Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Мы начинаем наш процесс. Светлана Ростовцева, Алексей Кузнецов у себя там.

Алексей Кузнецов — Добрый день! Добрый день! У себя там. Да.

С. Бунтман — Да. И здесь Сергей Бунтман. Уже разразился здесь спор, и дискуссия он же, в чате. В «Ютюбе», напоминаю, и в «Яндекс.Эфире» нас транслируют. В чате «Ютюба». Кто таков? Что за ветеринар? Естественно попали, а мы предупреждали, попали на однофамильца.

А. Кузнецов — Ну, Вы знаете, я хочу начать с того, что я вообще очень рад, что выбрали дела Линевича. Я, честно говоря, этого не ожидал совершенно. Я думал, что выберут что-нибудь такое более кровавое. Там у нас два убийства предлагались. Да? В одном случае сослуживца, в другом случае подозрение в утоплении жены. А выбрали дело не просто безобидное, а на первый взгляд настолько зряшное, пустяшное. Ну, подумаешь, там уклонялся военный врач, ветеринар уклонялся от призыва в армию.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — С чем это связано, я, конечно, начал думать, вот почему выбор именно такой, но ни к каким выводам не пришёл. Единственно, видимо, это свидетельствует о том, что наши современные слушатели предпочитают пассивные формы протеста, так сказать, активным действиям. Да? Ненасильственный протест насильственному. Возможно, связано с этим.

С. Бунтман — Может быть, да. Глубоко, правда. Глубоко. Да, глубоко.

А. Кузнецов — Ну, на поверхности ничего не плавало. А вот почему я рад? Значит, как я с этим делом познакомился? Вы ничего не найдете по нему вот, так сказать, кроме ссылок на анонсы в нашей передачи ничего вы по нему не найдёте. Значит, несколько лет назад я, роясь в электронных всяких ресурсах государственной нашей библиотеки замечательной, случайно наткнулся на издание 1909 года хорошо мне известной серии «Юридический памятник». Маленькая брошюрка, 28 страничек, которая называлась «Военно-судебное дело Линевича». И я просто, так сказать, из общего любопытства начал его листать. И первую свою реакцию я очень хорошо помню. Это протест такой внутренний. Ну, какой к чёрту юридический памятник?! Копеечное дело. Давайте ещё кражу белья с верёвки на чердаке и там, я не знаю, угон коровы, так сказать, в какой-нибудь деревни, давайте тоже вот документировать и в серию «Юридический памятник». Но когда я с этим делом познакомился поближе, когда я внимательно эти материалы прочитал, я понял, что в каком-то смысле оно действительно юридический памятник очень интересный. Ну, немножко поинтригуем нашего слушателя. Да? Сначала обстоятельства дела. Я успел заглянуть, я не имею возможности, к сожалению, следить по уходу рассказа за чатом «Ютюба». Но перед тем, как мы включились, я посмотрел, там обсуждение началось раньше, чем началась передача. И вот кто-то... Да. Ну, по поводу однофамильца. Действительно наш герой сегодняшний, фигурант нашего дела он однофамилец генерала Линевича, известного российского полководца, 2-го после генерала Куропаткина командующего русской армии в Маньчжурии во время русско-японской войны. Скорее всего... Ну, то есть, может быть, они как-то связаны. Это довольно известный, довольно распространенный польско-украинский род. Он включён там в соответствующие гербовники и так далее. Правда, наш Линевич — не факт, что имеет к нему отношение, потому что в деле он записан как из мещан Гдовского уезда. Из мещан. То есть то ли это бывшие польские или украинские дворяне, которые потеряли дворянство. Такое вполне могло произойти.

С. Бунтман — Бывало. Да.

А. Кузнецов — Бывало. И особенно с польскими, когда после третьего раздела Польши решался вопрос о том, как соотносятся польское дворянство теперь с российским, там довольно много людей, считавшихся в Речи Посполитой дворянами, ну, мелкая всякая загоновая шляхта, значит, их не включили в дворянство Российской империи. Поэтому могло быть. Но в любом случае...

С. Бунтман — Да тоже шляхтич, хоть и убогий. Да?

А. Кузнецов — ... если они родственники...

С. Бунтман — Как говорил... Да?

А. Кузнецов — Совершенно верно.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот. Поэтому если они и родственники, то исчезающе далёкое...

С. Бунтман — Ой!

А. Кузнецов — Вообще надо сказать, что с нашим... нашим Линевичем, ну, уже можно, наверное, назвать его по имени. Оно такое достаточно нераспространённое в отличие от фамилии. Его звали Аполлон Леонтьевич. И вот я начал искать, есть ли что-либо помимо этого уголовного дела об Аполлоне Линевиче. И единственное, что мне удалось найти, довольно любопытная штука. Значит, в петербургском городском историческом архиве, в каталоге значится дело, фонд, опись, номер, всё как положено, о выбывших учениках, ну, имеются в виду закончившие. Да? Выбывших учениках 1-й санкт-петербургской классической гимназии за 1892 год. Среди прочих значится Аполлон Линевич. По возрасту идеально подходит, потому что он, наш герой 75-го года. То есть в 92-м ему 17 лет. Самое время гимназию заканчивать. Но есть тем не менее сомнение. Дело в том, что это необычная гимназия. Это, как сегодня говорят, элитная гимназия. Она, кстати, существует по сей день. По-моему, чуть ли не в том же здании. Это знаменитая петербургская 321-я школа. И вот тогда до революции в эту гимназию принимали только детей дворян. И обучение стоило фантастический дорого. В обычной гимназии губернской или даже уездной обучение тогда стоило 12-15 рублей в месяц. Полторы тысячи в год стоило обучение...

С. Бунтман — Ой-ёй!

А. Кузнецов — ... в 1-й гимназии. Да. Но это действительно абсолютно элитное, а точнее сказать, конечно, элитарное учебное заведение. Так что может быть и не он, потому что он не дворянин. Ну, неважно. Собственно говоря о деле. Начинается русско-японская война. И в армию призывают большое количество медиков. Вот опять же в чате кто-то спросил: вот, ну а что ветеринар? Разве это важная фигура? Очень...

С. Бунтман — Ему тут же ответили. Вот тут же ответили.

А. Кузнецов — Очень важная. Очень важная фигура.

С. Бунтман — Конечно.

А. Кузнецов — Судите сами. Только на маньчжурском театре военных действий, то есть только в русско-японской войне не будем считать те части, которые остались в незатронутых войной районах Российской империи, а это тоже, между прочим, очень немаленький контингент войсковой. Так вот только там на Дальнем Востоке принимали участие в боевых действиях более 200 тысяч лошадей. И работы с этими 200 тысячами было чёрте сколько, потому что по отчетам, вот я сегодня утром посмотрел, 60% этого конского состава переболели. Менее 2% были ранены. А 60% переболели различными заболеваниями. Это же Маньчжурия, район очень неблагополучный в эпидемиологическом отношении. Там и сап, и всякие прочие заболевания скота. Не будем забывать, что кроме 200 тысяч лошадей, а эта 60 тысяч в 11 кавалерийских дивизиях, это вся артиллерия на конной тяге. Тяжёлое оружие запряжено шестеркой лошадей. Это обозы. Ну, и плюс даже в пехотных частях, в пехотных дивизиях бывали кое-какие свои собственные кавалерийские части. Плюс у определенной категории офицеров были свои лошади. Но не будем забывать еще и то, что в армию потоком идет живой скот. Огромные гурты крупного рогатого скота, отары овец, всё это гонится, потому что армия сжирает колоссальное количество мяса каждый день. И тут тоже нужны ветеринары, потому что нужно вовремя выбраковывать заболевших животных. Нужно следить, чтобы, не дай бог, эпидемии не перекинулась, иначе весь гурт под нож и так далее. Да? Всего на Дальнем Востоке в русско-японской войне приняло участие чуть менее 400 ветеринаров, врачей-ветеринаров, и чуть более полутора тысяч ветеринарных фельдшеров. Ветеринарные врачи, если они не были штатными и не служили в армии постоянно, а были просто выпускниками ветеринарных институтов, они призывались в действующую армию, получали чин прапорщика запаса и вот с этим, так сказать, отправлялись на фронт.
Это я к тому, что вот уклоняется наш Линевич, призванный. Да? Это 4-я часть процента всех ветеринарных врачей русско-японской войны. Да? Не тысячные какие-то там доли, это было бы, если б это был обычный призываемый, значит, из запаса пехотный прапорщик. Это на самом деле единица, которая каждую на счету. Да? И вот его... Ему 29 лет, когда вся эта история начинается в 4-м году. Он выпускник Харьковского ветеринарного института. И постоянное место жительства он имеет в городе Риге. Почему собственно панорама не чужого тебе города Рига...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... вот в начале ХХ века у нас и имеется, так сказать, на экране. Сразу хочу сказать, картинок у нас сегодня совсем чуть-чуть, и они все общего плана. У нас два плана города Риги и две фотографии военно-ветеринарного заведения в Харбине во время Первой мировой войны, потому что ни один из называемых сегодня людей, ни сам фигурант, ни судьи, хотя среди них были генералы полные, но по военно-юридическому ведомству, не осталось от них, к сожалению, ни одного портрета. Я ничего найти не смог. Так что картинки такие достаточно абстрактные. Я даже просил ребят запустить их в виде слайд-шоу. Но вот как-то значит... Можно уже и переключить...

С. Бунтман — Ну, ладно. Сами покрутим.

А. Кузнецов — ... переключить на следующую картинку. Да? Вот тут одна из...

С. Бунтман — ... картина. Театральный бульвар.

А. Кузнецов — Одна из улиц Риги. По-моему, это Театральная улица, если не ошибаюсь.

С. Бунтман — Театральный бульвар. Да.

А. Кузнецов — Да. Ага. Ну, вот. Там даже написано. Значит, Линевич формально квартировал в городе Риге на момент начала войны. И поэтому когда всё, так сказать, развернулось, то таким как он начали вручать запасно-отпускные билеты. Это что-то вроде современного военного билета офицера запаса. То есть это такое свидетельство того, что вы взяты на воинский учет. И вы должны быть готовы с учётом того, что началась война, в любой момент перейти, так сказать, из состояния ожидания в состояние активное. Вот он зарегистрирован в городе Риге на Церковной улице в доме 8. Туда соответственно окружной воинский начальник и направляет ему повестку, потому что ему уже определили даже место службы. Но выясняется, что нет его по этому адресу. Тогда окружной воинский начальник дает полиции... Полиция должна была в таких случаях точно так же, так сегодня военкоматам тоже помогает полиция, полиция должна была находить уклонистов там вольных или невольных. Полиция по своим каналам поискала и обнаружила Аполлона Леонтьевича пребывающим в санкт-петербургском уезде во 2-м стане. Это к северу от Петербурга. Это район Белоострова, деревня Белоостров, Сестрорецк. Вот в тех самых краях. Значит, где он находится по своей надобности. Никого он об этом естественно в известность не поставил. Тогда в Риге против него возбуждается дело об уклонении. А в Петербург отправляется поручение вручить ему соответствующее предписание. Ему выписано предписание следовать ветеринарным врачом в 43-ю артиллерийскую бригаду. Его ищут. Он проживает на Выборгском шоссе, дом 60, в районе станции Шувалово. Сейчас это уже территория города. Но я посмотрел по карте там, судя по... по карте, район индивидуальной застройки небольших домов. Так что вполне возможно, что тот дом, который сейчас обозначен 60, на его месте тогда стоял вот дом, где квартировал Линевич. Полиция пытается ему там вручить предписание. Но не находит его по этому адресу. Вроде бы он выбыл обратно в Ригу. Значит, опять его ищут в Риге. И тут от него приходит сообщение, в котором он пишет: ой, извините, пожалуйста, что я не могу явиться, так сказать, не мог явиться по вашему указанию. Дело в том, что еще до того как мне выписали вот это самое предписание, я из Риги выехал, я не знал своего адреса в Петербурге, не знал, где я становлюсь. Поэтому я не оставил никаких, значит, контактов. Я 1 сентября в Ригу вернусь. И не возвращается.

С. Бунтман — Так.

А. Кузнецов — Его на какое-то время то ли теряют, то ли машут на него рукой. Но 15 марта 905-го года, 5 дней как несчастливо закончилась грандиозное Мукденское сражение, ему выписывают очередное предписание. Его направляют врачом в передовой артиллерийский запас маньчжурской армии в Харбин. Вот там у нас дальше ещё две картиночки. Вот судя по всему, он должен был оказаться где-то в районе вот этого полевого ветеринарного медицинского пункта, потому что это как раз Харбин и как раз специализированное ветеринарное такое вот медучреждение. Значит, его начинают искать. Опять же находит петроградская... Нет, петербургская, конечно. Находит его петербургская полиция. Он числится в Петербурге уже по другому адресу в Столярном переулке. То есть это он не... неплохо переехал. Это, в общем, недалеко от Екатерининского канала. Ему пытаются там вручить повестку. Но по данным полицейского учёта 24 марта он якобы отбывает в Ригу.

С. Бунтман — Да Господи, ты боже мой.

А. Кузнецов — Рига готовится...

С. Бунтман — Правильно здесь пишут.

А. Кузнецов — ... его торжественно...

С. Бунтман — Залечь на дно в Риге. Да.

А. Кузнецов — Да. Значит, Рига готовит ему торжественную встречу, но 29 мая от него поступает заявление. Он, надо сказать, хитрый мерзавец. Он не ложится на дно. Он всё время делает вид, что происходят чудовищные накладки, что он как бы всей душой рвётся. Да? Вот... Вот моё заявление. Вот мой новый адрес. Да? Да как же так? Да не может быть! Неужели вы действительно не могли меня найти по моему старому адресу? Ай-яй-яй, не знаю, как так получилось. Да? Значит, он присылает свой новый адрес. Петербург, Новая улица, дом 3. На это дело выписывают ещё одно направление. Да? Его третий раз пытаются пристроить к делу, хотя война уже заканчивается, но там всё ещё пока непонятно. Конец мая. Мирный договор еще не подписан. Да? И вообще непонятно, как там дальше будет. Хотя уже была Цусима. Ему выписывают направление в распоряжение полевого ветеринарного инспектора маньчжурской армии. И опять его в Петербурге не находят.

С. Бунтман — Господи, боже мой!

А. Кузнецов — В конечном итоге в 907-м году, когда война уже, в общем, давно достаточно закончилась, его находят в Риге.

С. Бунтман — Все-таки в Риге.

А. Кузнецов — Все-таки в Риге. Я бы сказал даже более удивительно, его всё-таки находят. Да? Закончилась война уже. Находят его. И начинается следствие. У него отбирают показания. Он дает показания, что, значит, вот он уезжал, приезжал, не сообщил своего адреса в управление воинского начальника, потому что уехал на каникулы. А в Петербурге он занимался, давал уроки и не ожидал призыва на службу. А свой, значит, военно-отпускной билет он получил только в конце лета и тогда понял, что его на службу призывают. И он затем, значит, попытался, тут же послал воинскому начальнику заявление о своем местожительстве. И дальше вот идёт прямая его речь: «И с большой радостью ожидал дальнейших распоряжений, так как помимо желания выполнить долг перед родиной, рассчитал благодаря командировки на войну выйти из своего тяжелого материального положения». Он очень хитрый человек. Я не знаю, что приобрела ветеринария с его, так сказать, появлением, — да? — но юриспруденция очень немало потеряла. Из него бы вышел замечательный адвокат-крючкотвор, такой вот адвокат-жулик, адвокат, умеющий пройти, так сказать, по гране. Смотрите, как он тонко рассчитывает. Он понимает, что если он сейчас напишет о том, как он вообще ночей не спал, так мечтал родине послужить, он понимал, что военные судьи ему не поверят. Ну, что ж ты бегал-то тогда, да?

С. Бунтман — И обозлятся. Да.

А. Кузнецов — Тогда иди, приходи, ночуй, так сказать, на пороге квартиры уездного воинского начальника. Утром он об тебя споткнется. Всё. И ты в армии...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... так или иначе. Да? А тут он подбрасывает им и земную причину. Ну, как же так? Вы говорите, не хотел служить в армии. Смотрите, я бедный человек. Я уроками перебивался. Меня бы так выручило, если бы меня офицером в армию призвали.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Там же боевые идут, там же фронтовые идут, там же наградные идут. Конечно, это всё страшное недоразумение. Ну, и вот таким вот образом он военному следователю всё это излагает. Видимо, это не произвело на чины военной юстиции большого, так сказать, впечатления, потому что его дело передано в отдельную комиссию окружного военного суда. Округ находился в Вильне, но по разным частям большого округа периодически наездами бывали такие вот судебные, ну, бригады, — что ли? — которые рассматривали накопившиеся за это время дела. Ну, о том, как это было уже после перерыва.

С. Бунтман — Новостей. Да.

НОВОСТИ

С. Бунтман — Продолжаем беглого ветеринара ловить.

А. Кузнецов — Да, продолжаем. Мы его поймали. Теперь давайте мы его осудим. Значит, военный суд такого рода... Значит, он назывался... Вот эти вот странствующие такие вот комиссии, они назывались временный военный суд. Он состоял из одного профессионального юриста, как правило... Это председатель суда. Значит, как правило, это либо полковник, либо генерал-майор. Ему придавалось пять офицеров: 2 штаб-офицера, 2 обер-офицер и ещё один запасной штаб-офицер. Плюс там есть секретарь. Плюс при этом есть надзирающий за всем этим великолепием военный прокурор. Вот это, значит, вот такая вот... Адвокаты в некоторых случаях бывали, но обычно нет. Могли назначить защитника из офицеров гарнизона. Но в случае Линевича я не нашел никаких, так сказать, следов присутствия профессиональной либо вот такой вот военной защиты. Видимо, он сам отпирался. И надо сказать, защищался он, ну, почти блестяще. Значит, суд рассудил, что он сознательно уклонялся от военной службы, что у него были возможности по меньшей мере один раз из 3-х призваться в армию, что он, так сказать, те объяснения, которые он представил, что они неудовлетворительны. А дальше озадачился вопросом, а как его наказывать. И вот здесь очень важный для военных вопрос: он кто? Он офицер? Но мы же его так и не призвали. Мы же ему вручить-то ничего не сумели. Да? Вот если он, скажем, доехал там до Харбина, ну, или хотя бы выехал в Харбин, он уже вроде как офицер. Это как вот, Серёж, наверняка в военных лагерях у вас, как у нас в своё время обсуждали, можно ли в военных лагерях наказать студента из бывших школьников, который еще не принял присягу. И ходили легенды, что вот первую неделю можно творить всё, что можно, потому что пока ты не принял присягу, всё равно тебя там на губу не посадят и так далее.

С. Бунтман — Как-то не задумывались.

А. Кузнецов — Не проверял...

С. Бунтман — Как-то не задумывались, творили.

А. Кузнецов — Да. Да. Ну, вот этим отличаются педагоги и переводчики от будущих юристов. Мы-то...

С. Бунтман — Да, вы замора...

А. Кузнецов — Мы-то сразу задумались.

С. Бунтман — Вы морочите себе голову всякими проблемами.

А. Кузнецов — Да, мы сразу задумались. Да. Но, правда, ответ так и не стали искать. Так вот непонятно, кто он военному суду непонятно. Поэтому начинается дискуссия, можно ли ему присудить как офицеру, нужно ли ему присуждать как офицеру, или он всё-таки не офицер. И они в результате сходятся на том, что поскольку он не поступил на службу, он не может быть приравнен к офицерам, значит, надо его приравнять к нижним чинам. А раз он нижний чин, то к нему нельзя применить ту норму, которая по-военному становлению в данном случае должна быть. За уклонение офицера от военной службы, его надо либо разжаловать и лишить, так сказать, чина, либо если есть смягчающие обстоятельства, там не разжаловать совсем, но на срок от трех до шести месяцев на гауптвахту. Решили, что приравнивается к нижним чинам, значит, ему лишение чина следует заменить содержанием в крепости, и приговорили его к четырём месяцам и одной недели заключения в крепости, плюс возложили на него судебные издержки. Другой бы отправился отдыхать в крепость, но не Линевич. Линевич пишет кассационную жалобу. Причём, видимо, пишет сам. И я, надо сказать, впечатлился, когда её прочитал. Он пишет, что, во-первых, суд не все представленные документы принял во внимание. Вот я представил такие-то документы, а они из них выбрали только один, и на его основании судили, остальные не стали рассматривать. Во-вторых, у меня есть бумажка, из которой следует, что я являюсь студентом Рижского политехнического института. А на это есть распоряжение уездного воинского начальника от 5 мая действительных студентов в армию не призывать. То есть я призыву не подлежал с самого начала. Значит, подписка о невыезде у него не отбиралась, а у него брали только обязательства сообщить, где он. Поэтому его нельзя на этом основании, значит, обвинять в том, что он скрывался.
Но надо сказать, что и прокурор приносит тоже кассационный протест. И в кассационном протесте прокурора сказано, что суд неправильно решил, что его нельзя приравнивать к офицерам, его на таком-то, таком-то и таком-то основании надо считать лицом, приравненным к офицерам, а следовательно наказание, которое назначил ему суд, ему не могло быть назначено. Он не гражданское лицо. Поэтому нельзя его в тюрьму. Либо лишать чинов, либо на гауптвахту. Кассационный протест идёт в главный военный суд. Главный военный суд, состоящий — внимание! — два генерала от инфантерии, то есть два полных генерала, два генерал-лейтенанта и три генерал-майора. Вот это дело разбирает вот такой синклит.

С. Бунтман — Красота-то какая!

А. Кузнецов — Хватило бы на занятие генеральских должностей в корпусе. Ну, не хватило бы, конечно, но ещё столько же и корпус обеспечен генералами. Они очень серьёзно всё это разбирают и говорят да, слушайте, прокурор-то прав. Не прав наш подчиненный суд. Его следует считать офицером на основании такой-то, такой-то, такой-то статьи такого-то, такого-то, такого-то разъяснения суда. Поэтому возвращаем дело в Ригу. Пусть разбираются. В Риге разбираются. И выносят другой приговор.

С. Бунтман — Так.

А. Кузнецов — Разбираются, надо сказать, дотошно. Они по новой рассматривают все документы, все свидетельства, заслушивают устные свидетельства. Выносят приговор — 3 месяца гауптвахты.

С. Бунтман — Ого!

А. Кузнецов — Я себе представляю, как они сидели и думали: так мы его сейчас лишим чинов, так мы ему подарок сделаем. Да? То, от чего он косил...

С. Бунтман — Ну, конечно.

А. Кузнецов — ... от призыва...

С. Бунтман — Ну, конечно.

А. Кузнецов — ... мы его сейчас этого лишим. Да? И будем считать, что это, так сказать, он всячески этим делом наказан. Да нет, пусть-ка он посидит у нас в холодной. Другой бы на месте Линевича сказал, ладно, черт с вами. Но, конечно, не Линевич. Линевич пишет ещё один кассационный протест. И опять высший военный суд в том же составе, только добавили еще одного полного генерала. Видимо, решили, что с первого раза не получилось, потому что их было два, а не три. Высший военный суд принимает наконец решение. Ну, Линевичу отказали по всем пунктам раздражённо, кратко вам же было уже один раз объяснено. А ему действительно давали очень такие подробные разъяснения, почему суд имел право не принять там документы, почему, так сказать, то, что он студент не имело в данном случае значения и так далее. Я не буду сейчас морочить слушателем голову.
Самое интересное — это реакция высшего военного суда на второе решение суда в Риге. Если переводить это на неформальный, современный язык, оно звучало так: ребята в Риге, вы там чем закусываете? Вы, наверное, шпротами закусывайте. Вы бросьте это дело. Закуска эта тяжёлая и не полезная для печени. Зачем вы стали рассматривать дело ещё раз по существу? Вы понимаете разницу между апелляцией и кассацией? Невозможна апелляция в данном случае на решение военного суда. Только касация. Только по формальным признакам. Да? Мы же признали, что кое-какие формальные признаки нарушены. Вот вы должны были просто привести приговор в соответствии с указанными нарушениями, а вы опять начали свидетелей допрашивать. Он опять нам голову морочит, что его там студенческий билет не приняли во внимание. Идите к чёрту. Мы утверждаем ваш приговор — 3 месяца гауптвахты. Всё. Так в конце книжечки ещё приведён документ уже без комментариев, из которого следует, что сидя на гауптвахте, а сидел он ни много, ни мало на гауптвахте в Петропавловской крепости...

С. Бунтман — Ох, ты!

А. Кузнецов — Там была гауптвахта тоже. А там была и гауптвахта тоже. НРЗБ гауптвахта тоже. Ну, это ж всё-таки укрепление военное, Петропавловская крепость...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — ... значит, должна иметь. Так вот он и там продолжал изводить начальство всячески, ну, тем... по поводу того, сего, другого, 3-го. И ему было просто сказано: «Так. Всё. Дело прекращено. Досиживай и вали отсюда». Так вот почему... почему, на мой взгляд, это дело заслуживает того, чтобы попасть в серию «Юридический памятник»? Вот мы можем себе представить в более позднем, скажем так, советском правосудии или даже в нынешнем российском, чтобы вот в таком случае с соблюдением всех возможных правил и формальностей, с затрачиванием колоссального количества времени на полицейскую переписку, полиции 2-х немаленьких городов, так сказать, подмётки стачивают, пытаются повестку ему вручить, да? Человек явно совершенно во время войны скрывается от выполнения своего священного долга, где бы он в Великой Отечественной оказался?

С. Бунтман — Понятно.

А. Кузнецов — В штраф... в штрафбате, только если, так сказать... В штрафной роте точнее, только если бы у трибунала было хорошее настроение в тот день. А вообще у стенки, конечно. И это я к тому, что, конечно, всё-таки это ещё одно доказательство того, что судебная система, в том числе и военно-судебная система Российской империи представляла собой институт работающий, потому что я с юмором рассказывал про это дело, но вообще-то вот, как я сам понимаю, про что всё это, если одной фразой. Про два принципа. Одно — это неотвратимость возмездия. Да? Да, уже закончилась война. Да, уже, так сказать, то, что он сделал, потеряло значение, но мы должны его наказать. Это важно — да? — для, так сказать, принципов. И второе, конечно, что как бы он ни был нам не симпатичен, как бы ни было не симпатично то, что он... то, что он совершил, судить надо по закону. И вот в отношении него закон был на все 100% соблюден. А там, где действительно чины окружного суда что-то там попутали... Ну, надо же понимать, в какой они находились ситуации. Это же не случайно 907-908-й годы. Да? Представьте, как военные суды завалены делами, как продолжают расследоваться, так сказать, последствия первой русской революции, в том числе и многочисленные волнения в армии и на флоте.

С. Бунтман — А тут ли...

А. Кузнецов — Можно себе...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Можно себе представить. Рига — это, между прочим, так сказать, не слабый такой военный порт на Балтике. Да? Не главный, но там военные корабли. Там есть стоянка военных кораблей. И в Первую мировую будет, да? Поэтому, конечно, у военного суда от этого дурацкого Линевича, жулика первостатейного, конечно, голова от них пух... от него пухнет. И то, что они взялись по новой пересматривать дело, ну, уж председатель суда должен был отличать апелляцию от кассации, разумеется. Да? Ну, вот, видимо, настолько заморочена у них голова, что они допускали процессуальные ошибки. Но эти же ошибки исправлялись. И вот это, конечно, заставляет меня в очередной раз снять шляпу. Ну, а что касается Линевича, такие были во все времена. Такие были и в русско-японскую. Такие были и в русско-турецкую, потому что военно-судебная система реформировалась как раз после русско-турецкой последней войны 77-78-го года, потому что предыдущая свою неэффективность показала. Такие будут и в советское время, конечно. Да? Такие, понятное дело, есть и сейчас. В этом смысле дело совершенно обычное, типичное. Ну, разве что уж больно такой незаурядной прохиндей попался. Вот, собственно говоря, и всё.

С. Бунтман — Да. Упорный, интересный...

А. Кузнецов — Упорный...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... и нешаблонный, умеющий находить... Да! Я совсем забыл сказать, во второй кассации он написал, вот вы пишите, что меня три раза пытались призвать на военную службу, а не считается. На самом деле два, потому что за первое против меня...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... возбудили дело, а потом же амнистия была в августе 904-го. Действительно наследник родился, царевич Алексей. И была объявлена по подобного рода делам амнистия. Так вот раз меня за то уже вроде как судили, уже была амнистия, вы, пожалуйста, выкиньте тот эпизод. На что главный военный суд ему отвечал, что не имеет значения, сколько раз пытались призвать, главное, что вы уклонились. Но он пытался. Он старался. Он боролся.

С. Бунтман — Вообще он такой Швейк с образованием. Вот.

А. Кузнецов — Если считать, что Швейк на самом деле не придури... что Швейк придуривался, а не идиот на самом деле, тогда да.

С. Бунтман — Да. Да.

А. Кузнецов — Потому, что да, я видел, что в чате кто-то написал, что Швейк тоже рассказывал, что он шел на фронт. Но по Гашеку-то Швейк действительно шел на фронт.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Я помню главу «Анабасис» — да? — так сказать...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — ... в «Бравом солдате Швейке». Он действительно шел на фронт. Но уж куда его ноги привели, это уж, конечно, Швейк есть Швейк.

С. Бунтман — Ох! Хочу... Я вот заслушался и новые процессы не взял. Вот у тебя...

А. Кузнецов — Так, Серёж, одну секунду. Конечно, они у меня должны...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Сейчас мы их озвучим. Значит, у нас своё время очень хорошо зашло великое ограбление поезда.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — И в нашей... И в нашей группе его постоянно вспоминают как пример удачной передачи. И я подумал, что на самом деле, в общем, удачное решение будет предложить ещё раз великие ограбления.

С. Бунтман — Давайте.

А. Кузнецов — Не обязательно поезда.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Поездов не наберётся. Да? И вот 1831 год, суд над Эдвардом Ханимэном, именуемым также Смитом, организатором первого крупного ограбления банка в США.

С. Бунтман — Дай то, что... Так. Да?

А. Кузнецов — До этого... А вот в 31-м он показал масштаб. Он, так сказать, задал уровень и класс. Суд над участниками ограбления барка... Барка — корабль. Да? Барка «Нельсон» на рейде Мельбурна. Это Австралия, 1862 год. Золотая лихорадка в Австралии. И барк был одним из тех судов, которые использовались для транспортировки золота. Вот его ограбили. 3) Суд над группой социал-демократов, в основном финских и эстонских сразу скажу, ограбивших банк в Гельсингфорсе на территории Великого княжества Финляндского. Это 906-й год. Один из эксов, которые, так сказать, имели целью добыть средства на революцию.

С. Бунтман — Ну, вот знаем. Да. А почему тифлисский не берём? Э?

А. Кузнецов — А там разве суд был? Там суд не был, по-моему. Да?

С. Бунтман — Ну, я не помню. Да.

А. Кузнецов — Сталина не доказали. Кому в психушку упрятали?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Там, по-моему, не было. По-моему, не было суда.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Суд над членами Индийского национально-освободительного движения, ограбившими поезд, Британская Индия, 26-й год. Ещё один экс. И наконец 1700... 1973 год. Да? Не так давно. Меньше 50 лет назад. Суд над группой лиц, обвиняемых в ограблении банка на Бейкер-стрит. И сразу хочу сказать, что...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ...что то, что это Бейкер-стрит, — это не случайное совпадение. Шерлок Холмс имеет к этому абсолютно непосредственное отношение. А какое? Если выберете, расскажем.

С. Бунтман — Слушайте, ну, тут вообще выбирай, не хочу. Потрясающе!

А. Кузнецов — А мы всегда... Мы всегда так стараемся...

С. Бунтман — Да!

А. Кузнецов — ... сделать.

С. Бунтман — Прекрасно! Спасибо большое. Вот такой сегодня, как сказали сегодня, без кровищи с пацификом сегодня замечательное дело, сказали здесь в чате. Спасибо!

А. Кузнецов — Спасибо. Очень приятно.

С. Бунтман — Всего всем доброго!

А. Кузнецов — Всего доброго!