Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый день! 12 часов и скоро уже 8 минут. Ещё раз: кто сегодня отмечает Пасху, всем Христос воскресе! Вот кто сегодня. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — ... Светлана Ростовцева. Вот. Ну, что? Harassment. Тут не про harassment, Этьен Золотопомойников, дорогой мой. Этот чат «Ютьюба» у нас здесь. Здесь дело московского нотариуса Назарова, обвиняемого в изнасиловании и доведении до самоубийства гражданки Черемновой. Вы хотели вот. Вот любите вы вот ужасы, трэш кошмарный.

А. Кузнецов — Ну, дело действительно очень неприятное.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Но на самом деле это вот я бы его назвал, если б нужно было давать какое-то такое журналистская название, я бы назвал это делом о трех правдах. Вот мы сегодня будем говорить о трех правдах...

С. Бунтман — 3 правды.

А. Кузнецов — 3 правды. Это правда следователя Сахарова. Это правда адвоката Андреевского. И это правда обер-прокурора кассационного департамента Сената Кони. Вот как эти три правды сегодня, так сказать, сегодня будут переплетаться. Но сначала фабула дела. 134 года назад 5 мая 1885 года на паперти храма Христа Спасителя, на ступенях, которые обращены к Москва-реке застрелилась молодая дворянка из знатного, но очень небогатого дворянского... незнатного, древнего, скажем так, рода Черемновых Елизавета Черемнова. И она... При ней была найдена записка: «Я умру. Но Вы, пожалуйста, не воображайте, что Вы причина моего самоубийства. Вы презренное ничтожество и в силу своего ничтожества не можете быть причиной такого великого акта в жизни моей, как ее прекращение». К этому времени Москва уже довольно долго наблюдала за этим делом. То есть дело не начинается с этого самоубийства. Дело началось раньше. Дело началось еще в 82-м году. Что произошло? Елизавета Черемнова закончила Смольный институт благородных девиц, перебралась в Москву, потому что здесь она нашла работу. Она как очень многие девушки её возраста и девушки этого поколения, она бредила сценой. Видимо, имела какие-то данные для этой сцены. По крайней мере начинала она вполне, так сказать, успешно. Она... Основная её работа... Она занималась... давала какие-то частные уроки, так сказать, но основная её работа — она работала секретарем в издательстве одного из маленьких театральных журналов и пробовала себя на любительской сцене. Вот собственно дело началось в вечер её дебюта театрального. Значит, такое... Это, ну, расцвет любительских театральных обществ. Пройдет в 10 с небольшим лет...

С. Бунтман — И из такого общества вырастет Художественный театр общедоступный.

А. Кузнецов — Из 2-х таких. Да? Из слияния...

С. Бунтман — Из 2-х...

А. Кузнецов — ... 2―х кружков...

С. Бунтман — Да, да, да. Конечно.

А. Кузнецов — ... Станиславского... Да.

С. Бунтман — И Немировича.

А. Кузнецов — И Немировича вырастет Художественный театр великий. И очень многие действительно крупные и даже несколько, можно сказать, гениальных артистов начинали с любительской сцены, причём совершенно не обязательно в столицах. И с провинциальной тоже. И вот, значит, Елизавета Черемнова принимала участие в постановке пьесы, на сегодняшний день совершенно забытой и достаточно подзабытого автора. Это пьеса Сологуба, которая называлась «Сотрудники».

С. Бунтман — Да, была такая пьеса.

А. Кузнецов — Была такая пьеса. Да. Я её прочитал. Она небольшая.

С. Бунтман — Ну, и как?

А. Кузнецов — Значит, это конец 50-х годов. Написана она в явной совершенно то ли подражании, то ли такой своеобразной полемике с Островским Александром Николаевичем, значит, явно совершенно под впечатлением споров западников и славянофилов. Конечно, она совершенно сегодня смотрится... Она не сценична. Она такая... Ну, вот тем не менее там есть, видимо, что поиграть особенно любителям. Там всё... всё хорошо именно для любительской постановки. Там немного действующих лиц — 6 или 7. То есть не нужно сводить какие-то сложные там мизансцены и так далее. Она вполне подходит для исполнения на камерную аудиторию. Вот собственно был выбран... Для постановки была выбрана сцена знаменитого московского Немчиновского театра на Поварской. Он же театр Гирша. Ну, не сохранилось здание до нашего времени. Вот, собственно говоря, у нас здесь сейчас через некоторое время к нам придёт картинка, которая изображает интерьеры этого зала. И как раз такая вот как и нужно для любительского спектакля камерная обстановка, сравнительно немного публики. Она играла роль девушки, совсем недавно вышедшей из пансиона, увлекаю... так сказать, которая... вот ей хочется... Вот, пожалуйста. Вот смотрите, такой... Да? Ну, не так уж он и маленький...

С. Бунтман — Он не маленький театр.

А. Кузнецов — Не такой уж он и маленький. Вот. А это...

С. Бунтман — Это вот он, да?

А. Кузнецов — Да. Это «Эрмитаж». То есть это нынешний театр современной пьесы. Это школа современной пьесы.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Ресторан «Эрмитаж» я имею в виду. И она имела успех в роли вот... Она фактически, видимо, играла саму себя, вот судя по...

С. Бунтман — Да. Там, кстати, сразу вопрос от Валерии: «А почему она гражданка?»

А. Кузнецов — А это, Сергей Александрович, Вы так прочитали. У нас сказано «дворянки Черемновой». Она дворянка...

С. Бунтман — А я не прочитал не так. Мне так написали.

А. Кузнецов — Серьезно, да?

С. Бунтман — Товарищи продюсеры.

А. Кузнецов — Ну, понятно.

С. Бунтман — А есть такая должность «неисполнительный продюсер»? Да?

А. Кузнецов — Наверное. Да. Надо по факту, значит, ввести.

С. Бунтман — Надо ввести. Я... Простите, Валерия.

А. Кузнецов — Да. Дворянка Черемнова. Это...

С. Бунтман — Да, я так думаю...

А. Кузнецов — И... Вот. Она была, конечно, чрезвычайно возбуждена. Ну, шутка ли — дебют, да? Она, конечно, ожидала того, что возможно где-то в газетах завтра появится там несколько одобрительных слов и так далее, и так далее. В одном из антрактов... А в то время ещё принято в антрактах подходить к актерам, даже заходить в артистические, если в театре с этим не очень строго, цветы дарить и так далее.

С. Бунтман — В антрактах?

А. Кузнецов — В антрактах. Да.

С. Бунтман — Да, потому, что...

А. Кузнецов — Антракты... Антрактов многое тогда.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Тогда между каждым действием, как правило, давался антракт.

С. Бунтман — И Художественный театр...

А. Кузнецов — С этим...

С. Бунтман — ... еще не родился.

А. Кузнецов — Не родился. Да.

С. Бунтман — Вот поэтому борьба не ведется.

А. Кузнецов — Даже... Даже он не сразу с этим покончил. От этого трудно было отказаться, хотя бы потому, что буфет очень настаивал всегда на многочисленных и длительных антрактах. Ну, вот...

С. Бунтман — Нет, я имею в виду визиты к актерам.

А. Кузнецов — А! Ну, да. И в одном из антрактов к ней подошел, постарше ее он лет на 10-12, Николай Игоревич Назаров, числящийся московским нотариусом, который рассыпался в комплиментах. В общем, приложил определенные усилия и всё свое имевшееся у него умение, и по окончании, значит, премьеры он ее поздравил с успехом и пригласил в компании друзей отметить это дело в ресторане. Ну, а когда они явились, то выяснилось, что это не ресторан «Эрмитаж», а номера при нём. А надо сказать, что знаменитый ресторан «Эрмитаж», к этому времени уже знаменитый, потому что уже творит свои знаменитые салаты...

С. Бунтман — Оливье.

А. Кузнецов — ... знаменитый Оливье. Да. Всё, что у Гиляровского описано.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Но дело в том, что располагается он в очень нехорошем районе. И это Гиляровский тоже описывает. Это по соседству со знаменитым «Адом» и прочими, так сказать...

С. Бунтман — Ну, конечно, там... Там же рядом труба...

А. Кузнецов — Конечно. Конечно. Конечно.

С. Бунтман — Все. Да.

А. Кузнецов — Так вот номера... А дело в том, что «Эрмитаж», по-моему, до кончины своей, до 17-го года будет числиться официально не рестораном, а трактиром. То есть при нём есть номера. Это тоже, кстати, у Гиляровского всё описано, что там официанты не во фраках, а, как положено, трактирным половым в рубахах, правда, очень дорогого голландского полотна. Так вот номера эти пользовались репутацией достаточно скверной. И тем не менее Черемнова поднялась с ним в номер. Выяснилось, что никаких друзей не предполагается. Накрыт какой-то ужин. Стоит шампанское. Как потом выяснится, в номере было накурено каким-то наркотическим вот, ну, дурманом таким вот. Это будет установлено. Одним словом, опытный, прожжённый, абсолютно бессовестный ловелас планировал всё, что называется, как по нотам, и ему-то казалось, что девушка собственно и не возражает. Да? Она рискнула отправиться с мужчиной, с которым только познакомилась в ресторан. В общем, всё закончилось так, как и должно было закончиться. И она, видимо, не планировала никаких, скажем так, судебных исков, потому что прекрасно понимала, как всё это будет выглядеть...

С. Бунтман — Выглядеть. Конечно.

А. Кузнецов — Разумеется.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Давайте вспомним горькие слова Нины Заречной из 4-го акта «Чайки» — да? — о судьбе актрисы: «Я взяла ангажемент в Елец третьим классом, а там образованные купцы будут приставать с любезностями». Это время, когда к актрисе, к женщине, выступающей на сцене отношение общества, в общем, достаточно однозначное. Да? Это женщина доступная. Даже актрис, великих актрис императорских театров, там Савину, Ермолову, — да? — всё равно вот, так сказать, бывали в их биографии моменты, когда поклонники именно на это, значит, на этом строили свои манёвр вокруг них. И... А уж тут, ну, что? Совсем, так сказать, молоденькая девушка. И она понимала, видимо, что никаких, так сказать, у неё шансов нет, но он ее будет... Назаров будет ее продолжать преследовать. Он напишет ей анонимное, правда, письмо, но будет установлено, что им именно написанное о том, что он требует, чтобы она продолжала с ним связь. Она отказалась. Тогда он через подставное лицо в только начавшей выходить московской газете... Значит, по иронии судьбы эту газету «Московский листок» редактировал довольно близкий друг Фёдора Никифоровича Плевако, который будет потом на суде, после ее самоубийства будет представлять интересы ее отца как гражданского истца. Так вот в этой газете были опубликованы некие стишки, значит, о молоденьких дамочках нетребовательных — да? — и так далее. Причём номера этой газеты, значит, Назаров разослал всем, кому нужно с соответствующим намеками. То есть, в общем, что называется, ее окружение понимало, что здесь намеки на нее. Вот тогда она обращается, собственно говоря, в суд, и начинается следствие. Следствие, которое будет долго тянутся. За ним следят газеты. И периодически происходят какие-то сливы и утечки в эти газеты. Значит, проводится оскорбительное для неё полицейское освидетельствование. Видимо, Назаров подкупил полицейских докторов, которые вынесли заключение, что она неоднократно имела, значит, физическую близость с мужчинами. Потом выяснится после ее самоубийства, когда будет произведено нормальное вскрытие, что у неё никогда никаких физических контактов ни с кем не было.

С. Бунтман — Кроме Назарова.

А. Кузнецов — Да. Нет! Дело в том, что, видимо...

С. Бунтман — И Назаров...

А. Кузнецов — Да. Ну, надо понимать так на всякий случай не юристам, состав изнасилования не подразумевает обязательно доведения вот этой физической стороны до некоего завершения. Да? Это насильственные действия сексуального характера. Да? Вот. Что уж там не получилось, почему, так сказать, не знаю. Дело в том, что отчет об этом деле, видимо, в газетах публиковался, но сегодня можно найти, по крайней мере мне ужалось найти только отчет о разбирательстве этого дела в кассации уже в Сенате. Там кое по каким фрагментам можно составить впечатление о том, что творилось по первой инстанции. И первые два следователя это дело закрывали. И, скорее всего, это дело вообще бы, так сказать, не имело судебной перспективы, но так получилось, что благодаря очень большому резонансу в Москве, который это дело приобрело, оно вновь было открыто и поручено Николаю Васильевичу Сахарову. А это следователь-легенда. Это...

С. Бунтман — Он у нас здесь есть?

А. Кузнецов — Он у нас здесь есть. Сейчас, когда вот до него дойдет, я его обязательно...

С. Бунтман — Это мы чату и «Ютьюбу» в целом...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — ... говорим.

А. Кузнецов — Вот сейчас он у нас...

С. Бунтман — Картинки показываем.

А. Кузнецов — ... должен следующим, по-моему, появиться. Вот это «Эрмитаж». Да. Вот...

С. Бунтман — Вот.

А. Кузнецов — Вот Николай Васильевич Сахаров — да, — с бакенбардами. Значит, это довольно редкий тип следователя, встречающийся, но во все времена нечастый. Это с одной стороны страстный, — как Вам сказать? — человек азартно увлеченный своей профессией, а с другой стороны романтик. Вот следователю очень трудно быть романтиком. Сахаров им был. И несмотря на то, что он к этому времени прослужил по судебному ведомства уже около 20 лет, и в его активе уже очень серьёзные расследования, он не случайно был следователем по особо важным делам при Московском окружном суде. Собственно говоря, он расследовал одно из покушений на Александра II, вот когда был взорван по ошибке поезд с прислугой и охраной вместо царского поезда, именно он расследовал это дело. И то, что после гибели Александра II очень быстро полиция смогла задержать участников, вот это было подготовлено сахаровским расследованием. Он берется за это дело и вкладывает в него какую-то совершенно невероятную страсть. Ему за это потом очень прилетит по служебной линии.

С. Бунтман — От начальства.

А. Кузнецов — От начальства. И прилетит, видимо, справедливо, забегай вперёд. Вот я говорю: 3 правды. У каждого своя.

С. Бунтман — Это сделало его предвзятым.

А. Кузнецов — Адвокат утверждал, что да. Кони в своем заключении, которое Сенат принял, значит, свое решение об отказе в кассационной жалобе сделал вывод, что его предвзятость не сказалась на результатах. Она была, но тем не менее она не была, что называется, бесповоротной, неотвратимой. Но он действительно понимая, какая сложнейшая перед ним стоит задача, мало того, что её слово против его слова, так ещё и она покончила с собой. И он понимал, что для того, чтобы убедить присяжных в том, что всё происходило так, как она показывала, он успел её допросить до самоубийства, что было так, как она показывала, а не так, как он показывает, Сахаров пошёл следующим путем: дать максимально задокументированную, максимально исчерпывающую характеристику личности Назарова. А личность, в общем, мерзкая. Андреевский не сможет с этим спорить в своей кассационной жалобе, он будет на другие вещи обращать внимание, но Назаров — профессиональный карточный шулер, Назаров — профессиональный альфонс, живший за счёт богатых немолодых вдов и одновременно растлевающий других женщин, в том числе жен своих товарищей. 136 свидетелей допросит Сахаров. И 136 свидетелей практически все... каждый будет подробно рассказываеть о какой-нибудь гнусной стороне этого человека. И вот среди всего прочего он затевает совершенно необычную экспертизу.

«1884 года, 24 января, судебный следователь Московского окружного суда по важнейшим делам Сахаров, рассмотрев настоящее дело, нашел, что одной из существенных причин, обусловивших возможность Назарову овладеть Черемновой в номерах „Эрмитажа“, она ставит крайний упадок физических своих сил вследствие волнений, парализовавших нервную систему ее как в период ожидания момента первого выступления на сцену, так и в самый этот момент».

С. Бунтман — Абсолютно возможно.

А. Кузнецов — «Хотя не подлежит никакому сомнению тот психический факт, что продолжительное и притом напряженное ожидание важного или резкого момента в жизни, напрягая нервную систему, производит затем соответственный упадок сил организма, и поэтому приведенное показание Черемновой об упадке ее физических сил по поводу ожидания спектакля и потом вследствие самого спектакля представляется вполне вероятным, но, так как означенный психический факт, несмотря на общеизвестность его, должен быть в данном случае констатирован удостоверением лиц, находившихся в одинаковом с Черемновою психическом положении... судебный следователь постановил: допросить о том артисток императорского московского театра М.Н. Ермолову и частного театра Лентовского А.Я. Глама-Мещерскую как лиц, по своим летам не утративших еще, вероятно, воспоминаний о впечатлениях их первых сценических дебютов».

С. Бунтман — Здорово.

А. Кузнецов — Что он пытается сделать этой, скажем так, экспертизой? Он пытается... Он прекрасно понимает, что любой адвокат на суде... А собственно адвокаты уже есть. И он понимает, что одним из двух адвокатов будет уже знаменитый Сергей Аркадьевич Андреевский. Он понимает, что присяжным нужно будет объяснить, почему эта девушка, если она порядочная, вообще согласилась отправиться с этим человеком, которого ещё сегодня утром не знала, почему она рискнула отправиться в такое сомнительное место как «Эрмитаж». И вот он хочет показать при помощи двух незаурядных артисток, что в этот день начинающая актриса, она по сути невменяема. Мария Николаевна Ермолова дала следующие показаниям: «Я помню, ожидания этого рокового в моей жизни момента...» Рокового в... не...

С. Бунтман — Судьбоносного.

А. Кузнецов — Судьбоносного. Да. Потому, что мы-то сейчас «роковое» воспримем как с...

С. Бунтман — Как мрачное. Да.

А. Кузнецов — Мрачное с отрицательной...

С. Бунтман — Это все судьбоносное.

А. Кузнецов — Вот Мария Николаевна Ермолова. Да?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — «Я помню, ожидания этого рокового в моей жизни момента так волновали меня, скажу больше — так страшили меня, что были моменты, когда я готова была даже отказаться от появления на сцену; таким ужасным мне представлялся этот момент! Затем помню также и то, что, когда спектакль кончился, я вернулась домой в сильном изнеможении как вследствие пережитых волнений, так и вследствие сравнительно продолжительного пребывания на ногах, в движении, во время самого спектакля. От этих волнений и наступающей затем крайней усталости, особенно в тех случаях, когда приходится исполнять ответственную роль, я не могу освободиться и теперь, когда достаточно освоилась уже со сценой».

А Александра Яковлевна Глама-Мещерская, сегодня тоже не очень памятная, а когда-то очень известная звезда театра Лентовского, вот что она скажет: «Я живо помню, что когда, после первого появления моего на сцену, приехала я домой, — все предшествовавшие ожидания этого момента и волнения до того потрясли организм мой, что разрешились страшным нервным припадком, вследствие полного упадка сил. Я вернулась без сил, без ног, без голоса, с весьма слабым сознанием, словом, совсем больная, и мне нужно было некоторое время, чтобы силы снова вернулись ко мне. Если же ко всем этим волнениям прибавить танцы после спектакля, а к ним прибавить еще реакцию, которая, говорят, следует за возбуждением нервной системы вином, выпитым хотя и в незначительном количестве, что я, впрочем, не испытала сама, то я вполне понимаю, как ничтожны были физические силы той бедной особы, о которой вы говорите, для борьбы с напавшим на нее молодым и крепким мужчиной».

Вот это экспертиза юристами, большинством юристов с самого начала была поставлена под очень большое сомнение.

С. Бунтман — Ну, конечно.

А. Кузнецов — Потому, что эксперт должен давать внятное заключение о состоянии конкретного человека. А две актрисы, описывающие свой опыт, описывают свой опыт. Это правильно. И когда...

С. Бунтман — Еще вопрос я... Ещё вопрос здесь очень важен. Здесь очень важен, потому что как задано. Правда ли, что актриса после спектакля своего дебюта чувствует необычайное нервное напряжение и так далее, и тому подобное? Да, конечно. Я помню... Вот!

А. Кузнецов — Ну, вот Вы же слышали, как он сформулировал — да? — постановление...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ... о производстве экспертизы?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И естественно, что Назаров... Он все время жаловался. Он все время жаловался на действия следователя. И когда Московская судебная палата обсуждала обвинительный акт, настолько спорным он был, и по этому делу давал заключение прокурор палаты Николай Валерьянович Муравьев, которого мы не раз поминали в основном недобрым словом, но он был очень опытный и грамотный юрист, то решено было Назарова под стражу заключить, а обвинительное заключение в суд передать, но вот эту экспертизу из заключения...

С. Бунтман — Не учитывать. Да?

А. Кузнецов — ... из заключения исключили. Да.

С. Бунтман — Сейчас мы прервемся, а потом дело дворянки Черемновой мы продолжим.

**********

С. Бунтман — Продолжаем довольно такое суровое дело об изнасиловании и доведении до самоубийства дворянки Черемновой.

А. Кузнецов — Вот получается, что Сахаров, опытный, матёрый следователь, он это дело, видимо, принял как-то, ну, удивительно близко к сердцу. И он действительно не оставлял Назарову ни малейшего шанса выглядеть в этой ситуации, ну, хотя бы нейтрально. Да? Вот он со всех сторон обложил его свидетельскими показаниями, многие из которых непосредственно дела не касались, хотя было много и таких которые касались...

С. Бунтман — Ибо ему нужно свидетельство личности Назарова, да?

А. Кузнецов — Да. Вот из которых следовало, что такому человеку, его версии событий нельзя абсолютно доверять, тем более что были и объективные моменты, как то выбор совершенно определенного места с определённой репутацией, выбор этого отдельного кабинета, ложь про то, что приглашены друзья. Вот этот самый наркотик. В общем, присяжные, как я понимаю, достаточно единодушно вынесли вердикт виновен. И Московской окружной суд приговорил Назарова к достаточно суровому, значит, наказанию. Он был лишён всех прав состояния и отправлен... должен был быть отправлен навечно в отдаленнейшие районы Сибири на поселение. Но естественно, что адвокаты приносят кассационную жалобу, Андреевский приносит, и дело отправляется в Сенат. Кассационная жалоба касается формальных моментов, потому что по существу вердикт присяжных обжаловать нельзя.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Но Андреевские находит, как он утверждает, и эта речь его опубликована и хорошо известна, находит целый букет нарушений, из которых он выделяет три. Первое — это пристрастность следователя. И вот он обосновывает это тем, сем, 5-м, 10-м. Второе. Андреевский считает, что очень плохую услугу его подзащитному вызвало совершенно неправомерное заявление в этом деле гражданского иска. Дело в том, что отец погибшей Черемновой гражданский иск заявил, но от финансовой компенсации отказался, дескать, не нужны мне от него деньги. То есть он их сначала потребовал, гражданский иск, а потом когда, так сказать, его иск был удовлетворен, он отказался от этих денег. И Андреевские говорит: в чём тогда смысл? Вот суд должен исключить такого рода иски, которые делаются факти... не для того, чтобы получить деньги, для чего существует гражданский иск, а для того, чтобы фактически появился второй обвинитель. А с учётом того, что отца представлял Плевако, представьте себе какой мощи был этот фактически 2-й обвинитель. И 3-е... 3-е — это экспертиза, но не Ермоловой и Глама-Мещерской, та была исключена, а экспертиза, которую проводил Иван Иванович Нейдинг. Он у нас тоже сейчас появится. Иван Иванович Нейдинг — крупнейший к тому времени российский судебный медик, заведующий... декан, извините, декан медицинского факультета Московского университета, человек, который тоже, скажем так, не остался в рамках своей... Вот это Глама-Мещерская.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да. А вот Андреевский у нас Сергей Аркадьевич. За ним будет Анатолий Федорович Кони, хорошо известная его фотография. И вот за ним должен...

С. Бунтман — Сидящий в кресле. Да.

А. Кузнецов — Да. И вот за ним должен появиться вот Иван Иванович Нейдинг.

С. Бунтман — Ну, такой... Суховатое лицо.

А. Кузнецов — Автор множества пособий по судебной медицине, причем по разной: там и хирургия, и психиатрия, и вообще все... и даже по токсикологии, по-моему, у него есть работа. Нейдинг не остался в рамках, так сказать, поставленных перед ним вопросов, и вот за что его упрекает Андреевский, Нейдинг в своём выступлении в суде сделал однозначный вывод: ему верить нельзя, ей верить можно и нужно. И вот это на присяжных естественно тоже произвело впечатление. Значит, в чём правда адвоката Андреевского? Когда он только-только перешел из прокуратуры после делали Веры Засулич, когда он отказался ее обвинять, когда он только перешёл в адвокатуру, в первом же громком деле, в котором он выступал, там было убийство из корыстных побуждений, он заявил свое, можно сказать, такое адвокатское кредо: «От имени общества, от имени всех прокурор возбуждает преследование, он предъявляет обвинение подсудимому. Здесь его устами говорят все против одного. Не забудьте: все — против одного в суде! Какой же бы это был суд, если бы за этого одного не поднимался ничей голос, если бы у этого одного не было никакого орудия для борьбы со всеми?! Это орудие — дарованная законом защита. Наша роль трудная, но необходимая. Общественное возмездие, прежде чем покарать, должно одуматься; оно обязано взвесить свой тяжелый шаг и выслушать против себя все возможные возражения, какие только может создать человеческая мысль. Если после таких возражений оно ничуть не поколеблется, ни от одного своего вывода не откажется, ни в одном своем чувстве не смягчится, — то, что бы мы ни думали о решении, мы назовем его обдуманным, взвешенным». То есть он по сути обосновывает необходимость существования адвоката. Да? Каким бы мерзавцем не казался сидящий на скамье подсудимых...

С. Бунтман — Ну, все правильно.

А. Кузнецов — ... человек, он имеет право на судебную защиту, он имеет право, чтобы выдвигаемые против него обвинения были взвешены на весах сомнения, скажем так. И вот здесь Андреевский собственно в своей кассационной жалобе, большой, она в собрании его речей там больше 12 убористых печатных страниц занимает. В своём... Не в своей жалобе... Это в своем выступлении, он выступал в Сенате, значит, Андреевский отстаивает вот эту мысль, что в данном случае в отношении Назарова следствие было предвзято, суд прошёл за следствием. Эксперт, значит, позволил себе совершенно не... неподобающие ему выводы и прочее, прочее, прочее. Вот это правда адвоката Андреевского. И затем правда обер-прокурора Кассационного уголовного департамента Сената Кони, который составил подробнейшее заключение, это его обязанность давать заключение по такого рода делам, в котором он практически все тезисы своего близкого друга, надо сказать, они действительно были с Андреевским близкими и давними, очень давними друзьями, он их разбивает строго, сухо, со ссылками на решения Сената, на статьи закона и так далее, и так далее. Он показывает, что да, имело место вероятно некоторая предвзятость следователя, но эта предвзятость ни в каком случае не носила драматического характера, что Назарова знакомили со всеми документами следствия, что ему были предоставлены все возможности защищаться. А при том, что у него с самого начала был энергичный и талантливый, и деятельный защитник, это, так сказать, усилило его возможности защиты. Суд выслушал более 30 свидетелей, которых вызвала защита в его пользу. То есть ничего такого, что существенно бы нарушило его права и сделало приговор неправосудным в данном деле, допущено не было.

С. Бунтман — То есть было, но не решающее.

А. Кузнецов — Да. Да. Более того Сенат, когда он отклонит кассационную жалобу и оставит приговор в силе, Сенат в своём особом мнении выскажется в том плане, что Московская судебная палата, при которой следователем был Сахаров, что ей бы надо его, так сказать, ведением этого дела рассмотреть отдельно — да? — так сказать с дисциплинарной точки зрения. Я не знаю, я не нашёл никаких указаний, было ли... Думаю, что было. Чем закончилась такое рассмотрение. В любом случае понятно, что оно не закончилось ничем драматическим для Сахарова. Он продолжил работать. До начала 90-х годов он будет продолжать оставаться следователем по особо важным делам. Потом он выйдет на пенсию по возрасту. Ему был уже под 60. Вот. И, ну, наверное, какое-то замечание или возможно какой-то выговор ему был за излишнюю такую вот страстность объявлен. Ну, а дальше последовала монаршая милость. Александр III проявил. И суровый приговор Назарову был заменён на гораздо менее суровый: 5 лет гласного надзора полиции и лишение особенных прав. Не всех прав состояния, а особенных прав. Ну, а поскольку Назаров дворянином не был, он был московским мещанином, то, в общем, это лишение особенных прав нельзя назвать каким-то там суровым наказанием. Как сложилась его дальнейшая судьба, я не знаю. Вот такое вот дело, в котором как бы сложилась всё. Это и совершенно определённое отношение общества вот к молодой актрисе. Да? Это и... Ну, как сказать? И горячность следователя, и очевидное ничтожество подсудимого. Но вместе с тем действительно это горячность следователя была, видимо, чрезмерной. Это и, надо сказать, репутация адвоката, потому что Андреевский с одной стороны имел репутацию, тому множество свидетельств, особенно среди публики и молодых адвокатов, человека безупречного в нравственном отношении. Вот был такой известный советский юрист Борис Самойлович Утевский. Он когда-то в молодые года начинал помощником у Карабчевского ещё до революции, а потом оставил небольшие такие, но очень интересные воспоминания. «Воспоминания юриста» они называются. В 80-е годы была издана книжечка. Вот Утевский там пишет в том смысле, что вот Андреевский был человеком абсолютно безупречным в том смысле, что он никогда не брал на себя сомнительных дел. А вот Кони в своих воспоминаниях, которые он будет писать уже в начале XX века, он пару раз так про своего, ещё раз повторюсь, близкого друга он скажет: ну, вот, конечно, адвокатура — да. Ну, вот какие вроде как люди — кремни... Да? Жуковский и Андреевский, оба пришли в адвокатуру после того, как отказались обвинять Веру Засулич. Но вот и их растлила вот эта вот жажда денег.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — И вот они брались за дела. И Кони называет прямо 3 дела, которые с его точки зрения Андреевского, так сказать, можно обвинить в отсутствии щепетильности и разборчивости. Вот об одном деле последнем, которое он называет, мы сегодня с Вами поговорили. Еще дело какого-то помещика, который, значит, над своими крестьянами измывался, про это дело мне ничего не удалось найти вот кроме упоминания у Кони, даже в примечаниях ничего про это дело нет. И, наконец, 3-е дело совершенно кошмарное. Действительно дело купца Елагина, который истязал маленькую девочку. Ее специально взяли из бедной семьи в компаньонки маленькой дочери. Елагины уехали во Францию. И там супруги Елагины с девочкой творили совершенно неописуемые вещи, в смысле, ну, чистый садизм. Да? И вот Андреевский его взялся защищать. И еще раз говорю, с формальной точки зрения, так сказать...

С. Бунтман — Нет, вот правда, надо защищать всех.

А. Кузнецов — ... безупречно. Да. Но вот именно для репутации человека, который не просто адвокат, а рыцарь судебной защиты, конечно, такие дела безусловно наносили определенный удар и урон. Ну, и по сегодняшний день, в общем-то, эта дискуссия не закончена. Да? Должен ли адвокат защищать своего...

С. Бунтман — Она никогда не будет закончена.

А. Кузнецов — Она никогда не будет закончена. Должен ли он защищать человека, в чьей виновности он сам убеждён? Вот так вот я бы вопрос поставил. Да?

С. Бунтман — Важное здесь просят уточнение, что такое особенные права.

А. Кузнецов — Значит, два вида наказания: лишение всех прав состояния — это лишение вообще всех гражданских прав. Это гражданская казнь. Это вот то, что с Чернышевским было проделано. Да? А лишение особенных прав состояния — это лишение только привилегированных прав. Вот оно...

С. Бунтман — Например? Какой-то пример надо.

А. Кузнецов — ... существенно меняло правовое положение, скажем, дворян и купцов, поскольку и у дворянства, и у купечества... Они не податное сословие. Они освобождались от налогов. Дворянства имело право выбора в дворянские корпорации, все вот эти предводители дворянства уездные, губернские и так далее. Там... Вот человека лишали дворянства и соответственно он встал вровень с обычными людьми, там с крестьянами, мещанами в зависимости от того, в какое сословие его переписывали.

С. Бунтман — А здесь он фактически ничего ещё не терял.

А. Кузнецов — Нет. Он мещанин.

С. Бунтман — Но... Но...

А. Кузнецов — Я думаю, что он потерял должность нотариуса скорее всего.

С. Бунтман — Да, какие-то корпоративные свои права.

А. Кузнецов — Наверняка.

С. Бунтман — Да?

А. Кузнецов — Наверняка. Я думаю, что должность нотариуса он потерял. Но он, судя по всему, и до этого к ней очень прохладно относился. И поэтому вряд ли для него это была большая потеря.

С. Бунтман — Ну, что ж? Вот такое дело. Вы его хотели. И это одно из показательных и примечательных дел конца прошлого... позапрошлого уже века. Ну, а теперь давайте к 25-летию Всемирного дня свободы печати суды над журналистами.

А. Кузнецов — Да, 3 мая 94-го года он впервые праздновался. Вот мы 5 мая как раз в двадцатипятилетие об этом будем говорить.

С. Бунтман — Да. Итак, начнем с 1735 года. Британская колония Нью-Йорк иск губернатора Уильяма Косби к издателю «The New York Weekly Journal» Джону Зенгеру по обвинению в клевете. Оклеветали губернатора? Что с ним сделали?

А. Кузнецов — Ну, разумеется. Да. Но дело в том, что это абсолютно важнейшее дело. Это дело, из которого через несколько десятилетий вырастет легендарная первая поправка к Конституции о свободе слова.

С. Бунтман — Так! Смотрим 2-е. 1793 год. Суд над журналисткой и писательницей Олимпией де Гуж, борцом... У нас было. Это за женское равноправие. По обвинению в подстрекательстве к мятежу.

А. Кузнецов — Ну, это с одной стороны... Это 1793 год, Франция. Понятно, что это террор. Понятно, что это вот все эти процессы якобинской диктатуры. Но здесь интересно то, что Олимпия де Гуж была, можно сказать, идейным предшественником феминистского движения, которое в полном объёме, конечно, развернется уже во второй половине ХIХ века. А вот что, так сказать, в ее действиях увидели якобинские власти, и почему ее отправили на гильотину, ну, вот если выберите, мы расскажем.

С. Бунтман — Суд над редактором газеты «Ведомости» Осипом Нотовичем по обвинению в клевете на правление Петербургско-Тульского банка, Российская империя, 89-93 годы ХIХ века.

А. Кузнецов — Долго будет тянуться дело. Тоже кассация в Сенате. И это дело еще интересно тем, что это лебединая песня, это последнее дело великого русского адвоката Петра Акимовича Александрова. Он был уже болен. Он умрет вскоре после того, как это дело завершится. Это одно из многочисленных, надо сказать, во времена Александра III дел против журналистов.

С. Бунтман — Два суда над издателем газеты «Гражданин» князем Мещерским по обвинению в клевете, Российская империя, 92-й год, 1800, и 1906.

А. Кузнецов — А это зеркальное дело. Дело в том, что если Нотович, он как бы на стороне добра, то надо понимать, что такое князь Мещерский. Трудно найти более гнусную фигуру в русской прессе конца ХIХ начала ХХ века. Это совершенно махровый... Ну, это журналист такой, что его даже консервативные круги стеснялись, хотя государь-император неизменно все его судебные штрафы, а у него их были десятки, оплачивал. То есть циник был. Вот. И это как раз от оскорблённого им либерального деятеля, очень порядочного человека. Вот, так сказать, такое дело, в котором тоже очень интересные адвокаты будут.

С. Бунтман — И наконец о гнусных фигурах.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Суд над Уильямом Джойсом, «Лорд Гав-Гав», радиоведущим, по обвинению в сотрудничестве с нацистами, Великобритания, 1945 год.

А. Кузнецов — Это один из долгожителей наших голосований.

С. Бунтман — О, да! Да, да.

А. Кузнецов — Фигура колоритнейшая.

С. Бунтман — О, как я жду! Как я жду...

Светлана Ростовцева — Да.

С. Бунтман — ... когда наконец-то его осудят.

А. Кузнецов — Тем более, что мы его можем в голосе послушать, если выберите.

С. Бунтман — Хорошо. Спасибо. Мы предоставляем вам право голосовать. Это особенное право. Да?

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Вот. И давайте мы с вами на этом расстанемся. Всего доброго!

А. Кузнецов — Всего доброго!