Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый всем день! Алексей Кузнецов...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — ... Сергей Бунтман, Марина Лелякова — звукорежиссер у нас. И мы сегодня разбираем очередное дело, но не только. Во-первых, я хочу «Дилетантским чтениям» сделать анонс, потому что 1 марта мы собираемся в Историческом музее в 19 часов. Будет Виктор Ерофеев, писатель. Вы его знаете прекрасно. И будем мы говорить о Че Геваре. Номер выходит с такой обложкой! Просто ух-ух-ух!

А. Кузнецов — Я уже предсказал в нашем секретном Telegram-канале, что обложка разойдется...

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — ... на постеры домашние.

С. Бунтман — Я уж не говорю о постерах как таковых.

А. Кузнецов — Да. Ну, само собой. Ну, постеры у нас...

С. Бунтман — Но...

А. Кузнецов — Мы не так много их делаем.

С. Бунтман — Не так много. Да. Но я думаю, какие здесь появятся тем... А как появятся, так и исчезнут тут же. Так что, пожалуйста, покупайте билеты на сайте Исторического музея или через сайт «Дилетант.Медиа» входите. Это первое. Второе: мы сегодня будем разыгрывать книгу. Вот. Вот книга до небезызвестного Алексея Кузнецова здесь вот. Посмотрите, ютьюбовцы. «Не изменивший правосудию». Это к 175-летию со дня рождения Кони. Вот и мы сегодня будем эту только что вышедшую... Москва, 19-й год. Вышедшую книгу.

А. Кузнецов — Да, книга совсем ещё тёпленькая. Вот Сергей Бунтман сейчас ее держит в руках...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... и чувствует тепло, потому что она только во вторник появилась из типографии.

С. Бунтман — Из-под пресса...

А. Кузнецов — Из-под пресса. Да, да, да. Это книга, правда, к моему сожалению, — ну, что же тут сделаешь? — она не появится в открытой продаже. Эта книга написана по просьбе, по заказу Федеральной палаты адвокатов. И идея книги принадлежит собственно президенту Федеральной палаты Юрию Сергеевичу Пилипенко, который собственно и спонсор нашего сегодняшнего розыгрыша, потому что он выделил эти экземпляры...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... для того, чтобы мы могли нашим знатокам биографии Кони ее вручить.

С. Бунтман — И, кстати, бумага хорошая, печать хорошая. Из-за этого вышли фотографии по-настоящему, по-человечески вышли фотографии.

А. Кузнецов — Да. И название «Не изменивший правосудию» — это скрытая цитата из статьи. В 2008 году была статья написана замечательным судебным журналистом Ольгой Богуславской, которая завершается словами о том, что Анатолий Федорович Кони сделал для правосудия то, что смогли сделать очень немногие, он ему ни разу не изменил. Это абсолютно правильно. Вот я, так сказать, немножко переиначив, взял это для...

С. Бунтман — А тут еще парадокс у нас выходит. У нас выходит. Вопросов три, а книг 5 у нас.

А. Кузнецов — Нет, книг у нас 6.

С. Бунтман — 6?

А. Кузнецов — 6 книг...

С. Бунтман — А! По две.

А. Кузнецов — По две кни... по два...

С. Бунтман — Два победителя...

А. Кузнецов — Два победителя на каждый вопрос.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Всё... Всё в порядке. Да.

С. Бунтман — Значит, я был просто не в курсе дела, был до конца.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Так что давайте мы зададим сразу 1-й вопрос.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Чтобы вы над ним размышляли, пока мы приступим к делу. А вопрос 1-й: на какой факультет Петербургского университета первоначально поступил Анатолий Кони? И два первых победителя — + 7 985 970 4545, — получат по книжке с автографом не Кони, а автора. Вот. Я так думаю. Да?

А. Кузнецов — Хорошо. Поработаем после...

С. Бунтман — Хорошо. Да.

А. Кузнецов — ... после передачи.

С. Бунтман — Пожалуйста, звоните. Да.

А. Кузнецов — Ну, вот собственно говоря, действительно 9 февраля по новому стилю или 28 января по старому стилю в XIX веке, 1844 года в семье известного достаточно уже театрального деятеля и одновременно преподавателя Фёдора Фёдоровича Кони... Фамилия, сразу скажу, они потомки обрусевших немцев. Фамилия изначально немецкая. Родился второй сын Анатолий, вот которому предстояло стать самым знаменитым из Кони. Хотя отец его в XIX веке был тоже достаточно известен. Он переделывал для сцены, в том числе для императорской сцены переделывал французские пьесы, в основном водевили, причем некоторые переделывал так, что, в общем, сейчас они выходят под его именем, потому что многое изменено, многое добавлено с учетом специфики восприятия тогдашнего русского зрителя. Вот. Об этом в книжке тоже всё есть. Ну, и вот дальше биография этого человека, путь в профессиональном и в нравственном отношении на редкость прямой, абсолютно прямой. Этот человек действительно всегда был там, где интересы правосудия на тот момент были, с его точки зрения требовали его присутствия. Единственно кем он никогда не был, и мы про это уже не раз говорили, но ещё раз можно сказать, Анатолий Федорович никогда не был адвокатом притом, что даже в учебных пособиях я встречал перечисление среди незаурядных адвокатов пореформенного времени. Ни дня он ни был. Он абсолютно четко объяснил, так сказать, почему это так. Он не питал никаких неприязненных чувств к адвокатскому сословию. Напротив, он дружил, близко дружил с многими выдающимися адвокатами и очень уважал эту профессию. Но он писал, что вот несколько раз в его жизни были моменты, когда ему приходилось размышлять о том, не уйти ли ему в частную, значит, вот это вот адвокатскую корпорацию, но в конечном итоге он каждый раз решал, как вот он сам говорил о себе: я человек государственный, я привык служить государству. Но при этом вот Вы знаете, что поразительно? Я часто слышу эту фразу и от моих сверстников, и от людей постарше. Обычно она звучит так: «Мы люди государевы», — говорят они, когда нужно оправдать какую-нибудь не очень красивую историю. Дескать, ну, что вы от меня хотите? Я...

С. Бунтман — Однажды... Однажды какие-то мрачные типы, которые меня подрезали, вот подставу сделали, вот они... Вот мы люди государевы, и поэтому...

А. Кузнецов — Вот, вот, вот. Да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Мы люди государевы. Опричники тоже были люди государевы. Вот. А Кони при этом всегда понимал интересы государства, вот перефразируя Щедрина, не как Ваше превосходительство, не как интересы Вашего превосходительства, а как интересы отечества. И вот это совершенно делает его уникальным явлением в нашем... в истории нашего суда. Ну, давай...

С. Бунтман — Думаю, что оказало свое вот воздействие на... вообще на мышление Анатолий Кони вот то, что Вы как правильно совершенно сказали, первоначально как сказала Марина... Марина, Марина! Марина это запишет сейчас. Смска № 394. Людмила правильно написала, что на математический факультет. И смска № 401. Это Игорь. Получает каждый по книжке. 401-я смска. Математический факультет.

А. Кузнецов — Да, совершенно верно. И интересно, что в этом деле встретятся два человека, два великих юриста, оба из которых первоначально поступили в университет не на юридический факультет. Потому, что Николай Платонович Карабчевский, который будет адвокатом Ольги Палем, первоначально поступил на биологический факультет. И оба они в силу разных причин... Карабчевский сам пришел к тому, что надо ему сменить факультет. А Кони к этому подтолкнули обстоятельства, потому что только он поступил на 1-й курс, и Петербургский университет в 61-м году был закрыт в результате студенческих волнений, и Кони сидел дома, пытался свою математику самостоятельно изучать, понял, что это совершенно невозможно, а университет продолжал оставаться закрытым. Он долго будет закрытым. Более года. И он начал подумывать над тем, не поехать ли ему в Москву, не поучится ли там. И дальше совершенно случайная встреча в гостях, двое из гостей были известными на тот момент юристами, они наперебой начали его убеждать, что, значит, вот надо попробовать вот эту профессию. Он задумался и решил, что он пойдёт в книжную лавку и как кого-нибудь книжку юридическую попросит, потому что у отца в библиотеке не нашлось, в обширной библиотеке не нашлось ни одной юридических книжки.

С. Бунтман — Сплошь все водевили?

А. Кузнецов — Да. И он пошёл... пошёл в книжную лавку на Невском и попросил какую-нибудь юридическую книжку. И вот это великое дело сделал владелец этой маленькой довольно... значит, небольшого магазинчика. Он ему дал курс гражданского право Мейера. Мог бы дать сборник какой-нибудь сенатских постановлений. Кони бы заснул над ним и больше бы не возвращался к этому вопросу. А вот курс гражданского...

С. Бунтман — Молодец! Хороший продавец. Да.

А. Кузнецов — Великий учебник гражданского права Мейера. Абсолютно великий. Да? И Кони на всю жизнь... больше никогда не возвращался к вопросу, кем ему быть. Да? Вот потрясающее...

С. Бунтман — Хорошо.

А. Кузнецов — ... совпадение. Да.

С. Бунтман — По этому поводу я задам 2-й вопрос, так вот надолго его мы оставим, потому что у нас... нас ждет дело. В 900-м году, уже после, кстати говоря, вот этого всего дела, которое мы сегодня...

А. Кузнецов — Да, да. У нас 95-й сегодня. Да.

С. Бунтман — Да. Анатолий Кони был избран почетным академиком Санкт-Петербургской Академии наук по какому отделению или по какому разделу? + 7 985 970 45 45. И так дело.

А. Кузнецов — То есть каких, так сказать, наук он был академик. Дело. Да.

С. Бунтман — Почетный.

А. Кузнецов — Да. Почетный академик. Да. Вот, собственно говоря, дело: «Вечером 16 мая 1894 года в петербургскую гостиницу „Европа“...» Мы можем сменить фотографию на этом самом... на нашем мониторе. Вот здесь совсем молодого вы видите...

С. Бунтман — ... дайте. О, дайте, дайте-ка мне...

А. Кузнецов — Так. Вы видите совсем молодого Анатолия Кони. Это он в самом начале своей карьеры. Это он еще харьковский. А вот примерно он выглядел в 90-е годы, о которых сегодня пойдет речь. А нам нужна... У нас будет ещё один портрет. Нам сейчас нужна следующая картинка, если можно, потому что вот дело слушается в санкт-петербургском окружном суде. Вот он перед вами. Ну, это чуть более поздняя фотография. А нам нужна еще одна следующая картинка. Я прошу прощения. Вот! Значит, это вид на набережную реки Фонтанка примерно в том, месте, где собственно всё происходило. «В петербургскую гостиница „Европа“, — не путать с „Европейской“. Это достаточно захудалое и очень сомнительное, 3-разрядный гостиница „Европа“, — пришел студент Института путей сообщения 26-летний Александр Довнар. Получив комнату № 21, он вышел к ожидавшей его у подъезда Палем и пригласил ее в гостиницу, где они переночевали.

Все это время из их комнаты не доносилось никаких подозрительных звуков. Однако около часа следующего дня раздались два выстрела, из номера выбежала окровавленная женщина и с криками „Спасите! Я совершила убийство и ранила себя. Скорее доктора и полицию — я все разъясню. Я убила его и себя“, — упала на пол».

В деле имеется полицейский отчет осмотра места происшествия: «Осмотром трупа убитого Довнара установлено, что почти на границе шеи и волосистой части головы, на полвершка ниже затылочного бугра, несколько вправо от срединной линии тела, имеется пулевое отверстие диаметром в один сантиметр. Смерть последовала безусловно... от безусловно смертельной раны, нанесенной сзади на довольно близком расстоянии, приблизительно ни один вершок от головы». То есть он умер моментально. А Ольга Палем действительно выстрелила в себя и действительно получила ранение в такую область, с которой обычно не шутят. Она стреляла себе в грудь. Но так получилось, так бывает, что ранение оказалось не тяжёлое. Да? Ни один жизненно важный орган задет не был. Она никогда не на следствии, не на суде не отрицала, что это она в него стреляла. Но она объясняла это так, что я его хотела напугать, а себя хотела убить. А вот получилось так, что его она убила, а себя она только ранила. И вот громкий, очень громкий процесс. Хотя надо сказать, что история тогдашнего российского и не только, кстати, российского, во французском суде полно таких дел в это время, суда полна вот этими убийствами страсти. И обычно вокруг них разворачивается такое шоу, что называется. И определенный тип адвоката выработался, который вот работает именно на таких шоу. Это адвокат-актер. Это адвокат-краснобай, который великолепно умеет работать, не столько даже на присяжных, сколько на публику. А атмосфера публики уже воздействует в свою очередь...

С. Бунтман — На присяжных. Да.

А. Кузнецов — ... на присяжных. Да. Это процессы, на которые там задолго дамы начинают интриговать, чтобы получить пригласительные билеты, потому что просто так войти невозможно. Очень хотят, так сказать, многие люди такой процесс посмотреть. И вот Николай Платонович Карабчевский, который будет защищать Ольгу Палем, к этому времени уже очень известный адвокат, я бы сказал, примерно 3-й номер российской адвокатуры после Спасовича и Плевако или Плевако и Спасовича, он берется за это дело. Это не первое его дело такого рода. И он с самого начала прям, по-моему, 3-м или 4-м абзацем своей речи говорит о том, что вот вам кажется, что это дело во из... из этого разряда, о котором я сейчас говорю, что несчастная соблазненная, порывы страсти, и Карабчевский перечисляет прямо несколько таких типичных газетных штампов, что обычно пишут об этих делах, и потом он говорит, что это дело совсем не про это, что это вот не из этой оперы, что это глубокая человеческая драма, и что ничего в ней дешёвого нет. И вы знаете, здесь есть такая скрытная вещь, о которой вы нигде не прочитаете, а я вам сейчас скажу, пока нас никто не слышит. У Карабчевского, конечно, были личные, глубоко личное основания соглашаться именно на такие дела, и был некоторый... некоторый опыт, который позволял ему в этих делах действительно глубоко вникать в то, что произошло. Когда я впервые об этом прочитал не так давно, я не поверил, тем более что источник был достаточно сомнительный. Я начал искать, обнаружил сначала одно подтверждение в воспоминаниях человека, известного советского уже юриста Бориса Утевского, который перед революцией был одним из помощников Карабчевского, а потом и у самого Карабчевского в его книге «Около правосудия» наткнулся на косвенное, но в контексте понятно, подтверждение того, что это правда. Я цитирую Карабчевского: «Было ещё одно очень бедственное и печальное событие личного свойства в моей жизни также в пору студенчества, о котором совершенно не место здесь говорить, но которое навсегда отвращало меня от мысли о судебной карьере. Быть может, это были больные, односторонне-мрачные впечатления повышенной юношеской восприимчивости, но они навсегда оставили глубокий след в моем мозгу, и я, без некоторого тайного ужаса и уныния, не мог никогда вообразить себя ни судебным следователем, ни прокурором, имеющим власть и обязанность „заточать“ кого и куда следует».

Дело в том, что студент Карабчевский в свое время застрелил женщину, которая была его любовницей. Застрелил, судя по всему, в порыве абсолютного безумия. Суд с этим согласился. Суд его оправдал как действовавшего в состоянии невменяемости. И вот с таким багажом Карабчевский становится адвокатом.

С. Бунтман — Это не... не было козырем? Об этом было ведь известно. Не было козырем в руках обвинения...

А. Кузнецов — Никогда. Вот я...

С. Бунтман — ... суда, отвода?

А. Кузнецов — Никогда я не встречал... Еще раз говорю, найти указание на то, что это вообще было в его биографии практически невозможно. То есть я так понимаю, что либо это... Ну, это не могло не быть неизвестно, потому что был суд. Это, так сказать, все происходило в Крыму. Даже говорят о том, что Карабчаевскому помогло то, что его отец, кадровый военный, был достаточно высокопоставленным лицом там в Крыму, и, возможно, это как-то повлияло. Может быть. Это... Сейчас не разберёшься. Но, конечно, об этом было в газетах в свое время. То есть это не могло быть для того времени тайной. Но судя по тому, что сейчас об этом практически никто не помнит, никто, никогда этот аргумент не использовал. Все-таки вот Вы знаете, этические правила в юридической профессии, они и тогда не были безупречны, но они были, конечно, невероятно на большей высоте, чем сейчас. Вот. И вот Карабчевский берётся доказать, что это такое. Я бы хотел, чтобы вы перед перерывом услышали, пусть в моём несовершенном исполнении, начало его речи для того, чтобы вы оценили стиль тогдашних адвокатов, причём это один из лучших. Да? Это вот не... не какой-то там вот такой дешевый адвокат-актер. Просто, ну, вот было принято выступать, всё равно было принято выступать цветисто. «Господа присяжные заседатели! Менее года тому назад, 17 мая, в обстановке довольно специфической — трактирно-петербургской — с осложнениями в виде эсмарховской кружки на стене и распитой бутылки дешевого шампанского на столе, стряслось большое зло. На грязный трактирный пол упал ничком убитый наповал молодой человек, подававший самые блестящие надежды на удачную карьеру, любимый семьей, уважаемый товарищами, здоровый и рассудительный, обещавший долгую и благополучную жизнь. Рядом с этим пошла по больничным и тюремным мытарствам еще молодая, полная сил и жажды жизни женщина, тяжело раненная в грудь, теперь измученная нравственно и физически, ожидающая от вас решения своей участи. На протяжении какой-нибудь шальной секунды, отделившей два сухих коротких выстрела, уместилось столько зла, что не мудрено, если из него выросло то „большое“, всех интересующее дело, которое вы призваны теперь разрешить». Вот. Да?

С. Бунтман — Да, это замечательно.

А. Кузнецов — Огромная речь Карабчевского в издании, переиздание несколько лет назад издательство, замечательное издательство «Юрайт» переиздало сборник, 2-томник речей Карабчевского. Эта речь занимает более 30 страниц. И вот она вся построена вот в таком стиле. Она читается как самостоятельное, замечательное литературное произведение. Значит, обвинение доказывало, что Ольга Палем с самого начала женщина порочная, развратная, практически профессиональная проститутка, что она соблазнила молодого, чистого, невинного душой молодого человека. А когда он... Так сказать, тянула из него все и жизненные соки, и деньги. А когда она поняла, что он наконец ее, что называется, раскусил, и больше её дурман на него не действует, то она в порыве, так сказать, гнева, мщения, но тем не менее осознанно, сознательно заманила его вот в этот... значит, в эти самые номера гостиничные для того, чтобы там его убить. Вот такая линия, подержанная обвинением, на основании достаточно многих показаний. Вообще суд заслушал 92 свидетеля. 5 дней продолжалось судебное заседание. Да? То есть огромное количество народу прошло. Были товарищи покойного Довнара. Была его безутешная мать. Она во втором браке, ее фамилия Шмидт. Поэтому чтобы вы не удивлялись разнице. И вот, значит, вот такое вот дело, да? Женщина исчадье зла и молодой неопытный молодой человек, который... Извините за два «молодой». Который подпал под ее демоническое обаяние.

С. Бунтман — Обаяние. Алексей Кузнецов. Мне остаётся только сказать, что по разряду изящной словесности был почетным академиком Анатолий Кони. И вот сейчас я могу сказать, вернее, я это сделаю сразу после новостей, скажу, кто выиграл.

**********

С. Бунтман — Ну, что ж? Мы продолжаем. Я обещал сказать, кто выиграл книжку «Не изменивший правосудию», ответив правильно на второй вопрос, что Анатолий Кони был избран почетным академиком Академии Наук по разряду изящной словесности. Это Галя, 439-я смска, и у нас Роман, Роман — 443-я смска, правильно ответили. Задам последний вопрос...

А. Кузнецов — Причём он там в замечательный компании был. Там Короленко, Горький. Да? Там замечательная компания.

С. Бунтман — Нет, это... это очень хорошо. На каком кладбище похоронен Анатолий Кони? Вопрос достаточно простой. Вы везде можете найти. Так что отвечайте — + 7 985 970 45 45, при этом не отвлекайтесь, пожалуйста, от изложения.

А. Кузнецов — Вот. А у нас на нашем замечательном мониторе появилась, на мой взгляд, лучшее фото Николая Карабчевского. И вот такой вот романтический красавец. Кстати говоря, довольно известный актер-любитель, который даже с профессиональными актерами в бенефисах выступал, значит, на сцене. Ну, вот. И Карабчевский в данном случае сделал блестящую совершенно подготовительную расследовательскую адвокатскую работу. Он доказал, что Ольга Палем была совсем не такой, какой ее изобразило обвинение. Да, ее трудно назвать женщиной высокой нравственности. Да, она была, но не тем, в чём ее обвиняли, не, так сказать, насильницей публичного дома, она была содержанкой. Это вполне, так сказать, в это время уже распространённая категория. За всю... всю ее жизнь до встречи с Довнаром она пользовался покровительством, видимо, 3-4-х мужчин. То есть это были длительные такие вот периоды, которым она, насколько можно судить, никогда не изменяла. Она была красива. Она родилась в Симферополе в еврейской семье. Ещё совсем девушкой-подростком крестилась вопреки, разумеется, воли семьи. И прокурор, который изображал это так, что, дескать, она это сделала из корыстных соображений. Ну, понятно, православному был несравненно легче жить в Российской империи, чем иудею. Не так это. Так сказать, она наоборот вынуждена была уехать из Симферополя, потому что после крещения у неё начались проблемы. Она, похоже, незаконнорожденная дочь генерала Попова, судя по тому, что он был её крёстным отцом, дал ей свои отчество, и она периодически подписывалась его фамилией. Видимо, там была такая семейная даже не тайна, а секрет полишинеля. Вот. И она сначала была 2 года, больше даже, по-моему, в Одессе возлюбленной одного богатого и очень достойного, как он потом себя показал, человека. Ну, потом дальше ее обстоятельства, так сказать, по-разному складывались, но в конечном итоге она встретила ещё там, на юге, вот этого самого студента Довнара, вместе с ним уехала в Петербург. Он сначала учился на медицинском факультете, потом с её помощью перевелся в Институт инженеров путей сообщения, потому что ему не очень нравились, скажем так, занятия медициной. Ее обвиняли в том, что она вот публичная женщина на том основании, что в одном одесском борделе её фотокарточка висела в одном номере на стене. Представляете, Карабчевский расследовал, откуда эта карточка взялась и приволок в суд фотографа и письменные показания, значит, содержательницы этого публичного дома. А фотограф клятвенно... значит, поклялся, что он ее снимал как приличную женщину для фотоателье. Она была яркая очень внешне. А эту карточку потом один из, значит, мужчин подарил своей девушке, вот как раз девушке профессиональной, которая коллекционировала фотографии красивых женщин. И та в своем номере в публичном доме ее пришпилила на стену, на ряду с другими фотографиями...

С. Бунтман — На ряду с другими...

А. Кузнецов — ... фотографиями женщин. Да. Вот такая вот история. И таких историй довольно много. И в результате Карабчевский блестяще показывает, да, женщина, не безупречной нравственности, да, женщина очень взбалмошная, истеричная, да, у них случались... они несколько лет вместе прожили под одной крышей. У них случались драки. Он ее бил шваброй. Он о неё сломал ножны студенческой шпажонки. Ножны не Бог весть какие, но всё равно об женщину сломать даже дрянные ножны. Она, правда, тоже не оставалась в долгу, и неоднократно он ходил весь опухший, расцарапанный, так сказать, в том числе и лицо, что называется.

С. Бунтман — Ну, да, веселая жизнь достаточно.

А. Кузнецов — Причем они также бурно мирились. То есть вот это всё... Ну, в общем, бывают пары определенного типа, которые иногда целую жизнь так проживают вот такими бурными скандалами и бурными примирениями. Но он вовсе не был таким вот невинным юношей, каким его изображают. Он её дважды зарожал дурной болезнью. Один раз сифилисом, потом гонореей, причём принесенными из, так сказать, публичных домов, к которым он пристрастился ещё до того, как они с ней познакомились, не смог этого пристрастия совсем бросить. Утверждение, что она жила за его счёт, Карабчевский блестяще это показал, тоже, мягко говоря, большое преувеличение. И причина конфликта — это ненависть его матери, вот этой самой Шмидт, которая сначала очень к ней хорошо относилась, даже поручала ее заботам своего младшего сына, когда тот тоже поехал в Петербург поступать в морской корпус, а она сама осталась там, на Украине. А потом они встретились в Петербурге, Шмидт туда приехала и там поскандалили. И всё. И на всю жизнь они стали врагами. И дальше мать настраивала его, настраивала. Он от нее уходил. Я имею в виду, от Палем. Она его возвращала. Они опять пытались жить вместе. В общем, он ушел, она смогла его уговорить провести с ней ночь в гостинице. И вот там произошло то, что произошло. Перед присяжными суд поставил два вопроса: «Виновна ли подсудимая симферопольская мещанка Ольга Васильевна Палем в том, что, задумав заранее лишить жизни студента Александра Довнара, она купила револьвер с патронами, снаряженными пулями, пригласила Довнара на свидание в гостиницу „Европа“ по набережной реки Фонтанки в Санкт-Петербурге, взяла с собой туда револьвер с патронами и в номере этой гостиницы 17 мая 94 года, выстрелила в него, Довнара, из револьвера в голову, сзади, на расстоянии нескольких вершков, в то время, когда Довнар повернулся к ней спиною, и этим выстрелом тогда же, на месте, лишила его жизни, причинив ему смертельное повреждение головы?

2. Если подсудимая Ольга Васильевна Палем невиновна по первому вопросу, то не виновна ли она в том, что 17 мая в номере гостиницы „Европа“ без заранее обдуманного намерения, но однако и не случайно, а в состоянии раздражения от нанесенного ей студентом Александром Довнаром оскорбления, с целью лишения жизни выстрелила в него из револьвера в голову?»

На оба вопроса присяжные отвечают: нет, не виновна.

С. Бунтман — Ох!

А. Кузнецов — Может показаться, что перед нами второе дело Веры Засулич, только с совершенно другими обстоятельствами. Очевидное преступление...

С. Бунтман — Такая бытовая Вера Засулич, да? Вот получается. Да?

А. Кузнецов — А дальше оправдательный вердикт есть оправдательный вердикт. Суд ничего сделать не может. Но естественно, что адвокат гражданской истицы, той самой Шмидт, очень хороший адвокат Павел Евгений Рейнбот. Его младший брат потом будет министром юстиции в правительстве Скоропадского в Киеве в 18-м году. Вот. Подает кассационную жалобу, там найдя некоторые, значит... И дело попадает в Уголовный кассационный департамент правительствующего Сената, где любое дело рассматривается так: есть сенатор-докладчик, который докладывает комиссии, значит, дело, и есть обер-прокурор, у которого есть несколько заместителей уголовного кассационного департамента, который дает свое заключение по этому делу. Вот обер-прокурором является в этот момент Анатолий Федорович Кони. И Кони на 30 страницах, причём 30 страниц — это в печатном варианте в его собрании сочинений в 3-м томе занимает это его мнение, доказывает, что в данном случае необходимо дело рассмотреть заново новым составом суда, потому что перед присяжными поставлены вопросы такие, на которые они и должны были дать вот такие ответы. Это абсолютно юридически правильно, говорит Кони. Суд виноват. Он ввёл присяжных в заблуждение. Он, формулируя вопросы, не представил тот вариант, на который присяжные могли бы ответить «да», потому что даже второй вариант, она с целью лишение жизни Довнара выстрелила из револьвера в голову, не оставлял возможности присяжным сказать, что она могла случайно стрелять. Ну, вот она говорит: «Я хотел его испугать. Я выстрелила, и получилось так, что я его убила». То есть убийство из неосторожности. А тут в обоих вариантах более мягкие, большие жесткие...

С. Бунтман — Ну, в общем-то...

А. Кузнецов — ... намеренно...

С. Бунтман — ... или намеренно, но в состоянии аффекта или еще...

А. Кузнецов — То есть 1-й вариант — намеренно задолго.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — 2-й вариант...

С. Бунтман — Намеренно...

А. Кузнецов — Не намеренно, но в состоянии...

С. Бунтман — В ответ на оскорбление.

А. Кузнецов — В ответ на оскорбление.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — А присяжные, говорит Кони, вполне могли выбрать, что не намеренно, а им этого варианта не предложили, и они честно ответили: нет, не виновна, потому что они должны отвечать без комментариев...

С. Бунтман — То есть здесь была засада в наборе вопросов.

А. Кузнецов — В наборе вопросов. И 2-я засада, на которую обращает внимание Кони, недостаточно исследованы психиатрические обстоятельства этого дела. Нужно гораздо более внимательно рассмотреть вот её психическое состояние и так далее. И дело будет рассмотрено вторично, опять же с присяжными. И присяжные при втором рассмотрении дела найдут ее виновной в убийстве из неосторожности. И суд приговорит ее к сравнительно небольшому наказанию — к 10 месяцам тюрьмы, с учётом того, что часть этого срока она уже отбыла. На это, правда, тоже будет Карабчевский принесена кассационная жалоба. Он бьётся за неё до самого конца, как и положено настоящему адвокату. Но Сенат, рассмотрев эту вторую кассационную жалобу, постановит причём тоже с очень подробным обоснованием, почему ее оставить без последствий, оставят приговор вот второго состава Петербургского окружного суда, оставят его в, значит, действий. Вот такое вот дело. И поскольку мы сегодня не рассказали и 10-й части его... Да?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И дело не в том, что нам сегодня мешает юбилей Кони...

С. Бунтман — Нет.

А. Кузнецов — Но если бы юбилей Кони нам не мешал как... мы бы рассказали всё равно не более одной восьмой части.

С. Бунтман — Ну, скажем так.

А. Кузнецов — Прочитайте речь Карабчевского, ее вы найдете без труда. Прочитайте кассационное заключение Кони, найдете без труда. И я бы вам посоветовал, посмотрите фильм, который я сам посмотрел с большим интересом, я впервые о нем услышал несколько дней назад, который называется «Бульварный роман»...

С. Бунтман — По Пикулю, кстати...

А. Кузнецов — По Пикулю...

С. Бунтман — ... Вы правы.

А. Кузнецов — Да, да. По его известной вещи «Иди и больше не греши». Очень несвободная от ошибок и передергиваний. Но фильм, который снят был в 95-м году именно о деле Ольги Палем. Великолепный набор актеров. Мне не понравилась Анна Самохина в роли самой Ольги. Мне кажется... Но дело не в том, что Самохина очень хорошая актриса, дело в том, что мне кажется, режиссёр образ ей задал такой вот не такой, который у меня, значит, существует. Но вот что меня поразило: Карабчевского там очень немного. Его там он играет замечательный Лев Дуров. И Лев Дуров... Вот последнюю картинку давайте включим. Это знаменитый портрет Кони работы Ильи Ефимовича Репина. Вот Лев Дуров...

С. Бунтман — Ну, это Дуров. В гриме. А еще и в гриме. Да?

А. Кузнецов — В гриме. Грим сделан ему кониевский, настолько кониевский, что я не верю, что это случайно получилось. У меня такое ощущение, что художник ли, режиссер ли, кто-то адвоката Карабчевского делает, подбирая актера и гримируя актера, который очень похож на Анатолия Федоровича Кони...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... и совсем не похож на Николая Платоновича Карабчевского. Но действительно дело... Хотя Карабчевский там назван в титрах вот своим именем.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Я имею в виду, что действительно в этом деле справедливость — работа двух адвокатов. Адвоката Карабчевского, конечно, огромную роль он сыграл. Но то, чтобы это дело всё-таки закончилась не шумно, сенсационно, бульварно-газетным, а именно юридическим справедливым приговором, ну, она ж действительно его убила.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да? Вот здесь, конечно, Анатолий Федорович Кони с его обостренным чувством того, что закон не дышло, и нельзя им воротить направо и налево. А кроме того Кони прекрасно понимал, и он об этом пишет прямо, что если это дело было бы оставить вот так, это был бы сильный удар по репутации суда присяжных, и нужно было обществу разъяснить, что в данном случае присяжные ни в чём не виноваты, что они не погнались за бульварной сенсации, а что они как раз прямо, как требует от них закон, ответили на вопросы суда. А вот суд действительно серьёзно не доработал.

С. Бунтман — Ну, что ж? Завершая этот процесс, мы завершаем и розыгрыш книг, потому что был задан последний вопрос: на каком кладбище похоронен Анатолий Кони? Но это не такой простой вопрос, потому что там, как часто бывало... и принимаем мы комбинированный ответ, который дала Катя, 531-я смска: «Похоронен-то на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры, а в 30-е годы его прах перенесли на Литераторские мосты».

А. Кузнецов — Вот я не специально... Смотрите, на каком кладбище не был похоронен...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... а похоронен.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Сегодня.

С. Бунтман — Ну, вот мне нравится ход мысли, что...

А. Кузнецов — Нет, прекрасно. Да, конечно. Конечно.

С. Бунтман — ... Катя весь путь здесь. И точно так же сделал в многочисленных смсках, ну, да просто у человека пошло, у Андрея, он точно так же ответил. Ну, первую из его смсок 540-ю мы и отмечаем. И, друзья, давайте...

А. Кузнецов — Можно я, так сказать, сентиментальную вставлю... В марте месяце прошлого года, уже зная, что будет у меня такой заказ, я, будучи в Питере, пришёл на Мостки, положил на могилу Кони гвоздики и пообещал ему, что я книжку напишу. Вот я отчитываюсь. Анатолий Федорович, я всё сделал. Книжка есть.

С. Бунтман — Всё. Всё. Можно и съездить, кстати говоря, и отчитаться. Вот. Теперь.

А. Кузнецов — Ну, вот радио слушает...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... я думаю.

С. Бунтман — Быстро, быстро. Петровское время. У нас Суд над игуменом московского Андреевского монастыря старцем Авраамием, осуждавшим царское поведение, 1697 год...

А. Кузнецов — С бытовой точки зрения.

С. Бунтман — А кто не осуждал-то?

А. Кузнецов — Да. Что, мол, плохо себя молодой царь...

С. Бунтман — ... осуждал.

А. Кузнецов — Не по-христиански.

С. Бунтман — Да. Дело думного дворянина Циклера, окольничего Соковнина и стольника Пушкина о заговоре с целью умертвить царя, 1697, тот же самый год. 3) Суд над проповедником Григорием Талицким, учившим, что «царь Петр — Антихрист». Кто не учил этого? 1700 год.

А. Кузнецов — Но позже, в основном позже.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Талицкий — один из первых.

С. Бунтман — Да. Еще у нас дело солдат Козлова... солдат Козлова...

А. Кузнецов — Солдат Козлова полка.

С. Бунтман — Солдат Козлова полка, жаловавшихся...

А. Кузнецов — По имени командира.

С. Бунтман — Да. Да, да. На тяготы службы и воровство начальников. Ну, это справедливо. 700-й год. И наконец Суд над участниками Астраханского восстания. Это было сурово. 1706 год.

А. Кузнецов — Да, обратите внимание, всё 1-я половина петровского...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... царствования.

С. Бунтман — Да. Всё. Голосуйте! Мы с вами встретимся в следующее воскресенье!

А. Кузнецов — Всего доброго!