Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый день! Я опять же говорю, что мы в замечательном классическом составе сейчас. Светлана Ростовцева у нас звукорежиссер и руководитель наших всех институтов около судебных и судебных тоже. Алексей Кузнецов...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — Да. И Сергей Бунтман. Все мы здесь. И вы выбрали очень важное дело, которое очень большой отпечаток серьезный наложило на всю нашу историю, начиная дело, причем в такой в апогей Оттепели это дело происходит, 61-й год, насколько я понимаю. Да? Анатолий Марченко.

А. Кузнецов — Ну, да. Ну, это дело в том, что, понимаете, Марченко судили столько раз...

С. Бунтман — Столько раз! Да.

А. Кузнецов — ... что я выбрал для анонса как бы один из судов. Да?

С. Бунтман — Да. Да.

А. Кузнецов — Такой, может быть, не самый... Понятно, что не самый известный из судов над Анатолием Марченко, но говорите мы будем, конечно, не только о нем...

С. Бунтман — Обо всех мы будем.

А. Кузнецов — Мы будем говорить...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... назовем все, говорить в основном будем о последнем, потому что он лучше всего так документирован, и остались... осталось максимальное количество материала об этом. Но вообще, конечно, мы будем говорить о самом... о самом Анатолии Марченко, о ситуации, которая сделала буквально его тем, кем он стал: одним из виднейших диссидентов. Ну, и, наверное, можно сразу начать с конца, вот пояснить ту фразу, которую Вы сейчас произнесли, что действительно, наверное, мало какое из диссидентских дел оказало такое влияние, потому что существует устойчивое убеждение, и для него, насколько я понимаю, есть все основания, что именно гибель Анатолия Марченко в лагере и то, что буквально через несколько дней или недель после неё, когда Горбачёв позвонил Андрею Дмитриевичу Сахарову в Горький, Андрей Дмитриевич сразу заговорил об этом...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И есть такая точка зрения, что... Ну, это было понятно, не единственный, конечно, причиной, но это стало вот той последней каплей, которая подвигла Горбачева на объявления широчайшей политической амнистии, после которой спецлагеря для политических заключенных в нашей стране, скажем аккуратно, на время перестали существовать. Но вообще если вы помните, это я обращаюсь к слушателям, конечно, они к Вам, Вы помните. Когда у нас шла речь о деле, которое буквально там перевесом в несколько голосов при первой попытке победило дело Марченко, это дело Елисеевского гастронома.

С. Бунтман — Да, да, да.

А. Кузнецов — Я сказал, что при всей несхожести этих двух людей, какое бы дело не победило, это будет дело человека, которого преступником сделала система. Вот я еще раз повторю, что абсолютно убеждён, что фронтовика, инвалида войны Соколова преступником сделала та система, которая существовала в торговли советской, не только в торговле, конечно. А что касается Анатолия Марченко, то до определённого, правда, очень молодого всё равно ещё возраста в его биографии ничего не было такого, что должно было бы, казалось бы, его подтолкнуть вот в ряды советских диссидентов 60-70-х годов. Он из очень простой рабочей семьи. Его отец был всю жизнь железнодорожным... работал на железной дороге, был помощником машиниста. Мама работала уборщицей. Он закончил неполную среднюю школу, потом получил некоторую профессиональную подготовку, стал помощником бурового мастера, завербовался на одну из тогдашних строек, стройка электростанции, строительство электростанции. Вот там произошла трагическая ситуация, в результате которой он попал первый раз в лагерь и попал заведомо абсолютно несправедливо. Дело в том, что в тех местах, где шло строительство проживали ссыльные чеченцы. И молодежь естественно, мягко говоря, горячилась. Ну, танцы там, ещё какие-то бывали причины. И вот между рабочими стройки и между местными жителями-чеченцами периодически вспыхивали драки. Вот очередная драка произошла субботним вечером в общежитии. В момент драки Марченко вообще в общежитии не было. Но когда приехала милиция, к этому времени уже драка, в общем, по сути прекратилась, но милиционеры начали хватать всех подряд. И вот кто попался под горячую руку, с нарушением всех возможных юридических процедур, просто, что называется, суд проштамповал, и все получили 2 года за злостное хулиганство. А дальше, вот я так понимаю, что Анатолий Марченко был человеком... Я прочитал, готовясь к этой передаче полностью его книгу «Мои показания» и очень рекомендую тем, кто ее не читал прочитать ее. Это очень страшные, очень честные, очень, на мой взгляд, очень точно выбранный литературный стиль подачи всего. Это вот такое бесстрастное достаточно свидетельство, в общем, об ужасных вещах. И там в самом начале Марченко пишет о том, что вот есть такое представление, что сталинские лагеря гораздо хуже лагерей хрущевских. Вот. Но он говорит, что это не так, потому что в чём-то хуже, да, конечно, а в чём-то и в хрущевских лагерях было, мягко говоря, очень страшно. Вот. И вот эта ситуация, когда он вплотную столкнулся сначала в милиции, потом на суде, потом в лагере с вопиющей несправедливостью, она, видимо, подтолкнула его к такому очень неординарному решению. Он человек, видимо, был достаточно вспыльчивый, очень порывистый. Если ему приходила в голову какая-то идея, она зачастую его захватывала и поглощала его всего, причём это совершенно не обязательно должна была быть какая-то оппозиционная идея. Вот одна из подруг семьи... семьи, которая у Анатолия Марченко возникнет с Ларисой Богораз уже в начале 70-х годов, одна из подруг в своих воспоминаниях рассказывала о том, как они купили за какие-то копейки там практически развалившийся домик в деревне, и вот Марченко, у которого руки, что называется, на месте были прикреплены, он решил сделать такой настоящий, ну, добротный дом со всеми возможными на тот момент удобствами. И вот она описывает, с какой страстью, самоотверженностью он вот занимался этим делом. То есть это был человек такой, который вот если идея его поглощала, то она его поглощала. И вот он с ещё одним человеком, неким Будровским, они решают бежать из Советского Союза. И уж не знаю, почему именно такое направление было выбрано, но они решают пересечь иранскую границу, возможно рассчитывая на то, что в Туркмении она не очень охраняется. Ну, напомню, что это совсем не тот Иран, к которому мы в последние десятилетия привыкли, — да? — это Иран...

С. Бунтман — Шахский.

А. Кузнецов — ... шахский, и это Реза Пехлеви. Кстати говоря, у шахского режима были очень лояльные отношения с Советским Союзом. Поэтому мне, например, из сегодняшнего дня кажется, что и по этой причине решение было довольно рискованное, потому что я сильно подозреваю, что если бы они попались уже на иранской стороне, их выдали бы скорее всего, вернули бы Советскому Союзу. Но так или иначе их буквально в нескольких десятках метрах от границы захватили пограничники. И вот дальше, собственно говоря, вот это вот событие весны 61-го года, вот такой этюд о советском правосудии. Значит, в Уголовном кодексе, который, напомню, только-только новый Уголовный кодекс РСФСР вступил в действие. Он был принят в конце 60-го года и вступил в действие с 1 января 61-го года. И вот в этом Уголовном кодексе имелось два состава, которые можно было вменить обвиняемым. 64-я статья — статья, с которой начиналась особенная часть Уголовного кодекса, «Измена Родине». Вот как она трактуется: «Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР, — двоеточие. Раскрывается — да? — эта фраза, — переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы...»

С. Бунтман — Бегство за границу и отказ возвратиться — это тоже там?

А. Кузнецов — Это и... вот через запятую — да? — после выдачи и разглашения военной тайны, после перехода на сторону врага, через запятую бегство из СССР. Или даже... или даже отказ возвратиться из заграницы в СССР. «Оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти». Вот обратите внимание, даже... на расстановку позиций. Да? Получается такая вот парабола. Начинается и заканчивается переходом на сторону врага, заговор с целью захвата власти. То есть такие высоты. А в середине всего-навсего, когда человек пытается удрать из этой страны. Ну, и санкция там соответствующая: «Наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества». А есть статья 83-я, которая прямо так и называется «Незаконный выезд за границу и незаконный въезд в СССР»: «Выезд за границу, въезд в СССР или переход границы без установленного паспорта или разрешения надлежащих властей — наказываются лишением свободы на срок от одного года до трех лет». Есть разница, да?

С. Бунтман — Ну, это почти... Это такое... Да.

А. Кузнецов — Бросается в глаза.

С. Бунтман — Ну, да, да.

А. Кузнецов — А вот теперь интересно, как бы объяснили, если бы взялись объяснять, в чём разница между бегством заграницу и переходом границы без установленного паспорта или разрешения властей? Вот какие собственно доказательства должны предъявляться в том или ином... или ином случае? Вот как квалифицировать? Как отличить? Человек без надлежащих документов оказался на другой стороне границы. Это бегство или переход без надлежащих... без установленного паспорта? Так вот на этом, конечно же, думаю, что и во многих других делах похожего рода, значит, и будут играть следователи, а затем судьи. Обоим обвиняемым, и Марченко, и Будровскому говорят, либо вы признаетесь, каятесь, даёте показания друг на друга, и тогда мы вам предъявляем 83-ю, там верхняя санкция — 3 годика, либо измена Родине. И вот разница в характерах: Будровский соглашается, дает показания, что Марченко инициатор, Марченко организатор, а он всего-навсего дурак, который попал, что называется, ему на удочку. А Марченко отказывается и говорит, что да, я за границу собирался, та сказать, нелегально перейти, но я не предавал при этом Родину, не собирался этого делать и так далее. Ну, и в результате на суде суд не принимает во внимание никакие свидетельства в пользу Марченко, а выступало в качестве свидетелей несколько десятков человек, они и положительные характеристики ему давали там и, так сказать, о том, что он не планировал изменять Родине, говорили. Но их свидетельства приняты во внимание не были. Когда Марченко задал судье вопрос: «А почему Вы одни свидетельства принимаете, а другие нет?», он получил ответ, что суд сам решает, какие ему свидетельства принимать...

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... какие нет. В результате Будровский получил минимальное наказание. Марченко, правда, тоже получил наказание ниже нижнего предела. Напомню, что даже по советскому кодексу суд был вправе назначить наказание ниже нижнего предела, если считал нужным. Не мог назначить выше верхнего. И Марченко получает, но тем не менее это ниже нижнего предела, всё равно это 6 лет. Дальше очень подробно описаны многочисленные мытарства Анатолия Марченко в лагерях. История, трогательная достаточно история его знакомства с Юлием Даниэлем, которая окажет колоссальное влияние на его жизнь, потому что он по сути впервые, насколько я понимаю из его книги, вот он встретился с представителями этого мира. Ведь всё-таки в интеллигентном... в диссидентском движении были, конечно, рабочие молодые. Да, было. Но всё-таки основу его составляли люди, что называется, интеллигентных профессий.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Это выходцы из творческой среды и так далее. И вот Марченко, который с этой средой никогда раньше не сталкивался, вот он в лагере столкнулся с одним из ярчайших ее представителей, и в дальнейшем и это повернуло его к этим людям. И когда он выйдет на свободу уже во второй половине 60-х годов, отбыв этот срок, а Даниэль, которому еще сидеть и сидеть было, он ему сказал: «Выйдешь на свободу, если тебе некуда будет податься, идти... иди к Ларисе. Лариса всё сделает. Лариса тебя примет. Лариса тебе поможет». Имея в виду свою первую жену Ларису Богораз. Да? И его приняли, и его обогрели, и к нему отнеслись по-человечески, и с ним начали разговаривать, и он почувствовал тягу к этим людям. У него образование было, ну, самое, что ни на есть, минимальное. Он это прекрасно чувствовал. Он начинает заниматься самообразованием. Он глотает книги одну за другой. Он пробует писать. Ему там дают какие-то рекомендации уважительно. Иными словами вот то, что раньше он, как я понимаю, он не знал, куда вот это полное обалдение от творящегося вокруг беззакония, несправедливости, не знал, куда это направить...

С. Бунтман — А это просто внутренне чувство? Здесь спрашивают, вот как вот это получается, вот в чате говорят. Вот человек без определенного доступа к альтернативной информации, человек, прошедший вот обычные советские детские все воспитания, такой без особого... Ну, родители, которые могут что-то рассказать или что-то... Тоже этого нет. Вот как это вот?

А. Кузнецов — Понимаете, вот мне кажется, что это та ситуация, из которой в конце XVIII века Иммануил Кант выводил существование Божие. Вот то самое 6-е доказательство Канта на самом деле не 6е, а первое и единственное доказательство Канта, которое упоминается в начале «Мастера и Маргариты». А ведь о чём говорил Кант? Он же не доказывал схоластически, как Фома Аквинский выводя это там из перводвижение, из перво...

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... и так далее. Он пошёл про совершенно другой логике. Кант говорил, что человеческая жизнь имеет смысл только в том случае, если есть вера в конечное торжество справедливости. Если не верить и не надеяться на то, что зло будет наказано, и добро восторжествует, то в чём смысл тогда этой жизни? А поскольку жизнь наша не дает никаких оснований быть уверенным в торжестве добра, то остается верить в Бога. Вот с верой в Бога жизнь приобретает смысл. Блестящие иллюстрирует история написания Лермонтовым стихотворения «На смерть поэта».

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Сначала-то он его обрывает в одном месте, а потом, когда выясняется, что Дантеса, ну, как показалось, в общем, практически не наказывают, вот последний этот эмоциональный авторский монолог про «но есть и Божий суд, наперсники разврата»...

С. Бунтман — Да. Да.

А. Кузнецов — Да. Вот всё, что остается...

С. Бунтман — Есть грозный судья.

А. Кузнецов — Да. И «он ждет, он недоступен звону злата». Вот всё, что остаётся человеку, который в отчаянии не видит никаких возможностей отстоять свое право, восстановить справедливость и так далее, это либо верить в Бога, либо... А Анатолий Марченко, насколько я понимаю, ну, не было в нём вот этой линии, которая позволяет человеку уверовать, этой жилки... Я не знаю, как это назвать? Получилось скверно, но извините меня. Вот. Вот он нашел людей, с которыми... в чьих действиях, в чьих словах, в чьей борьбе он увидел вот ту самую надежду. И я не к тому, что он их обожествлял. Нет, я не хочу этого сказать. Но он дело это воспринял как вот дело с большой буквы «д», как дело высшего порядка.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И его абсолютно самоотверженное поведение во всех дальнейших ситуациях, оно, мне кажется, объясняется тем, что для него вот правозащитная деятельность, писательство, а его писательство абсолютно неразрывно, неотрывно от правозащитной деятельности, оно стало таким вот служением. Оно стало тем самым делом, которому изменить — это означает себя предать и вообще на жизни своей поставить крест. Но подходим к главному процессу в жизни Марченко. А были ещё промежуточные несколько. Значит, он пишет книгу вот ту самую, которую я перечитывал на этой неделе, «Мои показания». Я ее читал когда-то давно, когда только-только она была напечатана в открытом доступе. Значит, он... Она была переведена за границей на многие языки. И в 68-м году он был арестован. Формально ему вменили нарушение паспортного режима. Это, кстати, еще одна статья точно такая же, как и статьч о тунеядстве, которая в советской практики очень активно использовалась для сведения счётов с теми, кого не хотели открыто сажать по 70-й или 190-й.

С. Бунтман — И как мы с вами в прошлой передаче, например, «Дилетанты», как мы выясняли, особо популярная статья была для, например, для тех, кто возвращался из мест ссылки...

А. Кузнецов — Конечно. Потому, что там...

С. Бунтман — ... и народов, для крымских татар, например, и так далее.

А. Кузнецов — Там чудовищный был бюрократический порядок, из-за которого было невозможно прописаться без работы... не найдя работу. А найти мало-мальски приличную работу было невозможно, не имея прописки, особенно касалось крупных городов. И вот это всё, когда человек попадал в эту... в это колесо. Да? И естественно, что всегда была возможность придраться к таким вещам, как там нарушение паспортного режима. Вот собственно что и было сделано.

С. Бунтман — Мы сейчас прервемся. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. И мы прервем нашу программу на 5 минут.

**********

С. Бунтман — Мы продолжаем о процессах Анатолия Марченко. И... и отталкиваясь от процесс 1961 года... Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман и Светлана Ростовцева у нас в студии. Чат работает, смски работают. И об очень важных закорючках сейчас. Закорючка в таком в юридическом смысле слова. Вот о крючках. Вот говорят, что для носителей тайны только вот в 64-й статьи, для носителей гостайны...

А. Кузнецов — Совершенно это не следует...

С. Бунтман — ... это были бегство за границу...

А. Кузнецов — Нет, нет. Совершенно не следует это из текста статьи. Ещё раз повторяю, здесь измена Родине, — двоеточие, и перечисляются ее формы через запятую, — «переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны, бегство за границу или отказ возвращаться, оказание иностранному государству помощи, а равно заговор с целью захвата власти». То есть это вот уточняются формы измены Родине.

С. Бунтман — Ну, может, это какое-то применение просто бытования было...

А. Кузнецов — Ну, вот видите...

С. Бунтман — ... казус какой-то...

А. Кузнецов — ... как в случае Марченко-то применяется, применяется самым широким образом. Человек просто собрался незаконно перейти границу. Да? Это ему квалифицируют как измену Родине. Вот. И вот здесь мы сейчас сталкиваемся с еще одной сладкой парочкой Уголовного кодекса РСФСР. В нём было несколько, на самом деле не так мало таких вот парных статей, которые... оставлял на усмотрение следствия и соответственно потом суда квалификацию деяния. И предоставлял для этого очень широкие возможности. Вот 2-я и, наверное, самая известная парочка вот этих вот статей — это 70-я — тире — 190-я. 190-я гораздо легче по санкции. Это распространение измы... клеветнических измышлений и порочащих социалистический, общественный и так далее строй. Я по памяти. У меня нет перед глазами ее текста. A 70-я — это антисоветская агитация и пропаганда. И там гораздо более серьёзная санкция. Так вот сначала Марченко получает, после нарушение паспортного режима, он был... За нарушение этого режима он был осужден на год лагерей. В лагере возбуждается... Местный опер, как говорится, кум, но впрочем я думаю, что у опера было просто-напросто указание при возможности этого орла, так сказать, подержать в лагере. Возбуждается дело по 190.1 Уголовного кодекса. Разговоры Марченко с другими осужденными были квалифицированы как распространение измышлений, порочащих советский строй, и ему добавили еще два года. После чего он живёт в Тарусе в Калужской области на Оке под административным надзором. Правила надзора тоже сформулированы весьма широко, а Марченко такой человек, который в узде ходить не будет. Да? Поэтому достаточно легко ему инкриминировали нарушение правил надзора. Куда-то он отъехал, не поставив в известность, что-то там нарушив. За это его приговаривают к четырем годам ссылки. И они вместе с его женой, он в 71-м году женился на Ларисе Богораз, вместе с их сыном они отбывают эту ссылку в поселке Чуна. Это Иркутская область. Об этом он тоже пишет книгу, которая называется «От Тарусы до Чуны». А вот дальше последнее самое страшное дело — 70-я статья УК, вот та самая антисоветская агитация и пропаганда, когда по Марченко уже решили долбануть из главного калибра. Это март 81-го года. Как мы теперь понимаем, совсем недолго до перестройки. Но это совершенно не чувствовалось в начале 80-х сажали, закрывали...

С. Бунтман — ... глушь была.

А. Кузнецов — Да. Что Вы?!

С. Бунтман — Это абсолютно глухое время.

А. Кузнецов — В это же время... Вот я буду цитировать письмо Андрей Дмитриевича Сахарова, в котором он перечисляет имена тех, кто как раз в это время оказался за решеткой. Это и замечательный украинский поэт Василий Стус, который погибнет в Перми-36. И явно совершенно не случайно это будет. Это Лукьяненко, Пяткус, Никлус, Гаяускас, Айрикян и другие. Это те, кого перечисляет Андрей Дмитриевич вот в своем обращении. На случай, если вдруг на него времени не хватит, вот я сразу называю.

С. Бунтман — Тут некое исправление. Не 90... 190 А, а 190 прим. Мы не говорили.

А. Кузнецов — Нет. 190-я, часть 1-я. Прим — это другое. Это... Нет, 191-я... часть 1-я. Значит... А! Имеется в виду, что сама статья была 190-я прим. А вот этого я, честно говоря, уже не помню.

С. Бунтман — Тут два человека написали.

А. Кузнецов — А! Может быть. Прошу прощения. Да. Вполне вероятно. Этого я просто не помню. Понимаете, она... Может, она и была прим, но она настолько плотно, так сказать, в сознании людей вышла на 1-е место... Вспомните, у Юлия Кима в его замечательной, очень горькой песенке «Адвокатский вальс», которую он посветил Софье Каллистратовой: «А может быть надобно просто просить снисходительный суд дать меньше по 190-й, чем то, что, конечно, дадут». И здесь дело не только в размере, не только в том, что там прим не лезла в размер. Так... Так ее воспринимали. Вот. И Марченко обвиняют в том, что он пишет книги и передает их на запад, и их там издают, и они там большим успехом пользуются. То есть по сути это повторение дела Синявского и Даниэля. Значит, возбуждается дело в марте 81-го года. Марченко 17 марта арестовывают. Проводятся обыски и в его доме, и у близких ему людей, в частности у Александра Юльевич Даниэля и его жены Светланы Арцимович, это сын Юлия Даниэля...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... и Лариса Богораз соответственно от их брака общего. Изымается весь «Самиздат», который смогут найти. У Марченко изымаются его дневниковые заметки, изымается книга «От Тарусы до Чуны» на английском языке соответственно иностранного издательства. И в результате вызывают на допрос кого можно. Ведется следствие в городе Владимире. И в результате становится понятно, что на этот раз дело не закончится ссылкой или там одним годом, что на этот раз всё, что называется, шьется серьёзно, крепко. И Лариса Богораз обращается к адвокату, значит, заключает с местным адвокатом Владимирской областной коллегии, прекрасно понимая, что адвокат в этой ситуации спасти не может, но рассчитывая, что через него можно будет добиваться, ну, каких-то хотя бы там, я не знаю, свиданий, может быть, ещё какого-то минимального воздействия на суд. Леонид Давыдович Фрадкин принадлежал... Тут нужен ещё адвокат, который имеет допуск. Вот об этом очень подробно пишет Дина Каминская в своей книге «Записки адвоката», которую, я думаю, многие наши слушатели читали, что вот к делам по 70-й и 190-й допускались только адвокаты из специального списка — да? — которые имели допуск к таким делам. Сама Дина Исааковна до какого-то времени имела такой допуск. Потом его естественно лишилась, когда устала свою адвокатскую функцию выполнять не так, как советской власти это хотелось. Так. А вот Леонид Давыдович Фрадкин, он был адвокатом такого плана, который не пытался в отличие от Каминской, Калистратовой и ещё там нескольких штучных, что называется, адвокатов бороться с этой махиной. Он исходил из того, что его функция попытаться сделать то, что можно сделать в этой ситуации. Для этого не надо, как Дина Каминская там разбирать действия подзащитного и доказывать, что они не имеют никакого отношения к составу статьи. Да, надо согласится. Да, надо согласиться с тем, что квалификация правильная, особенно если нет возможности...

С. Бунтман — И минимизировать потом.

А. Кузнецов — И постараться... Да.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Найти положительные характеристики, пригласить в суд кого-то, кто может что-то сказать с точки зрения советской власти положительное в пользу... Ну, в общем, то, о чём пишет Юлий Ким, который сам прекрасно всю эту ситуацию знает не понаслышке, поскольку был очень близок к этим кругам, собственно был частью этих кругов. «А, может быть, надобно просто просить снисходительный суд...» Рассчитывать на то, что нет строгого указания дать столько-то, а тогда, может быть, суд действительно получится что-то смягчить. Кстати говоря, сам Марченко, он явно совершенно был настроен на некий последний решительный бой. И это видно в том, что он отказывался от адвоката. На суде несколько раз будет заявлять ходатайство с просьбой, значит, освободить его от услуг адвоката. Надо сказать, что по тогдашнему законодательству адвокат ему был положен, поскольку там санкция была... могла бы... ему мог быть вынесен приговор свыше 8 лет лишения свободы. В этом случае участие адвоката в деле было обязательным. Более того адвокат Фрадкин пытался добиться разрешения участвовать в следственных действиях, начиная со стадии предварительного следствия. В советском праве такая возможность была предусмотрена только для некоторых категорий случаев. Как общее правило — нет, адвокат мог начинать вступать в дело только с момента формулирования обвинительного заключения. Вот тут, так сказать, адвокат вступал в дело. Но несовершеннолетним, но инвалидам, но еще в некоторых случаях допускалось участие адвоката с самого начала, что называется. Марченко к этому времени был инвалидом. Он потерял практически... потерял в лагерях слух. У него проблемы со слухом были еще в 60-е. он описывает свою 1-ю встречу в Даниэлем, а Даниэль тоже плохо слышал, как вот они оба поворачивались друг другу правой стороной, прикладывали ладонь к уху, просили друг друга говорить погромче, что это производило несколько комичное впечатление. Вот это он всё описывает в своей книге «Мои показания». Вот. Но суд отказывает... То есть не суд. Прощу прощения. Следователь отказал. След... Следствие вели следователи Владимирского областного управления КГБ. Дело было достаточно быстро сшито, за несколько месяцев. И в течение 3 дней, с 2 по 4 сентября 81-го года Владимирский Областной суд под председательством тогдашнего заместителя председателя суда Колосова при государственному обвинителе, тоже заместителе прокурора области Сальнове рассматривает это дело. Еще одна сладкая парочка. Значит, во всех областных судах существовала пара: заместитель председателя суда — заместитель прокурора областного, которая специализировалась именно на таких вот тонких с политическим подтекстом делах. Понимаете, председателю суда не всегда, что называется, уместно на такой процесс отвлекаться. Прокурору области тоже не всегда уместно лично поддерживать обвинение. То есть нет, конечно, когда процесс выигрышный... Понятно, когда там судили Пеньковского и Винна, обвинение поддерживал сам Генеральный прокурор СССР Руденко. А вот в таких делах, когда ничего особенно хорошего, и кроме скандала не оберешься, если это превращать в публичные действия, поэтому нужна надежность, нужен судья, который вдруг не взбрыкнет в какой-нибудь момент, и прокурор, который тоже, как говорится, не облажается. Вот это такая пара. Они несколько диссидентских процессов вместе проводили. Значит, ну, а дальше Марченко прокурор охарактеризовал как писателя антисоветского, его книги как, цитирую, как «антисоветские произведения, написанные с целью подрыва и ослабления советской власти, извращающие ход исторического развития нашей страны, призывающие вражеские государства усилить враждебные акции против СССР, порочащие советский образ жизни». Значит, в письме... А Марченко написал такое открытое письмо академику Капице, в котором упрекал его, а в его лице там других видных представителей советской в 1-ю очередь технической интеллигенции в том, что они молчат. Да? И вот значит Марченко в этом письме писал, что если нравственное сопротивление не будет поддержано... нравственное сопротивление диссидентов не будет поддержано авторитетом таких людей как Капица, то он писал, что придут такие как Кибальчич. Прокурор тут же начал это тащить к тому, что Марченко пропагандирует террор в своих публичных...

С. Бунтман — Да, как сейчас очень любят...

А. Кузнецов — Конечно.

С. Бунтман — Да, да. Ребята, будете давить, вырастут жесткие ребята. Другие.

А. Кузнецов — Причём, понимаете, с точки зрения советской официальной идеологии Кибальчич-то герой. Да?

С. Бунтман — Да! Но в этом парадокс...

А. Кузнецов — Но вот здесь он, так сказать, такие как Кибальчич — это фраза, которая...

С. Бунтман — Это мышеловка. Да.

А. Кузнецов — Да. Это мышеловка совершенно. Вот. А в черновиках там некоторые фразы Марченко по поводу Великой Отечественной войны как удовлетворение вторжением гитлеровских полчищ в СССР, ну, совсем как один известный наш тележурналист совсем недавно обвинил сайт «Дилетанта» в пропаганде нацизма...

С. Бунтман — Да!

А. Кузнецов — ... из-за материала о летчике Эрихе Хартмане. Ну, у нас заготовлен ответ, как объявил Алексей Алексеевич Венедиктов, так что подождем. Вот что скажет Марченко... Я процитирую буквально 2 фрагмента из его последнего слова на этом суде. Суд был практически закрытый. Он проходил в ДК офицеров внутренних войск при Владимирском централе. Соответственно не пустили даже родственников. Причём Ларису Богораз не пустили таким изящным в кавычках способом. Ее вызвали в суд в качестве свидетеля и допросили последней. А свидетель, пока он не даст показаний, не может находиться в зале суда. Понятно. «В шестой раз мне приходится сидеть на этой скамье, но в этот раз я доволен, так как впервые меня судят не по фальшивому обвинению, судят за то, что я действительно сделал. Вон они, на столе — книги, статьи, публицистические очерки, которые я написал. Только коммунистический и фашистский режимы защищают себя таким образом — вместо того, чтобы бить по идеям, бьют по черепам. Казалось бы, даже смешно такому сильному государству с такой сильной машиной массовой пропаганды, государству, которому принадлежит вся пресса, радио, телевидение, бороться с идеями такими способами — лагерями, тюрьмами. Но, значит, коммунистическая идеология не находит других аргументов... Что такое статья 70-я, по которой меня судят? Эта статья нужна для того, чтобы духовно поработить всякого и каждого, чтобы всех нас превратить в рабов. Мы, которых судят и сажают, по сути дела не осужденные, а военнопленные — гражданская война продолжается. Когда-то пленников съедали, потом обращали в рабов, вот и для меня приготовлены исправительно-трудовые.

Если этот государственный строй считает, что единственный способ опровергнуть таких как я — это держать их за решеткой, у меня нет тогда возражений. Значит, я буду вечно, до конца дней, за решеткой, буду вечный ваш арестант». Ну, а дальнейшее известно. Анатолий Марченко держал... держал голодовку. Он не первый раз это делал. Прекращал он эти голодовки ранее, потому что процедура насильственного кормления, которые он тоже подробно в своих книгах описывает, она не оставляла надежды умереть и превращалась в такую вот мучительную пытку. Он держал очень длительную голодовку и, когда он ее уже прекратил, при выходе из голодовки вот организм дал сбой, и Анатолий Тихонович Марченко скончался не задолго до того, как рухнула, начала рушиться, — да? — быстро начала рушиться та система, против которой он так самоотверженно воевал.

С. Бунтман — Да. Дело... Дела Анатолия Марченко сегодня были. Ну, всяк сделает свои выводы.

А. Кузнецов — Да. А мы вернемся к истории политических репрессий через 2 недели под печальную...

С. Бунтман — Да, обязательно.

А. Кузнецов — ... дату. Да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Под 30 октября. У нас будет отдельная, особая передача.

С. Бунтман — Мы же вам предлагаем сейчас выбрать из судов над шпионами и разведчиками. Начинаем мы с войны североамериканских колоний, с войны за независимость. Суд над майором Джоном Андре, британским разведчиком, Североамериканские колонии Великобритании, 1780 год. Это на который ссылается, например, постоянно Фенимор Купер...

А. Кузнецов — И это, конечно...

С. Бунтман — ... в романе «Шпион» в своем. Да.

А. Кузнецов — Это предательство Бенедикта Арнольда...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да, да. Это Вестпойнтское предательство.

С. Бунтман — Да, это все очень...

А. Кузнецов — ... как угодно. Это очень интересная история.

С. Бунтман — Военный суд над Полин Кашмен, разведчицей Севера. А это Конфедерация. Это уже следующая война в Соединенных Штатах. 1864-й.

А. Кузнецов — Да, ее будут незадолго до проигрыша войны судить на юге.

С. Бунтман — Да. Военный суд над полковником Мясоедовым по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Это 15-й год.

А. Кузнецов — Ой! Это невероятно громкое дело.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Военный министр Сухомлинов был замешан.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Очень загадочное. До сих пор очень непонятное.

С. Бунтман — Теперь Вторая мировая война. Суд над Фредериком Жубером Дюкеном и членами его разведывательной сети по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Это Соединенные Штаты, 42-й год.

А. Кузнецов — Да, мы очень мало знаем о немецкой разведке и ее действиях на территории США.

С. Бунтман — И суд над Есико Кавасимо, японской разведчицей, «маньчжурской Жанной д’Арк», Китайская республика, 1900... еще не народная...

А. Кузнецов — Нет еще... еще...

С. Бунтман — 48-й год.

А. Кузнецов — Ее будет судить Гоминьдан. Да.

С. Бунтман — Пожалуйста, выбирайте. Мы с вами прощаемся до следующего воскресенья.

А. Кузнецов — Всего доброго!