Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Мы начинаем новый процесс, который сегодня тоже в записи как и в прошлое воскресенье. Алексей Кузнецов...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — ... Сергей Бунтман. Записывает нас Светлана Ростовцева. Увы! Увы! Те, кто в чате, и те, кто пишут смски нам со своими вопросами, замечаниями и соображениями, сегодня мы лишены возможности с ними общаться. Но ничего. Лето проходит. Отпуска тоже. И разбираем процесс.

А. Кузнецов — Разбираем дело Михаила Андреева, который в 1907 году убил свою жену. Вот будем разбирать, зачем убил, почему убил. Как убил, собственно там особенно и разбирать ничего. А вот перед этим собственно вот контекст, в котором это дело было выбрано. Мы предложили участникам нашей группы в «Фейсбуке» пять дел, объединённых одним адвокатом. Это Сергей Аркадьевич Андреевский, 170-летию которого со дня рождения отмечалось в январе этого года. А в ноябре будет 100-летие со дня смерти. Он скончался в ноябре 1918 года в Петрограде. Вот когда формировалась русская адвокатура, в 66-м году, напомню, были, значит, возникли первые советы присяжных поверенных в Петербурге и в Москве, то 1-я волна, адвокаты, так сказать, первого призыва — это были люди либо уже не молодые и уже составившие себе какое-то имя на юридическом поприще, ну, например, преподавательском. Профессорами университетов были Спасович, Лохвицкий, например. Либо это были совсем молодые люди чей... чье окончание университета и чей приход на службу вот он буквально совпал с открытием новых судов, и они соответственно сразу оказались вот в этой части. Но это, например, князь Урусов. Вот мы делали передачу о деле Мавры Волоховой. Как раз вот это 2-е его дело. Дело, которое принесло ему всероссийскую славу. Вот это адвокатура 1-го призыва. А дальше пойдёт... где-то через 10 примерно лет сформируется такой очень интересный 2-й призыв. Интересен он тем, что помимо того, что будут приходить, ну, молодые люди, которые выбрали себе адвокатуру после университета, например, Фёдор Никифорович Плевако в этой компании будет, но начали приходить люди постарше, в возрасте под 30, за 30, которые уже имели за своими плечами определенный опыт, в том числе работы обвинителем. И вот в рубеже 60-70-х и дальше в середине 70-х годов в адвокатуру придёт несколько ярчайших бывших товарищей прокуроров окружных судов. Среди них будет, например, герой нашей прошлой передачи Петр Акимович Александров. Среди них будет товарищ прокурора Петербургского окружного суда Жуковский. Среди них будет вот наш сегодняшний герой Сергей Аркадьевич Андреевский, тоже коллег Жуковского, тоже товарищ прокурора. Они оба — и Жуковский, и Андреевский — оказались в адвокатуре в известном смысле вынужденно после дела Веры Засулич. В свое время мы делали передачу и подробно рассказывали о том, как не могла... не могли организаторы этого процесса найти обвинителя, и сначала предложили Жуковскому, который слыл тогда главным оратором Петербургской прокуратуры. Жуковский отказался под благовидным предлогом. Вторым предложили Андреевскому, и Андреевский сказал прямо, он спросил Лопухина, который с ним разговаривал: «Я могу в своей защите говорить о Трепове как о человеке, совершившем должностное нарушение и неблаговидный поступок?» Лопухин в ужасе сказал: «Нет, нет! Что Вы?! Мы вообще, так сказать, избегаем фамилии Трепова. Мы вообще стараемся не говорить о причинах того, что произошло. Да? Вот мы рассматриваем покушение на, так сказать, должностное лицо при исполнении служебных обязанностей. А что там? Вот в это лезть не надо». «Тогда я отказываюсь», — сказал Андреевский. Об этом стало известно, особенно после того, как человек, которого все-таки смогли убедить выступить обвинителем в этом деле. Прокурор Кессель крайне неудачно со своими обязанностями справился. И тогда консервативная печать начала вопрошать, а как вообще так могло получиться, что процесс таким образом закончился. И помимо того, что, ну, об этом везде пишут, очень большой объем критики свалился на голову Кони, который был председательствующим судьей в этом процессе, поминали и Жуковского с Андреевским, что это происходит, что это у нас прокуроры вообще отказываются выступать в процессе, где дело идет о деле государственной важности. И им обоим пришлось уйти. И Андреевский, надо сказать, очень это дело болезненно воспринял. Вот почему. Он находился в это время в весьма стесненных материальных обстоятельствах. Это ещё один штришок к его портрету. Товарищ прокурора столичного окружного суда находился в стесненных материальных обстоятельствах. Сергей Аркадьевич Андреевский родился на Украине в нынешней Луганской области. Он из достаточно знатного, достаточно древнего, особенно по материнской линии дворянского рода. У него была совершенно такая вот... такое классическое детство провинциального дворянина в собственной усадьбе, такие совершенно тургеневские, судя по всему, пейзажи. Он будет очень дружить с Иваном Сергеевичем Тургеневым, Андреевский. Вот, так сказать, в частности будет тоже писать критические всякие работы. Он был помимо всего прочего известный литературный критик. И вот этот мир усадеб он будет вспоминать на собственном примере. Поступит в Харьковский университет. Всё хорошо, всё благополучно. А дальше у него возникнет конфликт с родителями, в первую очередь с матерью. Она была человек такой достаточно, ну, заносчивый, можно сказать, очень гордилась своим древним дворянским родом. А Сергей Аркадьевич влюбился. Влюбился в женщину, которая происходила из незнатной и очень бедной семьи, была по сути бесприданницей. Ее отец был отставным офицером. И мать слышать даже не хотела о перспективе брака. А Сергей Аркадьевич настоял все-таки на своем, женился, уехал из дома. И Кони, которой познакомился с ним в Харькове, он работал там следователем, а Андреевский, закончив университет, стал кандидатом на судебные должности. И вот Кони с ним по... Они подружились. Они, в общем, ну, почти ровесники. Кони на 4 года, если не ошибаюсь, старше Андреевского. И когда Кони перевели в Петербург, он его перетащил за собой. И Андреевский со своей... Он женился. И он со своей женой, они проживут долгую вместе и счастливую достаточно жизнь. Вот. Значит, он, что называется, мыкался по углам, жил на казённое жалование. И оно было не очень большим. И когда он лишился этого казённого жалованья, он запаниковал. Ну, Кони устроил его юрисконсультом в один коммерческий банк, а через некоторое время уговорил Андреевского перейти в адвокатуру. Кони, который тоже пострадал после дела Засулич, тоже рассматривал предложение, тем более что его буквально там наперебой уговаривали все знакомые адвокаты. Но вот Анатолий Федорович, он так как-то однозначно выскажется в одном месте в своих мемуарах, что я всерьёз прикидывал, но я для себя решил, что я государственный служащий, я вот частной практикой заниматься не хочу. А Андреевский стал знаменитым адвокатом. И стал он знаменитым адвокатом вот благодаря чему. Значит, адвокаты вот этой первой, будем так говорить, плеяды, знаменитые, среди них было несколько типов. Были адвокаты такие вот юристы-юристы, логики, знатоки законов, знатоки решений кассационных департаментов Сената. Ну, например, к таким принадлежал король адвокатуры Владимир Данилович Спасович. Любую речь его возьмите, анализ правовых норм, подробнейший анализ доказательств, выдающиеся познания в судебной медицине не раз он демонстрировал. Это вот такой вот адвокат-классик, что называется. Другой немножко тип, не немножко, а сильно другой тип — это Фёдор Никифорович Плевако, адвокат-мастер экспромта. Иногда, кстати говоря, сыгранного, иногда это был подготовленный экспромт. А иногда и неподготовленный, настоящий. Адвокат, который умел воздействовать магнетизмом своей незаурядной личности и на присяжных, и на коронных судей. Вот у нас была передача о деле лютерических крестьян, где он коронных судей убедил своим красноречием. Но в любом случае тот же Плевако тоже анализировал, разумеется, доказательства и прочее, прочее. А вот Андреевский — это чуть ли не единственный пример вот адвоката такого калибра — это адвокат-поэт, это адвокат — тончайший психолог. Он мог вообще не заниматься доказательствами или заниматься ими, что называется, там быстренько, формально, чтоб проскочить эту часть. А вот что принесло ему славу — это психологические характеристики иногда жертв, иногда преступников, иногда, как это будет вот в этом деле, которое мы сегодня рассматриваем, и тех, и других. Кстати, надо сказать, что Сергей Аркадьевич был известным поэтом. Он первым из известных поэтов, кто перевел на русский язык «Ворона» Эдгара По. И я Вам хочу сказать, что это очень необычный «Ворон». Совершенно не соблюдается размер оригинального стихотворения. Такие краткие, безыскусные строки, очень любопытные. Поэтом он был такого пессимистическо-романтического плана. Чем-то мне, например, напоминает Лермонтова или там немецких романтиков. Ну, вот чтобы не быть голословным, одно из тех стихотворений, которое, мне кажется, у него наиболее ярким. Называется оно «Поэт». У Андреевского несколько стихотворений с таким названием. Вот одно из них. Коротенькое.
Из долгих, долгих наблюдений
Я вынес горестный урок,
Что нет завидных назначений
И нет заманчивых дорог.
В душе — пустыня, в сердце — холод,
И нынче скучно, как вчера,
И мысли давит мне хандра
Тяжеловесная, как молот!
Ни развлеченье, ни покой,
Ни встречи с чернью деловитой,
Средь шума жизни городской,
Не служат больше мне защитой:
Тоска всесильна надо мной!
Приди, мой гений темнокрылый
С печальным взором умных глаз;
Мне по душе твой вид унылый
И твой таинственный рассказ.
Ты мог всегда полунамеком
В прошедшем, тусклом и далеком,
Немое чувство оживить
И скорбью сердце уязвить.
Своим укором ядовитым
Оцепененье разреши:
Мне тяжко жить полуразбитым,
Мне гадок сон моей души!

С. Бунтман — Ух!

А. Кузнецов — Вот такой вот поэт, переводчик, кстати говоря, очень такой яркий...

С. Бунтман — Ну, вот «Ворона», да?

А. Кузнецов — «Ворон», между прочим... А началось все его увлечение поэзией, Вы не поверите, в 30 лет он написал свое первое стихотворение. И когда Кони...

С. Бунтман — Нормально.

А. Кузнецов — Да. И когда Кони его спрашивал: «Ну, как же так? А как же Вы гимназистом, Сергей Аркадьевич, батенька, стихов-то не писали? Все же гимназисты пишут стихи». А на это Андреевский ответил: «А что Вы хотите, Анатолий Федорович, я был гимназистом старших классов, когда в русской литературе в критике царил Писарев, и, так сказать, на таком фоне вот этого насмешливого, критического разбора, — да? — совершенно вот поэзией не тянуло заниматься. Она казалось чем-то...»

С. Бунтман — То есть Писарев его несколько парализовал.

А. Кузнецов — Писарев его лет на 15 парализовал. А потом в 30-летнем возрасте взрослым человеком, уже адвокатом, по-моему, он был, Андреевский для каких-то причин вот ему захотелось перевести одно стихотворение Массне на русский. Он начал переводить. У него получились из этого стихи. Он увлекся. И дальше он будет очень плодовитым поэтом, очень плодовитым литературным критиком. Кони вот будет... Ну, вот я процитирую. Кони похоронил Андреевского в 18-м году. «Сергей Аркадьевич Андреевский — полное собрание сочинений которого предположено к изданию — был человек, выдающийся во многих отношениях. Поэт и судебный оратор, критик и талантливый лектор, он вносил в свою разностороннюю деятельность оригинальные свойства своей личности, и дальше перечисление, — обостренное самонаблюдение, вдумчивость печального настроения и своеобразие взглядов на задачи правосудия. Восторженный и утонченный певец любви и в то же время пессимист; успешный представитель обвинительной власти на суде и там же затем горячий адвокат за подсудимого, несмотря ни на что и вопреки всему; крайний индивидуалист, равнодушный к вопросам общественного значения, нередко совершенно чуждый им — и умевший самоотверженно поступить в одном из них; самостоятельный и смелый во взглядах и слишком терпимый, несмотря на свою чуткость, в отношениях к людям совсем другого образа мыслей — он вполне выразился в своих, достойных внимания произведениях». Андреевский стал образцом для провинциальных адвокатов. Но там... Вот это обычное дело. Там, где у Андреевского выходил маленький шедевр...

С. Бунтман — Ага. Тут всё...

А. Кузнецов — ... получалась пошлость. Дошло до того, что через 20-30 лет после начала адвокатской карьеры Сергея Аркадьевича из разных дальних уголков России, Сибири, например, приходили газеты со стенографическим отчетом какого-нибудь там местного судебного процесса, и там обнаружилось речь Андреевского 20-летней давности. То есть какой-то местный присяжный поверенный ее выучивал и произносил, слегка изменив там, так сказать, имена и фамилии, что называется. Андреевский к этому, по словам Кони, относился с большим юмором и говорил: «Ну, что же? Видите, как хорошо, что мои речи продолжают жить. Я, значит, про неё уже забыл давным-давно, а она пригодилась. И вот опять какому-то человеку, что называется, послужила». Поразительно, такого успеха, по-моему, не было в этом смысле ни у одного адвоката. При жизни Андреевского трижды большими тиражами выходили сборники его речей. Да, у многих они вышли. Там у Спасовича был 2-томник, например. Ну, уж как вот, например, Карабчевский, которого ни в отсутствии славы, ни в отсутствии таланта ни в коем случае нельзя заподозрить, ну, как Карабчевский волновался, что вот его книжка «Около правосудия» там сначала не очень хорошо продавалась, всячески... Причем понятно, что его не коммерческая составляющая волновала, а успех у публики. А вот у Андреевского просто как горячие пирожки эти самые сборники его речей расходились, потому что в них находили для себя многое и профессиональные юристы, и просто досужие люди, которые читали это как романы. И вот то дело, о котором мы сегодня говорим, в основном после перерыва, но сейчас начнём перед перерывом, одно из таких дел как раз и выбрали, чутко выбрали наши эксперты. Это дело Михаила Андреева, человека убившего свою жену. Человек совершенно обычный, Андреев в момент убийства уже немолодой человек, ему за 50, прожил внешне довольно без событийную жизнь. Он из купцов, из купечества. Он биржевой маклер. И всю жизнь был довольно успешным биржевым маклером, весьма зажиточным, состоятельным человеком. Как это у купцов в отличие от дворян было принято, он довольно рано в свое время женился. Ему было 23 года. Его жена, значит, соответственно была там 17-18 лет. И вот у него получилась такая спокойная, размеренная семейная жизнь, в которой с самого начала, видимо, никакой страсти не было. Но всё как положено. Была дочь. Дочь росла. Супруги благополучно прожили вместе лет 14, по-моему, они прожили в браке. Андреев ни малейшего повода не подавал жене заподозрить его там в какой-нибудь супружеской неверности. То есть вот это вот обычная для нового предпринимательства манера там заводить любовниц, куда-нибудь уезжать, кутить с ними за границу или там куда-нибудь на юг. Ничего этого. Он домосед. Вообще за ним не было никаких пороков: ни картёжник, ни развратник, ни пьяница, ни чревоугодник. Вот, ну, не заметишь, что называется. Даже хобби никакие вот у него. Значит, на работу, с работы. На работу, с работы. Был членом попечительских советов всяческих благотворительных обществ, жертвовал на благотворительность, имел за это какие-то награды. Достойный член общества. Да? Sans peur et sans reproche — без страха и упрека. И вот ему уже прилично за 30, скорее, даже ближе к 40, и он где-то на каком-то народном гулянии общественном встречает женщину, которая поразила его просто как удар грома. Сарра Левина — роковая красавица. Все, кто о ней говорил, в том числе и плохо, говорили, что очень... Ну, вот этого слова не было в русском языке. Сегодня бы сказали «сексапильная». Она явно совершенно...

С. Бунтман — Да, это лет через 20 появится.

А. Кузнецов — Не раньше. Да. А у нас и того естественно позже.

С. Бунтман — Да. Это... это 20-30-е...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — ... годы.

А. Кузнецов — Да. Ну, это, наверное, вот эти ревущие 20-е, Америка. А дальше уже потихонечку в Европу, а потом и аккуратненько в Советский Союз. Но вот она производила... Это описывали все. Она производила совершенно магнетическое такое впечатление вот этой своей чувственностью такой южной на мужчин. При этом она из очень бедной семьи. И когда ее представили Андрееву, то приятели, так сказать, с ней знакомые, сразу ему сказали, что она, что называется, дама полусвета, она из белошвеек, что в то время означало, в общем, достаточно недвусмысленно даму, ну, более или менее определённого, не скажу занятия, белошвейка — это не профессия в данном случае, но определенного образа жизни, определённой свободы нравов. И это как удар грома. Он в неё влюбляется. И одно из самых парадоксальных мест речи Андреевского в суде — это то, где он доказывает, что Андреев однолюб. И сам Андреевский говорит: «Ну, как же? Вы мне сейчас скажите, вот он с одной женщиной прожил 13 или 14 лет, потом бросил ее ради другой». Тогда сложно расходились. Несколько лет. А вот потому и бросил, что однолюб. С первой женой у него был, ну, такой договорной брак. Да? Все женятся, и я женюсь. А тут вот вдруг полюбил. И полюбил так, что вот, ну, никак ему жить иначе невозможно, кроме как с этой своей любимой женщиной. А она естественно этим всячески пользовалась.

С. Бунтман — А что было дальше, мы с вами узнаем примерно через 5 минут. Я только хочу напомнить, что это программа идет в записи. Она специально записана.

**********

С. Бунтман — Ну, что же? Мы продолжаем. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Мы записываем эту передачу специально для того, что вы ее послушали, пока Алексей Кузнецов в отпуске. И продолжаем процесс.

А. Кузнецов — И вот перед самым перерывом я говорил о том, как Андреевский присяжным объясняет, что Андреев однолюб. Процитирую отрывочек из его речи: «Андреев имел полное право считать себя счастливым мужем. Спросят: „Как мужем? Да ведь Левина почти 14 лет было у него на содержании...“ Дело в том, что они обвенчались незадолго до этих трагических событий. А 14 лет они жили как муж и жена. У них там дочь родилась, но при этом, сейчас объясню почему, брак они не оформляли. „Да ведь Левина почти 14 лет была у него на содержании...“ Стоит ли против этого возражать? В общежитии, из лицемерия, люди придумали множество фальшиво возвышенных и фальшиво презрительных слов. Если мужчина повенчан с женщиной, о ней говорят: „супруга, жена“. А если нет, ее называют: „наложница, содержанка“. Но разве законная жена не знает, что такое „ложе“? Разве муж почти всегда не „содержит“ свою жену? Истинным браком я называю такой любовный союз между мужчиной и женщиной, когда ни ей, ни ему никого другого не нужно, — когда он для нее заменяет всех мужчин, а она для него всех женщин. И в этом смысле для Андреева избранная им подруга была его истинной женой». 907-й год. Да, конечно, не 70... не 1877-й, общественные нравы несколько изменились.

С. Бунтман — Ну, да, да.

А. Кузнецов — Но пока ещё никто не отменял нескольких статей Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, где говорится о, так сказать, недопустимости сожительства и прочем всём. Она пользуется тем, что он влюблен в неё. Она пользуется тем, что у него много денег, и она их тратит. Развод Андрееву дастся очень трудно. Жена категорически не хотела разводиться, даже попыталась через полицейские власти добиться высылки Левиной из Петербурга. Но Андреев включил свои знакомства и сумел, значит, полицию развернуть, что называется. Левина вела себя безобразно. Она, например, могла подойти к дому, где ещё с женой, пока законной, жил Андреев, увидеть, что на улице стоит запряженная коляска, явно ожидающая жену Андреева, сесть и велеть кучеру ее вести, а не барыню.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Встречаясь на улице, там язык показывала, причём встречи явно были намеренными. Андреев ничего этого не видел. Он без памяти ее любил. Левина забеременела. Для Андреева это был ещё одно доказательство того, что их союз, что называется, одобрен на небесах. В конце концов жена поставила условие, что официального развода не будет, пока их дочь не вырастет, не выйдет замуж. Дочь выросла, вышла замуж. Оформили в конечном итоге развод. Но Левина не настаивала на том, чтобы, значит, женился на ней Андреев. Правда, она сама перешла в православие, стала Зинаидой. Это было связано с тем, что иначе не мог Андреев усыновить их общую дочь. Вот для того, чтобы усыновить, значит, вот было такое препятствие в законах. Вот это было сделано. Тем временем Левина, я уже буду ее так называть, хотя она через некоторое время станет Андреевой, продолжала вести себя достаточно свободно. И на суде несколько мужчин, кто-то лично даст показания, чьи-то показания были зачитаны в ходе судебного следствия о том, что у неё были романы на стороне. Ну, романы и романы. Как бы она мужа обманывает, но остается с мужем. А он, видимо, ничего этого не замечает. Он, видимо, человек такой очень ограниченный и, так сказать... И тут она встречает человека, который ей показался гораздо более перспективной добычей. Во-первых, он генерал. Не мальчик. Ему за 50. Но генерал. Генерал майором стал недавно. До этого был полковником. Сердце его разбито. Генерала, имеется в виду. Дело в том, что за несколько лет до описываемых событий жена генерала от него ушла к его начальнику воинскому. А начальник был немного-немало великий князь Павел Александрович. Это дядя Николая II.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Это младший сын Александра II. И вот этот самый Павел Александрович увлекся женой своего подчиненного, полковника Пистолькорса, Ольгой фон Пистолькорс, и в конечном итоге ее увел. Причём надо сказать, что Николай II, уже император к этому времени, был категорически против такого вот...

С. Бунтман — Поворота.

А. Кузнецов — ... поворота. Да. Надо сказать, что Николаю вообще его дяди досаждали. А вспомним, что творил Сергей Александрович, брат соответственно...

С. Бунтман — Там было сложно.

А. Кузнецов — ... Павла Александровича. Но в конце... Да. И в результате Павел сказал: «Нет, женюсь». На что был на несколько лет лишён вообще всех, значит, должностей и вынужден был заграницей жениться на своей возлюбленной Ольге. А в Петербурге сочинили и радостно передавали изустно, конечно, следующий стиш:
Царь наш добр, но строгих правил,
Не на шутку рассердился,
Как узнал, что дядя Павел
На чужой жене женился...
Вопреки родству и дружбе
Дядю выгнал с русской службы
И теперь нет доли горше
Дяди Павла с Пистолькоршей.
Ну, Николай простит, смилостивится. Дядя вернется в Россию, вернется на службу. Ей будет даровано, ей и их общим детям будет дарован княжеский титул. И вот княгиня Палей, чей небольшой, но очень изящный особняк был закончен аккурат перед началом 1-й Мировой войны в 14-м году. Вот. Это вот тот самый... Та самая история.

С. Бунтман — Так это матушка, извините меня, Натальи Палей...

А. Кузнецов — Совершенно верно.

С. Бунтман — ... великой красавицы.

А. Кузнецов — Совершенно верно.

С. Бунтман — Модели и актрисы.

А. Кузнецов — Да, модели и актрисы. Ну, она и сама считалась, матушка, великой красавицей.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — В общем, никто всерьёз Павла Александра не осуждал. Его и их, одного из их общих детей, сына ждала страшная судьба.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Сын был расстрелян в Алапаевске. Сам Павел был расстрелян в Петропавловской крепости в годы Красного террора. Ну, Бог с ними. Одним слов генерал Пистолькорс... Кстати, не исключено, что генералом он стал в порядке некоторой компенсации. Вот. Служил он в очень хлебном месте. Но он, надо сказать, что был очень богат и наследственными своими владениями, а он служил в управлении коннозаводства. То есть все лошади для армии проходили через это управление. Он был правой рукой начальника этого управления. И вот такой вот безутешный, не скажу вдовец, скажу разведённый муж, красивый, импозантный, не смотря на годы, так сказать, в очень хорошей физической форме, и вот он безумно увлекается этой самой, теперь уже Зинаидой пока ещё Левиной. Она крутит им, как хочет. Она с ним едет... ездит за границу. Она выцыганивает у него очень большие деньги. Ему она врёт, что она замужем. Она не замужем формально. Он решительно говорит: «Добьёмся развода». И вот тут ей нужно срочно выйти замуж. Она женщина хитрая, она посчитала, что если он узнает, что она у своего якобы мужа просто-напросто приживалка, содержанка, он может в ней разочароваться. А вот препятствие в виде законного брака, оно для генерала самое оно. Тот как бык на тореадора...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... на это препятствие несётся. И в результате она заставляет Михаила Андреева на себе жениться, уже имея в виду, что она скоро будет с ним разводиться. Вот это все Андреевский очень подробно, при этом, понимаете, не то, что сочувственно к ней, но он как бы ее ни в чём даже особенно не обвиняет. Он всё время говорит присяжным: «Ну, что вы хотите? Бедность, черта оседлости. Никакой... Так сказать, достаточно дикие нравы в том кругу, где она воспитывалась. Она, в общем, тоже жертва жизненных обстоятельств». И вот эта хищница, значит, в какой-то момент, когда она понимает, что теперь никаких препятствий нет, и можно начинать бракоразводный процесс, генерал увяз совершенно в ней по уши, она возвращается из заграницы, где отдыхала с генералом, проводит страстную ночь со своим мужем, который, так сказать, безумно в неё влюблён, а наутро говорит ему за завтраком: «А знаешь, я выхожу замуж за Пистолькорса». Страшный удар. У Андреева буквально рушится мир, уходит из под ног, так сказать, почва. Он пытается ее вернуть. Он вот всячески старается как-то ее вот уговорить, а она всё более и более раздражённо на него реагирует. И в какой-то момент, значит... А ей, видимо, помимо всего прочего очень льстит, что она, выйдя замуж за Пистолькорса, в известном смысле породниться с великой княгиней.

С. Бунтман — Ну, и вообще это здорово.

А. Кузнецов — Да, да. И вот она ему кричит во время семейной ссоры: «Да я добьюсь, чтобы тебя из Петербурга выслали. У меня знаешь теперь какие знакомства?!» То есть вот, представляете, через 15 лет вернулась вот та угроза, от которой он ее спас в свое время, — да? — быть вышвырнутой с полицией. А вот она ему бросает: «Да тебя из Петербурга... Если ты мне развода не дашь, то тебя из Петербурга...» Это их дочь общая слышала. Она потом на суде это будет подтверждать. Он хватает за руку и с криком: «Да сколько ты будешь над нами издеваться?!» Над нами, видимо, имея в виду и себя и дочь. Он бросается, тащит ее за руку в свой кабинет. В кабинете у него финский нож. И он убивает. Ну, вот я много где читал, что убить человека холодным оружием, не имея специальных навыков, очень сложно. Да? Вот у Андреева это получается с одного удара. Такая вот... Такое вот совпадение, хотя, разумеется, он никогда не тренировался, никогда ни с какими подробными занятиями связан не был. И вот что интересно, как строит Андреевский свою защитительную речь? Он не изображает своего подзащитного святым. Нет, он прямо говорит, это довольно обычный, довольно ограниченный, довольно скучный по-своему в своей добропорядочности человек. Ну, вот он так достоверно изображает его психологический портрет, он настолько убеждает присяжных, что, понимаете, она ж его убила фактически вот этим. Тем, как она это сделала. И здесь Андриевский уделяет большое внимание тому, что он сам говорит. Ну, вот представьте себе, если бы она к нему пришла по-человечески сказала бы: «Миша, ну, вот извини, ну, вот я полюбила. Ну, вот так получилось. Ну, отпусти меня на свободу» и так далее. Как бы тогда поступил Андреев, задается этим вопросом Андреевский и говорит, он бы, наверное, с собой покончил, но ее бы...

С. Бунтман — Скорее. Да.

А. Кузнецов — Но он ее убивать бы не стал. А вот здесь, то, что это было соединено вот именно с глумлением, именно с попиранием всего святого, что было в жизни этого человека, а для него, как ни странно, эта женщина и семья с ней были, видимо, главные...

С. Бунтман — Да и в их жизни...

А. Кузнецов — ... в их жизни...

С. Бунтман — В их жизни!

А. Кузнецов — И вот то, что она это все растоптала, причем растоптала так вот намеренно, подчеркнуто грубо... Для него жизнь рухнула. И заканчивает Андреевский, вот опять же как важно... Прочитайте эту речь! Тоже без труда ее найдете. Вы почувствуете... Вот это не перескажешь. Вот буквально Андреевский идет по очень-очень узенькой тропочке. Вот шаг вправо, шаг влево и получится пошлость провинциального адвоката. Да? Очень легко свалиться в пафос, очень легко свалиться в какое-то неестественное морализаторство. А вот он разворачивает драму, причем довольно скупыми выразительными средствами, драму человека, который... Ведь понимаете, вы его можете наказать, говорит он присяжным, но так, как он уже наказан, вы его не накажите все равно больше. И то из чего Спасович или, скажем, Плевако, или Урусов сделали бы полречи, Андреевскому 2 фразы нужны. Приводит подтверждённые свидетелями слова Андреева, когда... которые доказывают, что... Он говорит, и вот описывая как совершилось собственно убийство, он говорит: «Крик жены привел меня в чувство», — сказал сам Андреев. Да? И вот эта фраза, за которую юрист бы уцепился как за фразу, вот видите, мой подзащитный сам свидетель...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ... что он не отдавал себе отчета в том, что он делает и так далее. А вот эту... эту фразу можно вообще не заметить в речи Андреевского. Она ему не очень-то нужна, хотя еще раз говорю, для юриста это просто вот главный спасательный круг. И присяжные оправдывают. И вот понятно, почему именно такого рода дела, Андреевский не раз выступал защитником по делам вот об убийствах страсти, об убийствах из ревности, почему именно эти дела принесли ему славу великого уголовного адвоката. Потому, что он действительно в этом разбирался. Он действительно был человеком, который это всё пропускал...

С. Бунтман — Точно...

А. Кузнецов — Он пропускал через себя.

С. Бунтман — Он точно, точно это чувствовал. Вот и сравните это тогда с речью Плевако, потому что у Плевако был процесс... Это изумительная совершенно речь! И... и страстная, и точная. Но она такая абсолютно вот точными фразами расставляет...

А. Кузнецов — Речь юриста.

С. Бунтман — ... психологические акценты и социальные.

А. Кузнецов — Или дело корнета Бартенева, убившего...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... актрису, любовницу Марию Висновскую. Тоже то, на основе чего Бунин напишет «Дело корнета...»

С. Бунтман — «Дело корнета Елагина».

А. Кузнецов — «... Елагина». Тоже вот там. А здесь вот это именно портрет. И вот то, что стало, например, открытым финалом «Преступления и наказания», ну, да, суд его наказал, но главное-то наказание в нём самом.

С. Бунтман — Да. Вообще очень интересно было бы вот тематики и по определённой схожести природы таких вот дел сравнить вот речи. Вообще это хорошо было бы так...

А. Кузнецов — Да, да.

С. Бунтман — Да именно даже в издании...

А. Кузнецов — А мы дадим как-нибудь обязательно. Давали уже пару раз подборку «Преступления страсти». Возьмём...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... и наши, и французские дела.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — А Англии, не знаю, найдутся ли, но поищем.

С. Бунтман — Хорошо. А мы сейчас вам предлагаем уже на следующую нашу очную встречу мы предлагаем вам процессы, уже такие покрытый шрамами, ветераны голосований наших.

А. Кузнецов — Это наши неудачники, но мы их от этого ещё больше любим.

С. Бунтман — Да. У нас просто даже... Он же ветеран войны, маршал Франции Жиль де Ре по обвинению в колдовстве и массовых убийствах, Франция, 1440 год.

А. Кузнецов — Соратник Жанны д’Арк. Да.

С. Бунтман — Да. Суд над королем Карлом I по обвинению в злоупотреблениях королевской властью. Это Англия, 1649 год.

А. Кузнецов — Важнейшей прецедентный процесс. Да.

С. Бунтман — Опять же ветераны. Суд над маршалом Неем. Да.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Ней, ты хочешь стрелять в своего императора?

А. Кузнецов — Да, да.

С. Бунтман — По обвинению в измене королю, Франция, 1815 год. Суд над членами тайных обществ декабристов, Российская империя. В целом процесс. 1826-й...

А. Кузнецов — 26-й.

С. Бунтман — ... год. И Георгий Димитров и другие по обвинению в поджоге Рейхстага, Германия, 34-й...

А. Кузнецов — Все знаменитые процессы, не раз предлагавшиеся.

С. Бунтман — Всего доброго!

А. Кузнецов — Всего хорошего!