Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Виталий Дымарский – Здравствуйте, я приветствую аудиторию радиостанции «Эхо Москвы», это программа «Цена победы», и я, её ведущий, Виталий Дымарский. Сегодня у нас очередная передача в рамках нашего цикла, который, напоминаю, как раз в эти дни уже справляет свое шестилетие. И вот такая, хоть и не круглая, но всё-таки дата в истории программы. У нас отмечена встреча с удивительным человеком, который сейчас сидит напротив меня. Мы, правда, не в студии радиостанции «Эхо Москвы», а у него дома, на квартире под Москвой, в городе Подольске. Это Борис Владимирович Витман. Здравствуйте, Борис Владимирович.

Борис Витман – Приветствую вас, Виталий Наумович.

В. Дымарский – Здравствуйте. Если я сейчас начну представлять, Бориса Владимировича, как просто ветерана войны, этого будет не достаточно. Мало того, что Борис Владимирович прошел всю войну, в его послужном списке я думаю, что я всё, всё равно не смогу перечислить. Это строитель, боксер, изобретатель. Что ещё?

Б. Витман – Шахтер.

В. Дымарский – Шахтер, журналист, писатель. Так что, огромное количество таких ипостасей, более 15-ти профессий, мне подсказывает Борис Владимирович Витман. И поскольку среди этих профессий есть ещё и профессия писателя, то я назову просто две книги, которые написал Борис Владимирович Витман. Первая книга, и достаточно в свое время нашумевшая, это «Шпион, которому изменила родина». И вторая книга, относительно более недавняя, это «Синдром удава». Вот, сегодняшнюю нашу программу мы так и назвали, по заголовку первой книги Бориса Владимировича Витмана, «Шпион, которому изменила родина». Борис Владимирович, даже не знаю, с чего начать. Потому, что вопросов много, тем более что мы ведем разговор с человеком, с такой богатой жизнью. Вы родились в 20-м году, да?

Б. Витман – Совершенно верно. Я родился 19 июля 1920 года, в небольшом городочке смоленской области, город Ярцево. Там моя семья, уехала уже через 2 года, потому, что голод, вынудил их вернуться в Москву, откуда родом была моя мама. Но родился я всё-таки в Ярцево, потому, что там она вышла замуж. И в Москве я с 22-го года.

В. Дымарский – Ну, вот теперь, давайте всё-таки перейдём к военному периоду, поскольку это тема нашей программы. Вы, как я понимаю, были призваны в армию, да?

Б. Витман – В 39-м году, закончив школу московскую, я поступил в московский архитектурный институт. Но учиться нам, студентам первого курса, вот этого призыва 39-го года, не пришлось. Все получили повестки, по которым призывались в армию. Все студенты были предупреждены, что нас призывают на 2 года, после чего, мы сможем снова вернуться в свои институты. Так я попал в красную армию.

В. Дымарский – В 41-м году началась война. Вы, в действующей армии как я понимаю, ничего общего не имея, ни с разведкой, не со спецслужбами. Вы, рядовой солдат.

Б. Витман – Курсант, но уже известный во всем городе. Потому, что пришлось, так уж сложилась судьба, я задержал пять вооруженных диверсантов польских, которые намеревались взорвать склад боеприпасов. Огромный склад, который был организован в городе Львове. А нашу часть, сразу же, после призыва, отправили во Львов, там решать польские вопросы. Я попал в курсантскую группу, зенитно-артиллеристского дивизиона. И нас стали, курсантов, посылать в караульную службу иногда. И в первую же караульную службу, после 12-ти ночи, на мой пост, а меня предупредили, что если взорвется склад, то не останется не меня, не самого города, и вообще никого. И вот, на подводе, они вооруженные ехали, чтобы совершить диверсию. Я их положил на снег, и после этого, уже появились мои фотографии. Вот эта фотография, мне заново выдали... Старшина нарядил меня в хорошие сапоги, в хороший новый шлем, и так далее. Вот так, предстал я на этой фотографии.

В. Дымарский – Замечательный молодой человек, солдат. Борис Владимирович...

Б. Витман – Эта фотография, висела долгое время в музее отечественной войны, напоклонной горе, рядом в гвардейском зале, с генералами. И когда меня спрашивали, а за что вас, рядового, поместили в гвардейском зале? Вы что, больше всех немцев убили? Вы знаете, я, наверное, со стыдом признавался, что я во время войны участвовал даже и в атаках, и в разведке, и не убил ни одного немца. Вот так, чтобы взять его, и пристрелить. Но совершил столько, что спасено было много наших жизней.

В. Дымарский – Ну, война – это такая странная штука, да? Очень странная.

Б. Витман – То, что я в жизни больше всего ненавижу. Война – это мой страшный враг. Я даже не хотел, когда я услышал вначале, что войну назвали словом Великая Отечественная, я сказал, лучше включить слово Проклятая Отечественная война, Которая принесла столько горя всему миру, и конечно, нашему народу, моей родине. Поэтому, ненавидел тогда, ненавидел, когда воевал, но ненавидел так, что просто вот, убивать. Когда я взял разведчика, вооруженного, и кто-то из моих товарищей в разведке сказал: «Да давай, пришлёпнем его». Я говорю: «Да ты что, он же нам может больше пользы принести живым». И вот так я, не расстреливая немцев, совершил дела, которые я уверен, войну закончили раньше, приблизили нашу победу. Это не лично мои были дела, но это были дела, которые я совершил, вместе с такими же людьми, которые хотели как можно скорее, приблизить победу над фашизмом.

В. Дымарский – Борис Владимирович, вот давайте сейчас пока вот остановимся на вашем первом периоде службы в армии, вот с 39-го, по 41-й год, до начала войны. Это были два года, в общем, достаточно непонятной ситуации, я бы сказал, Советского Союза. То ли она воюет, то ли не воюет, то ли она участница войны. То ли она на стороне Германии, то ли не на стороне Германии. Ну, как вы сегодня оцениваете, я более-менее знаю, поскольку я прочитал достаточно много публикаций о вас, и ваших. А как вы тогда, молодой человек, и ваше окружение, молодые люди, воспринимали вот эту вот ситуацию? Вы понимали, что происходит?

Б. Витман – Вся беда в том, что всевышнем, мне уже тогда, в детском возрасте, очевидно, была дана возможность, сопоставляя факты окружающей меня действительности, выявлять какие-то несуразности. И когда я учился в школе, уже в 3-м классе, я поднимал руку, и когда учительница спрашивала: «Боря, что ты хотел сказать»? «А я хочу сказать, что всё, что вы сейчас сказали, всё это неправда. Потому, что вот у нас там-то везут заключенных, с Сибири, там откуда-то, людей. И меня окружает действительность, которая совершенно не совпадает с тем, что я вижу на плакатах, что я вижу в учебниках, и так далее». Вот эта мне особенность, очевидно, была дана уже с детства. Поэтому и сейчас разговаривая... Вернее, анализируя весь самый главный период перед войной, это 39-41 год, я уже тогда понимал, куда ведет нас правительство, которое тогда возглавлялось Сталиным. Я знал, что мы идём к войне, что это совершенно будет самый отвратительный период вообще существования людей на земле, которые будут втянуты вот в эту бойню. И всё тогда это уже столкнуло меня с целым рядом таких факторов, которые формировали мое мировоззрение, которое во многом отличалось от общепринятого.

В. Дымарский – Но, тем не менее, а вот вокруг вас, там ваши товарищи, друзья. Те, с которыми вы служили вместе. Как вообще воспринимали это? Как воспринимали в частности, вот этот вот поворот в августе 39-го года? Это была неожиданность? Она была неожиданность такая, повергшая там всех в шок, или наоборот, вызвавшая радость какую-то, или вызвавшая удовлетворение? Как это всё воспринималось тогда?

Б. Витман – Понимаете, воспринималось это так, я вам просто приведу маленький пример. Значит, когда нашу часть сняли со Львова, и привезли к самой границе германской, то мы получали сведения с разных концов. И когда имели возможность общаться с населением, когда имели возможность слышать по радио сообщения, и так далее, всё это у меня фиксировалось, и определенные воззрение, уже тогда назревало. И оно впоследствии, действительно оправдалось. Я вам скажу, такой значит, пример. Моими друзьями, вот в этом курсантском взводе, были два москвича. Причем, один из них даже был... Мы из одной школы были призваны, московская 126-я школа. Михаил Сазонов, Миша Сазонов. Толковый парень, мы с ним дружили, и к нам присоединился ещё Толя Харчев. А он учился уже на философском факультете московского университета. Толя был очень грамотным человеком, начитанным, мы с Михаилом, несколько в этом отставали, и очень часто уже, вечером, перед отбоем, мы беседовали. И вот как раз, после фильма американского «Большой вальс», мы остались. Размещались мы тогда уже на границе в палатках, и между нами произошел такой разговор. Миша сказал: «Вы знаете, ребята, а я думаю, что всё-таки, война конечно будет». И Толя и я, согласились с ним. Миша тут же, добавляет: «Я знаю, что я в этой войне, очевидно, погибну». Толя тут же сказал: «А я, останусь живым». Я в свою очередь сказал: «Вы знаете, ребята, а вот я думаю, что я буду несколько раз ранен, но всё-таки, выживу». Это было после фильма «Большой вальс», потом мы пошли в палатки, и вскоре была объявлена тревога, это в 41-м году. Всё исполнилось так, как вот мы трое сказали. Другая же масса таких же, как я, они не знали. Потому, что разговаривать с ними было не интересно. Вот так вот мне повезло, что моими собеседниками были люди, которые тоже могли использовать своё аналитическое свойство, определять ситуацию. Потому, что к нам приезжали комиссары, политруки, и делали сообщения. Вот, например, мы узнали о том, что значит, Гитлер ноту прислал Сталину. Что, почему ваши войска сконсолитировались на границе? Готовятся, значит к чему-то, и так далее. Тут же, каким-то образом, до нас доходил ответ Сталина: «Уважаемый Адольф, (и так далее), это идет обычная ежегодная подготовка к нашим летним маневрам. Поэтому, никакой угрозы для Германии, друга Советского Союза, (а уже был пакт заключен), не представляет». Мы, вся масса этого нашего полка, или дивизиона, мы особенно, масса не размышляла. А мы между собой, беседовали, и по своему, истолковывали вот эти вот отдельно поступавшие для нас, сведения. И вот однажды, всё-таки, приехал комиссар из более крупного штаба, и с нами провел беседу. И на вопрос, как нам понимать вот то, что мы здесь, для чего мы здесь. Его слова цитирую дословно: «Нас сюда с вами прислали не к тёще на блины. Мы знаем, кто наш враг, и мы с честью выполним поставленную перед нами партией и правительством, задачу». Всё на этом было нам растолковано, как себя вести, как себя чувствовать. Ну, вот видите, так вот началась для нас...

В. Дымарский – Борис Владимирович, ещё один тогда эпизод вашей военной ещё службы, это, я так понимаю, харьковское направление, да? 42-й год, Харьков. Где, собственно говоря, ваша такая служба в регулярной армии закончилась.

Б. Витман – В 42-м году, после того, когда я задержал немецкого разведчика, я имел возможность... Короче говоря, меня отозвали с передовой линии... Нет, подождите, это я сейчас говорю не о сорок... Перед войной. Меня... А, нет, это уже был год я провоевал, уже был год, (НЕРАЗБОРЧИВО), и так далее. Меня отозвали с передовой линии, это зимой 42-го года, а привезли в штаб фронта, и там я узнал, что меня включили в секретную разведгруппу, не в школу, а в разведгруппу, которую после подготовки, должны были забросить в глубокий тыл противника. В глубоком тылу противника, уже тогда имелась наша оперативная база, в городе Сумы. И вот нас должны были забросить уже, когда началось наше наступление весеннее, на самолете выбросить, мы должны были явиться, несколько человек нас всего было. И дальше уже действовать на территории врага, приносить сведения, которые необходимы были для нашего готовящегося крупнейшего наступления. Это было весной, в начале весны 42-го года. Я, находясь при штабе, проходил вот эту подготовку, меня обучали, как можно безоружным, обезоружить вооруженного до зубов противника. И если я не сумею его просто доставить в свой штаб, просто его уничтожить одним ударом руки. То есть, я прошел такую школу. А со спортом у меня было в порядке, у меня было уже звание, кандидата в мастера по боксу, и вот эти все значит, навыки, я приобрел как раз, находясь вот в этой разведгруппе.

В. Дымарский – И чем кончилась вот эта заброска, или вся эта история?

Б. Витман – Да, вся эта история закончилась тем, что наши занятия были прекращены, и уже началась активная подготовка, к мощному харьковскому наступлению. В котором участвовали официально, две наших армии, против одной немецкой. Меня, как знающего немецкий язык, и как готовящегося к разведке, сразу же, поставили при штабе. Я начал помогать в разборе немецких документов, и так далее. И вот там, уже, находясь при штабе, я почувствовал, что это наступление, оно будет ну, совершенно, так сказать, не тем. Будет иметь результат, на который рассчитывало наше командование. Много к этому было причин. Во-первых, находясь в штабе, я знал очень много наших слабых мест. Например, помимо трёх фактически армий, которые Сталин назначил, как участвующий в наступлении, против одной немецкой. Я, находясь в штабе, лично сам имел возможность прочесть приказ, уже перед самым началом наступления, что Сталин приказал ещё добавить три армии, но они нигде не должны упоминать свои номера. То есть, одна из этих армий, влилась в нашу шестую, и как будто бы, наша шестая армия, как была шестая, так и осталась. Но она была уже дважды усиленной. И таким образом, была сконцентрирована мощнейшая сила, в апреле 42-гогода, для того, чтобы полностью начать мощное наше наступление. Оно было, такой у него был код, наступление по полному и окончательному освобождению советской Украины, от немецко-фашистских захватчиков. Нам, и в штабе это знали, что задача такая. К зиме мы доходим до границы, наступая на немцев, а дальше значит, мы уже форсируем преграды водные, и так далее. И конечная цель – это Берлин, и так далее. Вот это всё проходило и через мои... Я мог с этим знакомиться, и я хорошо знаю, что многие Сталину возражали, в том числе и Жуков, и, по-моему, Рокоссовский, что рано нам ещё идти в наступление. А почему рано, потому, что два зимних наступления, в которых я лично тоже участвовал, и тогда ещё участвовал одновременно и сапером, что они имели успех, мы освободили Идюм, и Барвенково. Я участвовал вот в этих операциях. Причем, и в разведку несколько раз ходил, и участвовал просто как и сапер, и так далее, и как переводчик. Поэтому...

В. Дымарский – В общем, авантюра это видимо была, да?

Б. Витман – Абсолютная авантюра.

В. Дымарский – Я, поскольку всё-таки, немножко знаю вашу судьбу, я сейчас здесь остановлюсь, мы сейчас дальше не пойдем, а я хочу вам два вопроса задать, по ходу дела. Откуда у вас хороший немецкий, это первое. Второе, я догадываюсь, что это в том числе и связано с вашими корнями немецкими. Но тогда у меня ещё один вопрос возникает. Всё немецкое население Советского Союза, подвергалось репрессиям, с самого начала. Почему вам удалось этого избежать?

Б. Витман – Ну, это чистая случайность, а точнее, судьба. Потому, что даже на фронте, когда рядом падали мои товарищи, тот, кто оставался живым, говорили: «Борис, ты наверное до 100 лет доживёшь, потому, что тебя осколки даже обходят». Это была судьба. Ну, отвечая на ваши вопросы, значит, первый вопрос был...

В. Дымарский – Немецкий язык.

Б. Витман – Немецкий язык. Когда мне исполнилось 5 лет, рядом поселилась учительница немецкого языка, она организовала частную группку небольшую, из ребятишек моего возраста. И она с нами занималась в течении летних каникул, каждый день. Выходила с нами на Москва реку, я тогда жил в Кунцево, это как раз, там всё происходило. И вот тогда, проучившись вот в этой группе, до школы, я уже свободно говорим по-немецки. Тем более, что была очень талантливая учительница, она нам дала всем немецкие имена, и мы имели право говорить только по-немецки. И, поскольку она всем этим руководила, и очень умно, то уже к поступлению в советскую школу, когда мне исполнилось 8 лет, я уже говорил по-немецки. Получилось так, что я проучился меньше полгода, в русской школе, в первом классе, и тут же, меня мои родители меня определили в московскую немецкую школу, которая только что, наверное, образовалась, она находилась на первой Мещанской улице. И вот там, я попал в немецкую школу, где преподаватели были немцы, весь процесс немецкий происходил на немецком языке, и уже никто меня никогда бы не посчитал за русского, если я не говорил.

В. Дымарский – А ваши немецкие корни, вам не помешали вот в этот период?

Б. Витман – Значит, до этого периода, в 37-м году мой отец был арестован, должен был быть расстрелян. Но, причем, его обвинили, буквально фраза, она была сказана, соседка подслушала, и он попал в тюрьму. Мы его долго искали, потом нашли. И что получилось? В этот момент как раз, Сталин сместил Ежова, и пришедший на эту должность Берия приказал, вот те приговоры, по которым ещё не принято решение, дайте на рассмотрение судом московских, открытых. Пусть видит народ, что вопросы решаются, путем нормальных законов в стране. И вот тогда, отец находился в бутырской тюрьме, мы с мамой подрабатывали деньги, я художеством, потому, что у меня открылся талант художника.

В. Дымарский – Да, вы ещё художник, Борис Владимирович, художник. Это ещё одна ипостась, которую мы не упомянули.

Б. Витман – Ну, в общем, короче говоря, когда этот материал попал на стол наших судебных органов законных, они этот вариант с моим отцом, не смотря на то, что у моего отца была немецкая фамилия. А дело в том, что по рассказу бабки, мои предки, фон Витманы, один из них, Бурхарт фон Витман, был приглашен Петром I, во время пребывания Петра там, и поиск, когда он искал хороших специалистов. Он пригласил инженера Бурхарта фон Витмана, переселиться к нам в Россию, для того, чтобы наладить мукомольное производство. Бурхарт приехал в Москву, стал работать здесь, ему понравились наши люди, и он принял православную веру, женился на россиянке, и вот тогда родился Борис Витман.

В. Дымарский – Ну, вот ещё раз, всё-таки. Ваше немецкое происхождение. Никаких репрессий в связи с этим не было? Потому, что ведь немцев выселяли тогда, да? Немцев Поволжья выселяли, немцев из других районов выселяли, туда дальше на восток.

Б. Витман – Их расстреливали.

В. Дымарский – И расстреливали.

Б. Витман – Я сам видел много по всем городам, я проехал более 100 городов России, почти в каждом городе, захоронения были немцев. А получилось так, что вот отца сразу арестовали в 37-м году, когда был всплеск репрессий. И мы уже, по существу решили, что распрощаемся с ним. Но получилась смена, происходило понимаете, какое-то вот...

В. Дымарский – Берия на Ежова.

Б. Витман – Берия на Ежова.

В. Дымарский – Наоборот, в смысле, Ежова на Берия.

Б. Витман – Ежова на Берия, да. И самое смешное, что во время... Мы были на этом суде, только нас не пустили в зал. Оказывается, что обвинительную речь, прокурор вместо обвинительной, высказал, как защитную речь. И защитница, которую мы наняли с мамой, она нам потом сказала: «Знаете, мне нечего было сказать. Потому, что прокурор выступил с защитной речью». И так же, в зале отца мы уже обнимали свободного. Ему потом вернули стаж...

В. Дымарский – И он тоже пережил всю войну?

Б. Витман – И он, пережил всю войну, совершенно верно.

В. Дымарский – Но не на фронте.

Б. Витман – Не на фронте. Ну, у него по здоровью, он уже не...

В. Дымарский – И его никуда не ссылали, не высылали.

Б. Витман – Нет, он работал на оборонную промышленность, он был замдиректора завода. Правда, в партию он отказался вступить. Ну, он был очень таким человеком, аккуратным, уважаемым. Видно, усвоил от немцев. Ну, вот так вот, объясняю я...

В. Дымарский – Напоминаю нашим слушателям, что мы беседуем с Борисом Владимировичем Витманом, сейчас будет небольшой перерыв, после которого мы продолжим программу «Цена победы».

В. Дымарский – Еще раз приветствую нашу аудиторию Программа «Цена Победы» и я, ее ведущий, Виталий Дымарский. Напомню, что беседуем мы, правда не в студии радиостанции, а в квартире моего сегодняшнего собеседника, в городе Подольске, под Москвой. Это Борис Владимирович Витман, ветеран войны. Дальше даже не рискну перечислять все те занятия, которыми овладел Борис Владимирович за свою долгую жизнь. Борис Владимирович, перед нашим небольшим перерывом мы остановились на вашей службе в регулярной армии с 1942 года до харьковского наступления. Потом, как я понимаю, был плен, ранения, и ваши пять побегов. Теперь вы мне скажите: насколько я понимаю, ваша книга и тема нашей сегодняшней программы, основная, – шпион, которому изменила родина. Как вы стали разведчиком? Как в этих условиях можно было начать заниматься разведывательной деятельностью? Если вы попадаете в плен, если, как известно, для советского Союза все наши военные, попавшие в плен становились чуть ли не врагами народа сразу же, – что происходило? Как это может быть? Как там сложилась ваша судьба?

Б. Витман – Я был ранен дважды. Первый раз – в самом начале войны, когда мы отступали после нападения немцев. Из госпиталя снова попал уже в другую часть. Причем из госпиталя я при помощи костыля удрал не долечившись, потому что наши части отступали. Госпиталь тоже могли захватить немцы, поэтому я из госпиталя тоже с костылем удрал и сам подключился к 671-му гаубичному артиллеристскому полку. Комиссар этого полка приехал как раз в тот момент, когда я не знал, куда мне податься, чтобы продолжать бить фрицев.

В. Дымарский – А второе ранение?

Б. Витман – А второе ранение произошло уже в харьковском наступлении.

В. Дымарский – До которого вы попали в плен?

Б. Витман – Я попал в плен. Я попал раненым. Я даже рук не собирался поднимать, потому что главное дело было вытащить ногу из сапога, потому что меня засыпало землей. Два фрица-автоматчика видят, что я ранен, подхватили меня, вытащили, бросили в кузов бронетранспортера. Я попал в то скопище, если можно так грубо назвать. Это наши убитые и раненые, которые лежали на поле, потому что я попал в плен уже при ранении, во время нашей последней попытки вырваться из окружения и выйти. Значит, спастись или умереть.

В. Дымарский – И куда вас направили немцы?

Б. Витман – Немцы меня привезли и свалили на землю вместе с другими ранеными. А рядом уже наводили колючую проволоку и собирали пленных, которые еще продолжали сопротивляться или просто уже сдавались в плен.

В. Дымарский – А потом вас куда-то направили же, наверное?

Б. Витман – А потом меня направили вместе с пленными на ремонт наших дорог советских. Отбирали специальные группы.

В. Дымарский – То есть вы оставались на советской территории?

Б. Витман – Я оставался на советской территории.

В. Дымарский – А как же возникла ваша связь, это я тоже знаю из многочисленных публикаций, из ваших книг, с австрийским сопротивлением?

Б. Витман – Это длинный путь. Я оказался в плену. Нас водят на ремонт наших же дорог. Одна часть пленных добывает щебенку, а мы эту щебенку таскаем. Поскольку мое ранение еще не зажило, ко мне относились более гуманно.

В. Дымарский – Еще и благодаря вашему немецкому языку?

Б. Витман – Я свой немецкий язык полностью не показывал, потому что я заранее уже решил, что я в плену быть не буду. Потому что люди воюют, в Москве моя мама, а немцы приближались уже к Москве. И тогда я решил, что ни к немцам, ни в услужение в плену я не буду. Убегу – и вот тогда уже мой немецкий язык мне пригодится. Поэтому в плену я пользовался тем, что у меня ранение еще не зажило. Поэтому когда колонна идет, я всегда сзади, среди хромающих был. И вот во время ночного перемещения колонны пленных под немецкой охраной, когда повстречалась с немецкой автоколонной, дали команду: принять к обочине. Я подошел рядом с обочиной и следил за ближайшим конвоиром немецким. И как только его взгляд переключился на колонну немецкую, которую мы пропускали, я нагнулся, как будто поправляя перевязку, и вот так взял и скатился в кювет. И замер. Втиснулся в землю. Была ночь, луны не было. Я лежал, старался не дышать, чтобы сердце не билось сильно. Потом колонна немецкая прошла. Была дана команда и колонну двинули дальше. Я услышал, что вот уже движется телега с инструментом: кирками, кувалдами. И, пролежав еще какое-то время, я понял, что я уцелел, что конвой меня не заметил, потому что просто бы меня высветил. Я поднялся (ночь была абсолютно темная, без луны) и пустился бежать, забыв даже, что я ранен. Я летел со страшной силой, как можно дальше от этой дороги. И потом, когда я почувствовал, что сердце не выносит, упал, отдышался и понял, что я свободен.

В. Дымарский – Борис Владимирович, вот вы свободны, и вы на советской территории.

Б. Витман – Я на территории, занятой немцами.

В. Дымарский – Понятно, но это территория Советского Союза. А что было дальше: как вы попали в Австрию? Вы еще раз в плен попали?

Б. Витман – Я не попадал в плен, но меня несколько раз арестовывали.

В. Дымарский – Кто?

Б. Витман – Карательные отряды.

В. Дымарский – Немецкие?

Б. Витман – Да, немецкие. Они состояли очень часто из наших же: там украинцы были и другие люди. Из таких они набирали карательные команды. Вернее – охрану такую. И состояли они из тех людей, которые помогали устанавливать немецкий порядок на территории. Я дождался рассвета, зашел в первое же село, изучил обстановку. Увидел, что в доме мало людей, что немцев там нет. Поэтому я спрятался в кустах. И, когда пришел хозяин, я к нему подошел. Я был в военной форме и сказал, что я бежал из плена.

Б. Витман – И сказал ему, чтоб он мне дал гражданскую одежду. Он мне выдал рваные заплатанные брюки, рубашку тоже самое, порванные рукава были, и картуз. И он посмотрел на меня и говорит: «Вот теперь ты сойдешь за сельского парня». Но он меня предупредил, что видно, тебя ищут, потому что уже наведывались, и он тут же меня отправил на кочку среди болота. Рядом с его домом находилось болото, была туда дорожка, о которой только он знал, его внук приносил мне молоко и кусок хлеба. Вот там я продержал, подостлал свою плащ палатку, которую я ему не отдал, на этой полувлажной земле этой самой кочке и переждал какой-то количество дней, уже не помню. И когда я уже собирался отправиться...Да, а я решил, что я как раз пойду на эту секретную развед-базу, Сум, куда нас собирались, готовили выбросить на парашютах. Потому что тогда у них я бы мог получить задание, и уже действовать как разведчик. Уже мысль – действовать как разведчик – она меня захватила.

В. Дымарский – Вам удалось до Сум дойти и связаться с этой базой?

Б. Витман – Удалось, и то, что меня расстреливать....

В. Дымарский – Борис Владимирович, я просто хочу, у нас не так много времени остается, я хочу, чтобы Вы успели все-таки рассказать об этой части своей жизни.

Б. Витман – Я нашел эту развед-базу, это все сложно, очень сложно, я же должен был скрываться, сами понимаете.

В. Дымарский – Я думаю, что главное нам сейчас – заинтриговать наших слушателей, и чтобы все подробности, которые они хотят знать такого рода, пусть они обращаются к Вашим книгам, публикациям, потому что всего не расскажешь. Значит, Вы связались с Сумом.

Б. Витман – Я пришел на эту развед-базу, причем, когда я рассказал о себе, меня тут же хотели забрать, и решили, что я провокатор. И тогда меня, день уже заканчивался, меня отвели в подвал и закрыли. И сказали: «Мы разберемся, какой ты разведчик, или там собираешься в разведку». На следующий день открылся замок, и мне сказали, что: «Ты знаешь, действительно, правду ты рассказал в этой комендатуре». Там была русская женщина, которая имела связь, и она подтвердила, что, действительно, я был как просто человек, я уменьшил себе возраст, когда возвращался с окопов, что я не был не военным, никем, я сельский парень и так далее. И вот тогда, когда эта женщина подтвердила, со мной начали разговаривать с человеком, который не изменил Родине и который готов продолжать войну. Я мог сразу обратить к любому немцу с моим знанием языка – они бы меня взяли с руками, тут же бы, наверное, отправили даже в ставку Гитлера, потому что такого человека, который два года провоевал, который знает немецкий язык, работал при штабе, был подготовлен к разведке, для них была бы ценность огромная, а я сказал: «Нет». И стал вопрос, они говорят: «Что ты собираешься делать?». Я им прямо открыто сказал, что воевать со штыком и гранатой против такой армии как немецкая, я не собираюсь – это значит продлить войну ещё неизвестно на сколько, и так мы, воюя, до Урала дойдем, я не собираюсь это делать, поэтому обратно я в армию в свою не пойду. Тем более, что я уже знаю, но это доходило до людей, что я теми, кто был в плену, их уже бить немцев не пускали.

В. Дымарский – И что, Вас из Сумы забросили туда в Австрию, в Германию?

Б. Витман – Не совсем так, не забросили. Я поставил перед ними ультиматум: либо вы меня используете здесь, к чему я, собственно, не очень склонен, может быть, когда партизаны у вас организуются, я согласен буду, либо я сам ставлю перед собой задачу – я буду воевать в их тылу, и буду наносить им удары такой чувствительности, которые не может нанести сейчас армия, которая «драпает». Вот так я поставил перед ними задачу. Николай, его звали, был толковым мужиком, сказал: «Хорошо, Борис, что ты хочешь делать?». Я сказал: «Помогите мне пробраться в самый ответственный участок немецкой армии, чтобы я мог там как можно больше принести пользы нашим и выиграть эту войну, или сократить её срок». И вот он пошел мне навстречу, Николай.

В. Дымарский – И Вы попали фактически на Запад, да?

Б. Витман – Они сказали: «Борис, все, что мы можем, мы тебе поможем. Но многого мы тебе сделать...»

В. Дымарский – Понятно.

Б. Витман – Они мне немножко помогли: короче говоря, очутился в эшелоне, оказался в эшелоне украинских ребят, парней, молодежи, которых отправляли в Германию на работы немцы. И вот я оказался в этом эшелоне, вернее, массе.

В. Дымарский – Борис Владимирович, здесь один вопрос возникает: когда Вы договорились с этим Николаем, Вы с какой целью? Вы же не диверсант, Вы же не бомбы собирались подкладывать, Вы же собирались заниматься сбором разведывательных данных.

Б. Витман – Я ещё не знал толком, но я сформулировал свою задачу, которую я сам нарисовал перед собой. Что я должен быть в тылу у немцев...

В. Дымарский – И там что-то делать. Связь-то Вы установили некие...

Б. Витман – Я вот Вам хотел показать, мне этот Николай, а они имели возможность пользоваться этой связью. Это пишется текст обычный на бумаге, но перед этим в этот листок вносится тайный текст. Они мне показали, как это действует, и сказали: «Борис, вот, значит наш адрес, и ты, если ты доберешься до этого места, куда, мы даже тебе сейчас сказать толком не можем. Давай мы попробуем что-нибудь выяснить». Когда я уже был готов каким-то образом попасть в Германию, в этот момент произошла облава, и меня вместе с теми, у кого не было документов, в эту же облаву заметают, наши же полицаи украинские, и приводят в огороженное колючей проволокой место, где уже было много наших парней и девчат, украинских, и других, которых готовили к отправке в Германию. Это все было на Привокзальной площади.

В. Дымарский – Это понятно, и Вы попадаете в Германию.

Б. Витман – Но прежде чем вот до этого, мы договорились, если мне удастся попасть в Германию, то мы будем связь держать с помощью этого способа.

В. Дымарский – Что Вам удалось сделать там в Германии и в Австрии, и с кем вместе Вам там пришлось «повоевать»?

Б. Витман – Первым долгом, мне, значит, нужно было, была, значит, первая записка написана этим шрифтом, когда мне бросили хлеб, перебросили через колючую проволоку, я с этим оказался в телячьем вагоне. И вот там, когда все уже заснули, я прочел текст. Текст гласил: «Пробраться в центр военной промышленности Германии, город Эссен, и сообщить о своем местонахождении по адресу: там был вот этот зашифрованный адрес». Я ночью в вагоне расшифровал этот текст, и тогда уже знал, что мне надо попасть в город Эссен. Эшелон тронулся, я в эшелоне уже узнал, иногда от охранников можно было узнать, что он едет куда-то в другую часть Германии, не в Эссен, и там, значит, на рудниках работа идет. И вот тогда я решаю совершить ещё один побег: совершаю, подговариваю ещё 5 из моего же вот этого телячьего вагона, и мы на время движения поезда бежим. Правда, побег был не совсем удачным, но, тем не менее, я уже от этого эшелона отстал, и уже попадаю, я поранился, когда прыгал на полном ходу, меня сажают в другой эшелон, и он уже едет в другое место. И тут я уже начал планировать, что мне надо каким-то образом попасть в Эссен, это было уже мое задание.

В. Дымарский – После Эссена была Австрия.

Б. Витман – Когда уже в Эссене была выполнена эта работа, которая, я уверен, приблизила конец победы, потому что Эссен, как центр военной промышленности был полностью уничтожен. Но не я это сделал, и не мои друзья-немецкие антифашисты, я там с ними связался, а это сделали наши союзники – американцы.

В. Дымарский – Заводы Крупа.

Б. Витман – Да, потому что я оказался как раз в центре завода, вернее, лагеря, который находился в центре всего заводского района, и там я получил третье свое ранение. Это был ад – потому что город потом весь горел. До этого я с помощью моих немецких друзей антифашистов и связного, с которым я связался благодаря вот этому шрифту, я нашел русского эмигранта Скворцова, который мне помог переправить это письмо по адресу, который мне сообщили. И вот таким образом, я имел в эссенском заводе, заводе Крупа, я уже имел связь с помощью связного, которого они прислали. Во время бомбардировки погибли все, я уцелел, потому что находился в лагере.

В. Дымарский – И они же помогли Вам перебраться в Австрию?

Б. Витман – Перебраться в Австрию, снабдив меня, уже сделали мне документы, Вальдемара Фон Витмана, который направляется в Австрию, в Вену, для продолжения своего высшего образования. Когда я приехал в Вену, я сказал, что я был студентом, признанным в Вермахт, воевал, был ранен, все это было налицо, и ранение, и все.

В. Дымарский – В общем, легенда некая.

Б. Витман – Совершенно верно, это все были легенды, я их сам продумывал.

В. Дымарский – А чем Вы занимались в Австрии?

Б. Витман – Я прибыл в Австрию как Вальдемар Фон Витман, и мне дали бумагу, которую подписал Гауляйтер Эссена, там ему подсунули мои же друзья-антифашисты, там тоже были люди, которые не хотели фашизма, это были смелые люди. Мне дали документы, которые подтверждали, что я был бойцом Вермахта, и за ранение был домобилизован, ранение было на голове, видно было. И когда я прибыл в Вену, я сразу же отправился в главное управление по учебным заведениям, с этой бумажкой, которая была подписана Гауляйтером, что он направляется для завершения своего образования, как архитектор. Все это я сам придумал, как сделать, и мне помогали, помогали антифашисты.

В. Дымарский – А австрийское движение сопротивления? Там вот я видел, у Вас там был друг, руководитель, Сокол.

Б. Витман – Это Сокол, который сейчас является героем Австрии, он награжден высшей австрийской наградой – «кольцо чести». Он спас Вену. Вена, город сам, был не разрушен, ни один снаряд не попал ни в венца, ни в дома. Вена была полностью свободной, и наши части вошли как все равно на параде. Это осуществила группа Карла Сокола, в которой я уже принимал участие. Вена была взята без боя, сама Вена, город оказался целым.

В. Дымарский – А вы, будучи в Вене и учась в архитектурном институте, и сотрудничая с движением сопротивления австрийским, у Вас продолжалась некая связь с Советским Союзом, с теми же Сумами.

Б. Витман – Я пытался эту связь восстановить, но мне прислали такого связного, я мог только удивляться, неужели нет умных людей в нашей контрразведке, чтобы посылать такого идиота. Меня не было дома, я снимал квартиру в частном дома, он обратился на немецком негодном языке к хозяйке, а она уже имела видно указания, потому что многое в моем поведении было непонятно. Потому что я сначала работал грузчиком, потом грузчиком и шофером – и все это у них вызывало подозрения. Меня вызывали в Гестапо, допрашивали, меня вызывали в контрразведку немецкую, допрашивали, то есть я все время был у них на прицеле.

В. Дымарский – Борис Владимирович, вот после освобождения Вены, как сложились Ваши отношения с победителями – советскими войсками, советскими разведчиками?

Б. Витман – Когда наши войска пришли в город, поздно вечером ко мне явились два советских офицера, я ещё там некоторое время жил, думал, что когда будет нужный момент, я тогда значит уже. И потом, я уже был тесно связанный с Соколом, и движением сопротивления, моими друзьями, мы вместе выполняли целый ряд заданий, лично мне удалось и батарею вывести, две батареи вывести из строя, и ни один выстрел не был сделан по нашим наступающим войскам в этот момент. В общем, в этот момент, я ждал случая, когда мне удастся представиться нашей советской разведке. Как раз Сокола принял Толбухин, генерал, он поблагодарил его, наградил ценным подарком, и ушел дальше освобождать Прагу, а я и Сокол остались, мы с ним стали хорошими друзьями, до этого мы не имели возможности контактировать, а здесь уже, тем более, все уже считали, что Сокол будет президентом Австрии, когда война, наконец, будет закончена. И вот вместе с этой группой мы обеспечивали, что война была закончена раньше, благодаря тому, что помощи вот Сокола, его отряда, и при моем участии, Вена была освобождена без боя, сам город, и наши войска вошли – все дома стояли без единого выстрела. И на этом как раз уже наши части там танцевали с венками, праздновалась победа, хотя это было всего-навсего 13 мая. Вечером ко мне явились два советских офицера КГБ, когда я спросил, и меня и Сокола, мне на мой вопрос, зачем нас привезли сюда, ответил сотрудник, один из сотрудников. А нас разместили в шикарном здании, правда, там не было ни кроватей, ничего, но нам постелили, значит, там матрасы, кормили нас очень хорошо, и мне ответили, что нас с ближайшим самолетом с Соколом отправят в Москву, для награждения за то, что...

В. Дымарский – А попали, а награждения не было?

Б. Витман – А награждения не было, прошла ещё ночь, а на следующую ночь я оказался вызванным и в подвальном помещении я предстал перед очами офицера Смерша, майора, фамилию я могу вспомнить, если напрягусь. Была переводчица, и он в новом кителе, не видавшим ни пороха, ничего, и он через переводчицу задавал мне вопросы. «Спроси у этого херова фон Барона, спроси его, как его настоящее, или...» Сейчас уже не помню.

В. Дымарский – Вы ответили по-русски?

Б. Витман – По-немецки я ответил переводчице: «Передайте начальнику, что мы в Вашей помощи не нуждаемся. Я свободно говорю по-русски». Он, присутствуя при моем таком объяснении с переводчицей, сказал: «Что он там прохрюкал на своем поросячьем языке?». Вот тогда я уже не удержался и ответил ему по-русски: «Гражданин майор, или товарищ, я говорил по-немецки с Вашей переводчицей, кстати, на этом языке свободно говорил Владимир Ильич Ленин. Поэтому „поросячий“ – Вы осторожнее». Вот так ему, довольно грубо, и вот тут он взвизгнул, переводчицу выгнал, достал пистолет, и: «Я тебя расстреляю!». Я отказался ему отвечать, и меня бросили туда, где уже были смертники, приговоренные.

В. Дымарский – Как было принято в те времена, Борис Владимирович попал в ссылку, в лагеря, был конфликт с господином Абакумовым, потом, как опять же у нас уже полагалось позднее, наступила реабилитация, очень поздно, правда, но она все-таки наступила. И все вроде сейчас пришло в норму, если не считать того, что все награды, все почести, Борис Владимирович Витман получил уже, на мой взгляд, слишком поздно, можно было это сделать намного раньше. И у меня последний вопрос, может быть, он самый сложный: Борис Владимирович, опять же, ссылаясь на все те статьи, книги и публикации, которые посвящены Вам и Вашей судьбе, у многих авторов возникал один и тот же вопрос – что нету вроде как бы подтверждений, нету документов, подтверждавших Вашу вот эту, особенно шпионско-разведывательную деятельность. В том же время, я знаю, что в «Комсомольской правде», и в «Московских новостях» были статьи, которые полностью отстаивали ту версию Вашей судьбы, Вашей работы, которую Вы нам только рассказали. Что вы нам можете сказать по этому поводу?

Б. Витман – Есть два документа: один документ, когда меня Абакумов хотел расстрелять, появился документ, его подписал «Военный трибунал», он называется «Протест», Вы можете его копию даже у меня забрать с собой. В «Протесте» говорится, что все обвинения против Витмана Бориса Владимировича, все они не подтвердились двойном проверкой. Это вот Вы можете прочесть, это я подготовил. То есть фактически Абакумов должен был от меня отстать, и все встало бы на свои места. Но Абакумову было важно меня убрать, потому что Абакумов себе присвоил все то, что сделал Сокол, и я вместе с ним для того, чтобы война закончилась 9 мая. Иначе она могла продолжаться ещё долго. Потом его за все эти чудеса и фальсификации он был расстрелян. А до этого он хотел уничтожить меня, и поэтому я попал в ссылку, потом меня хотела расстрелять, потом было 10 лет норильских лагерей. Подписано самим Абакумовым, потому что уже «Трибунал» отказался меня судить, а он собрал специально под его председательством – тройка – это вот совещание, особое совещание, там было ещё два генерала, Меркулов и третий. И выписал мне 10 лет лагерей. Уже уничтожить меня ему не хватило смелости.

В. Дымарский – Это была программа «Цена победы», до встречи через неделю!