Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Ну, что ж, друзья? Мы начинаем. Алексей Кузнецов у себя в узилище.

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — Добрый день! Здесь уже Этьен предлагает, если не картинку, то предлагает ростовую шкалу вот здесь повесить сзади на стене. И это тоже бы у нас как раз антураж. Но кто увидит в «Ютьюбе» или в «Яндексе», видят вполне такой политкаторжанский интеллигентный вид у Алексей Кузнецова.

А. Кузнецов — У меня уже готов на самом деле наряд заключённого, но я решил сегодня вот в хиханьки не играть. Уж больно сегодня грустное дело во всех отношениях.

С. Бунтман — Дело необычайно грустное. Да. Но я не знаю, когда-нибудь мы найдём какое-нибудь дело о мошенничестве, какое-нибудь...

А. Кузнецов — Да, да, да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Кстати говоря, вот в следующей подборке, например, есть и весёлые вполне варианты. Вот как только будет, я обещаю, что будет перформанс, инсталляция и всё...

С. Бунтман — Отлично.

А. Кузнецов — И всё, что положено.

С. Бунтман — Пока же у нас вот есть, и портрет у нас висит за моей спиной, сейчас кто смотрит. И мы сегодня разбираем суд над членом боевой дружины партии эсеров Марией Спиридоновой по обвинению в убийстве высокопоставленного чиновника. Это было в 1906 году собственно суд.

А. Кузнецов — Совершенно верно. И убийство тоже было в начале 906-го года. 16 января 1906 года на железнодорожной станции города Борисоглебска, тогда это был самый южный уездный город Тамбовской губернии, сейчас это Воронежская область, если я не ошибаюсь, Мария Спиридонова, 21-летняя выпускница тамбовской женской гимназии и работник... ну, секретарша, можно сказать, тамбовского губернского дворянского собрания пятью выстрелами из револьвера смертельно ранила ответственного работника, скажем так, советника губернатора Тамбовской губернии фон дер Лауница, коллежского советника Гавриила Николаевичу Луженовского. Он через три с половиной недели скончался. При аресте, при задержании прямо там же на перроне она не скрывала, так сказать, своих мотивов о том, что она является членом партии эсеров, и что она осуществила возмездие, что она, так сказать, привела в исполнение тот приговор, который Луженовскому был вынесен.
Ну, а вот теперь по порядку. Значит, что мы знаем о Марии Александровне Спиридоновой? Она родилась осенью 1884 года. Родилась она в семье, ну, такого средней зажиточности человека. Он по... по бумагам, что называется, числился в невысоком, значит, чиновном... в невысоком чине — да? — 10-й класс, коллежский секретарь. Но у него в своё время был собственный, так сказать, бизнес небольшой. В данный момент он... Точнее, не в данный момент, а вот в момент когда она училась в гимназии, он работал в банке. Такая, ну, средне обеспеченная большая семья. Мария была 4-м ребенком, 4-й девочкой в этой семье. Родиться ещё потом 5-й мальчик. И вот, значит, судьба ее до определенного времени такая вполне типичная для барышни, так сказать, принадлежащей вот к этому кругу в провинциальном Тамбове. Она училась в лучшем женском среднем учебном заведении губернии — в министерской гимназии. Это гимназия казенная, государственная. Были ещё в Тамбове 2 частные женские гимназии, но считали, что они рангом пониже. И вот она вполне благополучно заканчивает гимназию, доучившись до выпускного 7-го класса с хорошими оценками. На самом деле сохранился ее аттестат. Дело в том, что вообще тамбовский губернский архив, он в очень хорошем состоянии. Большинство областных архивов ему могут позавидовать. Это связано с тем, что в гражданскую войну Тамбов всё время находился в красной зоне. Ну, естественно, что в Великую Отечественную он не был в оккупации. То есть очень многие катаклизмы ХХ века, которые повлияли в том числе и на архивы, они Тамбова не коснулись. И вот есть ее аттестат с очень хорошими оценками. Средний балл выше 4-х. По поведению — это очень важная в то время отметка, сказано, что за все 7 лет учебы к ней не было никаких претензий. Это, кстати говоря, подрывает версию некоторых ее биографов, которые утверждают, что вот она там чуть ли не во 2-м, 3-м гимназии уже демонстрировала какие-то там революционные симпатии, намерения. Нет, судя по всему...

С. Бунтман — Ну, это бывает такая ретроспективная биография революционная.

А. Кузнецов — Ну, да, да. Нет, ну, понятно...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... что после всего, что произойдет, ей будут всячески искать, значит, дополнительные доказательства того, что она с детства была убежденным революционером. Может, и была, но доказательств этого нет документальных. А вот дальше 8-й класс. 8-й так называемый дополнительный. В него поступали те выпускницы, которые претендовали на звание домашний учительницы. Это звание давало возможность, ну, достаточно уверенно зарабатывать себе кусок хлеба. Мы бы сейчас назвали педагогический класс — да? — дополнительный. Что-то вроде такого среднего специального педобразования он давал. И вот в середине года из 8-го класса она уходит. Сама она в своей автобиографии, которую она передаст из тюрьмы на волю, я сегодня её буду, наверное, цитировать, она писала, что её исключили из гимназии за... по политическим мотивам. Трудно сказать. Не нашлось никаких следов вот этого самого исключения. Конечно, могли исключить, ну, не исключить, а, что называется, вынудить уйти. Да? Поставить перед необходимостью, не оформляя это решением педсовета, чтобы не бросать тень, так сказать, на гимназию. Но в принципе есть еще одна версия. Дело в том, что как раз вот в середине этого её 8-го класса заболевает видимо раком и скоропостижно умирает её отец. И вот есть версия, что это он на самом деле настоял на том, чтобы она ушла из гимназии. Пока он жив, чтобы она нашла себе какое-то место работы, которое, ну, обеспечит ей, так сказать, кусок хлеба в случае чего, потому что старшая сестра работала, средняя сестра уже была замужем, как бы за них он был более или менее спокоен. Ну, а вот вполне возможно, что мотив был именно такой. Я напомню, что, судя по всему, ведь очень похожая история будет в последний год обучения в семинарии у Сталина. Он тоже будет потом писать, что его исключили из тифлисской семинарии за революционную деятельность, а никаких доказательств этого не найдено. И не исключено, что он ушел сам, потому что нужно было зарабатывать. В общем, так или... Мне особенно был интересен этот вопрос с ее уходом из гимназии, я довольно много времени с ним провел. Дело в том, я уж сразу скажу, что одним из учителей в гимназии, учителем истории и географии был мой родной прапрадед.

С. Бунтман — Ох!

А. Кузнецов — Да. Вот такие... У нас маленькая страна. Поэтому бывают всякие странные сближения. По крайней мере в это время он абсолютно точно был единственным преподавателем этих двух предметов в тамбовской женской гимназии. Кстати говоря, с убитым он тоже был очень коротко знаком. Но об этом чуть позже. Мне поэтому интересно было, вот было ли решение педсовета. И я запрашивал тамбовский архив, потому что если решение было, то, возможно, будет указано, кто как голосовал. Но никаких документов по крайней мере вот так на расстоянии мне найти не удалось.
Она служит в дворянском собрании. И дальше, так сказать, вот тут уже несомненно она сближается с эсерами. И насколько в отношении Луженовского был какой-то вот именно приговор, сказать трудно. Да? Видимо, было некое решение списком, кто подлежит ответственности, кого следует покарать.
Теперь собственно пострадавший. Да? Гаврил Николаевич Луженовский, довольно еще молодой человек. Ему немного за 30. Закончил московский университет, юридический факультет. Вернулся в свой... в свою родную Тамбовскую губернию. Довольно быстро приобрёл практику преуспевающего адвоката. Отмечали, что в начале этой практики он был известен как человек таких, ну, достаточно передовых взглядов. Не раз защищал бесплатно рабочих и крестьян. А потом трудно сказать, что случилось, но с ним происходит совершенно такой вот на 180 градусов разворот. Этот человек становится проводником не просто патриотических, а вот таких вот агрессивно черносотенных взглядов. И самый яркий образчик этого — 1905 год. Ещё до манифеста 17 октября в стране, это хорошо описано в школьных учебниках даже, начинается так называемая банкетная кампания. Ну, собственно она еще в 904-м начинается. Земцы, другие прогрессивные деятели устраивают под видом званых торжественных обедов такие вот собрания, на которых под видом тостов произносятся речи о необходимости народного представительства, о необходимости парламента, о необходимости Конституции и так далее, и так далее, и так далее. Вот эта банкетная кампания приобретает в интеллигентных кругах очень широкий размах. Власти не знают как на неё реагировать, потому что нормально, в общем, закон не нарушается. И вот такие в кавычках патриоты как Луженский, их безумно всё это бесит. И Луженовский находит еще нескольких таких же как он организаторов. Они собирают деньги и на 250 персон устраивают антибанкет, так сказать, банкет патриотических сил, по итогам которого надо же отчитаться. А то, что просто так вот устроили, так сказать, выпили, закусили? Работа сделана, нужно отчитаться. Значит, они направляют в адрес министра внутренних дел князя Святополк-Мирского верноподданническую телеграмму, в которой просят, цитирую: «Почтительнейше просим Ваше сиятельство повергнуть к стопам Его Императорского Величества верноподданные чувства более, чем 250 русских людей всех сословий, случайно собравшихся в городе Тамбове, и их непреклонную уверенность в том, что только Он Один, Государь Самодержец, может вывести Россию из тяжелого положения, созданного небольшою группой внутренних врагов ея».

С. Бунтман — Гениальная...

А. Кузнецов — Гениальная. Да? Вот...

С. Бунтман — Бумага гениальная.

А. Кузнецов — Небольш... А тут ещё же заглавные буквы. Эту ж бумагу надо ещё видеть. Да?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — «Ея», «он» — это всё вообще. То есть...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... небольшая...

С. Бунтман — ... Антон Пал... Антон Павлович уже умер год как.

А. Кузнецов — Уже умер, к сожалению. Да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Потому, что вот это вот логика потрясающая. Да? Небольшая группа, но вот в тяжелейшее положение повергла Россию, из которого только государь-император может её вывести. Это напоминает гораздо более поздние вздохи о том, что величайшее государство развалили Солженицына и американская жвачка. Да?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот из той же самой...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — И вот интересно, значит, свои впечатления по поводу этого демарша записал такой Николай Николаевич Жеденов, тоже еще один пример вот такого же рода, даже более радикальный. В молодости народник, подвергался полицейским преследованиям, а потом совершенно спятил на еврейском вопросе, создал общество исследователей, не помню чего-то там, в общем, так сказать, этого самого вопроса и превратился в махровейшего черносотенца. Вот что он пишет в своих воспоминаниях: «Впечатление от телеграммы по России было огромно. Это была первая верноподданническая телеграмма, первый любящий сыновний привет дорогому Отцу среди жидовского гама о конституции». Николай II отметил этот верноподданнический адрес и оставил на телеграмме свою подпись: «Прочел с удовольствием», а петербургское Русское Собрание направило Луженовскому свое приветствие«. И вот дальше Луженовский уходит из адвокатуры. Исключить его просто не могли успеть, потому что это была довольно долгая процедура. Но похоже, что харьковский совет присяжных поверенных, к нему относился Тамбовский уездный город, похоже, что он свое фе высказал по этому поводу, и Луженовский демонстративно хлопнул дверью, так сказать, прекратил статус, как говорят сегодняшние адвокаты. И его тут же берут на службу в канцелярию губернатора Фёдора Фёдоровича фон дер Лауница советником, то есть что-то вроде чиновника особых поручений, даже, наверное, повыше. А дальше в конце 905-го года как раз вот самый-самый подъём, в том числе и крестьянских выступлений, и здесь наступает звездный час нашего антигероя. Его ставят от губернатора главой карательной экспедиции. Две роты солдат, казаки. И вот это всё великолепие как такое бродячее правосудие передвигается по губернии, усмиряя крестьянские выступления. На суде потом и сама Спиридонова, и ее защитники будут приводить конкретные примеры этого усмирения. Потом когда Спиридонову отправят на каторгу, и революция уже сойдет на нет, во многих газетах и в местных, и даже в центральных будут появляться воспоминания и зарисовки тех людей, которые были свидетелями вот этого самого усмирения. Вы знаете, такое ощущение, что во главе вот это операции стояли самые настоящие садисты. Я могу понять человека, исполняющего свой долг и считающего, что революция — это плохо. Да, понятно. Но здесь выпоротые деревни, забитые на смерть люди. Значит, одного интеллигентного человека, который по поручению социал-демократов ехал поговорить с крестьянами, нашли через несколько дней. Труп был в таком состоянии, что его так и не смогли опознать, если бы там не некая характерная деталь туалета. Потом когда над самой Марией Спиридоновой будут измываться, один из казачьих офицеров, выведенный из себя тем, что она молчит и, так сказать, ничего в ответ на издевательство не говорит, он ей кричал, это зафиксировали свидетели: «Что ты молчишь? У нас целые деревни коровами мычали». И вот такой вот абсолютно медицинский факт, когда приговор состоялся, одна деревня вот из усмиренных как раз из Борисоглебского уезда отправила 3-х крестьян-ходоков в город узнать, как дела и какова её судьба. И когда выяснилось, что приговор заменён бессрочной каторгой, то вся деревня заказала в церкви молебен за ее здравие. И, видимо, такой пример был не один.
Спиридонова выследила, значит, Луженовского. Это заняло несколько дней, потому что он со своими опричниками перемещался довольно быстро и энергично, но тем не менее она подкараулила его в поезде. И когда поезд прибыл на вокзал Борисоглебска, она... Она находилась в поезде. Он находился на платформе. Вот как она сама это описывает: «Утром прибыли в Борисоглебск. Было солнечно. Свежо. Казаки и жандармы стали сгонять всех с платформы. Опасались за чью-то жизнь. Если за Луженовского, то это было понятно: тот так наследил в Борисоглебском уезде, что крестьяне при одном упоминании его имени хватались за вилы.
Я не вышла из вагона. Осталась в тамбуре. Увидев огромную тушу, вывалившуюся из последнего вагона, я узнала Луженовского». Сереж, если щелкнуть 2 раза, у нас появится эта действительно туша. Вот этот Спиридонова. А это здание гимназии. А вот он сам. «Он находился под охраной, в густой цепи казаков. Замерла, дожидаясь, пока он приблизится к моему вагону. Когда он оказался напротив, я прямо с площадки, с двенадцати-тринадцати метров выстрелила в Луженовского. Не боялась промахнуться, хотя целилась из-за плеча казака. Стреляла, пока было возможно. После первого выстрела Луженовский присел на корточки, схватился за живот, начал метаться по платформе. Я спрыгнула с платформы вагона на перрон и раз за разом, меняя положение, выпустила еще три пули». Луженовского унесли в здание вокзала. Её схватили, скрутили и повезли в Тамбов. Вот то, что произойдет по пути, по дороге в Тамбов, об этом стараниями разных людей рано или поздно узнает вся страна. Ей на протяжении этого почти суточного пути пришлось выдержать тяжелейшие побои, унижения, покушение на изнасилование, возможно, само изнасилование. Вопрос спорный. Углубляться в него не хочется. Когда её привезли в тамбовскую тюрьму и вызвали для опознания человека, под началом которого она полтора года работала в дворянском собрании, он сказал: «Я прекрасно знаю Спиридонову. Это не она». Он не мог опознать вот в этом совершенно истерзанном теле молодую красивую девушку, которую он прекрасно знал, потому что полтора года каждый день ее видел.

С. Бунтман — Мы сейчас прервемся и продолжим дело Марии Спиридоновой в нашей программе.

**********

С. Бунтман — Ну, что ж, друзья? Мы с вами сейчас продолжаем. И у нас дело Марии Спиридоновой. И действительно мы застали... сейчас покинули Марию Спиридонову по пути. Вот ее повезли в Тамбов. Да, Алёш?

А. Кузнецов — Ее привезли в Тамбов вот в каком состоянии. Я цитирую протокол осмотра врачом: «Лицо все отечное, в сильных кровоподтеках с красными и синими полосами. Над левым глазом содрана кожа размером в серебряную монету в пятьдесят копеек, обнажив живое мясо. В середине лба имеется продолговатая гноящаяся полоса, на которой содрана кожа. На правой стороне на лбу, ближе к волосам, тоже содрана кожа. Левая сторона лица особенно сильно отечна. Вследствие страшной опухлости этой части лица (очевидно, били правой рукой или с правого плеча) левый глаз закрылся, произошло кровоизлияние в сетчатку. Вся часть около правого глаза сильно отекла, веки опухли. Зрение правого глаза сильно уменьшено. Кисти рук синие, отечные, сильно вспухшие, со следами ударов нагайки. Правая кисть особенно сильно вспухла и имеет большие кровоподтеки. На левом предплечье несколько сильных кровоподтеков и красных полос от нагаек. Шея вся отечная, сильный кровоподтек распространяется из-под правого уха назад, за спину, надо думать, оттого что, что на шею наступали и давили. Легкие совершенно отбиты, и в них произошло кровоизлияние (поэтому у арестованной все время шла горлом кровь)». И вот я прочитал примерно треть этого протокола. Да? Известны авторы, они сразу стали...

С. Бунтман — Можно я уберу этого самого... жертву преступления?

А. Кузнецов — Да.

Светлана Ростовцева — Да.

А. Кузнецов — Можно жертву преступления. Это фон дер Лауниц. В ближайшее время тоже жертва преступления. Его тоже убьют. Можно следующую картинку. Вот это издание, которое сразу появилась вот буквально через пару месяцев после окончания процесса. И вы можете, те, кто хотел бы поподробнее с этим ознакомиться, вы можете найти его по ссылке из «Википедии» из русской, из статьи, посвященной Спиридоновой. Вот соответственно можете сами всё это прочитать.
Значит, авторов вот этого великолепия вся Россия узнала практически сразу же. Подъесаул 21-й Донской сотни Петр Федорович Абрамов и помощник пристава 2-й части полиции Тамбова Тихон Саввич Жданов. Оба были правой и левой, видимо, рукой, значит, убитого во время его карательных экспедиций. Вот соответственно они и привезли в таком состоянии Спиридонову в Тамбов. Ну, сразу про них, чтобы с ними закончить. Родной брат Жданова написал рапорт об увольнении из полиции. Он сказал, что я с этим мерзавцем не хочу служить в одном ведомстве. Прижили они недолго. 2 апреля того же 906-го года около 12 часов ночи при выходе из квартиры девиц легкого поведения, которых он навещал, Абрамов был убит тремя выстрелами из револьвера. Единственное, что заметили, убийца — женщина. Имя её так и осталось неизвестным. Жданов попытался скрыться из города, но 9 мая застрелили и его.
Дело было, в общем-то, ясное. Расследовать было особенно нечего. Поэтому сокращенная программа. Военно-полевой суд. Генерал, 2 полковника. Но, правда, выделили казённого защитника. Это обязательно было в таких делах. Плюс мать Марии Спиридоновой обратилась к московскому адвокату, к Николаю Васильевичу Тесленко, одному из вождей так называемой молодой адвокатуры, замечательного объединения молодых адвокатов. В него будет входить Маклаков. В него будет входить Николай Муравьев. В него будет входить Керенский. Которые считали главным делом своей защитительной практики — защиту вот таких вот людей, пострадавших от режима как Спиридонова. Но вот... О Тесленко, конечно, скажем. Но вот интересный такой психологический разворот. Казённый защитник, офицер, кандидат на военно-судебные должности, боевой офицер, есаул, то есть ротмистр, — да? — майор на современные деньги, видимо, послужив какие-то там годы, он поступил в военно-юридическую академию, закончил её. Это одно из первых его дел. Вот таким вот образом он назначен. Когда они с Тесленко распределяли роли, то Филимонову досталась роль маленькая. Основную взял на себя Тесленко. Но вот о чём говорил казённый защитник, офицер, ещё раз повторяю: «На скамье подсудимых девочка, которая обвинена в том, за что возможно только одно наказание — лишение жизни. У меня в ушах стоит исповедь этого почти ребенка с горячей головой и пылким воображением, с несбыточной мечтой о счастье народа. Мы слышали о бесчеловечном ее истязании во время и после ареста... Я, граждане судьи, вырос в военной семье, так же, как и вы посвятил свою жизнь военному делу. Мы, военные, сознаем необходимость прямо и смело смотреть в глаза смерти, а в случае надобности, и применить ее к другим. Но я твердо знаю, что рука честного воина даже в самом горячем бою не опустится на голову женщины. Тем более ребенка. Я позволю себе обратиться к вам, моим собратьям по оружию, с горячей мольбой, не забывайте, подписывая приговор, что военные люди не убивают женщин». Это ли сказалось или что-то ещё, но судьи действительно не могли вынести другого приговора. В этой ситуации военно-судебное уложение не оставляло никакой вилки. Человек, виновный в сознательном предумышленном убийстве в такой обстановке важного государственного чиновника, поддержал смертной казни, но у судей было одно право, которым они воспользовались. Суд в приговоре написал своё мнение с просьбой заменить смертную казнь пожизненной каторгой. Тесленко... Собственно единственная возможная стратегия защиты. Тесленко говорил о том, что её толкнуло вот на этот путь. Он нарисовал портрет молодой идеалистки, неравнодушной к судьбам простых людей, и изобразил яркими красками деятельность покойного.
Постараюсь без глубокого морального удовлетворения сказать, что Луженовский умирал страшно. В течение 3-х с лишним недель он практически сгнил заживо. Вроде бы по крайней мере в репортаже местной газеты будет написано, что незадолго до смерти он сказал: «Ну, наверное, зря я так», — или что-то в этом роде. Может быть, действительно раскаялся.
Так вот Тесленко достаточно ярко нарисовал вот те новости, которые подтолкнули её к этому поступку. Дальше последнее слово. Его записал сам Николай Васильевич за ней: «Господа судьи, оглянитесь кругом: где вы видите веселые лица довольных и счастливых людей? Их нет! Даже те, на стороне которых сейчас торжество, отзываются печалью, потому что они знают, что торжество их скоро кончится, потому что все придавленные, угнетенные и измученные перестанут стонать, а придумают что-нибудь иное, найдут выход. Я ухожу из этой жизни. Вы можете меня убить, вы можете меня несколько раз хотя бы убить, можете изобрести самые ужасные наказания, но прибавить к тому, что я вынесла, ничего не можете...
Смерти я не боюсь. Убивайте меня, — вы не сможете убить мою веру в то, что настанет пора народного счастья, народной свободы, когда народная жизнь выльется в формы, где правда и справедливость будут реализованы, когда идеи братства и свободы не будут пустой звук, а воплотятся в действительность. О, за это, право, не жалко отдать свою жизнь!»
Вот жизнь её переходит в руки Владимира Гавриловича Глазова. Сереж, можно ещё картинку пролистнуть?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Это обложка газеты. Это не газета «Искра», не подпольная социал-демократическая. Это иллюстрированное приложение к одному легкомысленному изданию «Искры». Но вот там фотография её в тюрьме, — да? — за решеткой тюрьмы. Ещё одно. Так. Я плохо... А это... Это...

С. Бунтман — По дороге на каторгу.

А. Кузнецов — Это по дороге на каторгу она со своими подругами.

С. Бунтман — Станция Омск. Да.

А. Кузнецов — Да, о них я скажу обязательно. Тогда ещё разочек. Ещё одну. Это Орловский централ. Там, где её убьют. Еще. Это Тесленко. Вот её главный защитник на процессе. И последняя картинка. Вот это генерал-лейтенант Глазов, в тот момент командующий войсками Московского военного округа. Собственно ему и предстояло решить её судьбу. И он заменил ей смертную казнь пожизненной каторгой.
Среди мифов, которые окружают её биографию, довольно распространен такой: её не казнили, потому что она была несовершеннолетней. Нет, это неправда. Ей исполнился 21 год на момент совершения преступления. Так что дело было не в этом. А в том, что действительно такую бурю это дело вызвало в стране, хотя в то время эсеровские покушения сыпались как из рога изобилия. Но вот это дело, оно, так сказать, произвело особенное впечатление. И в результате Мария Спиридонова и вместе с ней ещё пять девушек молодых в возрасте от 19 до 26 лет: Лидия Езерская, Мария Школьник, Александра Измаилович, Ревекка Фиалка и Анастасия Биценко будут отправлены на каторгу. Вот они — да, — по пути следования. Толпа на перронах устраивала им овации. Совершенно профессиональная, как вы видите, съемка вот на станции в Омске. И конвой как бы не, что называется, не стесняется вместе с ними позировать, — да? — понимая, что они тоже входят в историю. Александра Измаилович станет самой близкой подругой Спиридоновой на всю её оставшуюся жизнь. И убиты они будут в одном и том же месте в один и тот же день в Орловском централе осенью 41-го года. Именно убиты, потому что никакого приговора суда не будет. Спиридонова будет в 37-м приговорена к 25 годам тюремного заключения. Ну, а когда к Орлу подходили немцы, заключённых в числе более 100 человек решили просто убить. Она отбудет 11 лет каторги, причём будет находиться в страшных достаточно каторжных местах. Наверное, хуже только Сахалин. Она побывает на Нерчинской каторге, потом в мальцевской тюрьме, где политические находились вместе с уголовными. Довольно необычное по тем временам такое сочетание. Её освободит амнистия Керенского в марте 17-го. Она вернётся, включиться в активную политическую деятельность, станет лидером левого крыла партии эсеров, затем отдельной партии левых эсеров, которая образуется после раскола, будет чуть ли не дольше всех эсеровских лидеров поддерживать Ленина и даже про Брестский мир в момент его заключения будет говорить о том, что это необходимая вынужденная мера. Но к середине 18-го года изменит свою точку зрения. Дальше знаменитое 6 июля. Знаменитый эсеровский мятеж. Я бы очень всем советовал посмотреть, пересмотреть фильм Карасика, потому что он совершенно гениальный. И еще одна причина для меня особенно интересоваться судьбой Спиридоновой: мама близко дружила с Аллой Сергеевной Демидовой. Я считаю, что это лучшая ее роль в кино. Вот. И поэтому вот такая для меня еще одна... еще один мотив. Но вообще надо сказать, что с киновоплощениями ей повезло, потому что еще в 2-х фильмах её роль будут исполнять Жанна Болотова и Зинаида Славина. То есть все 3 актрисы, конечно, совершенно замечательные. Ну, и в середине 20-х годов еще не очень известный молодой поэт Борис Пастернак напишет в своей поэме «Спекторский»:

«По всей земле осипшим морем грусти,
Дымясь, гремел и стлался слух о ней,
Марусе тихих русских захолустий,
Поколебавшей землю в десять дней».

Ну, вот эти 10 дней, понятно, это отсылка к знаменитой книжке Джона Рида...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да, конечно. «10 дней, которые потрясли мир». Вот. Из 40 с лишним лет своей жизни она проведёт на свободе менее половины. Причём из этой менее половины, конечно, в основном будет приходиться на детство и отрочество, потому что дальше советские тюрьмы и ссылки. Небольшой кусочек относительно благополучной жизни будет у неё в начале 30-х, когда она, освободившись из очередной ссылки, будет жить в Уфе вместе со своими подругами, вместе с мужем тоже эсером. Там будет у них такое подобие, ну, какой-то такой коммуны, так сказать, единомышленников. У неё будет работа. Видимо, они не будут голодать. Но в 37-м последний её арест и, ну, классический набор, так сказать, пунктов 58-й статьи, и вот это вот страшная смерть в 41-м ещё не старой женщины. Ей не было 50. Я хочу сказать, что сегодня вот особенно грустно, мне кажется, это то, что... Вот то, на что она надеялась, и то, с чем... Она была уверена, что её казнят в 906-м, то, на что она надеялась, когда говорила, что «настанет пора народного счастья, народной свободы, когда народная жизнь выльется в формы, где правда и справедливость будут реализованы, когда идеи братства и свободы не будут пустой звук», вот последние годы её жизни, когда в 30-е уже не было ни малейшего сомнения, что всё, за что она страдала, и за что она билась, обернулась еще более страшной, несомненно более страшной и кровавой диктатурой. Мне кажется, что это должно было причинять ей гораздо большие страдания, чем жандармские сапоги на пути из Борисоглебска в Тамбов. Вот. Вот такая вот страшная история.

С. Бунтман — У нас, я просто хочу написать, что... сказать, что нам пишут: «В Тамбове сохранился дом Спиридоновой, деревянный с резьбой. Состояние очень плохое», — пишет нам Алла. Спасибо большое в чате вот Диванному за донат его и за одобрение передачи. Большое спасибо.

А. Кузнецов — Спасибо.

С. Бунтман — Да, это... это очень тяжёлая и, к сожалению, такая здесь, ну, из ряда вон выходящая личность, но, к сожалению, очень часто история судьбы революционеров в Советском Союзе.

А. Кузнецов — А вот мне, я уж пожалуюсь, мне самые большие страдания принесло... Ну, я, в общем, знал более или менее о том, что произошло с Марией Спиридоновой. Но вот пришлось по долгу службы зайти на знаменитый сайт «Русская линия»... Я ещё получу, конечно, с Алексея Алексеевича свои 80 рублей на литр молока для детоксикации. Вот вы прослушали про Гавриила Николаевичу Луженовского. Да? Представляете себе, что это был за человек. Вот, что о нем сказано... Точнее это цитата из одного из его современников: «Отличительной чертой деятельности Гавриила Николаевича, сделавшей его известным всей Тамбовской губернии, было то, что где бы Гавриил Николаевич не работал, всегда и везде он самоотверженно заявлял себя чисто русским, истовым, кондовым человеком, горячо убежденным монархистом, патриотом». Конец цитаты. Мне кажется, лучше не скажешь. Действительно кондовый человек.

С. Бунтман — Да, абсолютно. Ну, конечно, не 50. Она 84-го у нас года рождения. Мария...

А. Кузнецов — Она 84-го года рождения. В 41-м ее убили.

С. Бунтман — Ну...

А. Кузнецов — Да. Да. За 50.

С. Бунтман — Конечно.

А. Кузнецов — Нет 60. Да. Я извиняюсь.

С. Бунтман — Нет 60. Да.

А. Кузнецов — Да. Вот...

С. Бунтман — Вот. Ну, что же?

А. Кузнецов — Вот 21 год из этих лет она провела на свободе.

С. Бунтман — Да. Это меньше половины. Вот, дорогие друзья, мы вам предлагаем странные и страшные, а иногда и удивительные дела из истории Германии. Суд над Иоханнесом Бюклером, «Ганс-живодер», главарем банды... Как его называли ласково, да? Главарем банды грабителей, вымогателей и убийц, 1803 год. 2-е...

А. Кузнецов — А это один... один из первых людей, который пользовался границей. Он то уходил во Францию, то возвращался в Германию. Он такой, так сказать...

С. Бунтман — Ну, да. 800... 803-й год-то вообще такой...

А. Кузнецов — Хороший...

С. Бунтман — Зыбкие границы там. Всё такое вот этакое.

А. Кузнецов — Очень. Очень. Да.

С. Бунтман — Суд над Софией Шарлоттой Урсинус, серийной отравительницей. Тот же год 1803-й.

А. Кузнецов — Это для любителей...

С. Бунтман — Что ж такое творилось, товарищи?!

А. Кузнецов — ... криминалистики. Это 1-й процесс, на котором доказательно была представлена методика обнаружения мышьяка в организме. Поэтому если вы выберете, будет много рассказа о судебной токсикологии.

С. Бунтман — Суд над Барбарой Здунк по обвинению в колдовстве и поджоге, 1811 год.

А. Кузнецов — Ой, это очень странная история! Там, похоже, дичайший самооговор. Это претендент на звание «последней казненной за колдовство в Европе женщины», хотя формально её судили не за колдовство, а за поджог.

С. Бунтман — Судебный процесс Фридриха Вильгельма Фохта, «капитан из Кёпеника», с мошенническими целями захватившим город Кёпеник в 1907 году.

А. Кузнецов — Вот это абсолютный венецианский карнавал, маскарад, совершенная феерия.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Немцы очень любят это дело, потому что оно очень весёлое. Я вот его имел в виду.

С. Бунтман — Ну, да. Ну, у нас были корнеты Савины и так далее.

А. Кузнецов — Да, да.

С. Бунтман — Вот такие...

А. Кузнецов — Да, да, да. Совершенно верно. То же самое.

С. Бунтман — Да. Суд над Конрадом Паулем Куяу, обвиненном в фальсификации «дневников Гитлера». А! Да! 1985 год. Ой, это...

А. Кузнецов — Это недавняя сравнительно...

С. Бунтман — Это милейшее дело.

А. Кузнецов — ... история. Да, да. Тоже.

С. Бунтман — Вот я хочу... Вот действительно секунду. А где обещанное вами счастье, Алексей Кузнецов? Вы же сказали, что Ваш предок был коротко знаком с убитым.

А. Кузнецов — А! Дело в том, что хобби покойного, он увлекался археологией. А первая археологическая карта Тамбовской области составлена двумя учителями гимназии Розановым и Проскурниковым. 2-й — это мой прапрадед.

С. Бунтман — Проскурников. Да.

А. Кузнецов — Так что они не могли не быть знакомы.

С. Бунтман — Да. Так что, дорогие друзья, вот. Вот. Ну, всего доброго! Сегодня замечательные вас ждут передачи и «Родительское собрание», важнейшее, которому прологом были ребята у меня в «Открывашке», программисты, сетовавшие на странности грядущего ЕГЭ.

А. Кузнецов — Вот о нем... о нем и будет говорить сегодня. Да.

С. Бунтман — Вот-вот-вот. Да. Еще очень хорошую я вам предлагаю в 15 часов, ну, из всех наших замечательных передач. Это будет у нас книга Юниса, нашего замечательного, и даже будут призы электронные, потому что договорился Никита Василенко. Так что можно будет кое-что выиграть. Выиграть.

А. Кузнецов — То есть «Казино» подпольно, но работает?

С. Бунтман — Ну, у нас такое — да, — казино такое. Нужно по стуку войти и сказать слово заветное.

А. Кузнецов — От... от Юниса надо сказать.

С. Бунтман — От Юниса. Да. Хорошо. Всё. Спасибо. Счастливо!

А. Кузнецов — Всего доброго!