Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Ну, что ж? Мы начинаем наше заседание суда. И вот всё... У нас полный состав. У нас Алексей Кузнецов...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — Добрый день! У нас Светлана Ростовцева секретарствует в нашем суде. А это дело тяжёлое, тем более дело-то у нас какое? Вот я думаю, что те, кто в чате нас смотрит, видят картины дивной красоты. От 1699 года, Алеш, да?

А. Кузнецов — Ну, 97-го в основном.

С. Бунтман — 97-го...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Вот. Вот какие! Вот усатые! Вот не по образу и подобию Божию. В общем, да, да, вот... Вот как мы с Кузнецовым здесь, скорее коты...

А. Кузнецов — Вот сейчас про это будет...

С. Бунтман — Вот сейчас...

А. Кузнецов — ... разъяснено. Да.

С. Бунтман — Суд над игуменом московского Андреевского монастыря, что при академии нынешней, при президиуме — да? — он Академии Наук. Под ним во всяком случае находится территориально. Старцем Авраамием, осуждавшем царское поведение 697-й год, 1600.

А. Кузнецов — Но сначала для входа, так сказать, в контексте давайте выслушаем новости, новости марта 1695 года: «Марта в 5-й день бит кнутом по местному приказу дьяк Кирилла Фроллов перед Разрядом, — то есть перед Разрядным приказом, — за то, что он золотые купила подьячего у Глеба Афанасьева без поруки. Да тут же перед Разрядом бит кнутом разрядный подьячий Глеб Афанасьев за то, что он покрал золотые те, которые было довелись дать по указу Великих Государей ратным людям за последний Крымский поход. А в расспросе он Глеб сказал, что он те золотые носил на двор к боярину к Тихону Никитичу Стрешневу, к жене его к боярыне к Катерине Богдановне. А выписку закреплял думной дьяк Перфилей Оловянников, что те будто золотые внесены в верх, и за то у него Перфилия отнято думная дьячество».

С. Бунтман — О Боже мой!

А. Кузнецов — Коррупция. То есть деньги, предназначавшиеся солдатам за Крымский поход, в качестве взятки были отнесены жене боярина Тихона Стрешнева, воспитателя царевича Петра — да? — молодого. За этого у Перфилия Оловянникова отняли должность, дали ее тому, кто дал взятку. Он и пожаловался. Вот с этим разбирались. Всех били кнутом. «В тоже время брали даточных на Москве у всех платных людей, на пожар бегать и караулы стеречь вместо стрельцов, и прозвание им было Алёши».

С. Бунтман — Алеши?

А. Кузнецов — Стрельцы...

С. Бунтман — Алеши!

А. Кузнецов — Стрельцы ушли на Азов. Вместо...

С. Бунтман — Эй ти...

А. Кузнецов — Вместо них набрали, значит, со дворов специальных даточных людей. Вот они исполняли обязанности добровольной пожарной и караульной команды. Я теперь понимаю, почему на «Эхе» так много Алеш. Потому, что «Эхо» — это добровольная пожарная и караульная команда.

С. Бунтман — Да, да. Совершенно верно. Да.

А. Кузнецов — «В то же время пытан в Преображенском Михайло Самсонов сын Богданов с человеком боярина Петра Тимофеевича Кондырева, с Гришкой Тарлыковым, который у него за делы ходил, в государственном деле, и по розыску сыскалась его Гришкина вина явно, потому что он Гришка доводил на него Михайла затеев напрасно.
В марте месяце бит кнутом думного дьяка Митрофана Тугаринова сын его Прокофий.
В тех же числах явились в воровстве, по язычной молве, стольники Владимир да брат его Василий Шереметев. Князь Иван Ухтомский пытан. Лев да Григорий Игнатьевы дети Ползиковы, и они в том деле пытаны. Леонтий Шеншин пытан. Также явились и иные многие». Это были новости 1695 года.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Почему 95-й год? Дело в том, что в 95-м году наблюдается очень интересная тенденция в суде, в российском суде. До этого, как правило, делами занимались те приказы, чьи люди судились. Вот если, скажем, это дворяне какие-то, — да? — то это Разрядный приказ. Если стрельцы — Стрелецкий приказ. Если, значит, там какие-то другие люди, там Московский, территориальные приказы, Московский, Владимирский, Казанский. То есть в каждом приказе были судьи. Суд совершенно не отделён от администрации. Приказные дьяки, чиновники заодно и судьи тоже. Преображенская изба сначала, а потом Преображенский приказ первоначально были созданы для обеспечения как бы нужд вот этого двора царицы Натальи Кирилловны в селе Преображенском. Когда Петр начал увлекаться своим потешными затеями, то основная часть забот Преображенской избы — это снабжение вот этих потешных войск и организация всяких там манёвров и других их мероприятий, походов, всего прочего.

С. Бунтман — Да. И это постепенно превращает Преображенскую избу в важнейшее министерство того времени, потому что когда Петр становится царем, то Преображенская изба становится Преображенским приказом через некоторое время, и ей поручаются уже далеко не только хозяйственно-административные дела. И вот в этой самой сводке новостей упоминается дело некоего Гришки Тарлыкова, который был человеком боярина Петра Кондырева. Вот это, видимо, 1-е дело, по крайней мере историки не нашли более раннего, когда Преображенскому приказу передано дело, не относящееся к его ведению. То есть он постепенно превращается в специальное министерство по делам о государственной тайне и государственных преступлениях. Ну, правда, надо сказать, что Преображенский приказ будет заниматься необычайно широким спектром дел. И для того, чтобы это подтвердить вот такое вот замечательное дело несколько более позднего времени. 6 марта 1719 года в Переяславль-Рязанский был срочно послан солдат лейб-гвардии Преображенского полка Василий Островский с особыми полномочиями. 13 марта лантрат, то есть местный, так сказать, чиновник, Артемий Кривцовский получил царский указ, именной, в котором говорилось, цитирую: «От Великаго Государя Царя и Великого Князя Петра Алексеевича всеа великия и малые и белыя России Самодержца в Переславль Рязанской Лантрату нашему Артемью Фадеевичю Кривцовскому ведомо нам Великому Государю учинилось что ныне есть у тебя в поимке птица белая ворона и по нашему Великого Государя указу велено тое птицу взять к Москве и для взятья тое птицы послан к тебе с сею нашею Великаго Государя грамотою нарочно Лейб Гвардии Преображенскаго полку солдат Василей Островской и как к тебе ся наша Великаго Государя грамота придет и тыб тое птицу отдал тому солдату устроя ей место в чем бы ее мочно довести к Москве в целости и велел дать ему на тое птицу в дорогу довольной корм и подводы, и провожатых, чтоб ей в дороге какой гибели не учинилось». К сожалению, у нас не открылось картинка. Но есть гравюра как птицу, белую ворону, осматривают в Преображенском приказе. Рядом большая клетка изображена. То есть всё по указу. Да? Птице дали всё, чтоб ей не учинилось гибели. Причём здесь Преображенский приказ? А потому, что большое смущение могло произойти в православных. Белая ворона рассматривалась как некий знак. И вот для того, чтобы определить, знак это или просто диво дивное, ворону было велено истребовать в тайную полицию, выражаясь современным языком. Ворона в последствии, точнее чучело её, конечно, заняло свое место в Кунсткамере, поскольку была сочтена природным чудом, а не каким не знаком. Следовательно на научные исследования ее следовало определить. И она была определена. Во главе Преображенского приказа с самого начала стоял прекрасно всем известный Фёдор Юрьевич Ромодановский. Он не... не ровесник царя. Это не из молодых его друзей.

С. Бунтман — Это старше.

А. Кузнецов — Он прилично старше, более чем на 30 лет. Петр... значит, Петр 72-го, а он 40-го года рождения. Кстати, проживет очень долгую жизнь. Под 80 будет Федору Юрьевичу, не смотря на то, что и работа нервная, и режим он соблюдал так себе, как мы сейчас увидим. Вот очень известная фраза, и мы её как-то уже приводили, но я очень ее люблю, поэтому приведу еще раз. Очень ехидный человек, но прекрасно осведомлённый обо всём, что при дворе происходит Борис Иванович Куракин, князь, вот какую характеристику он дал Фёдор Юрьевичу, которого знал не понаслышке: «Сей князь был характеру партикулярнаго; собою видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по вся дни; но его величеству верной был так, что никто другой. О власти-же его, Ромодановского, упоминать еще будем, что принадлежит до розысков, измены, доводов, до кой бы никакой квалиты и лица женского полу или мужеского не пришло, мог всякого взять к розыску, арестовать, и розыскивать, и по розыску вершить». То есть вот здесь в характеристике Куракина видно, что Преображенскому приказу даны практически ничем неограниченные кроме царской воли полномочия. Они дела возбуждали. Они дела расследовали.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Они же выносили по ним приговоры. Вот собственно говоря, сегодняшнее наше дело, к которому мы переходим, оно об этом. Вот перед вами портрет последнего, досинодального патриарха Руси. Это патриарх Адриан. Он скончается в 1700 году. Не разрешено будет избрать нового патриарха. Пойдут местоблюстители. А там и Синод будет, так сказать, превращен в Министерство по делам церкви. И до 1917 года вот этот синодальный период. Патриарх Адриан, надо сказать, полагал свое и церкви место в государстве российском в том, чтобы напоминать в том числе и царям об их благочестии, об их задачах, об их функционале и так далее в самом широком смысле. Вот, например, как отреагировал патриарх Адриан на известный указ Царя Петра о бритии бород знатным людям: «Отриньте от себя еретический обычай брить и подстригать бороды, не подобает брады власов растлевати и образ мужа изменяти: сие бо женам лепо сотвори Бог. Ужели вы считаете красотою брить бороды и оставлять одни усы, — это нам в частности. Да? — Но так сотворены Богом не человек, а коты и псы. Ужели хотите уподобиться скотам бессмысленным или смешаться с еретиками, которые в такую глубину пали, что не только простые и благородные, но и монахи стригут бороду и усы и от того видятся подобны пификам или обезьянам?» Слово «пифик» я встретил 1-й раз в своей жизни, пошёл искать. Это старое название одного из видов обезьян. Это еще не все. «Прежде остригали бороду только преступникам в бесчестье и наказание. Брадобритие есть не только безобразие и бесчестие, но и грех смертный». Вот мы видим, как патриарх... Проскочило. Патриарх Адриан гравюра с, так сказать, сопровождающими в Преображенском просит Петра смилостивиться над стрельцами. Это вот его, так сказать, роль заступника — да? — как положено...

С. Бунтман — Но это хорошая роль.

А. Кузнецов — Это хорошая роль...

С. Бунтман — Хорошая...

А. Кузнецов — ... безусловно.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Я к тому, что это был человек неравнодушный и считал необходимым царю указывать в самом широком диапазоне от прошения за людей, которых он считал необоснованно жестоко наказанными, до вот таких вот вещей как бритье бороды. Стоит ли удивляться, что и люди рангом помельче, но того же примерно склада, я имею в виду людей церковных, что они видели свою функцию, свою миссию в том, чтобы умягчать нравы, напоминать...

С. Бунтман — Правильно.

А. Кузнецов — ... о старине, о том, как, так сказать, каков дедов обычай и так далее. И вот мы переходим к настоятелю Московского Андреевского монастыря. Опять же, к сожалению, картинка у нас не открылась. Но то, что мы сегодня видим, мы видим Андреевский монастырь, мы видим его с Третьего кольца, когда едем в сторону Ленинского проспекта.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Мы видим его, если мы выйдем из станции метро Воробьёвы горы и пойдём, гуляя по набережной в сторону Парка культуры, мы к нему подойдём...

С. Бунтман — Конечно. Да, да.

А. Кузнецов — ... и будем мимо него проходить. Но то, что от него сегодня осталось, осталась в основном церковь, по-моему, Иоанна Предтечи она, если не ошибаюсь. Вот. Или Ионна Богослова. Боюсь соврать. Но она более поздняя. Она уже середины XVIII века. А монастырь этот... На самом деле там монастырь, видимо, был достаточно давно. Источники говорят о некой общине, которые там существовала аж с XV века. Но, собственно говоря, монастырь был построен в середине XVII века, в самом начале царствования Алексея Михайловича. Построен его одним из ближайших и одним из образованнейших, и я бы сказал, симпатичнейших его советников боярином Фёдором Михайловичем Ртищевым.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Одним из активных...

С. Бунтман — Да. Да, да.

А. Кузнецов — ... участников кружка ревнителей древнего благочестия. Человеком очень просвещенным, образованным, но таким консерватором безусловно. Вот он в 48-м году начал там строительство монастыря. И у... Соответственно предал монастырю такую совершенно определенную направленность. Это было ученое братство. Туда...

С. Бунтман — А возвращайтесь, кстати, к этому сейчас. Да, да.

А. Кузнецов — Туда направляли в первую очередь монахов-книжников.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Потому, что Фёдор Михайлович хотел, чтобы на основе монастыря возникла школа. И по сути вот первое учебное заведение серьёзное на Руси — Славяно-Греко-Латинская Академия, оно вырастет на основе вот этого братства Андреевского монастыря. Там учили желающих причём. Никого пока не неволили. Учили граматике. Учили славянской... славянской и греческой грамматике, риторики и философии. То есть это, ну, по сути первое по тем временам высшее учебное заведение на Руси и предтеча в каком смысле и будущего Московского университета, и других замечательных учебных заведений. Значит, в 60-м году в этот монастырь, видимо, совсем еще молодым человеком поступает монах Адриан. И вот он получает от Ртищева такой урок — назначение быть строителем. То есть он этот монастырь по сути... он руководил его строительством, и он естественным образом станет его игуменом. И вот это человек, который этой обители посвятил, в общем, всю свою сознательную жизнь, потому что до своего ареста в 97-м году, в январе 97-го года, с 60-го, то есть 37 лет он пропустил всего один год. Его против его воли назначили келарем Троицко-Сергиева монастыря. Келарем. Завхозом. Да?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Важнейшая, так сказать, после настоятеля должность. В чрезвычайно почетное место назначили. Богатое место. Другой бы на его месте, так сказать, счастлив был. А он там мучается и все время изводит начальство просьбой его освободить и вернуть обратно. На него плюнули, вернули его обратно. Он очень довольный вернулся в свой Андреевский монастырь. Он Андреевский, потому что он... Значит, церковь, которая 1-ая была построена, она была построена и названа в честь Андрея Стратилата. В 1591 году, когда неожиданно дошедшие до Воробьевых гор крымские татары Казы-Гирея, уже вся Москва вся уже напряглась, ждала штурма, они вдруг поднялись и ушли. И вот это было естественно списано на чудо. И...

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... один из крупнейших полководцев небесной рати Андрей Стратилат вот получил, так сказать, храм своего имени. Вот отсюда название монастыря. Вот судя по тому, что мы знаем об Адриане, он был такой добрый и очень беспокойный, хлопотливый старичок. Но, видимо, уже старичок. Ему, я думаю, лет 60, судя по всему, вот в середине 90-х. Он очень беспокоился за молодого царя, беспокоился совершенно искренне. Сохранились записи о том, как это уже во время следственного дела, как он рассказывал, как он с его величеством ездил на Плещеево озеро смотреть на корабли, и как увидел, как царь начал прыгать по мачтам, значит, он за него коленопреклоненный, стоя на берегу, молился, чтоб тот, значит, с мачты не сверзился. А когда царь вернулся из Архангельска и рассказывал при Адриане... Они никогда не были близки, но тот бывал в обществе царя.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — И вот он рассказывал, это очень известная история, как ему захотелось в море выйти, они вышли и чуть не утонули на английском корабле, потому что буря внезапно налетела. И как с Адрианом там плохо сделалось, когда он услышал этот рассказ, и вот, значит, ну, представлял себе, как это всё... Почему я все время говорю «Адриан»? Извините, пожалуйста. Авраамий, конечно. Адриан — это патриарх. Конечно, старец Авраамий. Вот. И дело в том, что в это время по Москве очень широко обсуждается поведение молодого царя. А молодой царь ведь поведения своего не скрывает. Всякие вот эти вот заседания всешутейшего всепьянейшего собора, они прямо на московских улицах происходят. И на свиньях ездят. И на Кукуй он каждый день шляется и остаётся там ночевать, причём периодически у женки Анны Монсовой как, так сказать, в документах записано, остаётся ночевать. При живой жене надо заметить. Да?

С. Бунтман — Надо.

А. Кузнецов — Непотребство полное. И вот, например, всё тот же Куракин, которого я обещал ещё процитировать, вот как он описывает, собственно говоря, святочные забавы: «И по тому обыкновенно царское величество при дворе своем также играл святки со своими комнатными людьми, и одного избрали за главу и установителя той потехи Василия Соковнина, которого назвали пророком. Сей муж был злой и всяких пакостей наполнен.
И в тех святках, что происходило, то великою книгою не описать, и напишем, что знатного. А именно: от того начала ругательство началось знатным персонам и великим домом, а особливо княжеским домом многих и старых бояр: людей толстых протаскивали сквозь стула, где невозможно статься; на многих платье дирали и оставляли нагишем; иных гузном яйцы на лохани разбивали, — то есть заставляли садится 5-й точкой на яйца, — иным свечи в проход забивали; иным на лед гузном сажали; иных в проход мехом надували», — ну, то есть мехами надували...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Пузырем таким. Да? В проход. «...отчего един Мясной, — это фамилия, — думной дворянин, умер».

С. Бунтман — Болельщик «Спартака».

А. Кузнецов — Вот так...

С. Бунтман — Мясной...

А. Кузнецов — Надули его вот так. Да?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — «Иным многия другия ругательства чинили. И сия потеха святков так происходила трудная, что многие к тем дням приуготовливалися, как-бы к смерти», — позвали к царю на вечеринку, значит, человек там исповедовался...

С. Бунтман — Там было очень сурово.

А. Кузнецов — Соборовался и так далее.

С. Бунтман — Почитайте ещё ко всему взвешенную замечательную книгу Бориса Акунина о Петровском времени.

А. Кузнецов — «И сие продолжалось до езды заморской в Голландию».

С. Бунтман — До езды заморской в Голландию. Что потом и после, и вовремя, это мы с вами посмотрим через сколько-то там минут.

**********

С. Бунтман — Ну, что ж? Поехали дальше.

А. Кузнецов — И...

С. Бунтман — Судьба вороны?

А. Кузнецов — Судьба вороны. Ну, вроде как мы сказали. Значит, ворона была направлена в Кунсткамеру. А вот в какой момент, так сказать, своей смертью ворона...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — Нет, в Кунсткамеру уже в виде чучела.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Чучелка. А вот, так сказать, своей ли смертью умерла ворона, переволновавшись в Преображенском приказе, такое со многими случалось, или дождались, пока ворона естественным образом закончит свои дни, это мне сказать трудно. Но в любом случае вот ворона пошла, так сказать, на пользу науки. И вот этот самый добрый дедушка Авраамий, сидит он в своей любимой келье и очень печалиться по поводу того, что любимый, искренне им любимый царь, в этом я не сомневаюсь, — да? — он никоим образом вот не... не из тех, кто потом будет называть царя антихристом и протестантом и ругать его там. Нет, он действительно искренне за молодого царя и за его репутацию переживает. Ему очень не нравится. У него в голове совершенно чёткая конструкция видна: молодого человека сбивают с толку, сбивает с толку окружение — вот эти все иноземцы, вот эти...

С. Бунтман — Ну, конечно.

А. Кузнецов — Вот эти пьяницы, значит из числа взрослых, старших русских. Он... У него не видно вот это вот такого отче... такой отчетливой ксенофобии. Все, кто царя вовлекает в пьянство и непотребные действия, они все для него, так сказать, одинаково плохи. И он начинает писать. Он начинает писать царю особую бумагу.
Справка: «В1800... В 1939 году в сектор рукописей Института мировой литературы имени Горького Академии Наук СССР поступила коллекция древнерусских рукописей Перетца. В составе этой коллекции имеются четыре тетради в осьмушку (10 на 17 см) без обложки, сшитые вместе суровыми нитками; в них 28 листков. Два первых листка по сгибу протерлись и отделились от тетради. Левый край первого листка сверху и снизу обтрепался, и начальные буквы его строк частично утрачены; это не мешает, однако, чтению текста. Две первые тетради сделаны из хорошей бумаги, на которой можно рассмотреть два водяных знака: 1) птица типа сокола с загнутым вниз клювом и когтистыми лапами, сидящая на стилизованной ветке и 2) буква „Н“ с украшениями, около которой находятся розетка из шести лепестков и ветка. Третья и четвертая тетради сшиты из грубой шероховатой бумаги; водяной знак на ней не удалось разобрать. Тетради написаны хорошим приказным почерком конца XVII века, без помарок и исправлений за двумя исключениями. Рукопись сохранилась от начала до конца. Она не имеет заглавия, точной даты и имени автора. В инвентарной описи коллекции Перетца этот документ носит название: „Послание неизвестного чернеца царю Петру Алексеевичу — челобитье на неправедных судей и прочее, скоропись конца XVII — начала XVIII века“. Уже при первом просмотре этой рукописи мы встретились с упоминанием о том, что автор ее — монах Андреевского монастыря».
Это знаменитые тетрадки старца Авраамия. Тетрадки, о которых писал Иван Посошков, сейчас станет понятно, какое он имеет отношение к этим делам. Эти тетрадки упоминаются у Сергея Михайловича Соловьева. Они, видимо, небрежно хранились, пропадали на несколько десятилетий, попали в коллекцию известного собирателя Перетца. В 39-м году, значит, соответственно она поступила в сектор рукописей Института имени Горького. Очень интересно, что это явно не оригинал, потому что нет никаких помет следователей, а есть пометы человека, который явно совершенно заказал эту рукопись и пометы эти совпадают по почерку с некоторыми пометами на следственном деле. То есть один из тех, кто имел отношение к следствию велел переписать для себя эту тетрадь. Зачем? Безумно интересно. И кто? Непонятно до сих пор. Но кто-то. Да? Вот попадались среди тогдашних КГБшников любители самиздата уже тогда.

С. Бунтман — Уже тогда.

А. Кузнецов — Уже тогда. Совершенно верно. Да? «Челобитье. Худейший уд аз есмь убогий чернец, — перевести это на русский можно, но довольно неприлично. Это высшая форма самоуничижения. Он себя сопоставляет, убогого черница, с худеющим удом. Желающие посмотрят, — бью челом главе своей, великому государю, царю и великому князю Петру Алексеевичу всеа великия и малыя и белыя России самодержцу. Седя аз в келье моей, во обители великого в мученицех страстотерпца святаго Андрея Стратилата и пострадавших с ним, доходит тридесят шестый год и в мимошедших, сиречь в прошлых во 198-м, и во 199-м, и в двусотом, и в двести первом году, до невольного келарсгва моего слышал от приходящих ко мне от разных чинов людей, глаголющих сице:
Ныне де в настоящее время...» То есть это он передает чужую речь. Это не он сам. Да? Как бы де. «Ныне де в настоящее время мнози тужат и гораздо болезнуют, и есть де о чем болезновать и тужить нам. Кого де было надеелися и ждали того, как возмужает и сочетается законным браком, и тогда де оставит младенческое мудрование и будет яко муж совершен, и тогда де все поправит на лучшее, — то есть царь уже в подростковом возрасте вызывал опасение богобоязненных людей, но надеялись, что женится, в ум войдет. Да? — И тое они надеждой яко бы погрешили, возмужав да и женяся, уклонился в потехи непотребные, оставя, яже подобаше творити всем полезное, начал творити всем, разум имущим здрав, печальное и плачевное в словах смехотворных, и в шумах, и в делах богонеугодных, от каких было надобно ему возбранять подданных своих, и он де то сам творит, и яко уже бы впредь и добра вскоре не чают. Покинув де всякое правление государства своего и приказал правити его похотником, мздоимцем, неимущим страха божиа и непомнящим крестного целования, ни часа смертного, и како ответ дати праведному всех судии богу, хотящим богатеть. И где было надобно ему выбирать на такое надобное дело богу и его подначальным людям всего государства потребное, чем он, великий государь наш, сам славен, и честен, и богат, выбрать самых добрых людей, которые имеют страх божий и помнят крестное целование и смертный час, и за ними смотреть, чтоб они судили праведно всем, малу и велику, богату и убогу».
И вот так четыре тетрадки. Ну, не всё так. Не всё упрёки. Там есть, так сказать, теоретические рассуждения о природе царской власти, о функциях, об обязанностях настоящего православного царя. Но вот Вы слышите, прямые упреки. Ведёт себя непотребно. Люди говорят. Это не я, так сказать, худейший уд и убогий чернец. Да? Люди говорят. В 96-м году осенью Петр по каким-то делам заезжает Андреев монастырь. Авраамий ему эту тетрадку подает.

С. Бунтман — Молодец!

А. Кузнецов — Да. Петр смотрит, не может разобрать почерк и говорит: «Худо писано. Перепиши». И удаляется по своим делам. Ну, вот тебе послан знак: не прошло с первого раза и положи ты эту тетрадку под спуд. Да? И сиди на ней. А лучше сожги ее. Нет. Садится, переписывает так, чтобы можно было всё разобрать, чтоб ни одного слова не пропало, и через специально обученного человек отправляет наверх. Тетрадка попадает к Федору Юрьевичу Ромодановскому сначала, ещё до царя. Надо сказать, что Федор Юрьевич проявил себя в реакции на тетрадку человеком склонным к философии. Он сказал: «Ну, надо же! Все от нас бегут, а этот сам к нам в руки лезет», — и меланхолически велел передать тетрадку царю на его усмотрение. Царь усмотрел всё, что положено в этой тетрадке, и сразу же, сразу в начале января 97-го года старца берут под стражу, выдворяют в приказ и уже 7 января допрашивают. Причём больше всего интересует, а что за люди говорят. Вот ты всё время пишешь: люди говорят, де царь такой, люди говорят, де царь сякой, люди печалуятся...

С. Бунтман — Как всегда самое интересное это.

А. Кузнецов — Список, пожалуйста. Поимённо вот нам список людей, которые говорят до печалаются. Ну, что ж? Дадим слово следователям: «В тот же день Авраамий был у пытки расспрашиван с пристрастием и подыман на дыбы дважды. А на другом подъеме, — то есть на втором, — было ему кнутом три удара, чтобы он про тех людей, которые к нему прихоживали, сказал подлинно, какова они чину и где живут». Ну, надо сказать, что старец, который сначала пытался, выражаясь языком профессионалов, прогнать порожняк и говорить: да что-то я слышал, да кто-то приходил, да разные люди, да вот не могу сказать точно. Ну, специально обученные люди на то и обучены, чтобы на втором подъеме на дыбу да ещё при... при совокупление 3-х ударов кнутом, старец не выдержал и назвал несколько имен. Он назвал боярина Михаила Милославского, довольно близкого родственника царя по 1-й... По... Прошу прощения. Довольно близкого родственника первой супруги Алексей Михайловича. То есть это клан Милославских, который противостоял Нарышкиным. Да? То есть это царю, мягко говоря, не друзья. Да? А также назвал несколько казённых людишек, подьячих, то есть чиновников Кренева, Рудеева, Бубнова, дворцовых крестьян братьев Ивана и Романа Посошковых. Иван — это тот самый Иван Тихонович Посошков, который в последствии будет одним из первых русских экономистов, очень интересный человек. А из случайных собеседников — это те люди, которые к нему приходили специально пожаловаться, вот эти пятеро. А ещё был случайный собеседник — некий крестьянин Василий Зуй, который был подрядчиком монастыря. Он поставлял кирпич. И иногда вот с ним просто-напросто, что называется, зацепились языком, и вот он тоже пожаловался. Ну, а кроме того, значит, сказал старец на пытке, что в монастырь приходили просить милостыню участники азовских походов, недавно закончившихся, и вот тоже очень жаловались на то, что там в азовских походах происходило. Надо сказать, что решение было крайне милостивым. Подьячих Кремнева, Рудеева и Бубнова били кнутом и отправили в ссылку. Значит, Ивана, Романа Посошковых и Милославского признали их вину недоказанной. Милославскому там устраивали очные ставки. И он заперся и сказал: «Нет, не знаю. То есть нет, я старца знаю, но ни о чём таком не говорил. С ним связываться не стали. Братья Посошковы тоже выкрутились. Был ещё переписчик, который всё это переписал, ему, чтоб не переписывал непотребно всыпали палок и отправили в подмосковный монастырь из столичного. Что же касается самого старца Авраамия, которому по более поздним временам ломилась бы вышка безусловно, то есть отправили подальше, так сказать, с глаз долой, что называется, из сердца вон. Отправили его в Коломну в монастырь. Вот он у нас тут периодически мелькает. Большая... Вот он собственно.

С. Бунтман — Вот эта...

А. Кузнецов — Вот!

С. Бунтман — Да?

А. Кузнецов — Вот смотрите, какое прекрасное место. Речка. Да? Тихо. Холмы. Лови рыбу, радуйся. Нет, старец был не таков, чтобы ловить рыбу. В 1701 году, не прошло и 5 лет, он через человека верного посылает царю письмо, напоминает о себе, дескать, а кто меня обвинял в этих самых... Вот Вы, пожалуйста, мне с ним очную ставку устройте. То есть он настаивает на пересмотре дела фактически. Было наряжено еще одно следствие. Разобрались, что там вообще твориться. Настоятелю монастыря был объявлен выговор за слабую воспитательную работу среди коллектива и за недосмотр за человеком, за которым поставлено смотреть. Тому, кто взялся доставить письмо всыпали батогов. В общем, воспитательная работа была проведена. У старца велели отобрать бумагу, чернила, карандаши и все письменные принадлежности. Больше о нем мы ничего не знаем. То есть до 1702 года он точно дожил. Никаких новых репрессий к нему там не применялось. Просто велено было ему... его лишить выхода в интернет, скажем так на современные деньги. Почему так мягко? Ведь впоследствии буквально через 10 лет за гораздо меньшие вещи будут и калечить, и убивать. Ну, видимо, я думаю, что Петра тронул вот этот отеческий наставительный тон. Он понял, что перед ним не человек, который пытается смуту учинить в государстве, а перед ним человек, который просто не понимает свою функцию. Да? Но который при этом руководствуется намерениями глупыми, но добрыми.

С. Бунтман — Ну, да. Да.

А. Кузнецов — Так, что называется.

С. Бунтман — Да, скорее всего.

А. Кузнецов — Да. И он решил дедушку, что называется, не мучать, лишнего греха на душу не брать. Вот. Поэтому были приняты меры, ну, я бы сказал, профилактического характера.

С. Бунтман — Ну, вот несколько деталей, которые... Да, конечно, книгу я с удовольствием порекомендую, книгу Гранина «Вечера с Петром Великим» естественно, как и очень многое. А по... Преображенский приказ и его наследников Анисимова читается.

А. Кузнецов — Читайте Анисимова, причем много что...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Ну, и кроме того в 57-м году, казалось бы, не самое время... 1900, я имею в виду, для расцвет науки, вышла в издательстве Московского университета очень обстоятельная книга как раз по политическим процессам рубежа веков XVII-XVIII, там всё подробно очень научно, фундаментально описано. Ее можно найти в открытом доступе в интернете.

С. Бунтман — Это, конечно... Я Дмитрию отвечаю. Конечно, далеко не первая... Их столько было при Алексее Михайловиче! Столько было!

А. Кузнецов — Нет. Конечно...

С. Бунтман — Через XVII век...

А. Кузнецов — ... не первая. Не, не, не.

С. Бунтман — ... кишел. Конечно. Всё.

А. Кузнецов — Нет.

С. Бунтман — Так что это далеко не первое дело такого рода. Ну, вот мы видим очень красноречивое такое...

А. Кузнецов — Не случайно в Соборном уложении целая глава...

С. Бунтман — Во-во! Да, да, да.

А. Кузнецов — ... об оскорблении величества и защите от него.

С. Бунтман — И есть хорошая книга про разговоры, за которые таскали. Разговоры в питейном заведении, где-то ещё...

А. Кузнецов — Да, да.

С. Бунтман — Есть очень хорошая обобщающая книга...

А. Кузнецов — Ну, вот «Дыбу и кнут» анисимовскую читаете о политическом...

С. Бунтман — Ну, это, конечно.

А. Кузнецов — ... сыске. Просто классика...

С. Бунтман — Да. Это, конечно. Да.

А. Кузнецов — ... современной историографии.

С. Бунтман — Само собой. Ну, и естественно мы московские шовинисты, и поэтому Славяно-Греко-Латинская академия для нас первейшая из всего. Никто не забывает, дорогой мой друг, о Киево-Могилянской академии, о гениальном учебном заведении.

А. Кузнецов — Ну, мы не хотим возбуждать, так сказать, ненужные геополитические споры...

С. Бунтман — Да!

А. Кузнецов — Мы говорим в границах тогдашнего московского государства.

С. Бунтман — И... Но я вам скажу, что Киево-Могилянская академия оказала влияние на русскую культуру со всеми Феофанами Прокоповичами и так далее. Вот она...

А. Кузнецов — Хотя вот я сказал «в границах», я должен поправиться...

С. Бунтман — А уже в границах. Да.

А. Кузнецов — ... в границах. Извините, Вечный мир с Польшей...

С. Бунтман — Уже в границах. Да.

А. Кузнецов — ... это уже был.

С. Бунтман — Ну, давайте...

А. Кузнецов — Киев вошел.

С. Бунтман — Давайте скажем «на Москве 1-е».

А. Кузнецов — На Москве.

С. Бунтман — На Москве даже. «На» именно Москве. Читаем следующий...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — ... список дел, которые предстоят. Итак, это процессы, занявшие вторые места в голосовании.

А. Кузнецов — Ну, повторные наши так называемые.

С. Бунтман — Да. Повторники наши. 1) Суд над Хансом Шлитте по обвинению в контрабанде специалистов в Московское царство, Вольный город Любек, 1548 год. Суд над купцом Горшковым, обвиняемом в оскоплении малолетнего сына, Российская империя, 1873 год. Обвинитель Анатолий Кони. Это к юбилею было у нас. Дальше. Дело Станислава Кроненберга, обвиняемого в истязании малолетней дочери, Санкт-Петербург, 1876 год. Адвокат Спасович. Тоже к юбилею было тогда. Суд, которому я бы предложил... вот особое бы внимание на него обратил, ну, может быть, по своим нынешним занятиям, Революционного трибунала над Романом Малиновским, руководителем большевистской фракции в Государственной думе, Советская Россия. Провокатор Малиновский.

А. Кузнецов — Ой, какой там обвинитель Крыленко! Если выберите, цитировать будем. Да.

С. Бунтман — Ой-ёй-ёй!

А. Кузнецов — Да, да.

С. Бунтман — Суд над руководителями треста «Ленминводторг» по обвинению в обмане покупателей, взяточничестве и хищении государственного имущества, СССР, 1963 год. Все, друзья мои, предлагаю, решайте. Всё уже на сайте. И... Да, вот правильно Сергей, вторые места очень часто более отвечают консенсусу. Вот так вот. Хорошо. Ладно. Всего вам доброго! До следующего воскресенья!

А. Кузнецов — Всего хорошего!