Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Ну что ж, мы начинаем, вернее, продолжаем наш цикл в рамках программы «Не так!», как было сказано, «Наше все — 2», это государственные деятели семи царствований дома Романовых, от Екатерины II до Николая II, мы решили ее включить в цикл «Не так», потому что здесь действительно многое не так, что и показывали наши передачи. Уже была передача о Потемкине, была передача о Никите Ивановиче Панине. Был у нас Растопчин, кстати, с Андреем Левандовским вместе — Андрей, добрый день!

Андрей Левандовский — Добрый день!

С. Бунтман — И Растопчин, который вбирает в себя три царствования. И именно вбирает в себя, а не принадлежит оным, потому что он фигура ярчайшая.

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — А у нас сегодня фигура мрачная и странная. Так ли мрачная — но уж странная точно. Это Аракчеев сегодня. И Аракчеев, мы всегда берем вот в этом цикле людей с идеями. Или исполнителей идей, потому что Аракчеев был и тем, и другим, наверное.

А. Левандовский — Да, да.

С. Бунтман — Давайте сейчас попробуем пробежать по фактам его биографии, потом будет традиционный для этой серии мифологический портрет, во второй части нашей программы, а сейчас вместе с Ириной Воробьевой мы по жизни, по реальной жизни Аракчеева и пройдем.



Ирина Воробьёва — Военная карьера Алексея Аракчеева — это история взлетов и падений, причем с самых вершин до самого дна. А началось все с Артиллерийского шляхетского корпуса, куда Аракчеева зачислили с большими трудностями. После окончания учебы он остается преподавать математику, а после переводят Аракчеева в Гатчинскую артиллерию. Там уже цесаревичем Павлом Петровичем он был возвышен до коменданта дворца. Многие отмечали, что Алексей Аракчеев крайне педантичен, исполнителен и очень предан. Предан он был цесаревичу, а впоследствии императору Павлу I. За несколько лет Аракчеев успел побыть и старшим адъютантом инсперктора Гатчинской артиллерийской команды в чине полковника, затем его уже произвели в генералы от артиллерии. При Павле I был комендантом и Гатчины, и Санкт-Петербурга. К слову сказать, в день коронации Павла I новый император пожаловал своему образцовому офицеру баронский герб и позволил написать на нем девиз «Без лести предан». После коронации Павла без лести преданный становится генерал-квартирмейстером уже всей российской армии. Многе не любили Аракчеева, однако признавали, что именно при нем началось артиллерийское перевооружение российской армии. И конечно же, те самые большие военные поселения, которые появились в начале XIX века под его управлением.



С. Бунтман — Ирина Воробьева представила факты, если вы хорошо слушали и если вы вообще как-то знаете или догадываетесь, вы можете быстро ответить на вопрос, который я сейчас задам, и мы разыграем книги, которые... выходит новая серия — это Усков и партнеры издают серию «400-летие дома Романовых». И там собраны как раз воспоминания и в основном документы — там ничего нет авторского. И о Павле I вышла такая книжка. На мой взгляд, она очень познавательная, на многие размышления наводит, как раз выдержки из мемуаров, выдержки из документов, собственно, распоряжений Павла и цесаревича, и Павла императора, воспоминания о нем. Скажите, пожалуйста, когда цесаревич Павел привлек, ему нужен был способный артиллерийский офицер, он тут же его назначил комендантом некоего города. Я думаю, что это очень просто, и назовите мне этот город. Комендантом чего стал Аракчеев сразу при Павле, при цесаревиче еще? Неназначение и опоздание Аракчеева в судьбе Павла через много лет сыграет, может быть, роковую роль — мы об этом поговорим. А может быть, и убийства бы не было. Так вот, ответьте мне, и семь человек получат у нас книги, посвященные документам о Павле I. Итак, Аракчеев. Аракчеев... вот здесь что говорит его путь, вот путь возвышения? Человек из почти неизвестной семьи...

А. Левандовский — Да, семья... Вот стартовая площадка предельно низкая — это семья, ну, не нищая, конечно, но крайне небогатая. Его ведь в корпус принимали полгода, они с отцом жили в Петербурге на гроши, занимали у кого только можно, даже у митрополита петербургского Гавриила — он им серебряный рубль дал на паперти, и они девять дней на него жили. И только через полгода, вот в тот день, когда уже собирались уезжать, не на что было жить, Аракчеева все-таки зачислили в корпус. Т.е. это начало с нуля. Ну и сразу поражает цельность натуры. Он человек ведь далеко не бесталанный. Но талантливых людей, может быть, даже больше, чем людей, обладающих такой невероятной силой усердия, таким терпением, таким умением преодолевать разнообразные препятствия на своем пути. У него в этом отношении просто, ну, бульдожья хватка. Он производит впечатление вот просто баллистическое, знаете? Снаряд, движущийся...

С. Бунтман — Это хорошо, для Аракчеева это чудесно. (смеется)

А. Левандовский — Для Аракчеева, да.

С. Бунтман — Это чудесное сравнение.

А. Левандовский — Он вообще производит очень сильное впечатление. Вот любой знакомство с ним, даже поверхностное, оно производит впечатление, как мало какое другое. Вот волна идет этой удивительной энергетики — черная она, белая, хорошая, плохая, об этом можно долго рассуждать и спорить, но что это человек очень сильный, с выдающимися качествами, вполне определенными — это несомненно.

С. Бунтман — Ну что же, Аракчеев выдвигается, и причем, таким, я бы сказал... Ведь можно было считать этот путь безнадежным, служение при дворе ли, или в войсках, или вообще, в хозяйстве великого князя Павла Петровича. При Екатерине это же тупиковый путь.

А. Левандовский — Он был счастлив. Вообще, у меня такое ощущение, что это человек очень честолюбивый, но он, как бы сказать, он не герой, не идеалист, он человек, который решает вопросы по мере их поступления. Для него это... вот Гатчина — это прямо для него, понимаете? Это так легло... Вот ему принадлежат слова, что в Гатчине служить тяжело — с этим согласны были все — но приятно. Потому что «твое усердие отмечается, неизбежно практически, и ты получаешь законное продвижение».

С. Бунтман — Т.е. он понимает структуру? Того, что происходит.

А. Левандовский — Он понимает структуру, он понимает человека. В общем-то, что очень важно. Вот он в своем роде психолог, причем он психолог, что характерно, по-моему, только по отношению к вышестоящим. Вниз он вообще не смотрит. Внизу для него человеческий материал. Но идя наверх, он очень хорошо просматривает тех, от кого зависит. Будь то начальник корпуса Мелиссино, будь то Павел Петрович, будь то Александр — удивительное понимание человека и удивительное умение соответствовать. Вот Павел и Александр, ведь они, вроде бы, очень разные...

С. Бунтман — А кстати...

А. Левандовский — Хотя, Вы знаете, я думаю, что Аракчеев — какой-то критерий. Раз он угодил обоим, значит, в Павле и Александре было что-то общее. Это вообще очень любопытно...

С. Бунтман — Хорошо. Вот мы посмотрим как раз, во второй части мы посмотрим на технологию, на качество. И я хотел бы, чтобы мы сейчас прошли по... как раз по биографии Аракчеева сейчас, по делам — вот то, что вкратце нам Ира Воробьева сделала, вот... Да, вот он становится... вот все здесь ответили уже, уже здесь много правильных ответов — он комендант Гатчины.

А. Левандовский — Он комендант Гатчины. Потом, кстати, он был еще и военным министром, во второй половине царствования Александра он был докладчиком практически по всем делам, в конце царствования даже синодальным. Вот обратите внимание, что он повышение получал по делу всегда. Он очень хорошо служил. Он служил просто замечательно. Началось все с кадетского корпуса. Он поначалу был парией. В кадетском корпусе были ребята из знатных семей, ну, такие, сейчас бы сказали, гламурные. Золотая молодежь. А он вот такой, некрасивый, корявый, бедный-бедный. Он долгое время не мог мундир получить, ходил в совершенно протертом каком-то старье. Его шпыняли, над ним издевались, и он через...

С. Бунтман — А такие вот, вообще, я бы сказал, ученик офицерской школы Бонапарт, вообще.

А. Левандовский — В своем роде, да.

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Вот, немножко разные натуры, но что-то общее есть.

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — А потом он стал первым учеником и стал надзирателем над этими самыми кадетами. Над трудными учениками. И надзирал настолько энергично, что они ведь его пытались убить, Вы знаете? Было покушение — на него сбросили камень, когда он поднимался по винтовой лестнице — этой передачи могло бы не быть, если бы он не уронил платок. Он, по его собственному воспоминанию, уронил платок и сделал шаг назад. И огромный камень упал прямо перед ним. Ну вот, он доводил, тех, кто был ниже, он не щадил совершенно. Хорошо понимая задачу, умея ее выполнить предельно четко, в короткие сроки и с блестящим результатом, он совершенно не щадил тех, за счет кого эта задача выполнялась.

С. Бунтман — Это интересная психологическая деталь, довольно частая. Люди, вот, выходящие из ничего, они очень редко испытывают сочувствие к своим собратьям, которые ничем остаются.

А. Левандовский — Да, Вы знаете, тут тоже, вот, есть такая черта. Я думаю, что это в какой-то степени месть. Вот, не месть... ну, месть — вот тем, кто его потравливал. У него любопытная черта: он человек очень жесткий, да, но он впоследствии всегда очень быстро реагировал на просьбы. Памятуя, очевидно, о том, что полгода жил в нищете, ожидая ответа на свою просьбу. И он, как правило, пытался помочь выходцам из бедных дворянских семей. Т.е. здесь... вот он, вообще, непростой. Причем, Вы знаете...

С. Бунтман — А может, он считал, что... Я прошу прощения, Андрей, может, он считал... вот тоже психологически интересный фактор: может быть, он считал, что именно жесткая неленивая служба может помочь тебе добиться и проявить свои качества — может быть, он так считал?

А. Левандовский — Конечно. Конечно, несомненно.

С. Бунтман — «Меня держали в черном теле, и это сыграло свою положительную роль. И я должен держать в черном теле...»

А. Левандовский — Других в черном теле. Очень может быть.

С. Бунтман — ...бывших своих собратьев.

А. Левандовский — Естественный отбор. Вот может быть, у него эта идея была, причем ведь он же, как сказать, он преодолевал препятствия, работал по-черному и вполне мог ставить такие задачи перед другими — может быть. Но уж больно он был все-таки жесток. Он был жесток, он был груб предельно, но это... Кстати, тоже ведь характерно — Гатчина, да, вот это очень любопытное явление. Есть очень хорошая книжка Томсинова про Аракчеева в «ЖЗЛ». Вот, он обращает внимание, автор, что Гатчину ведь, также как Аракчеева, ну, используя современный термин, опустили страшно в дворянской историографии. А все дело в том, что Павел подбирал, как правило, офицеров из простых небогатых семей, не очень культурных, не очень ученых, но тех, которые хотели служить и менять свое бытие за счет службы. Из Гатчины не вышло героев, из гатчинской службы, но вышли системные администраторы. Обольянинов, генерал-прокурор, Капцевич, вице-губернатор Западной Сибири. Очень дельные администраторы. Т.е. Гатчина — тоже своего рода такая, школа жизни очень серьезная. Павел требовал предельной преданности, а с его точки зрения, преданность — это, прежде всего, исполнительность. Но Павел следил за офицерами, вникал в их обстоятельства, и когда видел преданность и исполнительность, относился, ну, в какой-то степени как отец родной. Вникал, помогал, повышал, решал проблемы, и т.д., и т.п. Вообще, вот Павел с Аракчеевым тесно связан, и оба они в окружении мифов, но это, очевидно, ко второй части нашей передачи.

С. Бунтман — Да. Дальше следуем... следуем по карьере. После воцарения Павла стремительное продвижение. Там замечательные...

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — Прямо как в Конго-Браззавиль, три славных дня.

А. Левандовский — Да, да, да.

С. Бунтман — 7 ноября, 8 ноября, 9 ноября. 7 ноября — производство его, 8-го новая должность, 9-е — титул.

А. Левандовский — Да, и потом еще Св. Анна первой степени, один из высших орденов...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Левандовский — Т.е. вообще, поразительно, но все ведь в один голос говорили, что после того, как Павел взошел на престол, он, вот, первые дни производил впечатление человека совершенно не в себе. Он так долго этого ждал, он так боялся, что этого не будет — это свершилось. А он человек ведь очень эмоциональный. У него явно кружилась голова. Он долгое время, кстати, метался по Зимнему дворцу, не мог найти кабинет, который был ему отведен. Ему совершенно был необходим такой человек как Аракчеев, это тоже заслужено. Человек, который был воплощением системы и порядка.

С. Бунтман — Да. При этом Аракчеев не принадлежал к тем, которых описывал наш прошлый герой, Растопчин, те, которые ждали нового случая у смертного одра Екатерины, поворота и думал, как бы этому повороту соответствовать получше. Он уже заранее соответствовал этому повороту. Он был сотрудник Павла.

А. Левандовский — Ну вот видите, тоже... Я думаю, что это позитивная такая черта — он не ждал, он добивался. Т.е. это не человек случая, а это человек в системе. Он служит и служит настолько, как бы сказать, отчетливо и выразительно, что его нельзя не отметить.

С. Бунтман — Аракчеев становится, он становится на Петербург. Через какое-то время.

А. Левандовский — Да, комендант.

С. Бунтман — Комендантом Петербурга. Павел его два раза отставляет.

А. Левандовский — Отставляет.

С. Бунтман — Это что — вот, павловские, скажем, фокусы?

А. Левандовский — Тоже, с Павлом тоже надо разбираться. Он как отец родной, и как отец... ну, отец родной, знаете, в патриархальном смысле слова — не только это благо, это еще и гневливость. Это, вот, как к неразумным детям отношение. Павел не терпел непорядка и не терпел обмана — вот две его характерные черты, две его установки. И кто бы ты ни был, хоть ты Аракчеев, если ты в одном из этих случаев проштрафился, то первая реакция — вон отсюда.

С. Бунтман — Как мог проштрафиться Аракчеев?

А. Левандовский — В одном случае он усмирял волнения, возникшие по ряду чисто таких, технических причин в одной из рот, и Павлу доложили о его жестокости. Переходящей определенную грань. Он был очень жесток, конечно.

С. Бунтман — Это была правда или навет?

А. Левандовский — Кто знает... Но это так похоже на Аракчеева... Кстати, Александр ему такие вещи прощал совершенно спокойно, а Павел любил порядок, как бы сказать, чтобы не выдавалось ни в одну сторону, ни в другую. Излишняя жестокость Павла тоже раздражала. А во втором случае чисто семейное дело — он прикрыл своего брата. Брат младший был в карауле, произошло какое-то совершенно мизерное хищение со склада, но Павел такие вещи... достаточно было услышать доклад, вот, об этом, чтобы были, конечно... отставка вероятнее всего. И Аракчеев пытался переложить вину на другого офицера. А Павел об этом узнал. Кто-то постарался. Кто, я просто не знаю, по-моему, это не известно. Но сразу реакция Павла — вон из Петербурга. Вот. Т.е. с точки зрения бюрократической этики, дела настолько мелкие. Павел, он совершенно неординарный государственный деятель. Ему невероятно трудно... При нем, вот, очень просто было сделать карьеру при определенных качествах, но невероятно трудно было...

С. Бунтман — Удержаться.

А. Левандовский — ...удержаться. Я думаю, что Палин поэтому и устроил всю эту историю, потому что боялся не удержаться.

С. Бунтман — Ну, уж Палин, да, скажем, вряд ли это делал из каких-то идейных соображений общего блага...

А. Левандовский — Да, конечно, конечно.

С. Бунтман — Хотя достаточно много об этом говорил. Аракчеев, что делает Аракчеев в такой, полуопале, потому что полной опалой нельзя назвать.

А. Левандовский — В полуопале он у себя в Грузино — он Грузино в это время уже получил... Вообще, вот кстати, об этом не так много написано — вот у Томсинова хорошо, кстати, очень, по материалам, по документам по новым — его бытие как помещика. Ведь военные поселения выросли не только из отвлеченной литературы — там, сочинения Сервана и прочие — они выросли из Грузино. Александра впоследствии Грузино поразило — поместье в Новгородской губернии — своим, как бы сказать, упорядоченным видом. Это была не русская деревня, и не немецкая, и не французская, это было что-то небывалое. Это был поселок с невероятно чистыми улицами, с образцовыми палисадами, жилища одинакового типа, все в полном порядке. Ни малейшей соринки. Но крестьяне ходили, озираясь, потому что не дай бог что — запарывали совершенно беспощадно. Строгие правила, которые Аракчеев сам сочинял — малейшее отклонение от нормы, страшное наказание. Грузино он любил вот такой любовью, странной. И свободное время отдавал его благоустройству, в значительной степени.

С. Бунтман — Аракчеева снова призывают на службу, и вот здесь его знаменитое опоздание — т.е. поздно его призвали...

А. Левандовский — Чуть-чуть, да.

С. Бунтман — Буквально, 1801 год. И всегдашние наши размышления: вот, поспел бы Аракчеев... На смену Палину должен был прийти.

А. Левандовский — Ходили слухи, что Палин делал все — ну, только слухи — но что он делал все возможное, чтобы придержать, не дать, затянуть этот процесс. Потому что, конечно, для заговорщиков это было... я думаю, что может, для Павла и обошлось бы в данном конкретном случае, если бы Аракчеев был бы рядом с ним.

С. Бунтман — Аракчеев мог бы быть рядом с ним, Аракчеев не дал бы так легко изменить — что произошло — за спиной Павла.

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — Вернее, не за спиной, а с подачи Палина.

А. Левандовский — С подачи. Это провокация.

С. Бунтман — Провокация — то, что в заговоре замешана Мария Федоровна.

А. Левандовский — Мария Федоровна.

С. Бунтман — И поэтому надо верные ей полки сменить...

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — ...на верные Павлу, якобы.

А. Левандовский — Павлу, да. Вот конногвардейский полк, который отказался присягать сразу после убийства Павла, вот он был Палиным подставлен, обвинен в том, что это полк ненадежный, и отстранен от несения караула. Вместо этого семеновцы, которые...

С. Бунтман — Да. А конногвардейский полк, и именно батальон Саблукова как раз...

А. Левандовский — Да, да, да.

С. Бунтман — ...был потом единственное подразделение, которое согласилась в Павловске оставить... взять в Павловск Мария Федоровна, потому что она знала, кто это были — «я доверяю только конному полку, и только полковнику Саблукову».

А. Левандовский — Ну, кстати, Палин тоже заслуживает особого сюжета — удивительная фигура. Противостоящий Аракчееву.

С. Бунтман — Ну, когда у нас будут вот такие... надо будет сделать другой цикл, который будет, вот, с такими фигурами...

А. Левандовский — Сталкивать, возможно. Да.

С. Бунтман — ...именно фигурами смещения.

А. Левандовский — Смещения, совершенно верно.

С. Бунтман — Как вот Палин с его провокацией, с его заговором, с его...

А. Левандовский — Да. Это фигура не стержневая, но очень важная. На определенном этапе. Это, вот, Вы очень хорошо сказали, именно фигуры смещения, фигуры перемен, что ли. Те, кто приводит к смене пространства, что ли, вот этого хронологического.

С. Бунтман — Да, хотя и может, как Палин... ведь Палин был человек страшно предусмотрительный...

А. Левандовский — Страшно.

С. Бунтман — ...и мог отойти в сторону в случае малейшей неудачи.

А. Левандовский — Полная антитеза, кстати, Аракчееву. Вот их интересно сравнивать.

С. Бунтман — Итак, Аракчеев дальше. Павел убит, Аракчеев возвращается... Аракчеев возвращается к разным должностям, и в том числе, и к знаменитой комиссии... да, он под Аустерлицем — здесь есть еще военная биография, есть Аустерлиц...

А. Левандовский — Военная. Да, кстати, Вы знаете, очень интересный один сюжет. Рассказывают, что когда он впервые появился при дворе Александра — это, если я не ошибаюсь, 3-й год, он все-таки не сразу появился — от него шарахались. Потому что у него на груди был медальон величиной с чайное блюдечко с портретом Павла.

С. Бунтман — Это смело.

А. Левандовский — Это смело. Но Александр это оценил. Это тоже расчет.

С. Бунтман — Да, оценил. При том, что это почти то же время, когда Александр смещает и отправляет в разные стороны заговорщиков, убийц отца.

А. Левандовский — Да, да. Да, да, да, совершенно верно. Тут было и искреннее чувство, и расчет, несомненно. И расчет очень верный. Александр это оценил. «Без лести предан н только отцу, но и мне», несомненно.

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Если человек не боится показать себя таким образом, значит, будет верен и мне.

С. Бунтман — Ну мы вспомним, что уже в следующее царствование, когда отставленный совсем Аракчеев, что у него же будет просто культ Александра I.

А. Левандовский — Да. Когда в Гатчину Павел... из Гатчины в Петербург Павел вызвал Аракчеева после смерти Екатерины и своего воцарения, Аракчеев явился в совершенно изодранном... ну как — замызганый камзол, рубаха пропотевшая. Павел свел их с Александром — ну, они давно знали друг друга, еще по Гатчине — но он велел им пожать руки друг другу и сказал: «Держитесь друг друга и служите мне верно».

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — И Александр после этого повел Аракчеева к себе и дал ему свою рубаху. В этой рубахе Аракчеева похоронили в конце концов. У него действительно вот такой культ своеобразный. Он в своем роде очень преданный человек, искренний.

С. Бунтман — Аракчеев занимается артиллерией. Комиссия 1805 года, если я не ошибаюсь, комиссия, которая занимается реформой русской артиллерии. И это, наверное, решающие какое-то деяние Аракчеева и тех... И Кутайсова того же самого, младшего Кутайсова, имеется в виду.

А. Левандовский — Да, да.

С. Бунтман — Что привело к... есть, кстати, очень хорошая книга об этом, сразу скажу в скобках — есть выпуск, вот те военные выпуски исторические, которые с журналами, «Сержант» Рейтар в данном случае, «Аракчеевская артиллерия», так и называется. Замечательное в своей прекрасной занудности и точности исследование.

А. Левандовский — Вот такие вещи очень интересные бывают.

С. Бунтман — Это очень хорошо. Те, кто интересуется, пожалуйста. Мы сейчас с вами сделаем небольшой перерыв, потом я объявлю победителей, вы услышите мифологический портрет Аракчеева. И мы уже его историю доскажем и охарактеризуем, что это был за государственный деятель.


НОВОСТИ


С. Бунтман — Ну что же, мы продолжаем. И Андрей Левандовский в нашем рассказе об Аракчееве. Мы разыграли книжку о Павле I, «Павел I без ретуши» издательства «Амфора» в серии «400-летие дома Романовых», а готовит это Усков и партнеры. Документы, воспоминания — это очень любопытно. Знаете, кажется, что столько читал и столько знаешь о том же Павле, который меня, например, всегда страшно интересовал — но каждый раз читаешь вот эти записки, что Коцебу, что Саблукова, что... о чем угодно, хоть о последних днях, хоть о первых. И...

А. Левандовский — История, она не имеет дна.

С. Бунтман — Нет, абсолютно, это бесконечное занятие. И вот у нас... у нас очень интересно, что первые четыре имени абсолютно романовские...

А. Левандовский — Замечательно.

С. Бунтман — Те, кто выиграл: это Ольга, Константин, Ирина, Алексей.

А. Левандовский — Еще бы Александра...

С. Бунтман — Нет, дальше у нас Дарья идет. Игорь... Ну, здесь мы уже дальше идем в историю. И Настя — Анастасия, все хорошо. Это наши слушатели, которые получают книгу «Павел I без ретуши». Остановку сейчас сделаем мы в биографии Аракчеева и перейдем к его мифологическому портрету. Вот такой вот поворот. Здесь спрашивают, есть у Пушкина эпиграмма. Вот с нее-то как раз Евгений Бунтман, в принципе, и начнет, и от нее будет исходить в мифологическом портрете.



Евгений Бунтман — «Всей России притеснитель, губернаторов мучитель и совета он учитель, а царю он друг и брат. Полон злобы, полон мести, без ума, без чувств, без чести». В эпиграмме Пушкина сконцентрированы почти все распространенные мифы об Аракчееве. Поэт нередко грешил оскорблениями ради красного словца. Ну и законы жанры, в конце концов. Когда говорят «аракчеевщина», вспоминают и эти несправедливые слова, но уже как истину в последней инстанции. И гораздо реже вспоминают, что все тот же Пушкин после смерти Аракчеева написал: «Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться». Живая цифирь, теоретик и царедворец, бессмысленно жестокий и бездарный — таким предстает Аракчеев в позднейшей историографии и в воспоминаниях многих современников. В общем, все как у Пушкина. А чуть-чуть копни, и выясняется, что знаменитый девиз «Без лести предан» он не придумал себе сам, восхваляя свою верность — эти слова собственноручно начертал император Павел Петрович. Аракчеев на милость государя ответил другими словами. В своем имении на постаменте памятника Павлу смог, не погрешив против истины, написать: «Сердце чисто и дух мой прав перед тобою». Новая опала не позволила Аракчееву быть в столице во время цареубийства. Павел вызвал его лишь в марте, и до Петербурга Аракчеев добраться не смог — приказ Палина задержал его на заставе. А ведь мог он быть и на месте губернатора. И тогда, кто знает, сколько бы продлилось царствование Павла. Миф о жестокости Аракчеева зародился еще при Павле: в 97-м году Аракчеев возглавил квартирмейстерскую часть, и служба офицеров, занятых черчением бесполезных планов, была, как пишет граф, «столь преисполнена отчаяния». Якобы, Аракчеев осыпал их самой отборной бранью и даже обругал позорнейшими словами подполковника Лена, сподвижника Суворова. Якобы, именно из-за этого Аракчеев был отставлен на время от службы. Но никаких подтверждений тому нет. Приверженность прусскому порядку не мешала ему быть ласковым с домашними и друзьями. И что примечательно, с собственными крестьянами. После смерти императора Александра Аракчеев удалился в свои имения и установил там образцовый порядок и настоящий город Солнца для крепостных. Его проект военных поселений в учебниках предстает чуть ли не концлагерем, но это это, опять же, противоречит остальной жизни графа: палочных порядков хватало и без Аракчеева, и винить тут стоит скоре чересчур ретивых офицеров. Сам он писал: «Офицер поселенческих войск должен быть кроток, терпелив, справедлив и человеколюбив, дабы излишней иногда торопливостью в приказаниях не затруднять исполнения их». И еще, из письма начальнику Новгородских военных поселений Маевскому: «Строгость нужна более для штаб и обер-офицеров, нежели для военных поселян. И оное требую, ибо мои правила не сходятся с правилами, в армии употребляемыми. Когда строгость употребляется на начальников, то все пойдет хорошо, и солдаты будут хороши». В галерее героев 1812 года Аракчеев занимает почетное место, опять же, несмотря на устоявшийся миф о том, что победа была одержана вопреки ему. Аракчеева нередко упрекали в интригах против Суворова и его учеников, но для того, чтобы противостоять артиллерийскому гению Бонапарта, нужен был сравнимый талант. Именно Аракчеев создал русскую артиллерию в том виде, в каком она отражала атаки на большой редут. В угодливости его и правда обвинить нельзя: за недолгое царствование Павла он дважды изгонялся из Петербурга. Да и Александр не стал любезничать с Аракчеевым, когда тот выразил свое недовольство на посту военного министра. Ну а Николай так и не простил графу бездействия во время декабрьского восстания. С умом и честью понятно, что касается чувств, то уход Аракчеева был связан больше не со смертью императора, а с трагической гибелью его домоправительницы Настасьи Минкиной, убитой дворовыми людьми. Граф серьезно заболел и уже не вернулся на былые высоты.



С. Бунтман — Это был мифологический портрет, представил его Евгений Бунтман, и я напоминаю, что у нас и видео-трансляция идет. Андрей Левандовский здесь. Ну что же, поговорим об Аракчееве в связи с его, вот, деятельностью — и военные поселения, и организация, и та же самая артиллерия — она состоит не только в том, что появились технически современные орудия, а организация всего дела: мельчайшие детали устава были проработаны. И вот, еще одна зеркальность: не только школа с Бонапартом, а вот здесь как раз получилось, что артиллерист и артиллерист здесь.

А. Левандовский — Да, да, верно.

С. Бунтман — Столкнулись лицом к лицу.

А. Левандовский — Это в какой-то степени время артиллеристов.

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Ну вот, мне представляется, что Аракчеев — человек системный, очень хорошо видевший проблему в целом и умевший ее решить. Но повторяю, все-таки со средствами он не считался. Лес рубят, щепки летят — это его подходы. Очень интересный мифологический портрет, но маятник немножко здесь качается в другую сторону. Отчасти это оправдано, потому что... вот Аракчеев в этом плане повторяет судьбу Павла. Он не любим, он не любим теми, кто создавал общественное мнение в начале, в первой четверти, в первой половине XIX века. Он не любим дворянами, писавшими мемуары, он не любим дворянскими историографами, в частности, Шильдером Николаем Карловичем. И портрет, конечно, получается явно искаженный. Но вот что справедливо, конечно: он сотворил русскую артиллерию. Я очень плохой артиллерист, но Александр после несчастной войны 1805-07 годов остался довольным, справедливо остался довольным только артиллерией. Она уже тогда была на очень хорошем уровне. Очевидно, в 1812 году, когда все признавали, что наша артиллерия адекватна французской, лучшей в мире — это заслуга Аракчеева, в значительной степени. Военные поселения он, как бы сказать, сотворял. Причем ведь есть сведения, что он идеей был не очень доволен.

С. Бунтман — Да, он не хотел. Говорят.

А. Левандовский — Но ему... Говорят.

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Но ему было велено, он принял... Вот за что его ценили — он мог высказать свое мнение, но он беспрекословно принимал приказ и проводил его в жизнь. Надо обратить внимание, в военных поселениях, при относительно тихой и стабильной жизни в России, там постоянные восстания. Дело, может быть, даже не в жестких порядках, а дело просто в порочности той системы, которая была предложена. Это же невероятная нагрузка: это самим себя кормить, это муштра, походы, и это, в то же время, еще разнообразная строительная работа. Т.е. на плечи одного человека ложится нагрузка и крестьянина, и рабочего, и солдата. Я думаю, что при всем... Вот, все признавали, что хорошее обеспечение. Вот. Очевидно, никакого воровства. Аракчеев сам не воровал и воровства не терпел. Порядок — несомненно. Но сама идея настолько порочна, настолько тяжелым гнетом это ложилось на плечи конкретного человека, что люди просто не выдерживали. Вот эти бунты в военных поселениях, они совершенно бессмысленны. Ничего не хотели, просто восставали и рвали офицеров на клочки.

С. Бунтман — Просто.

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — Это, еще ко всему, невероятное напряжение.

А. Левандовский — Невероятное напряжение.

С. Бунтман — Невероятное просто, это постоянный стресс человеческий.

А. Левандовский — Просто отказывают тормоза уже просто...

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Просто все равно.

С. Бунтман — И вот преподаватель из Пензы нас спрашивает: степень жестокости при подавлении бунтов в военных поселениях? Это стиль управления этого века, или же в этой беспощадности велика роль самого Аракчеева?

А. Левандовский — Вот тоже проблема. Очень правильно поставленный вопрос.

С. Бунтман — Хороший вопрос.

А. Левандовский — Вот знаете, есть же такая четкая градация: вот при Павле все чрезвычайно жестко — наказания, кары — при Александре... он мягкий, добрый, так сказать, изящный. Эйдельман очень простой подсчет подвел, провел Натан Яковлевич — вот «Грань веков» у него, замечательная книжка.

С. Бунтман — Да, да.

А. Левандовский — Что выясняется? Что в отношении солдат нижних чинов уровень наказания в начале царствования Александра точно такой же, как и при Павле — в отношении офицеров в 6 раз меньше. Вот характерная черта. Павел...

С. Бунтман — Он мягче для тех, кто может об этом написать.

А. Левандовский — Вот совершенно верно. Павел жесток со всеми. У него принципы. Но при нем прекратились безобразия, и отчасти благодаря Аракчееву, наверное, в значительной степени. С невероятным воровством... Вот трудно себе представить сейчас такое, но тогда солдат использовали полковники и генералы для хозяйственных работ у себя в поместьях.

С. Бунтман — Да неужели?

А. Левандовский — Да вот, представляете?

С. Бунтман — Какой ужас.

А. Левандовский — Пишут, пишут.

С. Бунтман — Зверства царского режима.

А. Левандовский — Да не говорите! При Павле это было невозможно по определению совершенно. Аракчеев, вот в этом плане он адекватен Павлу. Т.е. он упорядочен, он требует исполнения того, что приказано, и он жестоко карает за непорядок. Так что, я думаю, что это, в принципе... как, это оборотные стороны одной медали — стремление к порядку, которое оборачивается жесткими наказаниями виновытых.

С. Бунтман — Вот смотрите, тоже что у нас происходит: вот если опять же, эту иллюзорную такую вот связь между из низов вышедшего артиллерийского офицера Бонапарта и артиллерийского офицера Аракчеева — вот здесь очень интересные судьбы. Даже я не беру разницу характеров, разницу амбиций. У них разные амбиции и разный вектор амбиций, еще ко всему. Бонапарт попадает в перелом, где он начинает сам исполнять очень многое. Аракчеев попадает в несколько переломов — переломы царствований, переломы эпох: Екатерина — Павел, Павел — Александр, Александр — Николай. Но везде вот, до последнего времени он деятельный строитель той системы, которая предлагается.

А. Левандовский — Несомненно. Причем, Вы знаете, вот тоже, у меня такое впечатление, что Аракчеев — один из последних — вот у Вас идет цикл: Панин, Растопчин — один из последних деятелей, связанных больше с прошедшим, с XVIII веком, чем с наступающим с Николая I эпохи. Он незауряден. И он, как бы сказать, адекватен тем, кому служит. У меня такое ощущение, что и Павел, и Александр очень похожи друг на друга, в равной степени были не вполне уверены в себе самих. У них страшные комплексы, по разному проявляемые. И им обоим совершенно необходим был человек, вот, подобного типа. Павел стремился к порядку, но ведь сам был человек хаотичный по своей страстной натуре, по своей гневливости, по своей неуправляемости, и хорошо это знал. Аракчеев предельно хладнокровен и упорядочен. Александр хорошо знал, что он человек несильный — его это, по-моему, ужасно томило — но хорошо знал, что ему трудно настоять на чем-то, добиться чего-то. Аракчеев решал эти вопросы. А кроме того, была еще одна такая, характерная черта: вот Аракчеев себя называл козлом отпущения при Александре с большим удовольствием. Александр прямо говорил: граф берет на себя вот то плохое, что должны были приписать мне, он берет на себя.

С. Бунтман — Но кстати, и выполнял то плохое...

А. Левандовский — Да, несомненно.

С. Бунтман — ...о чем должен был распорядиться Александр при своем...

А. Левандовский — Александр.

С. Бунтман — При своем стиле, кстати говоря, при стиле, сохранившемся и от Павла, достаточно жестком...

А. Левандовский — Да, да, да.

С. Бунтман — И может быть, и поэтому... вот мы в первой части программы, Вы, Андрей, сказали, что Павел мог выгнать Аракчеева за излишнюю жестокость, а Александр — нет.

А. Левандовский — Нет.

С. Бунтман — Потому что Александр был человек вне вот этого... все вот этого порядка. И он думал, что «а может быть, так и надо», пусть Аракчеев это делает.

А. Левандовский — Да. А у меня ощущение игры. Он умело создавал тот образ, который действительно был воспринят той же самой дворянской публицистикой и историографией: нежный, мягкий, любвеобильный государь...

С. Бунтман — «Наш ангел».

А. Левандовский — Который находится в объятиях злого демона Аракчеева, творящего зло. А он просто, вот, слишком мягок, он слишком отстранен от этого, слишком возвышен. Александр все прекрасно знал. Аракчеев все-таки, прежде всего, исполнитель.

С. Бунтман — Военные поселения. Это еще... тоже еще одна интересная сторона. Аракчеев их выполняет как может, в имении у себя получается, в деревне у себя более-менее получается. Это работает на... там это его инициатива.

А. Левандовский — Инициатива.

С. Бунтман — А здесь это некий государственный почти что порядок.

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — Берет за образец многое, вплоть до знаменитых каролингских солдат, которые были крестьянами.

А. Левандовский — Да, да.

С. Бунтман — Но это другое, там это идущее снизу, и им потом помогают, если они солдаты, тебе дают, вот, все это хозяйство. А здесь это установленный порядок. Вот пусть он будет и солдат, и рабочий, и крестьянин одновренно.

А. Левандовский — Да, это все, повторяю, меры жестокие, непродуманные. Все-таки в Грузино были крестьяне. Крестьяне — это точечное такое явление. Крестьяне, безусловно, как сказать, головой выданы своему господину в это время. Можно было экспериментировать. А здесь кордон — вот, от Новгородской губернии до Крыма — это действительно система. И система противоестественная. И Аракчеев, как бы он ни был предельно исполнительным, он такой образцовый порядок, как у себя в Грозино, конечно, поддерживать не мог. При всем подборе офицеров соответствующем и т.д., при вот этих письмах, которые Вы цитировали. Там все время беспорядки. Вот, система была заложена, он сам был с ней несогласен, но пытался ее всеми силами поддерживать, но поскольку она порочна изначально, все взрывалось. Он просто, по-моему, не справлялся. Причем известна же ведь фраза Александра — вот этого любвеобильного, мягкого — «Военные поселения в России будут, если всю дорогу даже от Чудова до Петербурга придется стелить трупами». Это идея-бзик.

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Это идея-бзик, и для Александра это характерно, он все-таки человек, абстрактно мысливший.

С. Бунтман — Да, это, между прочим, тоже... об Александре, я думаю, что мы к Александру вернемся когда-нибудь, вообще к этой фигуре, потому что здесь... да, ученик Лагарпа...

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — Ну и это оборотная сторона вот всех просвещенческих вот этих идей.

А. Левандовский — Совершенно верно. Такая же абстракция.

С. Бунтман — Упорядочивание всего, такая русская Швейцария.

А. Левандовский — Да. Несомненно.

С. Бунтман — Только вот швейцарцы сами этого хотят, а мы заставим их хотеть.

А. Левандовский — А мы заставим большое царство, совершенно... Все обустроим, армию удешевим, солдат сделаем крестьянами, и т.д. Аракчеев — человек конкретный. Ему велено, он может и видеть, что, вот, ни к чему конкретному это не приведет, но он честно пытается это дело провести.

С. Бунтман — Еще вопрос от слушателя у нас в интернете: Аракчеев, вот, из-за его пассивности, неучастия в подавлении декабристского движения — что значит, не участвовал? Что это такое?

А. Левандовский — Вы знаете, тут, конечно, все сошлось. Вот Аракчеев, в отличие от того же, скажем, Палина, ему в этом плане, как бы сказать, то ли не везло, то ли это высший промысел такой — он и убийство Павла, и события декабря 1825 года, он не у дел. В одном случае он выслан Павлом, а в другом случае история с Анастасией Минкиной. Он очень эту женщину любил, хотя женщина, откровенно говоря, была, извиняюсь за выражение...

С. Бунтман — Мы ее привыкли представлять себе жуткой теткой, кошмаром каким-то.

А. Левандовский — Ну, она, как бы сказать... он ей дал полную власть. А она, как многие женщины, особенно входящие... извиняюсь заранее. Как некоторые женщины, входящие в возвраст, она была человеком, судя по всему, жестоким, неуравновешенным. Крестьяне от нее страдали чрезвычайно, это несомненно. Об этом многие писали, я думаю... Убили ее — ну, это же, понимаете, убийца был обречен на страшные муки. Убили ее от полной безысходности. Аракчеев буквально — ну, все говорили об этом — как сошел с ума. Он был к ней очень привязан, ну, с ней для него были связаны все стороны интимной жизни. Вплоть до того, что она даже... говорили, что она ему поставляла девушек в случае необходимости. Она обеспечивала его, вот, особой, очень своеобразной...

С. Бунтман — Его мир?

А. Левандовский — Особый мир, совершенно верно.

С. Бунтман — Мир, да?

А. Левандовский — Мир рухнул. Мир рухнул, и он устроил у себя в Грузине, в общем, инквизиционный процесс, судя по всему, естественно, с пытками, и совершенно сошел, как бы сказать, с ума. Как раз это произошло, вот дай Бог памяти, незадолго до смерти Александра, и пришлось на декабрьские события. Ведь Шервуд через Аракчеева делал доносы — человек, разоблачивший Южное общество.

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — И Аракчеев эти доносы несколько из-за этих всех дел придержал. У Николая были к нему большие претензии, потому что Аракчеев ему сообщал о доносах Шервуда задним числом. У Николая были большие претензии, что Аракчеев свои вот эти личные горести, за ними забыл дела государства. Отставку Аракчеев, по-моему, получил именно из-за этого. Из-за того, что как раз в нужное время его не было там, где он должен был быть.

С. Бунтман — Это стечение обстоятельств, а вовсе не какая-то его...

А. Левандовский — Стечение обстоятельств. Роковое.

С. Бунтман — И я думаю, что он и все это движение-то воспринимал, по доносам Шервуда воспринимал как элемент бунта, да...

А. Левандовский — Несомненно.

С. Бунтман — Дворянского заговора...

А. Левандовский — Это... не может быть никаких сомнений в том, что он от этого всего предельно далек, и что если бы обстоятельства сложились иначе, он сделал бы все возможное, чтобы это дело подавить в зародыше. В отличие, скажем, от того же Милорадовича, который все проигнорировал. Просто он, действительно, пережил страшную трагедию — вот иначе это не назовешь. И выбыл из системы на какое-то время.

С. Бунтман — Я прочту, вопреки обыкновению и нашим правилам, я прочту одно неподписанное... Жаль, что неподписанное. Пишет слушатель или слушательница: «Мой предок фон Фрикен был сподвижником Аракчеева, близким другом. Мой прапрадед — крестный сын Аракчеева. Имения были рядом. Предок сообщил Аракчееву о смерти Минкиной».

А. Левандовский — Да...

С. Бунтман — Потрясающе! Подписались бы, друзья!

А. Левандовский — Жалко, да.

С. Бунтман — Да, как-то так это, нельзя так просто... пробросом такие вещи нам рассказывать.

А. Левандовский — Да. А это же удивительно. Блок писал: «Два-три звена, и уж видны заветы темной старины». Всего несколько поколений...

С. Бунтман — Конечно.

А. Левандовский — ...и вот уже подумать только.

С. Бунтман — И вот уже здесь рядом.

А. Левандовский — Да, мы говорим о том, что, вроде бы, уже пылью веков покрыто, а это рядом совсем.

С. Бунтман — Не пылью веков. Аракчеев завещал... создал некий фонд. Да?

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — И рассчитанный на 90 лет.

А. Левандовский — 25-й год.

С. Бунтман — Да. К 1925 году некто, написавший лучшую историю царствования Александра I, мог получить значительные деньги и другие, которые перевели бы на немецкий и французский языки, перевели бы эту историю.

А. Левандовский — С точки зрения такой, отвлеченной, удивительно смешная история. Если учесть год, на который все это приходилось...

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Значит, у нас в разгаре нэп...

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Ну что ж...

С. Бунтман — Да, вполне что-то могло быть. Хоть истории Александра I, и замечательные, и в разных видах, были за эти 90 лет написаны.

А. Левандовский — Нужно было бы, конечно, на сто лет, тогда это был бы 35-й, а это было бы совсем интересно.

С. Бунтман — Да, да, совсем. И вручили бы в виде сталинской премии эту премию. (смеются) Это было бы получено. Но смех смехом, но распорядиться Аракчеевским и имуществом, и его желанием сохранить фамилию — детей-то не было у него.

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — И сохранить фамилию, Николай решил, что все пойдет, и имя Аракчеева, кадетскому корпусу. Мне кажется, что это вот возвращение — это один из каких-то довольно тонких ходов Николая Павловича.

А. Левандовский — А Николай был, вообще, человек понимающий. Иногда принимал удивительно четкие решения. Это символично. Это, может быть, не так уж плохо.

С. Бунтман — Отдать имя Аракчеева кадетскому корпусу.

А. Левандовский — Кадетскому корпусу.

С. Бунтман — Который на самом деле его израстил.

А. Левандовский — Да.

С. Бунтман — Куда он попал с большим трудом, и где он вырос, и где он стал таким, каким он стал.

А. Левандовский — Совершенно верно.

С. Бунтман — Где его характер-то и сформировался.

А. Левандовский — Еще раз, вот, могу обратить внимание, что он, как бы сказать, помнил вот это свое очень тяжелое детство, свое вхождение в жизнь, и искренне всегда стремился — тут ничего не скажешь, это черта совершенно очевидная — помочь, ну, вот, новым Аракчеевым, облегчить им вступление в эту самую жизнь. Т.е. действительно, были быстрые ответы, быстрые решения дел. И так что корпус его имени — это очень было придумано неплохо.

С. Бунтман — Да, он переводил с места на место потом этот корпус, но он существовал достаточно долго. И потом, Аракчеев и при жизни, он способствовал, и значительные деньги шли как раз на... на жизнь вот таких же, как он, выходцев — при всей его жесткости обращения тоже с выходцами потенциально из грязи в князи.

А. Левандовский — Вы знаете, я, вот... ну, это, правда, не так символично. В Старой Руссе — Старая Русса считалась столицей военных поселений — там от военных поселений остались казармы. Даже не казармы, там, насколько я помню, было здание штаба. Вот я там был, правда, давно — в 80-е годы — до сих пор капитальное строение, там был устроен пивзавод. Ну это такая символика, очень относительная. Но то, что вот тоже характерно, Аракчеев даже строил на века. Это в его пользу.

С. Бунтман — Здесь еще одна такая вот, наша историческая фантазия. Евгений из Пензы говорит о том, что у нас проходило, вот об этой, некоторой все-таки параллели Бонапарта и Аракчеева: «Они могли быть сослуживцами, наймись Бонапарт в русскую армию». Евгений из Пензы, да, есть такие сведения, что при Потемкине Бонапарт нанимался в русскую армию. Но ему было отказано.

А. Левандовский — Было бы любопытно. Они очень разные люди, конечно.

С. Бунтман — Да. И конечно, все это бы... затерялся бы...

А. Левандовский — Вероятнее всего, вероятнее всего.

С. Бунтман — ...Бонапарт. А может быть, и вышел в какой-нибудь...

А. Левандовский — Я думаю, что генерал бы, генерал бы вышел наверняка при Екатерине.

С. Бунтман — Да.

А. Левандовский — Проживи она подольше. А вот уже при Павле было бы сложнее.

С. Бунтман — Не знаю, да. Но миф бы такого масштаба не состоялся.

А. Левандовский — Конечно, конечно.

С. Бунтман — Итак, Аракчеев был сегодняшним нашим героем в программе, Андрей Левандовский нам как раз и рассказывал.