Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Ну, что ж? Мы начинаем. И хотя нас нет в студии вот в то время, когда вы всё это слышите и смотрите, мы прежде всего хотим... Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — ... и Ольга Рябочкина — наш звукорежиссер. Мы хотим всех поздравить с кануном учебного года. Вот. Это большое событие у всех всегда. Так что мы поздравляем вас всех. Но сегодня у нас очень невесёлая вещь. У нас Чернобыль и суд, который последовал над ответственными работниками Чернобыльской АЭС по обвинению в халатности и других преступлениях. Это было на следующий год после катастрофы. И сейчас о Чернобыле очень много говорили и говорят. И вышел фильм замечательный. И мы посвятили Чернобылю номер, который вот сейчас есть в продаже, номер «Дилетанта».

А. Кузнецов — Ну, вот собственно надо объяснить, да?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да, мы не предлагали никакого голосования...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — Но дело в том, что эта тема была предложена нашим активом, членами нашей группы в «Фейсбуке» «Страница друзей программы «Не так». И было очевидно, и собственно люди сами об этом писали, что если мы её предложим в любой подборке дел...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... ну, скажем там, о техногенных катастрофах... То, конечно, такую подборку сделать можно. Это не трудно. Но всё равно очевидно, что на волне читательского, зрительского и всякого прочего интереса всё равно Чернобыль победит. Поэтому мы решили, ну, благо всё равно вот, значит, отпуск, и мы записываем эту передачу, мы решили, что мы не будем играть в данном случае в демократию...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... устраивать там... В нашей жизни и так много, так сказать, демонстрационных, симуляционных выборов. Значит, в данном случае мы просто честно запишем, тем более что действительно вот это совпадает с...

С. Бунтман — Действительно время пришло и...

А. Кузнецов — ... главной темой...

С. Бунтман — ... и самое время.

А. Кузнецов — ... номера «Дилетанта». Да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Ну, о самой аварии мы рассказывать не будем, во-первых, потому что думаю, что большинству наших слушателей просто памятны эти дни, и кроме того как бы тщательно ты не готовился, не будучи техническим специалистом, корректно описать, что произошло, невозможно. И я заранее хочу попросить прощения у людей...

С. Бунтман — У специалистов.

А. Кузнецов — ... которые понимают... Да. Я не сомневаюсь, что я, конечно, ляпну сегодня что-нибудь технически не вполне суразное, поверьте, не потому, что я не готовился, а просто потому, что, ну, это действительно такая очень узкоспециальная сфера.

С. Бунтман — Я помню, как мы мучались наши переводчики. Это...

А. Кузнецов — Ну, разумеется.

С. Бунтман — ... чтобы всё это... Но! При этом мучались они больше всего с запретом на слово «катастрофа». И бегали по всем этажам, бегали всевозможные проверяющие и следили за тем, чтобы ни на одном из 70 там с хвостиком языков не прошло слово похожее на катастрофу.

А. Кузнецов — А вместо этого авария, да?

С. Бунтман — Авария, там accident, которое...

А. Кузнецов — Происшествие. Да.

С. Бунтман — У нас был accident, вот который вот... И это было, конечно...

А. Кузнецов — Но это напоминает японский подход. Вот мы уже делали несколько уже передач, — да? — что ни случись: покушение на императора, мятеж там каких-то частей, всё равно это будет инцидент.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Инцидент в Оцу. Да? Так сказать, там или ещё что-то в этом роде. Ну, на 25 апреля 86-го года была запланирована остановка 4-го энергоблока. К этому времени, значит, четыре блока уже эксплуатировались. 5-й был на 80% построен. И под 6-й блок уже был вырыт фундамент. То есть планировалось расширение, увеличение мощности Чернобыльской АЭС. Вот. Четвёртый блок был остановлен для очередного планово-предупредительного ремонта. И во время таких остановок, значит, всегда проводятся различные испытания оборудования. Причём есть испытания регламентные, которые предусмотрены. Ну, как в любой водитель понимает, что такое техосмотр. И понятно, что всегда проводятся какие-то...

С. Бунтман — Техобслуживание.

А. Кузнецов — Техобслуживание. Да. Техобслуживание. Совершенно верно. Начал ляпать. Да.

С. Бунтман — Нет, это я поднаторевшись с нашими партнерами. Да, да.

А. Кузнецов — Вот. Ну, помимо плановых работ часто проводятся и нестандартные, на которые нет технического регламента. а которые проводятся по отдельным специально для них разработанным программам. И вот как раз, значит, планировалось, насколько я понимаю, это было уже четвёртый такого рода испытание, испытание так называемого режима выбега ротора турбогенератора. Вот этот выбег ротора, он потом и в обвинительном заключении, и в приговоре он будет фигурировать.

С. Бунтман — То есть это была формулировка такая?

А. Кузнецов — Да. Это не... Значит, это... эти испытания предложил генеральный проектировщик Институт Гидропроект в качестве дополнительной системы аварийного электроснабжения. Значит, насколько я понимаю, что... что хотели посмотреть. Хотели посмотреть, в случае аварийной обстановки турбин генераторов вот хватит ли той кинетической энергии, которая... Вот всё вырубилось, так сказать, всё. Да? Но турбины ещё продолжают по инерции вращаться. Вот хватит ли энергии, которая вырабатывается вот этим, так сказать, остаточном движением турбин для того, чтобы запустить в аварийном режиме насосы, насосы, которые подавали воду для охлаждения реактора. Три предыдущие испытания по разным причинам не закончились. То есть они не дали ни положительного, ни отрицательного результата. Да? Необходимо было четвёртое испытание. И вот, собственно говоря, руководящим работником электростанции, который отвечал за эти испытания, и был человек, которого сегодня называют главным обвиняемым на суде, хотя для этого, в общем, нет, ну, таких строгих оснований, потому что даже если смотреть и по приговору, и по многим другим вещам из 6 главных обвинять... обвиняемых всё равно было трое. Да? И по должности, и по всему. Ну, вот чаще всего главным обвиняемым называют заместителя директора станции Анатолия Дятлова. Кто ещё... Да. Ну, и дальше, чтоб... Что, собственно говоря, произошло? Испытания пошли не штатно. Упала мощность. Планировалось при одной мощности проводить эти испытания, мощность упала. И для того, чтобы эту мощность поднять начали убирать вот эти самые стержни, которые являются частью, ну, скажем так, аварийные системы. И в результате реактор... мощность начала расти, но в результате реактор вместо того, чтобы остановиться, он разогнался, и произошло то ли один, то ли два взрыва. Ну, в общем, считается, что произошло два взрыва. Вот собственно на... Те, кто смотрит нас в «Ютьюбе», ну, вот...

С. Бунтман — Это знаменитая фотография...

А. Кузнецов — Да, это знаменитая фотография.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот собственно говоря, критикуют сериал «Чернобыль», в том числе говорят, слишком много чёрного дыма в момент катастрофы там и после. Не было такого количества. Ну, вот если судить по этой...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... по этой фотографии, действительно особенного чёрного дыма и не было. Ну, а дальше известно, многократно описано, как скрывали эту катастрофу, — да? — как не принимались совершенно необходимые меры для того, чтобы максимально и население близлежащих городов, в том числе крупнейшего города Киева, и тех людей, которые работали в начале на ликвидации последствий в том, чтобы их обезопасить максимально. В общем, ещё раз говорю, это многим людям памятно. Довольно быстро было начато следствие. Следствие вел, возглавлял следственную группу старший помощник Генерального прокурора СССР, государственный советник юстиции 3-го класса Потёмкин. В своей книге воспоминаний Дятлов о нём пишет доброжелательно, говорит, что да, с одной стороны он старался, так сказать, на нас возложить всю вину, с другой стороны, в общем, делал... вел следствие достаточно корректно. Было проведено следствие. И были выделены главные обвиняемые. 6 человек оказались на скамье на скамье подсудимых. Это директор станции Брюханов. Это упоминавшийся уже его заместитель Анатолий Дятлов. Это главный инженер станция Николай Фомин, начальник смены, в которой всё произошло, Борис Рогожкин, начальник реакторного цеха Коваленко и инспектор Госатомэнергонадзора на станции Юрий Лаушкин. Значит, им предъявили обвинение по трем статьям тогдашнего Уголовного кодекса Украинской ССР, поскольку понятно, что...

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... по законам, так сказать, той республики, на территории которой всё это произошло. Что это за статьи? Статья 167-я «Халатность», статья 165-я «Злоупотребление служебным положением» и «Нарушение правил безопасности на взрывоопасных предприятиях», статья 220-я, пункт 2-й. Сразу скажу, что с последней статьей юридически получилось, ну, нехорошо. Дело в том, что на момент, когда произошла эта авария, атомной электростанции не входили в список таких предприятий, где... которые считаются взрывоопасными. То есть, строго говоря, это статья не...

С. Бунтман — Серьезно, да?

А. Кузнецов — Да. Да. Хотя это не первая авария на атомных предприятиях Советского Союза, скажем так. Были аварии там и в Челябинске-40 на НПО «Маяк», крупнейший производитель оружейного плутония в Советском Союзе, и, значит, Кыштымская катаст... Так. Боюсь соврать. На Урале точно совершенно. Не уверен, что я сейчас правильно назову город. В общем, одним словом, конечно, ничего похожего не было.

С. Бунтман — Ну, естественно.

А. Кузнецов — Но аварии случались. И тем не менее уже потом, уже после Чернобыля АЭС будут задним числом в этот список внесены. То есть по сути принцип «закон не имеет обратной силы» в данном случае был, можно сказать, нарушен. Значит, поскольку масштабам происшествия колоссальный, то было принято решение, что по первой инстанции будет его рассматривать специальное присутствие Верховного суда СССР.

С. Бунтман — Сразу?

А. Кузнецов — Да. Даже не УССР, а СССР. Председателем судейской коллегии был Раймонд Казимирович Бризе. Если вы наберете это словосочетание в поисковой системе, то вам выдаст немало материалов на русском языке из современного латышского сегмента интернета, где об этом человеке говорят в основном плохо. Почему? Потому, что для латышей он, ну, скажем так, пример коллаборациониста, человека, который в послевоенное время... Он 31-го, если не ошибаюсь, года рождения. Значит, человека, который в послевоенное время стал целенаправленно делать советскую карьеру, и в том числе в качестве судьи, еще будучи судьей на территории Латвийской ССР, принимал участие и в политических процессах, и против деятелей подполья латвийского, и диссидентов, и так далее, и так далее. То есть он делал карьеру, за что был, так сказать, старания его не остались незамеченными, был...

С. Бунтман — Взяли в центр?

А. Кузнецов — Взяли в центр, взяли в состав Верховного суда. Он заместителем председателя будет достаточно долгое время. Я не знаю, до какой степени это сыграло роль, но в принципе, ну, наверное, нет ничего невероятного в предположении, что это обстоятельство учитывали, когда его назначали. Человек с таким, ну, скажем так, анамнезом, он будет еще более покладист. Конечно, от судей Верховного суда СССР взбрыка, наверное, никто не ждал, но в таком случае, с точки зрения организаторов, перебдеть, что называется лучше, чем недобдеть. Ну, были народные заседатели, как положено, потому что даже в присутствии Верховного суда всё равно народные заседатели: Константина Амосов, Александр Заславский. Мне ничего не удалось найти про этих людей. Я ничего про них не знаю. Был запасной заседатель. И государственное обвинение поддерживал советник юстиции 2-го класса, старший помощник генпрокурора СССР Юрий Шадрин. Значит, длительный был, достаточно длительный процесс. 18 судебных заседаний, 18 дней без учета там выходных и всяких перерывов. Были опрошены 40 свидетелей аварии. Были опрошены пострадавшие. Вот в группе я предложил, объявил заранее, что будет записываться передача, предложил, значит, задавать вопросы. Вот один из вопросов был, насколько широко этот процесс освещался в советской прессе.

С. Бунтман — Вот я пытался вспомнить.

А. Кузнецов — Нельзя сказать, что он совсем не освещался, но по сути процесс прошёл в таком вот полузакрытом режиме. Он не был закрытым. Да? Суд не закрывал, значит, заседания, но само по себе решение провести в Чернобыле, в городе Чернобыль, формально это объясняется тем, что по советскому законодательству действительно рекомендовалось судебное заседание проводить максимально близко к месту совершения преступления...

С. Бунтман — А там вообще уже находиться-то можно было?

А. Кузнецов — Можно было. Да. Поскольку Чернобыль — это не Припять, которая расположена вот практически, — да? — так сказать, станция рядом там находится. Чернобыль находился в 12, если не ошибаюсь, километрах от места аварии. Но прошло более года уже к этому времени. В июле 87-го года процесс происходит. Насколько я понимаю, были проведены весьма солидные дезактивационные мероприятия. В общем, те, кто участвовал в этом процессе, я имею, кто был свидетелем этому, вспоминают, что всё было вылизано, вымыто, приведен в порядок, значит, зал дома культуры, где проходили эти заседания. Ну, вот фотографии, которые, значит, есть у нас, они показывают такой действительно, так сказать, торжественное судебное заседание, большой зал. Вот это подсудимые — трое главных обвиняемых. Да? Вот директор станции, его заместитель и главный инженер. Вот. Вот так выглядит высокий суд. Все положенные кресла и прочие гербы, атрибуты. Вот. Значит, но дело в том, что...

С. Бунтман — Герб Украинской ССР.

А. Кузнецов — Украинской ССР.

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — Потому, что на их территории всё происходит.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да. Дело в том, что свободно без пропуска проникнуть в эту зону, разумеется, люди не могли. То есть публика, которая была на заседаниях, — это сотрудники Чернобыльской АЭС. Журналистов пустили на два заседания: на первое и на последнее. Пустили советских и иностранных журналистов. Это 87-й год. Перестройка и гласность уже объявлены. Но куда они вывернут, ещё пока никто не знает.

С. Бунтман — Ещё больше ускорение почти.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Да, почти ещё.

А. Кузнецов — Вот 3-4 года вот этого короткого периода, но все люди, кто это во взрослом возрасте пережили, если напрягутся, вспомнят, как с каждым годом всё это нарастало. Свобода* слова образца 87-го...

С. Бунтман — Ну, да. ... еще... наступало...

А. Кузнецов — ... и 89-го...

С. Бунтман — ... потом сильно нарастает. Да, да.

А. Кузнецов — ... это совершенно разные вещи. Да? Тут ещё самое-самое начало. И поэтому всё очень-очень осторожно...

С. Бунтман — Только литературу стали печатать в 87-м.

А. Кузнецов — Да!

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — То, что раньше...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — ... то, что лежало под спудом. Поэтому действительно кое-какие сообщения в газетах были, но они были строго ещё отцензурированы. В чём обвиняли этих людей? Вот отрывочки из обвинительного акта: «Директор ЧАЭС и другие подсудимые обвиняются в том, что, пренебрегая своими служебными обязанностями, они допустили проведение на электростанции недоработанного с научной и технической стороны эксперимента, приведшего к катастрофе». На самом деле до сих пор, когда речь идет о том, что это было, ну, есть версии абсолютно маргинальные. Никто из серьёзных людей их не рассматривает. Версия локального землетрясения, конспирологическая версия существует, так сказать, о там сознательной диверсии, за которыми стоят... Дальше можно себе предъявлять.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... список тех, кто стоит. А вот версии такие, что называется, вменяемые, они находятся в диапазоне между двумя крайностями. Крайность номер раз — это безграмотные, преступно безграмотные действия отдельных лиц, которые нарушили всё, что можно, все, так сказать, инструкции, регламенты и так далее. Вот они сидят на скамье подсудимых перед вами. Другая крайность заключается в том, что эти люди вообще ни в чём не виноваты или виноваты самую малость. А главная причина произошедшего — в различного рода технических недоработках самой станции, реактора и всего прочего. Да? То есть произошло то, что заложено было в самой конструкции. Вот естественно никакой единой точки зрения нет на сегодняшний день и быть её в таком сложнейшем деле, я думаю, не может в принципе. И те люди, которые обладают достаточным образованием для того, чтоб понимать техническую сторону спора, они могут составить себе представление. Для этого сейчас материалов много. Но в любом случае вот все выводы, которые на сегодняшний день есть, они где-то посередине между этим. Кто-то склоняется больше технической, так сказать, стороны и в меньшей степени — неудачные действия отдельных людей, либо наоборот, действия людей, которые наложились на несовершенство там, так сказать, всяких систем защиты и так далее. Всё в конечном итоге между этим. Но на суде, в общем-то, была сделана попытка представить всё результатом действия людей. Реактор мы не обсуждаем. Реактор хороший. Реактор надежной. Системы защиты надежные. Во всём виноваты люди. Вот это была сверхзадача, которая стояла перед этим судебным заседанием... перед этим судебным присутствием.

С. Бунтман — Да, важно знать, потому что какова задача. Потому, что без задачи он, конечно... Задача — выяснить, как всё было на самом деле, она, в общем-то, стояла для комиссии, скорее.

А. Кузнецов — Дело в том, что к этому времени комиссия уже поработала, определённые выводы были не просто сделаны, а были уже доложены в МАГАТЭ. И вот советская делегация в МАГАТЭ, в Международном агентстве по атомной энергии как раз и отстаивала вот эту точку зрения, что реактор хороший, реактор надёжный, но вот случилась внештатная...

С. Бунтман — То есть нечего дальше бояться.

А. Кузнецов — Да. Не бойтесь. Это человеческий фактор. То есть бойтесь, конечно, поскольку всё равно люди работают. Но это может произойти везде. Это может произойти во Франции. Это может произойти в Японии. Да? Так сказать. А то, что у нас полтора десятка таких реакторов уже работает, это не означает, что советская атомная энергетика представляет собой угрозу человечеству. Другое дело, что потом... Дело в том, что МАГАТЭ будет продолжать. Для МАГАТЭ решение суда — это, знаете, не окончание всего. МАГАТЭ дальше будет продолжаться всё это дело рассматривать. И уже в 90-е годы гораздо больше будут говорить о несовершенстве реактора, отдельных его систем безопасности. То есть вот этот маятник качнется в противоположную сторону этого спектра. Дальше их обвиняют в том, что «после аварии обвиняемые не предприняли в должное время действий, направленных на ограничение ее последствий для работников электростанции и жителей окрестных районов. Не были организованы необходимые спасательные операции, люди в опасной зоне работали без дозиметристов, контролирующих уровень... Предпринимались попытки фальсифицировать информацию об истинной опасности происшедшего». Предпринимались безусловно. И сегодня...

С. Бунтман — Но ими ли?

А. Кузнецов — Вот! Мы сегодня прекрасно знаем, что эти вещи решались на уровне партийного руководства и города Киева, и УССР, и СССР. Но вот тем не менее Брюханову, например, поставят в вину директору, что он утром 26 апреля передавал своему, то есть министерскому и партийному руководству, что на территории электростанции вокруг неё радиационный фон составляет 3-6 рентген в час. В то время как его вроде бы начальник штаба гражданской обороны уже известил, что на некоторых участках...

С. Бунтман — А там до...

А. Кузнецов — ... 200 рентген.

С. Бунтман — А там допрашивались вот свидетели, когда...

А. Кузнецов — Да, допрашивались.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Допрашивались. И надо сказать, что те фрагменты стеног... Ну, понимаете, стенограммы как таковой нет. Есть записи свидетелей, бывших на процессе.

С. Бунтман — Мы говорим о процессе по обвинению ответственных лиц в Чернобыльской катастрофе фактически. Мы продолжим это через несколько минут.

**********

С. Бунтман — Продолжаем наш разговор. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Ольга Рябочкина — звукорежиссер. Эта передача идёт, напоминаю, в записи. Но мы специально записали вот об этом процессе. Итак, свидетелей допрашивали.

А. Кузнецов — И вот некоторые люди, присутствовавшие на заседании суда, они вели записи свои. Поэтому это нельзя назвать официальной стенограммой. Но тем не менее я думаю, что мы можем рассчитывать на... в том, что в целом эти записи достоверны, потому что, конечно, никакого умысла там намеренно их исказить у них не было. Ну, что-то могли там просто не успеть записать. Всё-таки непрофессиональные стенографистки. Вот, например, фрагмент допроса директора станции Брюханова: «Прокурор: Как Вы...» Да. Прокурор говорил о том, что ведь и раньше были аварии. Да? Вот вы их, как следует, не расследовали. То есть, дескать, вы халатность проявляли и раньше.
«Прокурор: Как Вы выполняли требования по расследованию аварий? Все ли аварии расследованы до конца?
Брюханов: Были аварии, когда комиссия не находила причин.
Прокурор: Я могу Вам показать протокол, где перечислены аварии, которые не расследовались вообще. В материалах дела он есть, Вы с ним знакомились. Вы отрицаете это?
Брюханов: Нет, не отрицаю.
Прокурор: В первом квартале 86-го года Вы выводили защиты и блокировки 6 раз. Это делалось без согласования с вышестоящими организациями. Это нарушения.
Брюханов: Я этого не знал, но могу пояснить. Неразумно останавливать блок из-за некоторых несущественных причин.
Прокурор: Это неправильно, противоречит правилам. Вы подписали акт приемки блока № 4 без выполнения программы по выбегу?»
То есть вот той программы, по которой собственно эксперимент ставился.
«Брюханов: Да, я принимал пусковой комплекс». То есть, понимаете, речь о том, что понятно любому человеку, жившему и работавшему в советское время хоть на мало-мальски ответственной должности, и более того человеку, который сегодня живёт и работает на такой работе, где может что-то произойти.

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — Если что-то случилось... Если ничего у тебя не случается, то в принципе отмахиваться от всяких проверяющих, если ты опытный человек, ты знаешь как. Как только у тебя что-то случилось, ты практически не имеешь шансов выпутаться, потому что невозможно соблюдать все инструкции. Эти инструкции часто приходят из разных ведомств, и, так сказать, даже знакомиться с ними со всеми, скорее всего, нет времени и возможности. Кроме того то, что понятно любому производственнику, если соблюдать все инструкции, ты никогда не выполнишь никакой производственный план. Поэтому если ты хочешь делать дело, надо закрывать глаза на то, что здесь не успели, здесь не вникли, здесь что-то... Это понятно. И, собственно говоря, директор и выглядит на этом процессе достаточно обречённо, потому что он понимает, что прокурор, хорошо подготовившийся, спору нет, он его задавит. Да?
«Прокурор: Персонал утверждает, что оповещение об аварии проводилось стихийно. Что Вы должны были сделать?
Брюханов: Мне представляется, что я выполнил все требования.
Прокурор: Уже в три часа ночи 26 апреля Вы знали, что вблизи 4 блока мощность радиоактивного облучения 200 рентген в час. Вы понимали, что дальше будет хуже?
Брюханов: Я знал, что определяет мощность дозы йод и был уверен, что дозы будут падать. Что касается 200 рентген в час и так далее, то это было только в зоне видимого прострела».
То есть он пытается объяснить, что в тот момент, даже зная, даже получив информацию от того же начальника гражданской обороны, оценить это всё было невозможно, потому что можно было видеть... предвидеть различные возможные последствия. И то, что будет падать доза, и то, что она не будет падать, и так далее, и так далее, и так далее.

С. Бунтман — Но ему говорили, что в таких случаях надо предусматривать худшее?

А. Кузнецов — Ну, вот прокурор говорит, это нарушение. У прокурора же очень простой разговор. И формально он прав. Да, были нарушены. Инструкция такая-то была нарушена. Инструкция такая-то была нарушена. Что в конечном итоге суд констатирует? Что из обвинительного заключения перекачует в конечном итоге в приговор? «Подготовка персонала станции по вине ее руководителей не соответствовала требованиям «Руководящих указаний по работе с персоналом». Это к вопросу о том, что во время проведения эксперимента, когда всё пошло нештатно, действительно многие работники, в том числе рядовые, действовали не лучшим образом. Вот, пожалуйста. Значит, виноваты начальники. Они не обеспечили соответствующую подготовку персонала. «Брюханов, Фомин, Лаушкин в нарушение требований „Инструкции по расследованию и учету аварий“, утвержденной Минэнерго СССР 17 сентября 75-го года и 1 сентября 83-го года, не обеспечили полного учета, тщательного и технически квалифицированного установления причин аварий и других грубых нарушений режима работы. Не всегда выявляли виновных в этом лиц; в отдельных случаях причины и даже сами факты нарушений скрывались». Вот это шлейф того, что на любом предприятии естественно найдётся. Были аварии. Вы им не придавали значение. Вы не делали выводы. Вот смотрите, что получилось. «Не смотря на то, что на 4-м блоке станции не были проведены необходимые испытания турбогенераторов, 31 декабря 83-го года Брюханов подписал акт о приемке в эксплуатацию пускового комплекса на блоке как полностью законченного». Это его бьют тем, что если бы были проведены своевременно эти испытания, их не понадобилось бы производить в апреле 86-го года. «С целью доведения до рабочего состояния системы безопасности по договору с организацией „Донтехэнерго“ проводились испытания турбогенератора в режимах совместного выбега с нагрузкой собственных нужд, которые не были удачными... — это вот предыдущие три испытания. — Тем не менее, Фомин, Коваленко и Дятлов 30 октября 85-го приняли техническое решение и дали распоряжение о внедрении режима выбега на 4-м энергоблоке в опытную эксплуатацию, не поставив в известность вышестоящие организации о предстоящих испытаниях при выводе энергоблока на очередной ремонт». Вы не согласовали. Вы не посоветовались. Вы на свой страх и риск...

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... приняли решение. «Программу испытаний надлежало согласовать с Научным руководителем, Главным конструктором, Главным проектантом, Госатомэнергонадзором и с заместителем главного инженера станции по науке, но и этого не было сделано». Опять же любому понятно, что если начать со всеми этими шестью согласовывать, то никогда ты не проведёшь этих самых испытаний. «Фомин, Дятлов, Коваленко не оговорили в программе испытаний остановку реактора в момент начала испытаний, что дало возможность оперативному персоналу вывести из работы аварийную защиту А3-5, — АЗ, извините. АЗ, аварийная защита-5, — по останову двух турбин, они не увязали между собой тепловую мощность реактора и электрическую мощность генератора; не регламентировали отвод из контура излишнего пара; не предусмотрели должных мер автоматической или ручной компенсации...» Я несколько месяцев назад для одного из наших выпусков районных номеров журнала «Дилетант» делал материал о катастрофе на атомной подводной лодки. И вот там подробно тоже, так сказать, читал в материалах, описывалось, как на ходу, когда уже авария развивалась вширь и в глубь, начиналось техническое творчество. А вот давайте сделаем внешний обводной контур. А давайте залезем в этот отсек, попробуем воду пустить так для того, чтобы охладить реактор. Вот у меня такая... такое ощущение, что это беда любой нашей технической мысли. Вот как только происходит что-то нештатное, тут же на ходу, на коленке начинают приниматься...

С. Бунтман — Ну, иногда это надо делать.

А. Кузнецов — Совершенно... Нет, в ситуации, когда реактор идет в разнос, что-то надо делать. И те моряки, которые сумели, в общем, на лодке избежать взрыва, они молодцы, герои. Хотя как потом специалисты выяснили, взрыва и не могло быть. Но они этого...

С. Бунтман — А откуда они это знали?

А. Кузнецов — Откуда они это знали на тот момент?

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Разумеется. Интересно, что свою работу, как положено, проводил Комитет государственной безопасности...

С. Бунтман — Ой-ёй-ёй!

А. Кузнецов — ... который при помощи различного рода своих агентов следил по своим каналам за тем, как ведут себя подсудимые, и пытался на них влиять. Вот, например, из сообщений того времени во время суда: «Брюханов В.П. считает, что экспертиза некомпетентна, поэтому не сможет сделать правильных выводов о причине аварии, хотя оспаривать ее выводов не собирается. Рассчитывает на наказание на срок 7−8 лет, надеется попасть под амнистию». Ценный для обвинения след... сведения. Да? Так сказать, что будет оспаривать тот или иной обвиняемый. «Фомин высказал мнение о том, что причиной аварии явился эксперимент, программа которого была подготовлена слабо, — ага, значит, это обвиняемый, который на нашей стороне. Да? Он в своих показаниях будет в нашу дудку дуть, — кроме того, Дятлов нарушил и эту программу. Недоумевает по поводу поведения Дятлова, который старается свалить вину на несовершенство реактора». Рассчитываем на Фомина. «Дятлов недоволен тем, что якобы суд игнорирует его вопросы к экспертам», — надо сказать, что Дятлов был единственным активным обвиняемым, который пытался спорить, который выдвигал свои контрдоводы Настаивает на том, что даже судом признано, что реактор не соответствует основным требованиям безопасности. Собственно он потом уже, выйдя из тюрьмы... Его уже нет на свете. Он скончался. Он, кстати говоря, получил в первые дни после аварии очень... очень серьезную дозу радиации. На суде был еще болен. Ну, тем не менее его поместили на время следствия под стражу, хотя... Ну, неважно. «... настаивает на том, что даже судом признано, что реактор не соответствует основным требованиям безопасности. Намерен в последнем слове высказать все, что думает о суде, экспертах, аварии и т. п., мотивируя это тем, что 10 лет, которые ему дадут он, не проживет, но его волнует его репутация, единственное, что он должен спасти. Считает, что общественное мнение находится на его стороне. Вновь высказал мысль о том, что выводы об истинных причинах можно опубликовать только за границей». Беспокоит подсудимый Дятлов организаторов процесса, потому что он уже решил, что всё равно его в тюрьме сгноят. Поэтому можно сказать всё, что он думает. С Дятловым будут работать некий агент Вова, сокамерник, подсадная утка, который будет ему говорить: «Да что ты! Да что?! Да не надо. Да... Да только хуже сделаешь», — и так далее. Насколько повлияли, трудно сказать. Но, в общем, последнее слово даже у Дятлова получилось таким наполовину покаянным. У всех остальных практически 100-процентно покаянным. «Брюханов заявил, что каким бы ни был приговор, обжаловать не собирается, так как это ни к чему хорошему не приведет. Последнее слово хочет использовать для того, чтобы „понравиться“ суду, говорить намерен не более 3 минут. Опасается, что Дятлов своим выступлением может повредить ему и Фомину. Отрицательно относится к возможному присутствию на последнем заседании советских и иностранных корреспондентов.
Фомин удовлетворен тем, что суд скоро закончится. Считает, что проходящее судебное разбирательство не повлияет на сроки наказания, которые уже определены заранее.
Дятлов высказал мнение о том, что ему очень нужна свобода, доброе инженерное имя. В глазах свидетелей он себя уже реабилитировал. В последнем слове постарается выступить так, чтобы не навредить своей семье, — вот на что работал агент Вова, — да? — когда уговаривал его, что не надо, так сказать, рвать на себе рубаху. — Продолжает активную подготовку к выступлению, в котором намерен отстоять свою мысль о том, что основной причиной аварии явилось несовершенство реактора». Вот на сегодняшний момент — да? — прошло 30 лет. По-прежнему спорят, как я уже говорил. И вот для примера, вот одно мнение, я специально не называю авторов, это мнение технического специалиста, человека, который разбирается в производственной стороне вопроса: «Во время испытаний на выбег мощность аппарата упала значительно ниже, чем было необходимо по программе. Персонал был обязан их прекратить и заглушить реактор, — то есть вот он считает, что тем, что они начали пытаться поднять мощность, начали убирать вот эти самые штыри, — да? — они собственно и спровоцировали всё, что дальше последовало. — Но вместо этого они стали пытаться любой ценой поднять его мощность до запланированной программой эксперимента. Двенадцать раз операторы проигнорировали регламент эксплуатации, вопреки десяткам инструкций отключили все системы аварийной защиты и охлаждения. Так что причина аварии — незаконный эксперимент». Это вот одна точка зрения, как ее сформулировал, ещё раз говорю, человек, который с технической стороны. А вот мнение юриста, значит, который там очень такое подробное заключение об этом расследовании, об этом процессе написал: «Нет сомнения, ряд нарушений режима эксплуатации ядерного реактора лицами, осужденными по данному делу, можно считать доказанными в ходе судебного процесса. Однако, каков характер этих нарушений? Например, группа видных специалистов из Обнинска, специально исследовавших данный вопрос (руководитель группы профессор Дубовский) пришла к выводу, что, — цитата, — «если бы аварийная защита реактора хотя бы в какой-то степени соответствовала своему назначению, то все нарушения, допущенные персоналом, привели бы только к недельному простою 4-го блока ЧАЭС». То есть аварийная защита, она была недостаточной. Если бы она была достаточной, то это была бы, ну, небольшая эксплуатационная... небольшой эксплуатационный сбой. То есть «самое большее, что можно было вменить в вину осужденным — это халатность, преступление, предусмотренное статьей 167-й УК УССР. Вряд ли можно считать обоснованным и осуждение бывшего директора ЧАЭС Брюханова по статье 165-й («Злоупотребление властью и служебным положением»). Он признан виновным в том, что умышленно скрывал факт значительного превышения уровня радиации... Во-первых, в материалах дела есть данные, что на место аварии сразу прибыло множество различных начальников, которые призывали «не допускать паники, — то есть он был не самостоятелен в принятии этих решений. — Во-вторых, сомнительно, по уже сложившейся после аварии обстановке, о чем в частности, отмечено в мемуарах академика Легасова, что директор АЭС располагал на тот момент достаточной информацией». И...

С. Бунтман — Информацией, властью располагал.

А. Кузнецов — И приговор: Дятлов, Фомин, Брюханов были приговорены к 10 годам заключения, Рогожкин — 5, Коваленко — 3, Лаушкин — 2 года лишения свободы. Никто из них не отбыл полностью... Ну, то есть я имею в виду, вот из тех, кто к 10 годам был приговорён, потому что Фомин, который еще во время следствия пытался покончить с собой, в 88-м вообще был переведён в психиатрическую больницу и собственно, видимо, сошел с ума окончательно. Дятлова освободили по состоянию здоровья в 91-м. Вот. И Брюханов вышел по условно-досрочному тоже в 91-м году. Ну, а... О том был ли этот суд вот сегодня — да? — по прошествии времени, был ли этот суд справедливым, полным и объективным судебным разбирательством. В том, что эти люди в чём-то виноваты, с этим, видимо, более или менее все согласны. И они сами, в общем, так же говорили: да, что-то я не предусмотрел. Да, что-то я нарушил. Да, так сказать, здесь можно было и лучше действовать и так далее. Но вот вопрос о соотношении того, был ли действительно... были ли действительно подобные реакторы такой вот миной замедленного действия, крайне несовершенной в техническом отношении...

С. Бунтман — А это главное.

А. Кузнецов — А это главное, потому что некоторые из них до сих пор, по-моему, работают. Вот. Этот вопрос суд, конечно, не решил. Я думаю, что он решить не мог. Он, конечно, был задан, определенный, так сказать, ход и результат этого процесса. Если бы на пару лет... пару лет бы с судом повременили, вполне возможно, что в 89-м всё пошло бы уже совсем по-другому. Но очень торопились показать, в том числе и судом, что восприняли всерьез, виновные наказаны в этом деле...

С. Бунтман — И установили причину — главное.

А. Кузнецов — Установили причину. Да.

С. Бунтман — Главную причину.

А. Кузнецов — Вот некомпетентность...

С. Бунтман — И это была возможность запоздало успокоить людей...

А. Кузнецов — Мировое сообщество и...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... конечно, люди...

С. Бунтман — Но вот мировое сообщество как раз и оно забило тогда в набат.

А. Кузнецов — Ну, разумеется.

С. Бунтман — Это когда до Швеции дошло, когда всё уже...

А. Кузнецов — Да, да, да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да... да, по-моему, до Австралии даже дошло.

С. Бунтман — Нет. Ну, когда уже к соседям приехало все это, уже тогда подумали, что скрывать невозможно. Да.

А. Кузнецов — Да. Так что нельзя сказать, что суд был вообще совсем не объективен, что абсолютно невиновных людей в качестве... Ну, понимаете, в известной истории про стрелочника, которую невозможно в этой ситуации не вспомнить, ведь мы же не говорим, что стрелочник тоже не виноват, совсем не виноват. Мы говорим, что стрелочник — да. Но помимо стрелочника очень много было других начальников, которые... Кто-то понёс партийную ответственность. Кого-то из партии исключили. Кто-то про него... понес дисциплинарную ответственность. Кого-то в должности понизили.

С. Бунтман — Кого-то на пенсию отправили.

А. Кузнецов — Кого-то на пенсию отправили там досрочно и так далее. Много достаточно людей пострадало, но вот так, чтобы на всю страну козлами отпущения стали — это, конечно, вот эти 6 человек.

С. Бунтман — Или я что-то пропустил, или действительно этого там нет. Ни в коем случае им не переписывается умысел?

А. Кузнецов — Нет. Безусловно.

С. Бунтман — Вот.

А. Кузнецов — Безусловно. Понимаете, вот в предыдущем номере «Дилента» я писал статью о Тилигульской катастрофе, это железнодорожная катастрофа, я там сказал, что вот особенности русской катастрофы, она состоит из трех частей: хотели как лучше, получилось как всегда, награждение непричастных, наказание невиновных. Действительно хотели как лучше.

С. Бунтман — Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Вот такой случай мы разобрали сегодня.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Всего вам доброго!

А. Кузнецов — Всего доброго!

С. Бунтман — До свидания!