS-сообщения — +7-985-970-45-45. И мой вопрос Константину Николаевичу. Добрый вечер.

Константин Морозов — Добрый вечер.

М. Соколов — Вступив на престол довольно неожиданно для себя, обучившись иностранным языкам, получил, как пишут, высшее юридическое, высшее военное образование, правда, в домашних условиях, был ли сам Николай готов встать во главе империи с населением 125 миллионов человек? Как вы считаете? Что говорят современники?

К. Морозов — Это можно судить даже по его собственному дневнику, где он написал фразу: «Случилось то, чего я больше всего боялся». Как раз становиться государем он больше всего не хотел. Парадокс заключается в том, что многие современники справедливо говорили, что для него лучший выход был бы вести жизнь среднего помещика средней руки. То есть достаточно богатого, чтобы жить в своё удовольствие, но не обременённого лишними хлопотами. То есть человек жил в своё удовольствие. Только такой образ жизни, в общем-то, и принимал.

М. Соколов — Если говорить об этом браке Николая и Александры Фёдоровной, или Алисы Гессенской, здесь случай такой, что, в общем, молодой человек, который в других ситуациях подчинялся родителям, здесь настоял на том, что именно она стала его невестой. Бракосочетание прошло 14 ноября 1896 года. Почему именно такой выбор? Опять же, есть ли у нас свидетельства современников на этот счёт? Любовь, сильные чувства?

К. Морозов — Да. Мнения современников расходятся, хотя большинство из них говорят, что он любил свою жену и пронёс это чувство через всю жизнь. Единственное исключение, насколько я помню — это генерал Данилов, который в своих воспоминаниях написал, что царь никого не любил, за исключением, может быть, своего сына. То есть это достаточно категоричное заявление, которое меня удивило. В общем, взаимоотношения царя и императрицы, конечно, были пронизаны достаточно сильными чувствами, чувствами любви, в этом смысле. Тут даже знаете, как можно сказать? Интересная вещь, что когда в 1915—1916 году появились слухи об интимной, я бы даже сказал... В то время «интимная связь» имела другое значение. Даже можно сказать о сексуальных связях императрицы и Распутина. Наиболее вдумчивые, наиболее умные современники, в общем-то, это отрицали. Документы, письма, скажем, к Николаю II показали, что, конечно же, в душе императрицы не было места другому мужчине.

М. Соколов — О политике. Я просмотрел некоторые работы о судьбе Николая II и его супруги. Как-то не обратил внимание, что в первое десятилетие правления Александра Фёдоровна активно вмешивалась, включалась в то, что называется процессом принятия решений. Опять же, что мы видим? Действительно так было или были случаи, когда уже в конце 19 века на какие-то решения государя она повлияла?

К. Морозов — Тут можно судить по воспоминаниям известного юриста Кони, который начал общаться с Александрой Фёдоровной с 1886 года и как раз очень высоко оценивал её роль на почве благотворительности и говорил о том, что она действительно глубоко вникала в дело. Он её несколько раз поддерживал в ситуациях, когда под видом тех или иных благотворительных акций хотели, соответственно, провести некие финансовые махинации. Он, в общем-то, даже рассказывает случай, когда он в разговоре с ней возмущается тем, что он не может стать гласным Городской думы, потому что он не имеет собственности, хотя 50 лет прожил в Петербурге. Она спрашивает: «Что же делать?» — «Ну как „что“? Поговорить с императором». И она тут же перевела разговор на другое и он вывел из этого, что она категорически не хотела вмешиваться ни в какие государственные дела. То есть на первых порах, судя по всему, она этого избегала. Тут важно ведь то, что Александра Фёдоровна значительно сложнее, чем это можно представить по описаниям многих её недоброжелателей. По представлениям большинства современников это достаточно высокомерная замкнутая холодная особа. Я бы сказал даже, собственно... Чуть ли не впрямую писали, что стервозная особа, такая, в общем-то, с мужским характером. И ей в семье, как бы, открыто говорили... Точнее, тот же Витте повторял чьи-то слова о том, что Николая II природа только в последний момент случайно наделила мужскими атрибутами, что если кто и был мужчиной в семье, то, конечно, Александра Фёдоровна. У генерала Воейкова есть очень интересная вещь, интересное высказывание, что на самом деле она была очень застенчивая и не любила находиться на публике. Собственно, вот эта реакция высокомерия, замкнутости, неловкости — это защитная реакция. То есть человек не высокомерен, а наоборот стесняется так, что начинает себя вести... Подобные реакции были и у самого Николая II.

М. Соколов — Сейчас бы сказали, что для публичного образа, для PR, по крайней мере, в их собственной среде это было, безусловно, большим недостатком. Вопрос о ходынской катастрофе. Те, кто, естественно, критиковал монархию, обращали внимание на то, что несмотря на трагедию — в давке погибло 1200 человек, коронационные торжества продолжались, так сказать, праздник никто не отменил. В такой ситуации, довольно неприятной и трагической, действительно государь-император и его супруга должны были поступить как-то по-другому, как вы думаете? По нравам того времени.

К. Морозов — Конечно. Даже по нравам того времени это его поведение вышло за рамки приличного, потому что французский посол, где, собственно, происходил этот приём, предложил отказаться от приёма, отложить его. Более того, всё тот же Кони, человек, в общем-то, совсем не либеральных взглядов, сенатор, человек, достигший достаточно больших высот, ставил это в вину царю в перечислении всех его поступков, когда он говорил о его бессердечии. С вашего разрешения зачитаю. Уж больно хорошая цитата. Потом найду... А, всё, прошу прощения. Он писал:

«Мне думается, что искать объяснения многого, приведшего в конце концов Россию к гибели и позору, надо не в умственных способностях Николая II, а в отсутствии у него сердца, бросающемся в глаза в целом ряде его поступков. Достаточно припомнить посещение бала Французского посольства в ужасный день Ходынки, когда по улицам Москвы развозили 5 тысяч изуродованных трупов, погибших от возмутительной предусмотрительности организации...»

М. Соколов — Вот видите, уже сразу же мы видим эту легенду — 5 тысяч, хотя на самом деле 1282. Всё подсчитано. Так что Кони был не самый объективный свидетель.

К. Морозов — Я хочу сказать сразу о цифрах. Такая же история и с цифрами... Это вообще обычная вещь. Такая же история с цифрами жертв Кровавого воскресенья. Потому что были официальные цифры, они немножко разнились. Но были цифры, которые пошли от американских журналистов.

М. Соколов — Журналисты, как всегда, виноваты. Да. Константин Морозов, доктор исторических наук, в студии «Эха Москвы». Говорим о Николае и Александре. Вот такой вопрос, связанный с международной деятельностью государя-императора. Многие отмечают, что на первом этапе царствования самым активным полем его деятельности была дипломатия и миротворчекие инициативы — созвать Международную мирную конференцию, запретить подводные лодки, бомбардировки с воздуха и так далее. Насколько это было реалистично? И вообще, почему у него возникла именно такая миротворческая идея?

К. Морозов — Это при том, что он вполне был активен, я бы даже сказал, временами агрессивен. У него были самые различные планы, соответственно, вплоть до укрепления позиций в Персии, в Индии, на Дальнем Востоке и в Дарданеллах. То есть его эти миротворческие инициативы, в общем-то, не сочитаются с его реальным характером, потому что он человек в этом смысле был достаточно отстранённый, равнодушный. Скажем, известно, что он никак не прореагировал на ситуацию, когда на Дальнем Востоке один дальневосточный губернатор допустил резню китайцев. 5 тысяч китайцев были утоплены в море и он, соответственно, это проигнорировал.

М. Соколов — В Амуре, по-моему?

К. Морозов — Да, в Амуре.

М. Соколов — Казаки их загнали туда во время инцидента с Китаем. В общем, миротворчество носило, скорее, такой, тактический характер. Красивая инициатива. Кстати говоря, какой-то эффект она всё-таки дала. Были запрещены разрывные пули, что тоже немало для того гуманного времени. Кстати, снаряды с газом тоже. Правда, что не помешало их применить во время Первой Мировой войны. Я тут почитал перед передачей Сергея Ольденбурга, очень добросовестного и доброжелательного биографа государя-императора. Опять же, если говорить о первом этапе — до 1905 года — первом этапе царствования до кризиса, у меня лично возникло ощущение, такого, потерянного восьмилетия. Только один вопрос земельный — это бесконечные какие-то комиссии, обсуждения, опросы. В это же время людям разумным, по крайней мере, понятно, что те же выкупные платежи государство имело в этот момент возможность отменить, поскольку финансовое положение страны было приличное. Можно было, по крайней мере, как-то облегчить положение крестьян, тем более после нескольких голодных лет. Как объяснить то, что мы не видим никаких инициатив, исходящих от самого государя-императора, по важнейшему в тот момент вопросу? Все понимали, что это важнейший вопрос — как быть с крестьянством.

К. Морозов — Это замыкается на его установку, на его установку продолжения политики своего отца, Александра III, который проводил очень интересную, очень своеобразную политику. Он как бы шагал двумя ногами. Одной ногой был Витте, который проводил экономические реформы, индустриализацию довольно бурными темпами, укрепил золотой рубль, соответственно, появлялись очень серьёзные свидетельства развития страны с точки зрения индустриальной, даже возникновение новых отраслей. Так и социальные изменения, соответственно, происходили в обществе. Другой ногой был тот же Победоносцев, Плеве, которые во внутренней политике проводили, соответственно, политику консервации и, в общем-то, Витте готовы были придушить, смертельно его ненавидели. Собственно говоря, только благодаря Александру III, который держал их равноудалённо, эта политика была возможна. Этот баланс был нарушен, конечно, во время правления Николая II. Он был не такой сильный. И консервативная линия, влияние консерваторов на него, конечно, было сильнее, не говоря уже о том, что одним из его учителей был Победоносцев. Он убедил его, что только абсолютная монархия, ничего более. Почему было упущено время? Потому что Николай II и не собирался проводить никаких реформ. К этому моменту ведь уже многое было понятно. Был опыт много времени тому назад, опыт Англии, опыт Франции. Было понятно, что только стоит пойти уступок, по пути создания, скажем, того же парламента — разрешить политические партии, свободу слова, шаг за шагом власть сдаст свои позиции и через 10–20 лет глазом не успеешь моргнуть, будет уже конституционная монархия. Эта установка на то, чтобы ничего не менять... Потом, понимаете, Ричард Пайпс, американский историк, замечательно писал, что это вообще психология русских царей, начиная с 15—16 веков. Если почитать духовные грамоты, их завещания, то там перечисляется всё вместе — меха, бриллианты, волости, городки, людишки, табуны коней. То есть всё это есть собственность, всё это есть вещь, которую надо передать по наследству. Николай II так это формулировал. «Я не могу промотать то, что получил от своего отца».

М. Соколов — «Хозяин земли русской».

К. Морозов — «Хозяин земли русской», как он написал в анкете при переписи.

М. Соколов — Хорошо. А психологически его супруга была европейского воспитания, внучка британской королевы. У неё откуда взялась неевропейская психология вот эта поведенческая?

К. Морозов — Она всё-таки была принцессой германской, а там вполне династия сохранялась. В общем, надо сказать...

М. Соколов — Или это последствия такого истового впадения в православие?

К. Морозов — Нет, это тоже... Понимаете, что вы называете европейской психологией? Европейская психология либеральных и демократических кругов — это одно. А психология немецкой принцессы — это совсем другое...

М. Соколов — Мы не можем сказать, например, что германский император или австрийский император ничего не меняли. Скажем, та же Австро-Венгрия за период её существования при Франце-Иосифе произвела довольно большую трансформацию, превратившись, фактически, в двуединую монархию, такого, федеративного типа, и введя конституционные разнообразные механизмы, расширяя применение избирательных, так сказать, технологий. То есть реформы шли прямо на глазах, по соседству в той же Австро-Венгрии, или в Германии тоже, например.

К. Морозов — Есть реальность, политическая реальность, а есть психология. Тем не менее, значительная часть аристократии, конечно, была недовольна тем, что меняется привычный мир, что они получают совершенно другую страну. Эти настроения, конечно, были сильны в аристократии всех стран. Хотя, конечно, побеждал реализм у части из них... А для России, конечно же, сами настроения Николая II, которые были, в общем-то, наверное, одними из немногих его политических взглядов и его политических убеждений, искренними, потому что очень часто нельзя понять, что, собственно говоря, что такое Николай II как идейный человек, потому что идей очень мало было.

М. Соколов — Олег написал. У меня на сайте был вопрос Алексея. Интересовались тем, что называется национальной политикой, отношением к национальным меньшинствам и так далее. Мне кажется, что здесь интересен, действительно, может быть, взять Финляндский вопрос. Ведь никто из предшественников Николая не пытался лишить финнов автономии. Николай взялся и сделал это даже дважды. Сначала в конце 90-х годов, потом снова в 10-е годы к этому вопросу вернулся. Откуда у него склонность была к такому, как бы сказали, русскому национализму?

К. Морозов — Всё оттуда же.

М. Соколов — От папеньки?

К. Морозов — И от папеньки, и вообще от традиции русских царей. Толерантность и терпимость — чего не было, того не было, скажем прямо. Финляндия — может быть, даже не самый показательный вопрос. Если взять отношения, скажем, к тем же евреям, то здесь значительно всё более ярко с чертой оседлости с его резолюциями о том, что «Расползаются противные еврейские морды по Сибири. Нельзя этого допускать». То есть для конца 19 века для Европы всё это звучало достаточно дико.

М. Соколов — То есть не было понимания этой многонациональности и тех рисков, которые связаны с выделением одной нации против других?

К. Морозов — Нет. Была идея... Там же ещё многое было замешано на религии. То есть если человек, соответственно, принимал православие, то он приобретал достаточно серьёзные возможности и права. Скажем, возьмите тех же выкрестов среди евреев. То есть он переставал рассматриваться как нечто враждебное. То есть тут ещё был вопрос религии. В общем-то, я бы сказал, собственно, даже термин «инородцы», который тогда очень широко употребляли, в том числе, насколько я понимаю, не стеснялись употреблять и в документах, и в выступлениях. Широко им пользовались. Сам по себе показывает уровень политической культуры и восприятия их, конечно, как людей второго сорта.

М. Соколов — Я напомню, что у нас в эфире «Эха Москвы» и программы «RTVi» «Цена победы. Цена революции» доктор исторических наук Константин Морозов. Ведёт передачу Михаил Соколов. Мы поговорим о судьбе Николая II и Александры Фёдоровной после короткого перерыва.


НОВОСТИ


М. Соколов — «Цена победы. Цена революции» в эфире «Эха Москвы». Гость наш — доктор исторических наук Константин Морозов. Ведёт передачу Михаил Соколов. +7-985-970-45-45. Николай и Александра. Трагическая судьба. Святые или разрушители империи? Ну что же. Кровавое воскресенье наш народ не может забыть. 1905 год 9 января. Кто виноват, Константин Николаевич? Удалось ли за столетие разобраться?

К. Морозов — Это потрясающая история. Ощущение, конечно, что такое может быть только в России. Когда происходит эскалация развития события на глазах — нарастание рабочего недовольства, и когда изо дня в день уже с первых чисел января происходит рабочих вокруг Гапона, они пишут петицию, и собирается 7 числа заседание правительства, на котором и премьер-министр Святополк-Мирский, и министр внутренних дел решают ввести войска... Но когда через 2 дня прозвучали выстрелы, вдруг выясняется, что они не ожидали, что войска будут стрелять. Выясняется, что они думали, что будет достаточно вида войск, чтобы всё это прекратить. Царю в тот же вечер 7 числа донесли. До этого он был абсолютно не в курсе, хотя находился, если судить, по крайней мере, по его дневнику, он был не в курсе, какие процессы идут среди рабочих, как идёт нарастание желания отстоять свои права, пойти к нему, фактически, с челобитной, обратиться к нему. Он узнаёт об этом только 7 числа и большого значения этому не придаёт. А когда случается вся эта катастрофа, 9 числа он записывает в свой дневник слова: «Какой ужас». Это искренняя его реакция. Виноваты, конечно... Вину царя в этой ситуации снимать невозможно, потому что эта ситуация плохо выстроенной работы, плохой аналитической работы его министров. Не малой степени, большая часть вины, конечно, падает на министров. Там сразу нужно было отправлять в отставку половину кабинета и возбуждать уголовное преследование за халатность и преступление... Это фактически преступление по должности — то, что они совершили.

М. Соколов — Хорошо. Ещё один вопрос, связанный с теми же событиями. Это манифест 17 октября 1905 года. В общем, он был вырван у Николая забастовкой. Тут вспоминаются его слова: «Создаю себе не союзника, но врага» — это о Государственной думе. Вырывали, там, разумная часть бюрократов — тот же Витте, Николай Николаевич. Какова роль была Александры Фёдоровной? Мы опять её не видим в этих событиях. До появления думской конституционной монархии опять её не видно как политической фигуры.

К. Морозов — У меня ощущение, что как политическая... Можем ли мы говорить о ней как о политической фигуре? Потому что в самостоятельной роли и самостоятельном лице в нашем привычном смысле политической фигурой она, конечно, не была. Она была человеком, который оказывал сильнейшее влияние на Николая II. Соответственно, под её давлением принимались очень многие кадровые решения, направления политики. Тоже определялись и разгоны Думы...

М. Соколов — Мне кажется, что её роль как-то очень сильно повысилась в государстве после рождения наследника, после появления прямого наследника Алексея Николаевича. Собственно, после этого мы видим, как постепенно Александра Фёдоровна достаточно активно начинает влиять на принятие различных решений. Цитаты нам тут присылают: «Россия любит кнут. Согни их в бараний рог. Не давай никому из них пощады». Такая вот цитата. Или: «Будь Петром Великим или Иваном Грозным, императором Павлом. Сокруши их всех». Это, правда уже 1916 год. Так что укрепляла, по крайней мере, его в намерениях сохранять если не ограниченную власть, что было изъято из основных законов, то по крайней мере то, что оставалось в основных законах — это самодержавие. Здесь дальше нас спрашивают про Григория Распутина. Это человек чистой веры, связанный с землёй и так далее. Несколько кампаний было разнообразных влиятельных политиков по удалению старца от двора. Тем не менее, он при дворе остаётся, государь ему доверяет, в письмах его называет его другом. Государь тоже пишет: «Наш друг». Какова роль реальная? Мы можем сейчас понять реальную роль Григория Распутина в этой политической системе?

К. Морозов — Ну, в общем, в общих чертах она, конечно, просматривается. Вообще, если говорить о распутинщине как о феномене, то ничего нового в истории России это... Он прошёл по проторенной дорожке. Потому что если вы вспомните Бирона, который был конюхом и фаворитом Анны Иоановны, а фактически стал властителем России, хотя официальных постов, по-моему, просто не занимал. В этом и есть суть этого явления, когда никто в табеле о рангах, никто в государственной структуре, но оказывает очень серьёзное влияние на принятие решений...

М. Соколов — В данном случае речь идёт о малограмотном сибирском мужике. Это, конечно, достаточно экзотично. Это всё-таки не аристократ Бирон и не какая-нибудь фаворитка. В этом видится, такое, желание сблизиться с простым русским народом.

К. Морозов — Отчасти да. Но аристократ Бирон начинал как конюх, давайте не будем...

М. Соколов — Хоть и из дворян.

К. Морозов — Не будем об этом забывать. Это верно. И, собственно говоря, это был один из ходов в Русской православной церкви — когда императрица увлеклась всяческими шарлатанами, спиритизмом, известным шарлотаном Филиппом, они решили, что лучше противопоставить ей некую фигуру, такой, мужицкой истинной веры. Собственно говоря, поэтому Распутин там и появляется. Распутин — фигура очень серьёзная. Очень серьёзно повлиял на события, конечно. Через влияние на императрицу он снимал и назначал министров. Он пытался вмешиваться в наступление, в дела на фронте. Деникин пишет, что Николай Николаевич пообещал его повесить, если он рискнёт приехать к нему. Он этого опасался, но в конечном счёте инспирировал через императрицу отставку Николая Николаевича и главнокомандующим стал сам Николай II.

М. Соколов — Что интересно, 2 премьер-министра — и Столыпин, и Коковцов — почли за честь, или за необходимость скорее, по рекомендации императрицы пообщаться с Распутиным. Для карьеры первого и второго это были, видимо, неприятные беседы. В конце концов Столыпин считал, что его отставка предрешена незадолго до убийства, а Коковцов просто получил сигналы, что императрица активно с подачи Распутина требует его убрать, не смотря на довольно успешное руководство правительством. Собственно, его и убрали в 1914 году. То есть влияние его было очень велико.

К. Морозов — Там более того. Собственно говоря, и сама смерть, само убийство Столыпина в сентябре 1911 года Богровым, который был сначала агентом охранки, а потом, соответственно, его заела совесть и он пошёл на этот террористический акт. Оно внушало очень большие сомнения в инспирированности, подстроенности. Там фигура Курлова просматривается, товарища министра внутренних дел, то есть фактически заместителя Столыпина на министерском посту. А за Курловым просматривается княгини Вырубовой, Распутина и императрицы. То есть больших сомнений, что императрица и Распутин интриговали всё время против Столыпина нет. Более того, Кони пишет, что когда состоялись похороны, император на них не пришёл, зато при встрече с Коковцовым, который занял место премьер-министра, сказал: «Надеюсь, вы не будете заслонять меня, как это делал Столыпин?» В этих настроениях его, конечно, поддерживала императрица и Распутин.

М. Соколов — Знаете, что любопытно? Я когда смотрел биографию Николая II, как я вам обещал, по логитическим источникам, я почти не обнаружил личных инициатив государя-императора по преобразованию государства. Мы видим там инициативы Витте, инициативы Столыпина, ещё других разнообразных министров. Личную инициативу я, правда, одну нашёл. Может быть, вы что-то напомните. Государь предложил Коковцову создание ведомства физического воспитания, или министерства спорта. Но премьер сказал, что скорее всего Дума не даст на это средств, но по крайней мере тогда царь стал давать из личного фонда деньги на деятельность скаутов и так называемых потешных, таких, исторических реставраторов, как сейчас бы сказали. А у вас какой-нибудь есть пример личной позитивной инициативы государя?

К. Морозов — Нет. Более того, скажу, что государственная деятельность его практически не интересовала. Я всем рекомендую посмотреть, почитать, как минимум, полистать дневник Николая II. Он широко есть в интернете. Не проблема его найти. Даже его пролистывание и чтение этих коротких записей, оно очень много говорит о личности Николая II. Там вы увидите в этих записях достаточно, такую, занудливую фиксацию времени, когда он проснулся, когда был завтрак, сколько времени он гулял, сколько ворон он застрелил. Он обожал гулять в Царском селе и стрелять ворон. Нигде вы не найдёте, о чём он говорил с министрами, размышления по этим встречам, размышления о политике, размышления о социальных проблемах, о внешней политике. Ничего этого не было.

М. Соколов — Но это всё осталось в резолюциях, в конце концов, на докладах и так далее. И в конце концов на государственных решениях.

К. Морозов — Можно одну реплику? Очень хорошая, вкусная, я бы сказал, фраза. Министр иностранных дел Сазонов вспоминал фразу, которую в личной беседе ему сказал Николай II: «Я, Сергей Дмитриевич, стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу».

М. Соколов — Хороший совет любому правителю.

К. Морозов — Да.

М. Соколов — Продолжаем наш разговор с Константином Морозовым. Константин Николаевич, вы уже упомянули о судьбоносном, наверное, решении государя взять на себя обязанности главнокомандующего. Формально, это могло быть позитивным решением. То есть ликвидировался раскол между военной и гражданской властью. Но, как предупреждали министры, всё это происходило в 1915 году, на фоне поражения ответственность падала на одного человека. Насколько в этом решении поучаствовала государыня-императрица?

К. Морозов — Насколько известно, насколько мы знаем, очень сильно она поучаствовала в этом. Очень сильно. Она же, понимаете, как?.. Она интриговала против всех, кто начинал играть хоть сколько-нибудь самостоятельную роль.

М. Соколов — Заслонял то есть?

К. Морозов — Заслонял. Часть писем цитировалась её. Есть письма, в которых она интригует и против главнокомандующего Николая Николаевича, когда она говорит, что он фактически взял некоторые функции царя — то он к полякам обращается, то он какие-то депутации принимает, то он к армии обращается. Она говорила: «Ты должен проявить твёрдость характера и не позволять ему главную играть». Даже у них родились сомнения, нет ли у него заигрывания с поляками, не захочет ли он затем отторгнуть Польшу от России. Короче говоря, можно сказать, что, конечно же... Тут ещё связанно с другим моментом — с тем, что Распутин очень сильно хотел влиять на события на фронте. Тут есть очень интересный момент. Когда появились слухи об измене императрицы...

М. Соколов — Неосновательные, как мы теперь понимаем, естественно...

К. Морозов — Как потом стало понятно, неосновательные. Деникин под впечатлением этих слухов весной 1917 года спрашивал у главнокомандующего Алексеева, насколько эти слухи обоснованы. Тот очень неохотно ответил и очень коротко ответил на этот вопрос, что при разборе бумаг императрицы обнаружили карты фронта, которые изготавливали в двух экземплярах — для царя и для главнокомандующего. И он это прокомментировал: «Я не знаю, к кому они могли попасть в руки». Но известно, что Распутин очень пытался влиять на события. Известны письма Александры Фёдоровной царю, когда она просит отложить наступление в Прибалтике на 2 недели, мотивируя это тем, что другу приснился плохой сон...

М. Соколов — Есть документы и про брусиловское наступление, которое, правда, было уже на самом излёте, где она так же ссылаясь на Распутина просила это наступление уже останавливать в связи с большими потерями. Логика в этом была, но некоторые военные специалисты считают, что это было слишком рано сделано. Тоже интересно.

К. Морозов — Там проблема в том, что нету сомнений, как бы, в порядочности, в этом смысле, Александры Федоровной при всех её, как бы, проблемах, которые у неё есть. Это вещь мало мыслимая. Хотя эти слухи сыграли гигантскую роль. Вкупе слухи о супружеской неверности... Это ещё очень сильно подрывало авторитет царя, потому что он выставлялся как несостоятельный мужчина, который не в состоянии контролировать собственную семью, не то что страну, не то, что страну.

М. Соколов — В патриархальном сознании русских людей это был...

К. Морозов — Измена царицы...

М. Соколов — Такой, негативный PR. Скажите, Константин, во время Мировой войны императрица работала в госпитале. Есть её записи. Она реально участвовала в операциях, ухаживала за ранеными, дочери помогали так же. Великая княгиня Ольга была во главе комитета помощи запасных. Татьяна — комитета по делам беженцев. Влияло ли это на общественное мнение позитивно или нет?

К. Морозов — Некоторое влияние, конечно же, было. Вслед за ними потянулись и великие княжны... Понимаете, это достаточно противоречивая картина. Потому что, скажем, в искренности Александры Фёдоровной и её дочерей сомневаться не приходится. А поведение многих аристократических и светских дам, приехавших на фронт, вызывало очень большие насмешки в силу того, что это была, как бы, дань моде. А очень часто они занимались совсем другим.

М. Соколов — Вот ещё к нам вопрос, опять же, пришёл про убийство Распутина. «Последний акт спасения монархии» — пишут нам. Так ли это было? Сейчас создаётся ощущение, что после этого события и Николай II, и императрица просто в какой-то момент потеряли волю, в том числе к борьбе за власть, за престол и так далее.

К. Морозов — Самое главное, что они потеряли поддержку. Они оказались в изоляции. Они оказались в изоляции даже внутри великих князей, внутри большой царской семьи. Это имело очень серьёзные последствия. Фактически последние недели, последние месяцы Николай II ни с кем не виделся, кроме министра внутренних дел Протопопова, который привозил и читал ему приветственные адреса с мест от разных групп населения, которые сам же инспирировал через жандармские управления. Собственно говоря, немалая вина того же Протопопова, что царь, в общем-то, и узнал о событиях в Петербурге только 27 февраля. Здесь мы видим такую же ситуацию, как было с Кровавым воскресеньем. 27 — был последний день, когда ситуацию можно было переломить.

М. Соколов — В общем, правительство последнее можно, если посмотреть состав, оно состояло из лично преданных государю, а ещё более императрице, но очень неавторитетных и неэффективных государственных деятелей.

К. Морозов — Там началась министерская чехарда. Там началось такое, что вызывало раздражение и ярость даже у Пуришкевича, который громил их с трибуны. И уровень-то этих людей. Что стоит министр внутренних дел Хвостов, который в частной беседе сказал о себе буквально следующее: «А что вы хотите? У меня нет центров торможения в голове. Мне что в публичный дом с Распутиным к девкам идти, что его же под колёса поезда толкнуть — всё едино». То есть там были вполне анекдотические типы, конечно же, жуткие карьеристы. Тот же Протопопов, который был октябристом и был замом председателя Государственной думы... Когда стало понятно, какую он карьеристскую занял позицию и фактически губит страну, с ним один из его приятелей поговорил, пытался убедить уйти. Он сказал: «Как ты смеешь мне предлагать это? Я, который не надеялся стать даже заместителем губернатора, а теперь я министр внутренних дел».

М. Соколов — Пожалуй, к концу уже здесь к нам пришёл вопрос: «Был ли шанс спасти царскую семью от расстрела в подвалах ипатьевского дома?»

К. Морозов — Дело в том, что такой шанс, возможно, и был, но белое движение к этому моменту... Понимаете, когда этот шанс стал становиться всё более и более реальным, собственно, это и заставило их расстрелять, большевиков заставило расстрелять всю семью.

М. Соколов — Что же, шанса, значит, реального не было. Судьба трагическая печальная и так далее. Как нам написал один из слушателей: «Отличный семьянин и никудышный государственный деятель». Николай II поимел такую судьбу. Царь-мученик, похоронщик империи. Об этом мы говорили с Константином Морозовым. Вёл передачу Михаил Соколов.