Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — И до такой степени не так, что у нас черный экран сегодня. Мы сочли, что это отражение души нашего героя. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — ... Светлана Ростовцева. Сегодня мы будем Михаила Шванвича судить.

А. Кузнецов — Он же Шванович. Он же Шванвиц.

С. Бунтман — Вообще Шванвиц, конечно.

А. Кузнецов — Ну, изначально да.

С. Бунтман — Да. Шванвицы — это... это немецкая семья.

А. Кузнецов — Немецкая, но жившая на территории Польши в Торне.

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — Ныне это Торунь.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот. И дед нашего, ну, скажем так, героя, он перебрался на русскую службу. Он был не военный. Он был преподаватель. Преподавал в гимназии. И, кстати говоря, будет преподавателем ещё одного из персонажей сегодняшней нашей передачи — оренбургского, значит, коменданта Рейнсдорпа, что могло бы сыграть свою роль в судьбе Михаила Шванвича, но не сыграло в конечном итоге, там не... Не сошлись звезды, что называется.

С. Бунтман — Не сошлись.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Ну, отец его, с ним странная история, с Александром Шванвичем или Шванвицем. Это человек... Вот у человека с этим именем, то ли их два, то ли есть взаимоисключающие биографии, потому что он лейб-кампанец, вот понятно, что сподвижник Елизаветы, вот из тех, кто поддерживал Елизавету, лейб-кампанец. Но есть...

А. Кузнецов — И это, видимо, так, потому что Елизавета была...

С. Бунтман — И это так!

А. Кузнецов — ... была крёстной... крёстной матерью у соответственно Михаила.

С. Бунтман — Да! Но здесь дорога раздвояется, то, что говорится, потому что сначала там есть вот послужной список Александра Шванвича-Шванвица, и есть... который там... Он служит там-то, там-то, там-то, там-то, там-то. И вдруг появляется некто Александр Шванвич среди тех, кто в Ропше, в общем, то ли присутствует, то ли участвует в смерти Петра Федоровича. И это вот непонятка, которая до сих пор. То ли два Александра Шванвица было, то ли непонятно, что... то ли вообще неизвестно что. Так что здесь вот загадка остается в принципе.

А. Кузнецов — Ну, про отца мы не так много знаем, хотя, в общем, некоторые вехи в его биографии известны...

С. Бунтман — ... Да. Хармс. Да...

А. Кузнецов — Да. Единственное, что понятно, это был человек, ну, в стиле времени и того круга, к которому он принадлежал, он был человек невероятно вспыльчивый, человек очень буйного нрава. И известна история, когда он чуть не отправил на тот свет Алексея Орлова. Они по пьяному делу в некоем кабачке подрались...

С. Бунтман — А Алексей Орлов из-за этого назывался во след герцогу Гизу Меченным. Вот. Balafré. Как его так и называли...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — ... и с таким вот...

А. Кузнецов — Вот это Александр Шванвич.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И вот у Пушкина, когда он начинает работать над историей Пугачёва, у него появляется запись: «Сын Шванвича, находившийся в команде Чернышева, имел малодушие пристать к Пугачеву и глупость служить ему со всеусердием. Граф Алексей Орлов выпросил у государыни смягчение приговора». Значит, вот в этой короткой... достаточно коротком отрывочке здесь, видимо, две ошибки. Одна несомненно... Но тут в Александра Сергеевича мы ничем не будем кидать...

С. Бунтман — Несомненно, что про выпросил. Да?

А. Кузнецов — Нет, нет. Мы не будем ничем кидать, потому что это самое начало работы, ещё до того, как он получил доступ к материалам следственного дела...

С. Бунтман — То есть у него еще пока рассказ...

А. Кузнецов — У него пока...

С. Бунтман — ... анекдот.

А. Кузнецов — Да. У него пока рассказы. У него пока слухи. Потом, когда по ходатайству, собственно по приказу Николая ему будут даны материалы, там он многое уточнит. Но не все, далеко не все сможет включить по цензурным соображениям. Вот на счёт «находившийся в команде Чернышова» — это ошибка. Подпоручик Шванвич был прикомандирован со своей командой, он с командой... Он там был младшим офицером. Командой, которая была отправлена за рекрутами. Вот. И как раз началось восстание, и эту команду прикомандировали к отряду генерал-майора Кара, печально известного...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... который был разбит Пугачевым, который тоже, кстати говоря, не продемонстрировал воинских доблестей и сказался больным, уехал. За это потом был отставлен от службы. Хотя жил в свое удовольствие. Он был достаточно богат. Стал образцовым таким самодуром-помещиком. В общем, даже слух ходил, что его убили собственные крепостные. Случай нередкий в то время. Но нет, он скончался, так сказать, окруженный чада и домочадцами. Так вот в этом отряде был Шванвич. И насчет «граф Алексей Орлов выпросил у государыни смягчение приговора» — это абсолютно точно не так, потому что в это время у Орлова, что называется, алиби. Орлов находился в это время в Италии, в известной командировке занимался делом княжны Таракановой. И с учетом расстояния и прочих сложностей корреспонденции... Ну, собственно переписка Орлова с Екатериной известна.

С. Бунтман — И они про другое пишут.

А. Кузнецов — Да, там нет...

С. Бунтман — Они пишут про господина Пугачева, но...

А. Кузнецов — Да, там нет никакого Шванвича. Есть ещё несколько, скажем так, версий того, почему Шванвич не был приговорён по первым разрядам к, значит, самым суровым наказаниям, где-то встречается там: отец, коленопреклоненный, отмолил сына у императрицы. Нет никаких подтверждений этому. И сегодня я надеюсь показать, что на самом деле в том, что Шванвича не казнили, нет ничего необычного. Тут мы собственно не видим никакого особенного... никакой особенной милости. Он получил то же, что получат и другие дворяне, офицеры, имевшее... Ну, скажем так, судьба которых сложилась так, что они оказались на какое-то время у Пугачева. Да? И среди казненных не будет ни одного офицера бывшего. Вот. Они все получат наказания более лёгкие. Значит, отряд Кара был разгромлен. Это осень, самое начало восстания, осень 73-го года. И вот когда некоторое количество, несколько десятков пленных, в основном рядовых солдат привели к Пугачёву, было несколько офицеров. И Пугачев приказал офицеров казнить, а солдаты отмолили 2-х, Шванвича и ещё одного поручика, сказав, что эти офицеры к ним хорошо относились, хорошо с ними обращались. И вот нельзя ли... И Пугачев в свойственной ему манере, он изменил довольно резко свое решение. Двух офицеров казнили, вот за которых солдаты не просили, а 2-х он оставил в живых и довольно быстро назначил одного атаманом, а другого подъесаулом вот в команде, которую он из этих пленных солдат и создал. А дальше Шванвичу был, что называется, случай, причем он сам не прикладывал к этому никаких особенных усилий. Дело в том, что у Пугачёва был, конечно, невероятный комплекс по части того, что ему необходим правильный императорский двор.

С. Бунтман — Ха! Да.

А. Кузнецов — Отсюда и жалованье всяких там титулов своим, значит...

С. Бунтман — Хлопушам.

А. Кузнецов — ... Хлопушам. Да. И Чикам Зарубиным, и Белобородовым. Отсюда и создание военной коллегии. Да? И он, конечно, понимал, что хромает у него делопроизводство. То есть хромает вначале до такой степени, что никакого делопроизводства вообще не было. В какой-то момент, значит, государь-император спохватился, что ему надо вести хоть какую-нибудь переписку, а переписку вести вообще некому. То есть вообще ни одного грамотного, хоть сколько-нибудь грамотного человека. И тогда, значит, дается специальная команда друзьям-казакам, чтобы они там скакали по хуторам и спроворили ему хоть какого-нибудь грамотея. Значит, один из получивших это указание людей, казак Почиталин искал-искал, искал-искал, никого не нашёл. Значит, 2-х людей ему назвали, один был где-то совсем в других местах в отсутствии, 2-й категорически отказался, потому что это самое начало. Еще вообще непонятно, куда, что вывернет и так далее. И уже было понятно, что могут неприятности случится на почве неисполнения императорского распоряжение, и тогда кому-то из стариков пришла в голову мысль: а вот у тебя сынишка Ванька, он вроде — как это? — по писанному может. Значит, Ваньке дали отцовское благословение, вручили ему для передачи Пугачёву какие-то там подарки, какую-то одежду парадную и так далее и отправили: «Служи, сынок, государю-императору. Когда его увидишь, скажи ему «Ваше Величество». Вот такое отцовское ему было наставление.

С. Бунтман — Ну, правильно.

А. Кузнецов — Этот самый 19-летний Ванька явился к Пугачёву и был им принят сначала просто ласково, потому что, ну, сам пришел, подарки принёс и так далее, а дальше ему было сделано испытание, дескать, напиши. Он чего-то там написал, как умел. Писал с чудовищными ошибками. Вот мы сейчас образец заслушаем. Я постараюсь эти ошибки произнести, значит. Но тем не менее писал. Значит, Пугачёв внимательно это все отсмотрел. Известно было, что он свою неграмотность скрывал... То есть известно нам сейчас, что он свою неграмотность скрывал и всячески делал вид, что он умеет читать и писать. С этим еще столкнемся. Он посмотрел, сказал: «Здорово умеешь», и соответственно Иван Почиталин стал его, значит, главным кацеляристом. Но поскольку переписка росла, и, так сказать, связи множились, то понадобился человек, который мог бы ещё и по-иностранному.

С. Бунтман — Это очень важно.

А. Кузнецов — Конечно. Государь-император же не может не знать и не писать и на иностранных языках тоже. Тем более я не знаю, в какой степени Пугачев был знаком с биографией Петра III, но я думаю, что то, что он немец, он понимал. Поэтому когда после первых ранних успехов подступили к Оренбургу, то, значит, стали рассылать уже самые настоящие манифесты и даже попробовали вступить в переговоры с упоминавшимся комендантом Рейнсдорпом. Но сначала документ. Вот образец творчества Ивана Почиталина. Судя по всему, это им не только исполнено, исполнено несомненно им, но похоже, что им составлено. Есть... Есть в показаниях вот, так сказать, описание сцены как куда-то они скакали, причём спасаясь от каких-то там появившихся войск, и на привале Пугачев сказал: «А давай-ка, Ванька, пиши манифест». Ванька написал, зачитал. Всем очень понравилось. Вот что получилось. Это первый вариант подметного манифеста Петра III.

«Самодержавнаго императора, нашего великого государя, Петра Фёдаровича Всероссийскаго и прочая, и прочая, и прочая.

Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежним царям служили до капли своей до крови, деды и отцы ваши, так и вы послужити за свое отечество мне, свое великому государю амператору Петру Федаровичу. Когда вы устоити за свое отечество, и не истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, великим государем, жалованы: казаки и калмыки и татары, — то есть православные, значит, мусульмане и буддисты. — И которые мне, государю императорскому величеству Петру Федоровичу, винныя были, и я, государь Петр Федарович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рякою с вершын и до усья и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свиньцом, и порахам, и хлебныим правиянтом.

Я, великий государь амператор, жалую вас, Петр Федаравич.

1773 году синтября 17 числа».

С. Бунтман — Ну, здесь в принципе единственное, что «именной» это правильно тогда...

А. Кузнецов — Да. Нет. Ну, тут я... я не все ошибки...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — ... зачитывал.

С. Бунтман — «Именной» — это да, но остальное... Ну, простите меня, у меня есть письмо, и у нас будет в наших районных журналах письмо князя Алексея Борисовича Куракина, писаное или им, или секретарём. Ах!

А. Кузнецов — В смысле орфографии.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Не, а, ну, государь-император Петр Алексеевич что писал? Хотя несомненно был человеком весьма грамотным по тем временам. А дальше подступают к Оренбургу, и на казачьих пиках подбрасывают три документа. Вот один из этих документов у Рейнсдорпа вызвал, ну, скажем так, приступ рвения, и в Петербурге это имело, так сказать, отразилось своим эхом.

«Нашему губернатору Рейнсдорпу.

Каждый наш верноподданный знает, каким образом злобные люди и недоброжелатели лишили нас по всем правам принадлежащего нам всероссийского престола. Но ныне всемогущий бог своими праведными помыслами и, услышав сердечные к нему молитвы, снова преклоняет к нашему престолу наших верноподданных, а злодеев, исполненных недоброжелательства, повергает к нашим монаршим ногам. Однако и ныне есть такие люди, которые, не желая признавать нас, не хотят выйти из мрака недоброжелательства и сопротивляются нашей высокой власти, и при том стремятся, как и прежде, ниспровергнуть наше блистательное имя, и наших подданных, верных сынов отечества, хотят сделать сиротами. Однако мы, по природной нашей склонности и любви к тем верноподданным, которые ныне, оставя заблуждение и злобу, будут чистосердечно и верноподданнически служить нашей высокой власти, будем милостиво отмечать и жаловать отеческой вольностью. А если кто не пожелает нас признавать и впредь будет оставаться в прежнем недоброжелательстве и озлоблении, то таковые отступники, по данной нам от создателя высокой власти и силе, испытают на себе наш справедливый и неизбежной гнев. Обо всем этом и сообщается от нас во всеобщее сведение, дабы важность этого осознавал каждый наш верноподданный. Декабрь 1773 года».

Значит, стиль немножко нерусский даже для того времени. Ничего удивительного. Это обратный перевод с немецкого. Дело в том, что Рейнсдорпу принесли три листа бумаги. На одном была изображена сущая абракадабра. Это собственноручное письмо Петра Фёдоровича.

С. Бунтман — Так.

А. Кузнецов — Значит, это для внутреннего употребления. Это для пугачевского войска. Он делал вид, что умеет писать. Он писал некие закорючки. Два таких документа дожили до нашего времени. Значит, один документ обнаружился не так давно в одном из региональных архивов. Когда, значит, Петр III... Когда Пугачев испытывал Шванвича, его умения и знания языков, тот велел ему написать по-немецки, Шванвич написал, с ошибками, но написал, значит, «Его Величество Петр III». Потом по-французски. Написал по-французски. После чего Пугачев долго читал и наложил свою резолюцию. Вот она была наложена вот этой вот абракадаброй. И вот здесь то же самое. 2-й документ вот такого примерно содержания писан по-русски, а 3-й на немецком. И вот это Рейнсдорп, так сказать, имел возможность доложить в Петербург обо всем этом. И это вызвало очень серьезное внимание лично Екатерины II, потому что до самого окончания следствия, до суда буквально, — да? — то есть до конца 74-го года она будет подозревать иноземный след.

С. Бунтман — Да. Но потом она как раз скажет...

А. Кузнецов — Потом...

С. Бунтман — ... нет тут никакого следа.

А. Кузнецов — Нет. И я...

С. Бунтман — Да. Она напишет...

А. Кузнецов — Вот пожалуйста. Собственно не будет далеко ходить.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — В письме к Вальтеру она напишет...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... «Он не умеет ни читать ни писать, но это человек чрезвычайно смелый и решительный. До сих пор нет ни малейшего признака, чтобы он был орудием какой-либо иностранной державы или стороннего замысла, ни чтобы он следовал чьим-либо внушениям. И надо полагать, что господин Пугачёв — разбойник-хозяин, а не слуга».

С. Бунтман — А не слуга. Вот это важнейшая фраза. То есть она очень точно поняла вообще...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — ... в конце концов, что это война и вот такой выдающийся...

А. Кузнецов — Но это будет... Это будет уже январь 75-го, это письмо.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — А сейчас пока декабрь 73-го. Что там творится под Оренбургом, непонятно. Кто с Пугачевым, сколько с Пугачёвым, каковы его настоящие намерения, непонятны. И появление документа, писанного на грамотном немецком... Потом определят, Шванвич писал по-немецки устаревшей орфографией. То есть для второй половины ХVIII века, то как он писал буквы...

С. Бунтман — А! Ну, он так в семье и остался. Да.

А. Кузнецов — В семье осталось, видимо. То есть явно, немецкому его учили дома, естественно письменному в том числе. И вот старое начертание, значит, там примерно полувековой давности, оно зафиксировалось, задержалось. И вот это вызвало, конечно, определенное, так сказать, смущение умов при дворе, нет ли за мятежником какой-нибудь иноземной, значит, помощи. Что касается Шванвича, значит, он не рвался на должность главного переводчика и одного из главных писарей. Но в какой-то момент, значит, он попался на глаза Пугачеву, тот говорит: «А, ну, иди сюда. Умеешь по немецкому?» — «Умею». — «Напиши». Написал. «А! Вижу, умеешь. А по французскому умеешь?» — «Умею». — «Напиши». Написал. «Ага. Вижу, умеешь». Наложил резолюцию, и Шванвича определили, значит, соответственно в канцелярию, в ту самую военную коллегию. Вот история Петруши Гринёва, вообще история «Капитанской дочке», она вырастает из идеи написать о судьбе дворянина, который оказался у Пугачёва по идейным соображениям. Да? Такой благородный разбойник... Ну, скажем так, вариант, куда... куда ушёл бы Дубровский, если бы совпало по времени.

С. Бунтман — Ну, да. Но и плюс ещё, конечно, было лекало из Вольтера Скотта.

А. Кузнецов — Лекало...

С. Бунтман — Лекало «Уэверли» было там явное.

А. Кузнецов — А Шиллер? Да нет. Ну, тут лекал в европейской литературе...

С. Бунтман — Нет. Вот человек, который попадает в командировку и оказывается в центре восстания — это... это «Уэверли» просто...

А. Кузнецов — Но затем Пушкин разочаровывается в реальном прототипе, потому что, ну, совершенно ничего ни романтического, ни героического, ни даже злодейского в подпоручике Шванвиче не обнаруживается. И на следствии он будет жалобно давать показания, что да, вот он в боях-то участия не принимал, а вот он, значит, специально, чтобы не сражаться с войсками её величества, сказался болен, лежал там своей землянке в потёмках и так далее, и так далее. В общем, он всячески выторговывал себе жизнь. От Пугачева он сбежал сам, когда... Да он вообще недолго у него находился. Менее полугода. Когда появилась возможность, он сбежал, появился в Оренбурге у Рейнсдорпа. Непонятно, знал ли он, что Рейнсдорп хорошо относится к его деду, и вообще знал ли Шванвич, что Рейнсдорп знал его деда, но в свое время какая-то положительная аттестация Мартына Шванвича... Он переделал имя из Мартина в Мартына.

С. Бунтман — Ну, все правильно.

А. Кузнецов — Да, какая-то положительная аттестация Рейнсдорпу, ну, помогла. И Рейнсдорп поначалу когда выслушал покаянный, значит, рассказ подпоручика, он ограничился тем, что взял с него повторную присягу как с человека, предыдущей присяге изменившему, и отправил его в войска. Иди, дескать, служи. Ну, вот мог в принципе... наверное, был ему шанс, мог он как-то скрыться, затеряться, но не получилось. На местах товарищи проявили бдительность и, так сказать, привлекли его к следствию, а дальше уже там, что было, то было. Вот. И Пушкин в результате... Конечно, и Швабрин, и Петруша Гринёв — это образы синтетические, собранные из...

С. Бунтман — Конечно.

А. Кузнецов — ... нескольких судеб плюс, конечно, обработанные гением Пушкина.

С. Бунтман — Ну, что ж? Это замечательная история. Мы продолжим историю Михаила Шванвича через несколько минут.

**********

С. Бунтман — Да. Дело в том, что здесь да, уже... уже в чате началась полемика насчёт арки, ковчега, саркофага. Да. Потому, что это действительно... это неправильный перевод был. Это может быть ковчег, саркофаг только. Но это вот... Это вечные лучшие друзья переводчиков. Arc, arch.

А. Кузнецов — Ну, да.

С. Бунтман — Из France-Presse переводили. Вот...

А. Кузнецов — У нас тоже собственно дело переводчика...

С. Бунтман — У нас дело...

А. Кузнецов — ... в этом смысле.

С. Бунтман — ... дело переводчика. Да. Да.

А. Кузнецов — Надо сказать, что вот время следствия Шванвичу уделяли не очень много внимания. Дело в том, что он был не единственным офицером, оказавшимся у Пугачёва. В общей сложности их было более дюжины. Правда, в основном это были не дворяне. Это были офицеры из выслужившихся солдат. Но тем не менее всё равно вот никакого особенного внимания к Шванвичу бы и не было, тем более сам явился, сам сдался, сам повинился. Если бы не вот это... Ему, конечно, подпортила жизнь история с этим самым манифестом, потому что про... про манифест и про письмо Рейнсдорпу очень спрашивали. Спрашивали самого Пугачёва. Пугачёв, например, таким образом рассказывал, что он приказал Шванвичу «написать на немецком языке указ к оренбургскому губернатору в такой силе, чтобы он сдался мне без супротивления и не морил бы людей в городе голодом. А Шванвич, написав такой указ, принёс ко мне, который я, приняв от него, не смотря, отдал Почиталину, и велел запечатать и послать к губернатору». Но это Пугачев то ли не помнит, то ли скрывает что-то, потому что естественно не могло так быть. Был русский вариант, и он был, видимо, оригиналом, а Шванвич именно переводил, а не сочинял. И вот один из секретарей Пугачёва Максим Горшков, он дал такие показания: «Пугачёв, призвав однажды меня к себе, говорил: «Я-де приказывал прислать к тебе атамана Шванович (офицер 2-го гренодерскаго полку). Как-де скоро он к тебе придёт, так ты заставь его перевести последний мой указ, которой ты с Почиталиным писал, и принеси перевод ко мне». То есть указ писали Горшков и Почиталин, Шванвич его перевел на немецкий язык. Вот. А после этого уже соответственно... Ну, в общем, так или иначе поскольку Шванвич, что называется, попал в видные деятели пугачевской канцелярии, то соответственно на суде ему и досталось. О суде над Пугачёвым мы в свое время подробно рассказывали. У нас была целая по этому поводу отдельная передача. Я только напомню, что было следствие. Следствие велось достаточно тщательно. Вели его три специально для этого назначенные человека. Это генерал Павел Сергеевич Потемкин. Он дальний-дальний родственник, значит, фаворита Екатерины II. Генерал Михаил Никитич Волконский. И к ним был придан им в помощь специалист именно по допросной части Степан Иванович Шешковский, знаменитый кнутобоец екатерининского времени.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Ну, что, Степан Иванович, все душегубствуете?

А. Кузнецов — Душегубствуешь. Да, да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Кнутобойствую помаленьку. Совершенно верно.

С. Бунтман — Помаленьку. Да.

А. Кузнецов — Вот. Вот эти... Вот это троица провела вполне добросовестное следствие. Настолько добросовестное, что когда суд приступил к очным допросам, а допросили несколько десятков человек и отдельно допросили Пугачёва, то судьи нашли, что никаких существенных дополнений к письменным показаниям сделано не было, все подтвердилось. То есть работа следствия была оценена очень высоко. Специальным екатерининским указом было составлено особое присутствие из трёх категорий людей. Значит, в общей сложности там оказалось более 55 человек. 57, по-моему, было в списке. Но трое так ни до одного заседания по болезни не дошли. Нескольких человек не было там на каких-то отдельных заседаниях. Но так более 50 судей. Значит, это члены Сената, это чиновники второго и третьего разряда, и военные, и штатские. Офицеры тогда тоже назывались с чиновниками, поскольку у них чин есть. И несколько иерархов православной церкви, поскольку полагалось вот в таких особых судах... Помните, мы в свое время рассказывали, что они приговоры не подписывали, поскольку там смертная казнь...

С. Бунтман — Ну, да, да.

А. Кузнецов — ... а им как-то не положено, но тем не менее они присутствовали, так сказать, на всем и тоже числились судьями. Вот. И дальше следователи предложили проект разбиения на разряды. В общем, то, что мы хорошо знаем по делу декабристов, это не в первый раз было проделано...

С. Бунтман — Конечно.

А. Кузнецов — ... с участниками восстания. Значит, всегда следствие предлагало... По степени вины разбивались на разряды, а дальше уже в суд принимал решение, не перевести ли кого-то разрядом повыше, кого-то разрядом пониже. Ну, и потом назначал каждому разряду соответственно наказания. В данном случае в пугачевском суде разрядов было 10. 10 — это... 10-й, последний — это оправданные. Было несколько человек, которых сочли неприкосновенным к заговору. Вот Шванвич оказался в результате внизу, что называется, списка как впрочем и другие офицеры, там ещё несколько человек, все они получили сравнительно мягкое наказание. 8-й разряд. «Подпоручика Михаила Швановича за учиненное им преступление, что он, будучи в толпе злодейский, забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцовым приказам, предпочитал гнусную жизнь честной смерти, лишив чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу». То есть вот в чем преступление Шванвича, что он предпочел гнусную жизнь честный смерти, что он выполнял приказы, оказавшись в толпе. То есть, в общем, он гораздо мельче Швабрина.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Он просто спасает жизнь. Насчёт того предавал ли он кого-то, спасая эту жизнь, дела осталось недорасследованным. Там мелькает в следственном деле такая история, что вроде как несколько плененных и пощаженных Пугачевым офицеров устроили диверсию, заклепали несколько пушек. Так вот не исключено, что именно Шванвич написал на них донос. Их казнили, двух офицеров. Но почему-то следствие то ли не стало эту ниточку разматывать, то ли размотало и не обнаружило на конце этой ниточки Шванвича. Тоже вполне вероятно. И это осталось слухом. Так что нет у нас основания утверждать, что вот он покупал свою жизнь и относительное благополучие какими-то там особенными подлостями. А вот что со Шванвичем совершенно достоверно, помните, у Давида Самойлова есть совершенно потрясающее четверостишие, посвященное «Капитанской дочке»?

Мужицкий бунт — начало русской прозы.
Не Свифтов смех, не Вертеровы слёзы,
А заячий тулупчик Пугача,
Насильно снятый с барского плеча.

Так вот то, что в «Капитанской дочке», деталь, которая сыграет в знаменитом эпизоде общения с Гринёвым, на самом деле это было со Шванвичем. Ну, правда, Шванвич пожаловался, что у него нет никакой зимней одежды. Нет никаких свидетельств, что сняли с кого-то. Пугачев со своего плеча ему пожаловал там некую шубу. Ну, понятно, что до этого шуба...

С. Бунтман — Ну, вообще...

А. Кузнецов — ... была с какого-то снята...

С. Бунтман — Но вообще жалование шубы — это такой традиционный...

А. Кузнецов — Абсолютно царский, конечно...

С. Бунтман — ... милость царская.

А. Кузнецов — Правда, более раннего времени.

С. Бунтман — Да, да, да. Ну, они... Ну, они люди архаичные достаточно.

А. Кузнецов — Конечно. Конечно.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот. Так что действительно вот был уж там заячья или не заячья, это мы не знаем, но некая шуба именно Шванвичу была пожалована. Ну, и в результате, значит, он был лишён дворянства, совершен обряд гражданской казни, переломлена шпага. И отправлен он был вместе с другими осужденными по восьмому разряду, был он отправлен в Сибирь. А вот дальше начинаются его сибирские мытарства. Сначала Тобольск, относительно крупный, старейший город Сибири, относительно уже крупное в это время и относительно культурное место. Место ссылки еще шведских офицеров — да? — после Полтавского сражения. Вот сегодня будет... У нас сегодня целый писательский ряд на «Эхе» дальше в сетке. Вот среди прочего будет в «Культурном шоке» Алексей Иванов. Вот в его романе «Тобол» об этих шведских офицерах подробно рассказано. И это абсолютно достоверная история. И... Но местные власти сочли, что Тобольск — слишком культурный и слишком центральный город для, значит, Шванвича. Его погнали дальше, еще за несколько сот верст в Сургут. Но и в Сургуте он не нашёл успокоения. И его загнали — аж! — в Новую Мангазею, сиречь Туруханск. Официально в екатерининские времена самый маленький город Российской империи. Его население составляло 800 с чем-то человек. Это не нынешний Туруханск. Вот в нынешнем Туруханске год назад я был. Там есть памятные места, связанные с именами Сталина, связанные с именем Мартова, Свердлова, Войно-Ясенецкого. А дело в том, что Шванвич отбывал в том, что сейчас называется село Старотуруханское, потому что перенесено... В ХХ веке был город Туруханск перенесен на несколько десятков километров на другое место. Там в начале века разграбление, случился пожар в старом Туруханске. Он так уже, в общем, не оправился. Вот там он находился и прожил там довольно долго, потому что когда случилось очередное новое царствование в 1801 году государь-император Александр Павлович вступил на престол, то помимо всего прочего рассматривались и различные документы по поводу преступников, томящихся... томившихся в ссылке и на каторге, для того, чтобы, ну, как положено, при восшествии монарха там милости должны быть, амнистии всякие, помилования и пожелания. И вот рассмотрели в том числе дела живых ещё участников пугачевского бунта. И, по-моему, на Балтике довольно много ещё было народу, которые там в каторжных работах находились в районе Ревеля. По-моему, Салават Юлаев ещё был жив. Или я путаю? Отец его уже умер точно к этому времени. В общем, было сочтено не пересматривать и никаких милостей не давать. Александр наложил резолюцию «Быть посему». Видимо, в 1802 году Шванвич умер в Туруханске. Вот, собственно говоря, его судьба. Чем он там занимался, непонятно. Но известно, что на его деле была надпись: «Никаких казенных денег на его содержание не отводить. То есть жить ему своим трудом». Ну, а в Туруханске две возможности жить своим трудом. Земледелие там категорически невозможно. Значит, в... Сейчас вот когда появились всякие морозостойкие сорта картошки, там что-то народ сеет, но как-то я не был... не был впечатлен тем, что я видел. Вот. А тогда просто невозможно. Поэтому люди жили либо охотой, рыбалкой. Да? То есть промыслами местными. Либо торговлишкой. Торговлишка кое-какая там шла, с местными народами в том числе. И вот похоже, что он как-то прилепился к какой-то торговлишке, будуи человеком грамотным, умеющим писать и считать, видимо, он как кормился вот при каких посреднических операциях. Вот. Вот такая вот судьба этого человека. Человека, ну, по тому, что мы видим, совершенно заурядного...

С. Бунтман — Да. Мы бы не вспомнили никогда, если б не появился Швабрин.

А. Кузнецов — Конечно. Если бы Пушкина не интерес... не заинтересовала вообще история Пугачёва, если бы не... не появился Швабрин, и если бы вот Швабрин не был сделан таким вот подчеркнуто романтическим злодеем для того, чтоб подчеркнуть, значит, соответственно противоположные качества Петруши Гринева. А так, видимо, и в Петруше, и в Швабрине есть кое-что и от Шванвича в обоих, и от других офицеров, оказавшихся в похожей ситуации. Но в основном, конечно, это то, что сконструировано пушкинским несомненным гением. Вот такая вот история, из которой сначала планировалось в литературе одно, потом получилось совершенно другое, о чем нам, видимо, жалеть не приходится, потому что получился...

С. Бунтман — Не, не, не. Получилось здорово.

А. Кузнецов — ... несомненный шедевр. Да.

С. Бунтман — Получилось гениально просто. Вот, дорогие друзья, вот такое дело. Это вы выбрали. И я очень рад, что вы это выбрали. Теперь вам предстоит повыбирать у нас несколько процессов. И оказался тоже Алексей Кузнецов в таком вот... Хотел он вообще всех тиранов заставить трепетать и терять головы, но оказалось, что английских процессов...

А. Кузнецов — Набирается.

С. Бунтман — ... предостаточно. Да.

А. Кузнецов — Набирается. Причем, я б сказал так, с запасом набирается.

С. Бунтман — Да, у нас еще есть запас. Конечно.

А. Кузнецов — Небольшой.

С. Бунтман — А у нас... Начинаем мы это с ХVI века, с Тюдоров. Бракоразводный процесс Генриха VIII и Екатерины Арагонской. Это с 27-го по 33-й.

А. Кузнецов — Тут надо, видимо, объяснить, почему бракоразводный процесс попал в категорию «Суды над...». Потому, что Генрих VIII в присущей ему интеллигентной манере бракоразводный процесс превратил в суд над Екатериной Арагонской по обвинению там во всяких нестроениях. Но тогда у нее был ещё мощный покровитель. Был ещё папский престол. И собственно затягивание этого процесса связано именно с позицией Ватикана, с позиции Рима. Вот. И...

С. Бунтман — Ну, и император...

А. Кузнецов — Нет, ну, разумеется.

С. Бунтман — Да. Да. Там у нее все там было. Но позиция...

А. Кузнецов — Нет, и император, и испанский король, извините меня, естественно.

С. Бунтман — Да. Да, да. Но дело ещё в том, что, конечно, пока Генрих VIII не догадался, что он может быть сам себе папой...

А. Кузнецов — Ну, вот собственно он догадается...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... как раз в процессе.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Поэтому если вы выберете это, поговорим и про закон о супрематии и вообще про английскую реформацию.

С. Бунтман — Но на этом Генрих VIII не остановился.

А. Кузнецов — Ох, не остановился. Он только начал. Он только во вкус входил.

С. Бунтман — Да. Суд над королевой Анной Болейн по обвинению в неверности королю, инцесте и государственной измене, 1536 от Рождества Христова год.

А. Кузнецов — Вот маленький тизер, он же спойлер. Юридическая изюминка этого дела — как юристы Генриха VIII будут протягивать логическую нить от измены королю к измене государству...

С. Бунтман — Да. Да.

А. Кузнецов — ... как они докажут, что это суть одно и то же.

С. Бунтман — Да. Но мы пропускаем дальнейшие деяния Генриха VIII. Там ещё есть, конечно, у него.

А. Кузнецов — Да, безусловно.

С. Бунтман — Да. Да. Но здесь мы... Интереснейшая вещь. Суд над «9-дневной королевой» Джейн Грей по обвинению в измене, 1553 год.

А. Кузнецов — Девятидневная королева. Надо понимать, что это не 9 дней ей было от роду, а что 9 дней она формально была королевой.

С. Бунтман — Да, был потрясающий фильм с Хеленой Бонэм-Картер в главной роли. И она играет королеву Джейн Грей. Очень романтизированная была история Джейн Грей. Но это вообще удивительно. Да, может быть, она имела больше прав, чем... чем иные на королевство, но такой там получается...

А. Кузнецов — Там интересные параллели с нашей историей. Ведь по сути у Джейн Грей почти получилось то, что совсем не получилось в 30-м году у Долгоруких, когда они пытались посмертную невесту Петра III возвести на престол.

С. Бунтман — Да! Да! Да!

А. Кузнецов — Ведь вот это... эта же логика.

С. Бунтман — Это с одной стороны. А с другой стороны абсолютно романтическая история, которая потом будет вплоть до истории Рюи Блаз вот и все, и несчастных королев. Это потрясающая история. Ну, естественно мы не можем обойтись без Марии Стюарт, королевы шотландцев, по обвинению в участии в католическом заговоре, 1587 год. Это мучительный был процесс, необычайно политический.

А. Кузнецов — Да. Это политический...

С. Бунтман — Тоже...

А. Кузнецов — ... процесс. Это, судя по всему, фабрикация целого блока доказательств. Вот эти вот письма. И, так сказать, к этому времени уже существовала целая специальная бригада по подделыванию всяких документов в английских спецслужбах. И, конечно, если вы выберете Марию Стюарт, то мы поговорим о вот этом сложнейшем процессе взаимодействия шотландской и английской короны, как они друг с другом...

С. Бунтман — Да. Конечно. Да. Потому, что все романтические арфы и скрипки уже пропели про Марию Стюарт, а здесь разберёмся юридически, что это было. Суд над... Точно также. Суд над Карлом I Английским по обвинению в тирании и измене, 1649 год. Там, конечно, мы все вспоминаем эти последние слова, адресованные Атосу естественно: «Remember». Вот от Карла I. Но там был потрясающий процесс, как со стороны обвинения, так и со стороны защиты.

А. Кузнецов — Да. И это процесс, один из тех процессов, который вот сегодня заставляет думать над тем, что было бы, если бы обвиняемый хоть чуть-чуть смягчил свою позицию.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да? Вот тут в принципе самоубийственный с точки зрения английского короля процесс.

С. Бунтман — Ну...

А. Кузнецов — По сути он сам себя... заставил взойти на эшафот.

С. Бунтман — Ну, вы абсолютно правы, что все здесь в принципе родственники разной степени...

А. Кузнецов — Ну, да, разумеется.

С. Бунтман — ... все упомянутые нами монархи. Ну, и вам выбирать. Да. Макс, конечно, внук Марии Стюарт был Карл I. Он сын Якова I, а Яков I, как известно, сын Марии Стюарт.

А. Кузнецов — Он же Яков VI Шотландский.

С. Бунтман — Да. Совершенно верно. Вот. Ну, хорошо. Давайте... Давайте мы предоставляем вам судить...

А. Кузнецов — Выбрать мне подарок на день рождения, потому что 9 июня я работаю в свой день рождения.

С. Бунтман — Вот. Так что...

А. Кузнецов — Так что повнимательней, товарищи, пожалуйста.

С. Бунтман — Так что да, пожалуйста. Да. Вы подумайте. Смысл подарка и так далее. Думайте очень серьезно. Всего вам доброго!

А. Кузнецов — Всего хорошего!