Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Звучит фрагмент песни «Случай в Курске» ВИА «Курские соловьи» в записи:

Необычным событием в утренний час
Был наш город недавно отмечен:
Здесь под Курском у нас
Два солдата в запас
Собирались идти через месяц.
Сумасшедший мираж
Или прочая блажь
Налетела на них на обоих:
Отпилили приклад,
Чтоб стащить автомат,
Взяли нож, пистолет и патроны.
Что ж тут думать-решать?

Надо в город бежать!
Это было сравнительно близко.

Вот уж рядом вокзал,
Надо сделать привал,
Отдохнуть от волнений и риска.


Сергей Бунтман — Нда!

Светлана Ростовцева — Да.

Алексей Кузнецов — Классический жестокий романс.

С. Бунтман — Да, но надо было до конца, и можно было бы передачу бы не делать.

С. Ростовцева — Да-да-да!

А. Кузнецов — Можно было бы не делать, потому что пять минут этой песни — и всё, в общем-то, да.

С. Бунтман — Потому что во всех было. Да, во всех, во всех подробностях всё дело.

А. Кузнецов — Абсолютно.

С. Бунтман — Алексей Кузнецов...

А. Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — Сергей Бунтман, Светлана Ростовцева, которую мы ещё раз поздравляем с днём рождения, так, да.

С. Ростовцева — Спасибо!

А. Кузнецов — И ещё раз поздравим, и ещё раз, в каждой передаче.

С. Бунтман — Да-да-да. Вот, ну хорошо, ну, переходим к делу нашему всё-таки, пожалуй.

А. Кузнецов — Да, я, наверное, сначала расскажу фабулу его, потому что тут много таких вот, боковых ветвей, и с ними, наверно, потом имеет смысл разобраться, когда уже, собственно, мы будем знать, что произошло. В Советском Союзе случались разбойные нападения на...

С. Бунтман — Это, это надо, надо было всё-таки в стиле романса, да, романа, рОмана надо было. (декламирует) В Советском Союзе случались, да, и так далее.

А. Кузнецов — Случались разбои, да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Ну вот эту песню, кстати говоря, уж раз мы фрагментик из неё, кто захочет дослушать — найдёте в Интернете, называется «Случай в Курске», группа, которая её исполняет — «Курские соловьи», эта группа возникла на базе, как я понимаю, уникального в Советском Союзе музыкального училища для слабовидящих и слепых, и вот написал её, как я понимаю, один из преподавателей этого училища, действительно по горячим следам вот тех событий, о которых пойдёт речь, ну а, соответственно, ребята потом её включили в свой репертуар. Я думаю, что это сознательная стилизация: вот эти рифмы, совершенно не, не стыкующиеся, — это вот именно примета определённого стиля, определённого жанра, всё прочее. Значит, двадцатые числа сентября 1968 года, под Курском расквартирована воинская часть, а точнее — часть воинской части, потому что, собственно говоря, управление находится и основная масса военнослужащих находится в Орле. Она очень давно там находится, это часть 75-27, она столетие недавно своё отметила, всё это время находилась в Орле. Ну вот, соответственно, в её курском отделении два военнослужащих срочной службы, рядовой Виктор Коршунов и ефрейтор Юрий Суровцев ушли, ушли с большим количеством оружия и боеприпасов. Что произошло. Значит, безусловно старшим, только не по званию, но по всему остальному: и по возрасту, и по жизненному опыту, и по силе характера — был Виктор Коршунов.


Вот его единственная доступная нам фотография, такой, байронического склада, да, молодой человек, грустные тёмные глаза. Потом вот с ним особенно трудно разобраться, потому что он погибнет в результате вот этого самого — ну, по сути это, в общем, теракт, так уж и будем его называть. И это облегчит задачу и командованию части, и тем, кто вёл следствие, повесить на него всех собак — тем более что там было что без всяких домыслов вешать — потому что ну, ответить он уже не мог, и получилась такая, достаточно складная картинка: сразу хочу сказать, что явно совершенно командование хотело скрыть кое-что, что-то очевидно оно хотело скрыть, но, думаю, что не только это, я думаю, что там много чего за всей этой историей висело. Так вот этот самый рядовой Коршунов, на которого потом напишут совершенно убийственную характеристику, думаю, что посмертно, почти уверен, что характеристика была написана под суд, под трибунал задним числом, потому что судите сами: там будет написано, что проявлял жестокость, исключён из института, от института вёл, там, антиобщественный образ жизни, значит, резок с сослуживцами, там, не имеет друзей, и так далее, и так далее. То есть такая характеристика, с которой в дисбат, как говорится, подумают, взять или нет, но при этом он считается лучшим стрелком в части, он имеет благодарность командования за лучшие результаты в ночных стрельбах, видимо, на основании этой благодарности он получает достаточно высоко ценимый призывниками знак «Отличник Советской Армии», вот он перед вами, его носили, так сказать, ну, в общем, с такой, определённой гордостью, наряду с классным значком и ещё целым рядом. Потому что были значки не ценимые и ценимые, те, кто служил срочную службу, они наверняка сейчас начнут вспоминать, в том числе и в комментариях: вот «воина-спортсмена» ценили, да, там, «прыжки с парашютом» — разумеется. Ну вот на самом деле «Отличник Советской Армии», конечно, наверно, не такой ценимый, как «прыжки с парашютом», но тем не менее тоже был далеко не у всех. И самое главное, что показывает на то, что до происшествия Коршунов, несмотря на то что у него были проблемы: был, например, эпизод, когда во время очередных стрельб офицер ему сделал какое-то замечание, и в ответ последовала совершенно такая реакция — он направил на него оружие, сказал, что я тут сейчас всех постреляю, но дело закончили, замяли, это, кстати говоря, потом, конечно же, проявится вот этим страшным происшествием. У него — каким-то образом уговорили, отобрали автомат, ну, на самом деле такие вещи на стрельбищах случаются достаточно регулярно, и опытные офицеры, прапорщики, старшины знают, как успокоить, как действовать в таких случаях. И положили в больничку отдохнуть, что называется, то есть делу ход давать не стали. Это, конечно, очень характерно: командованию части главное, чтобы нигде, никаком, в показателях не появилось «ЧП», да? Всё должно остаться внутри части, вот, всё равно ему скоро уходить. Напомню, что как раз осенью шестьдесят седьмого года, за год до этих событий, был изменён в меньшую сторону срок службы в армии, перешли с трёх на два. Так что Коршунову оставалось служить вот там неделю...


С. Бунтман — В шестьдесят седьмом перешли, да?

А. Кузнецов — В шестьдесят седьмом перешли, он в шестьдесят шестом призвался, к моменту вот этого вот преступления он уже почти отслужил два года, или, наверно, даже отслужил два года, в общем, он ушёл бы этой осенью. Кстати говоря, тоже описанный эффект: нередко в побег уголовники срываются за какие-то недели до окончания длинного срока. То есть, видимо, нервы, вот, в ожидании находятся настолько на пределе, что человек просто перестаёт себя контролировать. Так вот, возвращаясь к тому, что он явно совершенно, несмотря на все эти вещи, был на хорошем счету — за сутки до происшествия он был поставлен дежурным по роте. Дежурный по роте — это не офицер, офицер — это дежурный по части, и помощник дежурного по части может быть офицером, может быть, значит, сержантом или старшиной. Но дело в том, что в уставе прямо сказано, что назначается дежурный по роте из числа сержантов и только в исключительных случаях — из числа наиболее, там, пользующихся доверием рядовых. Раз рядовой Коршунов был поставлен дежурным по части, это может свидетельствовать... то есть, извините, по роте, это может свидетельствовать о двух вещах: либо наплевать, кого ставить, лишь бы заткнуть, да, никто не хочет дежурить по роте — вот, так сказать, такого, дембеля поставим, да, ему всё равно скоро домой. Либо до происшествия он действительно был на вполне, так сказать, хорошем счету. А что? Смотрите: он поучился в институте, его исключили со второго курса с формулировкой, которая может допускать абсолютно всё: «за действия, порочащие советского студента». Что это могло быть — сейчас можно гадать до бесконечности, но вот такой медицинский факт. У него было очень неблагополучно с отцом. Его отец во время войны попал в плен, в плену согласился пойти то ли в полицаи, то ли в какие-то вспомогательные немецкие части, после войны какое-то время благополучно ему это удавалось скрыть, он уехал из родных мест, перебрался в Молдавию. Но каким-то образом это вылезло наружу, и отца посадили. В одном-единственном месте я встретил упоминание, что он получил пять лет, если это соответствует действительности, то это означает, что, в общем, ничего кроме...

С. Бунтман — Ничего особенного, да.

А. Кузнецов — Кроме самого факта ношения вражеской формы.

С. Бунтман — Факта, да.

А. Кузнецов — Ему предъявить не смогли, потому что если бы было доказано его участие в каких-то карательных, там, так сказать, операциях, в убийствах людей и так далее, и так далее, конечно, так сказать, ни о каких пяти годах речи идти не могло бы. И он — да, дежурный по роте, там множество всяких обязанностей, в том числе и достаточно мелочных, но есть обязанности чрезвычайно важные: именно дежурный по роте отвечает за сохранность оружия; когда меняются дежурные, заступает новый, они должны вместе со старым, обязаны убедиться в неприкосновенности печатей на шкафах, где хранится автоматическое оружие, на ящиках, где хранятся пистолеты, на патронных ящиках — всё должно быть осмотрено, если там, по... Он не может самостоятельно выдавать оружие, но если он получает распоряжение начальства, он должен фиксировать в журнале специальном, кому что выдано, так сказать, естественно, втройне внимательно фиксировать потом сдачу оружия и боеприпасов. То есть это, на самом деле, никакая не ритуальная, а очень серьёзная, ответственная позиция. И вот Коршунов заступает дежурным по роте, и к этому времени у них с его — ну, трудно это назвать дружбой, потому что это явно совершенно речь идёт о таком жёстком доминировании. Он нашёл себе крайне зависимого младшего товарища, вот этого самого Юрия Суровцева, у них уже был план А, плана Б у них, как мы видим, вообще не было, план А-то был не сильно продуман. Юрий Суровцев. Ну, не знаю, сейчас, конечно, есть соблазн домысливать всё что угодно, но мне кажется, даже сравнивая эти две, в общем, плохого качества фотографии, видно, кто в этой паре за главного. Тут — мальчишка, испуганный, да, совершенно какое-то вот обычное такое лицо солдатика, который только-только, вот, прибыл и присягу принял, хотя на самом деле он уже отслужил год, получил...


С. Бунтман — Ну да, чтоб не впадать, конечно, в физиономистику такую, бытовую, вот, а здесь — ну, понятно, что у него вот вид такой.

А. Кузнецов — Потом на суде уже — Суровцев останется жив, и его именно будут судить — потом, на суде, по требованиям адвоката, вынуждено будет командование предоставить справку, которая имелась в его личном деле с самого начала, о том, что до призыва в Вооружённые Силы у него были серьёзные проблемы психиатрического характера, настолько, что он некоторое время лежал в психиатрической больнице. Правда, сам по себе диагноз звучит, ну, как бы не страшно, да? «Психологический инфантилизм». Но вот именно конкретно в этой ситуации это было то, что нужно было Коршунову. Человек абсолютно зависимый, неспособный принимать никакие самостоятельные решения, любого человека, который к нему бы относился по-человечески, который с ним бы подружился, он готов был бы для него, там, всё что угодно, из огня таскать и так далее, и так далее. Коршунов был явно совершенно склонен к суициду, и когда он, так сказать, сказал, там, — знаешь, Юра, вот давай мы с тобой уйдём из жизни, всё равно эта жизнь не стоит того, чтоб её жить, ничего хорошего нас в ней не ожидает, но давай уйдём громко, давай уйдём так, чтобы, вот, о нас говорили, — Суровцев, видимо, недолго колебался, да, за друга и, так сказать, помереть не страшно. Сам Суровцев... то ли по причине вот этого вот диагноза, и командование всё-таки не хотело его особенно в боевой обстановке использовать. А обстановка — я не случайно сказал про боевую обстановку. Дело в том, что это часть внутренних войск, что важно.

С. Бунтман — Да, вот правильно здесь, в чате, написали: «ввшники, судя по номеру» он, да.

А. Кузнецов — Ввшник, ввшник, и это, мы об этом обязательно поговорим ближе к концу, значит, но это не конвойная часть, она занималась охраной и сопровождением грузов. Но это всё равно задача с оружием, да? То есть они оружие получали не только заступая в караул по части, но и, собственно говоря, регулярно выезжая во всякие командировки по сопровождению, заступая в караул по охране других объектов... Вот возможно, командование решило, что не надо ему это оружие слишком часто в руки давать, то ли потому что, в другом месте я встретил такое упоминание, он вообще с Украины, из Донецкой области, к нему вроде регулярно приезжали из дома родственники, привозили там, сало и прочие полагающиеся вещи — может быть, взятку дали, тоже возможно. В общем, он был писарем. Он был писарем при штабе, поэтому был освобождён от нарядов, был освобождён от, значит, других рутинных таких вот задач. Поэтому вся задача добывать оружие легла на Коршунова. Коршунов — а у дежурного по роте, в его подчинении, находятся несколько дневальных — он отпускает дневальных: отдохните, ребята, я сам постою. Ну, солдата уговаривать отдохнуть не надо, да? Солдат спит иногда стоя, особенно солдат первого года службы, в любой момент. Оставшись один — у него ключи от всех этих оружейных ящиков — он достаёт два автомата, у них заранее была заготовлена ножовка по дереву, автоматам отпилили приклады, чтоб они влезли в большой чемодан. Это ещё АК-47, да, это деревянные приклады, поэтому, в общем, нетрудно быстренько вот там вот отпилить ложе. Они взяли с собой очень большое количество патронов, они только вот за те сутки, которые они будут, вот, свою славу себе обеспечивать, они расстреляли, видимо, несколько сот патронов, то есть недостатка в этом не было. И два пистолета! И вот с этим вот арсеналом они беспрепятственно покинули расположение воинской части, поймали попутку — дело было уже, так сказать, к ночи, в ночь с 25-го на 26-е — они поймали попутку, попросили их, там... Сплели какую-то складную историю, попросили их подбросить в центр Курска, потому что часть располагалась на окраине. Шофёр их подвёз, высадил на привокзальной площади. Значит, дальше план А, какой у них был: Коршунов хотел громкого такого вот события. Поэтому первоначальная идея заключалась в том, чтоб захватить райком партии. Но когда они прибыли к райкому партии — к вопросу о качестве планирования — они обнаружили, что прямо стена в стену к райкому партии находится здание областного УВД. И поэтому перед зданием стоят, естественно, патрульные машины, всё время входят-выходят милиционеры, да? То есть это, мягко говоря, рискованная задача с самого начала. И тогда начинается импровизация. Импровизация заключается в том, что они на привокзальной площади — а естественно, да, как в любом, так сказать, областном центре, от привокзальной площади отходит Вокзальная улица. Вот, угловой четырёхэтажный дом, Вокзальная улица, дом 1, они зашли в подъезд — естественно, тогда никаких, сейчас об этом надо напоминать, что не было никаких ни кодовых замков, ни каких других запоров — они поднялись на четвёртый этаж. По одной версии, с молодой женщиной, которая среди прочих в этой квартире проживала, они то ли были как-то знакомы, ну, возможно, бывая в увольнении, или, так сказать, на задании в Курске, действительно, какое-нибудь шапочное знакомство свели. А может быть, был просто случайный выбор, потому что выбор явно совершенно определялся в том числе удобностью позиции. Квартира угловая, и поэтому окна выходили на привокзальную площадь двумя сторонами, то есть можно было держать такую, полукруговую оборону, да, и вести огонь в, по двум секторам. Им открыли дверь — поскольку в шестьдесят восьмом году дверь на звонок открывали ещё пока. Значит, в квартире находилось восемь человек, совсем пожилая женщина, две её дочери, старшая и младшая, муж младшей дочери, трое детей — ну, точнее, четверо детей, трое детей, принадлежавших женщинам, и приехал погостить племянник из области. Пятерых убили сразу. Значит, Коршунов...

С. Бунтман — С порога?

А. Кузнецов — Нет, Коршунов... Они... ну, темно, да? Они вытеснили, значит, открывшую дверь женщину в коридор, схватили первую попавшуюся небольшую подушечку, используя её как глушитель, Коршунов шёл — стрелял, а Суровцев шёл за ним и добивал раненых, используя для этого утюг. Утюг не электрический, а вот тот...

С. Бунтман — А, чугунный?

А. Кузнецов — Тот, тот чугунный утюг для нагревания на плите.

С. Бунтман — О господи ты боже мой, да. Давайте-ка прервёмся на новости. По сравнению со всем этим новости покажутся благостными, может быть. А потом продолжим.

С. Бунтман — Мы продолжаем это жуткое дело, но тут есть два: ну-ка, конечно, конечно, много где было, и особенно в первый год люди срывались. Но и бывало и под конец, под конец службы. Но было даже в учебке, вот здесь вспоминает один из чатлан. Вспоминает. Даже в учебке!

А. Кузнецов — Ну, учебка — это первые полгода.

С. Бунтман — Даже, даже в учебке человек просто расстреливал караул.

А. Кузнецов — Да. Вот начало и — и финал службы, это вот самые устойчивые солдаты, да, это где-то переход первого года на второй. Вот наиболее, так сказать, тяжёлые такие — конечно, срыв может произойти в любой ситуации, но вот если статистику посмотреть, то именно по краям, что называется. Значит, троих они оставили в живых: они оставили старшую дочь, вот, убитой пожилой женщины по имени Тамара и двух её дочерей. Девяти лет, Элла, и семилетняя Гюльчара. Оставили с какой целью — трудно сказать, но если смотреть на их дальнейшие действия, то это выглядело следующим образом: значит, они... это ночь, напоминаю, ночь с 25-го на 26-е, ну, точнее, это уже раннее утро 26-го. Они посылают... Да, они садятся выпивать и закусывать, значит, то, что они нашли в квартире, они употребили, потом, значит, и выпивка и закуска закончились, и тогда они Тамару посылают в дежурный гастроном, оставляя её детей заложниками. И вот такой неподтверждённый, но из материала в материал, и в документальном фильме в цикле «Следствие вели» говорится о том, что она была настолько загипнотизирована всей этой ситуацией, что по дороге в гастроном она встретила участкового и просто прошла мимо, поздоровавшись, ничего ему не сказала. Ну, можно понять, да? Она действительно исходила из того, что она надеялась, что она спасёт своих детей. Тем временем эти двое детей убили. Ещё до её возвращения. С чем это связано — ну, не знаю, это уже начинается такая психиатрия, что тут, мне кажется, можно строить любые предположения. Она возвращается, принеся какую-то водку, какую-то закуску, они возобновляют, значит, свои, свои занятия, дальше... Да, они говорят ей, что они решили её изолировать от детей, так сказать, и так далее. Но через какое-то время то ли они ей говорят, то ли она понимает, что дети убиты. Она пытается выброситься из окна, они её перехватывают, насилуют, видимо, несколько раз в течение, так сказать, дальнейшего времени. Так или иначе, к утру двадцать седьмого она остаётся одна живой в этой квартире, ну, я имею в виду — из жертв, и в семь утра, точнее, в самом начале восьмого они начинают стрелять по людям, которые находятся на привокзальной площади. По оценкам — около тысячи человек находилось на привокзальной площади, потому что это время, когда из области одна за другой приходят так называемые рабочие поезда, электрички. Приходят электрички, которые привозят из пригородов тех, кто работает на предприятиях Курска, и вот я нашёл на одном форуме, где обсуждалось это дело — человек в комментариях написал такой текст: «Я был очевидцем этих событий, мне было двенадцать лет, мы с матерью приехали на белгородской электричке, было семь утра», — семь ноль три она приходила, — «было рано, мы пошли в гастроном купить что-нибудь перекусить. И тут они начали стрелять. Мы было ломанулись в крайнюю правую дверь, но как раз над ней полетели перья, и мы вернулись назад, а потом увидели, что на площади падают люди, и тогда все стали ждать. В магазине люди спрашивали продавцов, что там говорят по радио, может, это война. Я видел, как подъехала машина, пуля пробила стекло, убила водителя, он сидеть так и остался. Один мужик долго лежал на площади, потом, когда они затихли, он поднялся, пригибаясь, убежал в вокзал». Не все эти воспоминания точно соответствуют обстоятельствам дела, но это как раз абсолютно нормально, тем более что...

С. Бунтман — Ну это естественно, да.

А. Кузнецов — Абсолютно нормально, а тем более что двенадцатилетний подросток — а сейчас это взрослый человек, который пишет через много лет. Значит, как ни удивительно — ужасно это звучит — как ни удивительно, притом что они вели огонь из двух автоматов по плотной толпе, грамотно — это потом все отметят, короткими очередями, так, как положено.

С. Бунтман — Ну Коршунов-то, он вообще был, он стрелок-то, да.

А. Кузнецов — По уставу, да. Коршунов — да, вообще, видимо, большой специалист. Но число убитых и раненых было для таких обстоятельств минимальным. На площади погибло пять человек и было ранено чуть более десяти. При этом действительно один человек погиб в автомобиле: как раз в это время подъехал автозак, который привёз этап на вокзал, да, так сказать, очередных отправляющихся в места отдалённые, из Курского, из Курской тюрьмы, привезли, и водитель не сразу сообразил, что происходит, но погиб не водитель, погиб один из заключённых в автозаке, шальная пуля, соответственно, его убила. По свидетельству очевидцев, так мало погибших и раненых было благодаря тому, что как только раздались выстрелы, практически сразу несколько мужских голосов закричали: по нам стреляют, срочно, значит, туда-то, туда-то. То есть понятно, шестьдесят восьмой год, ещё много людей с опытом войны, которые сразу узнали выстрелы и которые сразу поняли, что надо людей уводить вот с этого, открытой площади, и вот как вспоминает опять же, вот, наш мемуарист, прятались в магазины. Прятались в магазины, и до девяти-десяти часов утра, всё закончится в начале одиннадцатого, значит, потом уже военные будут выводить людей вот из этих помещений. Значит, когда в милицию позвонили с сообщением, что идёт стрельба, сначала дежурный не поверил: что вы тут говорите такое, у нас не Чикаго, да, какая стрельба на улице, откуда это может быть? Но потом, когда звонки повторились, стало понятно, что что-то происходит. В милиции в то время не было ничего, даже отдалённо напоминающего отряды особого назначения, какие-то штурмовые группы и так далее. Поэтому на привокзальную площадь начали стягиваться обычные милиционеры. Оперативники и постовые, собственно, в форме и не в форме. Никто из них, по счастливой случайности, не пострадал, хотя первая машина достаточно безалаберно выехала прямо на площадь. По ней вели огонь, но, вот, не попали ни в кого. Значит, затем постепенно начало прибывать воинское начальство. И вот здесь самое, конечно, видимо, преступное и то, что и пытались замолчать каким-то образом во время процесса. Конечно, бардак полный, я даже говорю сейчас не о том, что Коршунова поставили дежурным по роте, ну, всякие ошибки бывают. Но обнаружить пропажу оружия они должны были значительно раньше. Потому что они должны были обнаружить пропажу дежурного по роте. Обнаружив пропажу дежурного по роте, первым делом они должны были обнаружить, проверить наличие оружия, обнаружить пропажу оружия. Получается, что в течение суток этот факт скрывался. Я много читал всяких дел, связанных — ну, это более поздний период — с дедовщиной, почти везде одно и то же: боятся докладывать наверх. Ушли солдатики — поищем собственными силами, глядишь, вернётся. Какое вернётся, два автомата, два пистолета, несколько сот патронов, да? Люди не уходят погулять. Это не самоволка, так сказать, пошли, там, да, выпили, проспались, вернулись. Понятно, что это, что эти автоматы, эти пистолеты должны выстрелить. Нет, военные это всё скрывали. Ну, дальше начинается импровизация, значит. Штурмовать квартиры с заложниками не умеют, опыта нет, что люди внутри убиты — они этого не знают, и более того — Коршунов периодично «У нас здесь пленные, у нас здесь пленные», значит. Чего хотят? Непонятно. Любые предложения отказываются обсуждать. Мы мстители! За что мстители, чего мстители? Говорят, что (ну, точнее, пишут, конечно) что особист из части, посмотрев характеристики, вроде бы он сказал: вот надо воздействовать на Суровцева, он ведомый, с ним можно попытаться разговаривать, потому что тот вот — тот упёртый, так сказать, с ним не договориться. В общем, так или иначе, командир части, генерал-майор вроде бы Суровцеву — Суровцев, вы как старший по званию должны остановить Коршунова...

С. Бунтман — Он ефрейтор, да?

А. Кузнецов — Ефрейтор, да.

С. Бунтман — А тот рядовой, да.

А. Кузнецов — Ой, он меня не слушает, всё. — Тогда приказываю вам его застрелить. Потом на суде это будет подаваться так, как командир, волевой, воздействовал на Суровцева, и Суровцев, выполняя его приказ, застрелил Коршунова. Не получается по времени, Суровцев, видимо, сам дозревал, хотя такой приказ через дверь, вполне возможно, отдан и был. Но не наблюдается прямой связи. Значит, что их подвело? Их подвело то, что до этого казалось выгодой. Две комнаты на разные стороны, и они заняли позиции у окон, то есть оказались в разных комнатах. И вот когда их физическая связь прервалась и Суровцев на какое-то время остался один с автоматом и всеми воспоминаниями свежими, да, вполне возможно, в нём произошёл какой-то окончательный надлом, потому что медицинский факт: Коршунова действительно застрелил он. Тридцать с лишним попаданий, причём в одну и ту же часть тела — это не самоубийство. Когда раздалась вот эта стрельба из квартиры, стало понятно... Наступила тишина, взломали дверь — его обнаружили в глубокой депрессии в одной комнате, в другой комнате застреленного Коршунова. Интересно, что довольно быстро об этом сообщил «Голос Америки». Вот вообще я не знаю, предпринимал ли кто-то исследования, откуда они получали информацию, это же кто-то должен был каким-то образом её передать.

С. Бунтман — Ну, вообще-то да, передать, это, это вам не Интернет и не смартфоны, да.

А. Кузнецов — Нет, это вам не Интернет и не смартфоны, и вообще, конечно. «Вы слушаете „Голос Америки“ из Вашингтона. Мы прерываем программу для срочного сообщения. В Советском Союзе в Курске вспыхнул вооружённый мятеж. Несколько солдат в знак протеста против политики коммунистической партии захватили здание в центре города. Район оцеплен милицией, подробности уточняются, по нашей информации советские военнослужащие протестуют против ввода войск СССР в Чехословакию». Ну окей, «Голос Америки» — понятно, да? Так сказать, шестьдесят восьмой год.

С. Бунтман — Ну ладно, да.

А. Кузнецов — Действительно, двумя — там, не двумя, несколькими неделями раньше введены войска в Чехословакию, поэтому вот у них так всё сплелось в этом репортаже. Но в любом случае, потом, когда будет сделана хоть какая-то попытка понять, что их толкнуло, найдётся вот старое как мир, до сих пор постоянно в ходу бродящее объяснение: якобы Коршунов получил письмо от девушки, девушка, которая, значит, провожала его в армию, написала — я выхожу замуж, уже поздно что-нибудь менять. Вот мне кажется, это туфта. Классическая военная туфта. Превосходящая гражданскую на несколько порядков. Вот всегда, когда случаются какие-нибудь происшествия, военные первым делом... Я не хочу сказать, что не бывает таких случаев. Конечно, новости из дома...

С. Бунтман — Удобнее личные обстоятельства.

А. Кузнецов — Удобно. Личные обстоятельства — всё, никто не виноват, проконтролировать мы это не могли, читать письма нам наших солдат не положено. А вот он такой скрытный, вот он в себе это самое. Суровцева осудили очень быстро. Уже в ноябре, через два месяца, выездная сессия Московского военного трибунала в Орле рассматривала это дело. Почему в Орле? Где-то написано: вот, в Курске боялись инцидентов. Практика советской власти показывает, что открытые процессы, как правило, проводили именно для того, чтобы людям показать. Похоже, здесь сработала формальная подсудность — поскольку штаб части, ВЧ...

С. Бунтман — В Орле.

А. Кузнецов — ...находился в Орле, то там, соответственно, проводили, потому что им важнее было не на жителей Курска воздействовать, а на военнослужащих части. Это для них педагогический пример, да? Суровцева приговорили к смертной казни, и в большинстве мест, куда я смотрел, написано — и вскоре расстреляли. Нет, его расстреляли не вскоре, тут конспирологии нет никакой, его расстреляли через вполне типичный для таких вещей срок. Полтора года, его расстреляли в мае семидесятого года, что свидетельствует о том, что была апелляция, была кассация, перед апелляцией наверняка его обследовали, уж не знаю, возили в институт Сербского или нет, но вопрос о вменяемости, конечно, стоял, потому что это единственное, что было у адвокатов. Ну а на самом деле это 102-я статья тогдашнего уголовного кодекса, убийство с отягчающими вину обстоятельствами. Там одиннадцать пунктов — квалифицирующие признаки — четыре из них для этого случая подходят идеально: двух и более людей, с особой жестокостью, особо опасным способом и сопряжённое с изнасилованием. Вот это всё здесь, в этом деле есть. То, что это внутренние войска. Я посмотрел несколько воспоминаний людей, служивших в советской армии в это время срочную службу. А также очень интересные...

С. Бунтман — Шестидесятые годы, вторая половина.

А. Кузнецов — Да, конец шестидесятых — начало семидесятых. И воспоминания одного замполита, причём замполит, что особенно ценно, ввшный, внутренних войск. Вот у меня сложилась на основании этого чтения такая иерархия, по степени бардака, низкой дисциплины и низких боевых, моральных и всяких прочих качеств призывного контингента. Ну, внизу с большим отрывом от второго места находятся стройбаты, это, собственно, неофициально признавалось даже в самой армии тогда. Дальше идут железнодорожные войска, дальше идут автомобильные части: всякие автороты, автобаты и всё прочее — и на четвёртом, как говорится, в цветах внутренние войска. Туда отбирали далеко не лучший контингент, туда попадали люди как раз с шестьдесят седьмого года, как ни странно, внутренние войска — но и с судимостью туда попадали. И попадали туда люди с психологическими сложностями, и с отрицательными характеристиками, и всё прочее, и всё прочее. Логику этого понять невозможно. Одни из немногих частей, которые постоянно имеют в руках оружие. Ну вот уж тут-то, казалось бы, надо отбирать так, чтобы там не оказывалось ни людей с неустойчивой психикой, ни наркоманов, ни людей, склонных к насилию, и так далее, и так далее. Но как раз вот в десант, где склонность к насилию — это профессиональное достоинство, в десант отбирали с безупречными физическими и нравственными данными, да? В артиллерию, там, скажем — тоже, да, на флот тоже. А вот внутренние войска шли по почти остаточному принципу. Так что это, наверное, тоже сыграло свою роль.

С. Бунтман — Ну вот, это жуткая история, и не до конца понятная. Здесь многое не до конца понятно.

А. Кузнецов — Очень многое. То есть вопросов больше, чем ответов.

С. Бунтман — И мотивы непонятны до конца, и...

А. Кузнецов — И мотивы непонятны, и в некоторые моменты логика не вяжется с официальным обвинением, я говорю — командование части, конечно... В конце этого года отправят в отставку командующего внутренними войсками, генерал-лейтенанта Пильщука, думаю, что это связано. Не факт, что это единственная причина, но думаю, что это связано с этим. Но наверняка пострадает командование части, мне не удалось найти сведения, но можно не сомневаться. Но это показывает, что в советской армии своих боялись больше, чем чужих, что называется, да? Главный страх — это доложить по начальству о ЧП.

С. Бунтман — Ну да.

А. Кузнецов — Сколько из-за этого утоплено, потеряно, убито, там, чего угодно. Это, конечно, мне кажется, не подсчитать никогда.

С. Бунтман — Ну что ж, да, это жуткое совершенно дело. Мы — как сказать? — там, национально-республиканские, нда.

А. Кузнецов — Мы да, возвращаемся вот к этой объявленной серии, бывшие республики СССР.

С. Бунтман — Серии, да. Ну вот у нас теперь судебные процессы Грузии, мы вам предлагаем.

А. Кузнецов — Напоминаю, что порядок — случайный.

С. Бунтман — Да, вот.

А. Кузнецов — То есть ничего мы не хотим сказать — сначала Латвия, а потом Грузия, да.

С. Бунтман — Да, нда, тем более тут не алфавитный, не знаю. Не по населению, ни по чему.

А. Кузнецов — Абсолютно! Никакой, вот случайно, вот я сажусь, ну вот — как бог на душу положит.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Бог положил Грузию.

С. Бунтман — У нас же делились по населению, так, вот сверху-снизу, да.

А. Кузнецов — Да-да-да, да. Нет-нет-нет, да, нет.

С. Бунтман — Начинаем мы вообще с до рождества Советского Союза. Иск княгини Церетели к князю Амилахварову и его наследникам — это важно! О разделе наследства. И длилось это всё мероприятие с 1838 года по 1882-й. Три царствования!

А. Кузнецов — Три царствования, одна великая судебная реформа.

С. Бунтман — Реформа, да, и всё равно всё...

А. Кузнецов — И два-три поколения семей Церетели и Амилахвари — или Амилахваровых, да, в этом во всём поучаствовало.

С. Бунтман — Два суда над Симоном Тер-Петросяном, Камо, по обвинению в революционной террористической деятельности. 1909–1913 годы.

А. Кузнецов — Ну, это известно, естественно.

С. Бунтман — Да. Суд над активными участниками и подстрекателями волнений в защиту памяти Сталина. Это Тбилиси, пятьдесят шестой год.

А. Кузнецов — Тоже памятные многим события.

С. Бунтман — Да!

А. Кузнецов — О них много воспоминаний.

С. Бунтман — Суд над работниками НКВД Грузинской ССР — Давлианидзе, наверно, работником, по обвинению в пособничестве ранее осуждённой группе Берии — Кабулова — Гоглидзе и их сообщников. Это Тбилиси, 1957 год.

А. Кузнецов — И даже в пятьдесят седьмом ещё обвиняют в, так сказать, антигосударственных действиях. То есть шлейф вот того дела.

С. Бунтман — Ну да. Суд над участниками террористической группы из семи человек, попытавшихся захватить самолёт с целью бегства из Советского Союза в 1984 году.

А. Кузнецов — Так называемая грузинская золотая молодёжь, тоже очень известное дело.

С. Бунтман — Да. Год подождать надо было людям, если уж так хочется. Год!

А. Кузнецов — Кто же знал! Если бы заранее! Если бы весь список был оглашён!

С. Бунтман — Ну да.

А. Кузнецов — Если бы список был оглашён весь — пожалуйста.

С. Бунтман — Нда. Ну ладно, выбирайте, и будем с вами в следующее воскресенье об этом говорить.

А. Кузнецов — Ну а я остаюсь на «Родительское собрание» и «Книжное казино».

С. Бунтман — Конечно.