Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Доброе утро всем! И я должен сказать несколько вещей. Сначала наша такая техническая. Здесь очень много в чате «Ютьюба» спрашивают, почему не слышно, и будет... никогда не будет слышно наших всевозможных переговоров у микрофонов в то время, как идет записанная передача или реклама. Нет, будет слышно. Тут многое пришлось переоборудовать у нас в это студии. И пока вот мы на это. Техники наши героически работают над этим. И вот это, пожалуй, последнее, что остается доделать в студии вот на сегодняшний день. Пока так. Но я думаю, что в течение там нескольких дней, недели вот они сделают все это. Далее. Мы вас будем информировать о том, что происходит в Москве. И вот последнее, что после новостей сообщает нам ТАСС: сотрудники полиции оцепили магазин «Дикси» на Большой Академической, где некто удерживает нескольких заложников. Это сообщили как раз в правоохранительных органах. Работают сотрудники полиции. Магазин оцеплен. И поступила информация о возможном пострадавшем. Сотрудники СК находятся там. И вот выехала туда Росгвардия. Ожидают. Вот и... И мы периодически будем вам говорить. Принимать меры к задержанию мужчины — вот последнее обновление ТАССа. Хорошо. Спасибо. Работаем над всем: и над звуком, и над всем мы работаем, над «Ютьюбом» сейчас очень много этим наши техники занимаются. Хорошо. Алексей Кузнецов...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — ... Светлана Ростовцева. Вся наша компания здесь для того, чтобы поговорить о выбранном вами деле. Это действительно у нас будет дело... суд над Иваном Сухиновым. Это известный случай, попытка.

А. Кузнецов — Это известный случай...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Но другое дело, что знают о нём в основном люди интересующиеся конкретно декабристами, потому что в школьных учебниках не упоминается об этом, в каких-то таких очень популярных изданиях, ну, например, у Натана Яковлевича Эйдельмана, по-моему, об этом ничего не говорится, или если говориться, то как-то в проброс. Ну, вот я хотел начать передачу с того, что называется acknowledgments, благодарности. Да? Вот сегодняшняя передача, сразу честно говорю, построена практически на одном источнике. Оно построено на документах этого дела. А документы были опубликованы впервые в журнале «Красный архив» за 1925 год. И публикацию эту подготовила и снабдила научным аппаратом и комментариями, и всем, чем положено в таких случаях совсем еще молодая женщина, только-только за несколько месяцев до этой публикации приступившая к работе, это вторая работа в ее жизни после окончания Казанского университета, приступившей к работе на рабфаке Московского государства университета. И звали эту никому ещё неизвестную преподавательницу Милица Васильевна Нечкина, как вы понимаете. Вот она в свое время опубликовала документы этого судного дела, которое официально называется «Об открытом в Зерентуйском руднике Нерчинских заводов намерений ссыльнокаторжных к побегу и произведению разного рода неистовств».

С. Бунтман — Ой!

А. Кузнецов — Вот так это всё называется. Да. Всё это действительно вокруг фигуры одного незаурядного человека, единственного декабриста, который после провала выступления на Сенатской и восстания Черниговского полка попытался каким-то насильственным путем освободиться сам и освободить своих товарищей. Это Иван Сухинов — человек даже по тем временам достаточно незаурядный биографии. Совсем еще юношей он добровольцем, рядовым, вступил в один из гусарских полков и принимал участие в войнах, предшествовавших войне 12-го года. Затем проделал 12-й год, проделал в составе 3-й армии, далеко не самой, что наз... находившейся не на самом острие, но тем не менее 3-й армии тоже пришлось не просто особенно на этапе контрнаступления. Затем заграничные походы. В заграничных походах он очень лихо сражался, несколько раз был ранен. После войны произведен в унтер-офицеры. А вот дальше, как сказано, по доставление свидетельства о дворянстве произведен сначала в юнкеры, потом в подпрапорщики, и наконец получает первый офицерский чин прапорщика. Когда Сухинов предпринял вот это выступление в Зерентуе в 28-м году, поступило специальное указание по месту жительства его родителей произвести расследование о его корнях. Не очень понятно, почему ему пришлось это самое дворянство доказывать. Дел в том, что обнаружилось, что его отец, отставной коллежский регистратор, служивший по судебному ведомству, владел земельным участком более ста десятин земли. Не Бог весть что, прямо скажем. Но тем не менее это не крестьянский участок. Это такой мелкопомещичий участок. И было у него в собственности 4 крепостных человека: два человека с самого начала, a 2-х он получил по наследству. Вот похоже... То есть казалось бы, дворянин. Да? Собственно есть люди, есть поместье. Но похоже, что он такой, скорее, не дворянин, а однодворец. Однодворцы до 1840 года имели право владеть крепостными. Вот похоже, что пришлось доказывать вот эти самые дворянские корни, хотя один из братьев поручика Сухинова служил во 2-м морском полку капитаном. То есть, значит, в его дворянстве сомневаться не приходилось. В общем, какая-то история не очень понятная. Ну, так или иначе он становится офицером, служит по-прежнему в гусарах. Потом его переводят в Черниговский полк, в пехоту, стало быть. Похоже, что дело в отсутствие средств. Все-таки для того, чтобы служить в кавалерии, офицеру нужны были средства. В Гвардейской кавалерии огромные средства, но даже в обычной кавалерии средства были нужны. И вот незадолго до выступление Черниговского полка его опять переводят одновременно с присвоением ему звания поручика, его переводят в Гусарский полк, но он не успел отбыть к новому месту службы. События застали его ещё по-старому месту службы в Черниговском полку. Он активнейший участник этого короткого выступления. Он будет командовать у Муравьева-Апостола арьергардом. И ему удастся скрыться с поля боя. Он смешается с правительственными войсками и улизнет. А вот дальше, дальше его будут искать. И ему почти удастся уйти. Он доберется сначала до Кишинёва. Потом доберется до пограничной реки Прут. Дальше его через некоторое время полиция найдёт опять в Кишиневе. В чём дело? Ну, мы можем полагаться только на его... на свидетельство его товарища по несчастью, известного очень декабриста Иван Ивановича Горбачевского, который оставил записки, интереснейшие записки, одни самых интересных среди декабристов. И вот как он передаёт речь Сухинова, уже на каторге объяснявшего ему, в чём собственно дело: «Горестно было расставаться с Родиною, я прощался с Россией, как с родной матерью, плакал и беспрестанно бросал взоры свои назад, чтобы взглянуть еще раз на русскую землю. Когда я подошел к границе, мне было очень легко переправиться через Прут и быть вне опасности, но, увидя перед собой реку, я остановился. Товарищи, обремененные цепями и брошенные в темницы, предстали моему воображению. Какой-то внутренний голос говорил мне: ты будешь свободен, когда их жизнь пройдет среди бедствий и позора. Я чувствовал, что румянец покрыл мои щеки; лицо мое горело, я стыдился намерения спасти себя, я упрекал себя за то, что хочу быть свободным. И возвратился назад в Кишинев! Пробыв несколько дней в городе у прежнего своего хозяина, я снова намерился бежать. Опять на берегу Прута та же тяжесть расставания с Родиной, опять тот же упрек совести, и я опять возвратился в Кишинев». Тем временем полиция начала чесаться, и полицмейстер по явочной паспортной книге, где записывались прибывающие в город что в Кишиневе зарегистрирован паспорт «коллежского регистратора Ивана Емельянова Сухинова». То есть он изменил только отчество и сказался мелким чиновником. А так, в общем, он ничего не поменял. Значит, дальше полиция всё это проверяет. Чиновники «быв наставлены в средствах отыскать упомянутого Сухинова, оправдали возложенное на них поручение и открыли убежище его в 3-ей части города в доме здешнего жителя Семена. Николаева Чернова». «При первом взгляде на паспорт, при Сухинове отысканный, нельзя не заметить фальшивости оного, и если бы пристав следственных дел здешней полиции, засвидетельствовавший явочную на нем надпись, был более осмотрителен и расторопен, то поимка столь важного преступника была бы несколькими днями ранее, которого ныне, заковав в кандалы, честь имею представить при сем за крепчайшим караулом, с отысканным при нем вышеупомянутым паспортом и носильными, ничего незначащими вещами». Полицейские были взысканы милостями. Рядовые полицейские получили годовой оклад премией, а чиновник полицейский, руководивший этой операцией, получил Анну 3-й степени. Могли бы Станислашку кинуть, а дали Анну. Ну, впрочем, возможно, Станислав у него уже был к этому времени. И вот Сухинова отправляют... Его признают виновным по первому разряду. То есть тот самый разряд, которому смертная казнь будет заменена бессрочно...

С. Бунтман — Бессрочной...

А. Кузнецов — ... бессрочной каторгой. Да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И вот его отправляют, причём у нас сейчас любят писать, что декабристы следовали в Сибирь там в комфортабельных экипажах, со слугами и так далее. Вот Сухинов и его товарищи по Зерентую барон Соловьев и Александр Мозалевский, вот они прошли с каторжными, как положено, пешком со всеми прелестями этого пути. Хотите Чехова перечитайте «Остров Сахалин», хотите Леонида Васильевича Беловинского «От дворца до острога» прочитайте последнюю главу о каторжниках, там хорошо описано, сколь легким и приятным был этот путь. И вот там в зерентуйской каторге Сухинов окончательно, ну, скажем так, озлобляется. Вот что записала в своем знаменитом дневнике Волконская по этому поводу: «Вредить правительству, чем бы то ни было, сделалось для него потребностью; освободить себя и всех было его любимой мыслью. Он жил только для того, чтобы до последней минуты своей жизни быть вредным правительству. Любовь к отечеству, составляя всегда отличительную черту его характера, не погасла, но, по словам самого Сухинова, она как бы превратилась в ненависть к торжествующему правительству». Ну, понятные нам эмоции, понятные нам обстоятельства. И вот этот очень горячий, очень страстный человек начинает готовить выступление. Значит, идея, в общем, довольно простенькая: он подговаривает своих товарищей по зерентуйской каторге, причём на счёт Соловьёва и Мозалевского сразу скажу, следствие не смогло доказать их причастность. Они сказали: «Нет, он с нами вообще про это не разговаривал», и доказать было нечем. Возможно, он действительно их в это не вовлекал, хотя трудно представить себе. А вот в отношении кого было доказано его намерение вовлечь в этот заговор — это товарищи по каторге, но в зерентуйской тюрьме в это время политических кроме 4-х декабристов больше не содержится. Это, конечно, уголовные. И это тяжёлая каторга. То есть это убийцы и люди, совершившие другие тяжкие преступления. Значит, он их поит, поит очень щедро. Сразу скажу тем, кто в этот момент закономерно удивился, да, выяснится, что посреди зерентуйского рудника стоит специальное питейное заведение, где в свободное от отбытия наказания время господа каторжные предаются вот, как было сказано, разного рода неистовствам. Вот. Описаны будут в следственных материалах суммы, которые он выделял на это. Там одному из главных своих помощников по... покрыл его долги перед целовальником — рубль 80, между прочим. То есть надо так понимать, что накрутки и наценки в тамошнем общепите были очень и очень приличными. Они собираются, судя по всему, захватить сначала местную охрану, забрать ружья, так сказать, всё, что можно. Дальше он собирался... Дальше, в общем, план такой совершенно пугачёвский. Или если угодно, чтобы не приматывать к этому Пугачёва, вообще-то это попытка восстания Черниговского полка номер 2, но у него полка нет. У него есть вот эти самые каторжники. Вот он хочет из них сколотить шайку, и с ней идти по пунктам, прирастая новыми людьми, потому что следующее у него пункт планируется — это Петровский завод.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — А дальше он немного-немало, вот его амбициозная цель, он хочет идти высвобождать основную массу декабристов из Читинского острога. Для справки: между Зерентуем и Читой по прямой, по птичьему полету — 425 километра. Сами понимаете, в этих местах только птицы летают по прямой, и то не уверен. Значит, им предстояло б там 700-800-верстный марш. А что дальше? А дальше, ну, судя по расположению Читы, видимо, уходить за границу. Хотя про дальше он, похоже, даже особенно не думал. По крайней мере в материалах следствие ничего по этому поводу не говорится. И вот 1-й документ, который есть в нашем распоряжении, первое сообщение об этом выступлении. Начальник Нерчинских заводов, они... Нéрчинских. Я все время...

С. Бунтман — Нéрчинских.

А. Кузнецов — Я все время делаю эту ошибку. Меня уже поправляли. Спасибо вам за это. Но я так привык говорить Нерчúнских, что вот мне сложно переучивать. Начальник Нерчинских заводов, — они, значит, находились в распоряжении горной конторы, — берггауптман, — там были свои горные звания. Не удивляйтесь. Они с петровского времени на самом деле сохранились, — берггауптман фон Фриш докладывает коменданту при Нерчинских рудниках генерал-майору Лепарскому, главному, значит, должностному лицу во всем этом деле: «По обстоятельствам, встретившимся в 24-е число сего мая при Зерентуйском руднике, сколько немаловажность оных дознано теперь только еще предварительными опросами, до настоящего исследования я за долг почел вашему превосходительству донести, что в означенное число, по объявлению ссыльного Казакова...» Вот главная... Главный предатель. Ссыльный Казаков в пьяном виде явился в контору, а там, похоже, в трезвом виде вообще никто ничего не делал. В пьяном виде явился в контору и доложил, что вот имеется заговор, и вот такие-то, такие-то подговаривают таких-то и таких-то, а он как благородный человек соответственно участвовать в этом антиправительственном мероприятии никак не может. И, значит, вот он это дело вскрыл. После чего были приняты меры. Были собраны солдаты, кого смогли собрать. И начали хватать вот этих вот людей, помещать под крепкий замок. Сам Казаков после того, как сделал свой донос, пропал. Некоторое время его будут искать. Ну, найдут. А при каких обстоятельствах...

С. Бунтман — Это мы узнаем. Да.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Через 5 минут мы продолжим.

**********

С. Бунтман — Ну, что же? Мы возвращаемся. Ничего нового нет по происшествию в Москве. Там оцеплено. Прибыла Росгвардия вот туда. «Дикси» на Большой Академической. И пока не соображают как бы эту вот ситуацию разрешить. Вот если простым языком всё описывать. Мы возвращаемся к процессу.

А. Кузнецов — Вот нас спрашивает, откуда...

С. Бунтман — Да, откуда деньги у них там?

А. Кузнецов — Значит, на самом деле в то время, конечно, еще ничего не зарабатывали и ничего не получали каторжники за работы, но им позволялось... На самом деле вот у этих 4-х декабристов, которые содержались в Зерентуе, у них было артель. То есть вот как только кому-то из них присылали деньги родственники или передавали там товарищи, вот это были их общие деньги. И следствие даже добилась того, что вот Соловьев и Мозалевский как-то не очень одобряли то, что Сухинов расходует вот достаточно большие суммы, по их бедственному положению особенно, но из чувства товарищества ему никаких упреков не делали. Вот. Значит, на всё это донесение был получен собственноручно данный императорский рескрипт. Вообще надо сказать, что Николай очень внимательно следил за этим делом. Он требовал подробно ему докладывать о всех обстоятельствах. И в последствии будут оргвыводы сделаны, о которых мы, разумеется, сказано. Итак, «13 августа 1828 года. Николай I. Секретно. Коменданту при Нерчинских рудниках господину генерал-майору Лепарскому. Усмотрев из представленного мне донесения кабинета, что ведомства Нерчинских горных заводов в Зерентуйском руднике каторжные в большом числе под предводительством Ивана Сухинова в пьяном виде намеревались произвести возмущение, но по доносу Алексея Казакова были взяты и содержатся под стражею, кроме Василия Бочарова, который скрылся, повелеваю вам приказать отыскать непременно Василия Бочарова и всех предать немедля военному суду, по окончании коего над теми, кто окажутся виноватыми, привести в исполнение приговор военного суда по силе параграфа 7 учреждения о действующих армиях и впредь в подобных случаях разрешаю руководствоваться сим правилом, донося о том начальнику главного штаба моего и министру императорского двора. Подлинный подписан собственно его императорского величества рукою. Верно, генерал-лейтенант Селявин». Была создана специальная комиссия, потому что контора там, в Зерентуе начала собственное следствие, закончить его не успела, прибыла комиссия из центральной конторы. В нее входили берггауптмен Киргизов, коллежский секретарь Нестеров и прапорщик Анисимов. Через несколько дней берггауптмен Киргизов заболел, и следствие заканчивали уже Нестеров и Анисимов. Горбачевский пишет в своих воспоминаниях, что это троица сильно пьянствовала. Видимо, Киргизов заболел не... не выдержав такого режима работы, скорее всего. Тем временем больше всего... Да. Про пропавшего Казакова. Казакова искали, но нельзя сказать, чтобы искали очень тщательно, скорее, больше искали сбежавшего Василия Бочарова. Василий Бочаров вернется сам. Это не редкий случай, когда беглые возвращались на каторгу. Там бежать особенно некуда. Очень тяжелые условия. Он помотался, помотался...

С. Бунтман — Это почти гибель верная.

А. Кузнецов — Это практически верная гибель, особенно если побег неподготовлен, не запасено продовольствие. Кроме того это конец мая месяца. То есть ещё питаться, в общем, совсем нечем в тамошних краях. У него с собой ничего, ни оружия, никаких приспособлений. Он просто-напросто полубезумный от голода вышел и сдался. Вот. А что касается Казакова, то нашла собака. Собака... собака принесла руку.

С. Бунтман — О, Господи!

А. Кузнецов — Да, начали потом, так сказать, искать всё остальное, нашли останки человеческие и по некоторым деталям одежды определили, что это Казаков. Тело было плохенько спрятано в неглубоком шурфе. Ну, сразу забегая вперёд, когда стало известно, а моментально на каторге всё известно становится, когда стало известно, что Казаков пошёл в контору с доносом, его на обратной дороге вот два человека, в том числе один из них Василий Бочаров, они его заманили в питейное заведение, не думаю, что он сильно сопротивлялся, подпоили, после этого убили. Но не успели, собственно говоря, разбежаться, как их уже начали хватать. Следствие шло. Следствие шло достаточно долго. Тем временем следует ещё один императорский рескрипт, уже очень детальный, по поводу того как собственно следует наказать. Кого соразмерно, кого как. В советской историографии будет такое, ну, даже утверждение встречаться, что Николай распорядился подвергнуть смертной казни. Вот Милица Васильевна Нечкина его опровергает и говорит о том, что нет никаких прямых указаний на то, что Николай говорит о смертной казни. Он говорит о возможности смертной казни.

С. Бунтман — Он говорит, он называет параграф. Да.

А. Кузнецов — Вот этот параметр предоставляет возможность уполномоченному лицу эту смертную казнь применить. Но на самом деле Николай нигде на ней не настаивает и более того делает кое-какие распоряжения на счёт судьбы узников после суда. То есть он исходил из того, что вполне возможно они будут оставлены в живых. Ну, а дальше... Дальше комиссия сделала свои выводы, и ей поручено рассмотреть это дело как уже собственно судебному или квазисудебному органу. Комиссия постановила: «Ссыльного Ивана Сухинова за соглашение ссыльных Голикова и Бочарова к общему с ним побегу, принявшего злоумышление набрать партию ссыльных до двадцати человек и более, с ними взять насильственно в Зерентуйском руднике и Нерчинском заводе солдатские ружья, порох, пушки и денежную казну, идти по прочим рудникам к заводам, разбивать всюду тюрьмы для присоединения к себе колодников, приглашать и принуждать проживающих отдельно в казармах рабочих ссыльных и из жителей к общему бунту, истребляя все, что только ему противиться будет, а чиновников, находящихся в Зеректуйском руднике, забрать в тюрьму и зажечь оную; усиля же свою разбойническую шайку, пробраться в читинский острог, где освободить государственных преступников, принять тогда решительные меры к дальнейшим злодеяниям; и, хотя он, Сухинов, ни в чем прописанном собственного сознания не учинил, а, напротив, опровергал то разного для сего околичностями и изменениями собственных своих сознаний, но достаточно на очных ставках изобличен ссыльными Голиковым и Бочаровым...» Вот извините, что прерываюсь. Нельзя с блатными иметь дело.

С. Бунтман — Не надо.

А. Кузнецов — Сдадут. Вот собственно говоря, смертный приговор над Сухиновым определён показаниями вот этих двух, которые пытаются купить себе жизнь. «... а к тому, как он сослан в Нерчинские заводы в работу за участие в возмущении против высочайшей власти, довольно доказывается виновным, — и так далее, и так далее. Дальше перечисление пунктов, — решение учинить ему, Сухинову, смертную казнь, повесить, но, сообразуясь с силою указов 1754 года и 1817 года до воспоследозания разрешения наказать его кнутом тремястами ударами, поставить на лице клейма и, дабы он впредь подобных к преступлениям покушений сделать не мог, заключить его, Сухинова, в тюрьму». То есть вопрос о смертной казни на высочайшее утверждение, а на всякий случай будут... будет такое утверждение дано, не будет, пока наказать кнутом и поставить на лицо клейма, которых декабристы не имели. Они не уголовные. Вот у уголовных эти клейма были, и тут дальше будет на счёт подновить клейма. А тут вот поставить. Павел Голиков, один из двух наряду с Бочаровым главных, значит, сподвижников Сухинова был признан склонившимся к общему побегу и так далее — тоже повесить, но до воспоследования разрешения наказать кнутом 400... 400-ми ударами. Но он убийца Казакова. Да? Это-то никого не убивал, Сухинов. И «подновив штемпельные знаки, заключить в тюрьму, дабы он впредь подобных преступлений сделать не мог». Лепарский, на утверждение которого комиссия представляет этот приговор, изменил. Вместо... Да. Ну, значит, Бочарова тоже смерти, еще несколько к смерти, остальных к усилению каторжного срока. Значит, Лепарский изменил приговор: «Вместо того, согласно того же полевого уголовного положения и тех же параграфов, Сухинова Голикова Бочарова расстрелять». 6 человек приговорено к расстрелу, остальные к разным наказаниям. Ну, а что... Там к кнуту в основном и оставлению на каторге. А что касается 3-х человек, в том числе 2-х декабристов, находившехся в Зерентуе, то за недоказанностью к ним никаких мер новых не применилось, но просто устрожить наблюдения за ними.

«Товарищу начальника главного штаба его императорского величества господину генерал-адъютанту и кавалеру графу Чернышеву

Коменданта при Нерчинских рудниках генерал-майора Лепарского

Рапорт

По высочайшему государя императора повелению, последовавшему ко мне за собственноручным его величества подписанием от 13-го числа прошлого августа, исполнен мною приговор, заключенный комиссию суда, при Нерчинском заводе учрежденной, над подсудимыми ссыльными, намеревавшимися в прошлом мае месяце под предводительством ссыльного же Ивана Сухинова учинить из Зерентуйского рудника побег, произвести возмущение и разные злодеяния, по которому приговоренные из них к смертной казни, а именно: Иван Сухинов, Павел Голиков, Василий Бочаров, Федор Моршаков, Тимофей, не помнящий прозвания, Василий Михайлов, по силе учреждения для большой действующей армии (кроме Ивана Сухинова, 1-го сего декабря удавившегося в тюрьме) при мне сего числа расстреляны. По тому же делу наказаны кнутом с подновлением штемпельных на лице знаков, — дальше идёт список. — Наказаны плетьми... — идёт список. — Освобождены от дела Вениамин Соловьев, Александр Мозалевский, Константин Птицын».

Сухинов, не зная о том, что повешение заменено расстрелом, и зная о том, что предстоит наказание кнутом, где-то достал мышьяк и дважды пытался отравиться, но оба раза его лекаря откачивали. И тогда он повесился, повесился на ремешке поддерживающим кандалы. Остальные надеялись на помилование или не нашли в себе силы это сделать, и их расстреляли. Вот отрывочек из воспоминаний Иван Иванович Горбачевского: «На другой день после смерти Сухинова начались приготовления к наказанию Голикова, Бочарова и их сообщников. Рыли глубокую яму, ставили столбы, шили саваны, делали новые и поправляли старые кнуты и плети. Генерал Присутствовал сам и распоряжался экзекуцею, — это все тот же Лепарский. — Он приказал производить вдруг все роды наказания, вероятно, для сокращения времени. Все преступники были приведены на лобное место, и охладевшее тело Сухинова между ними, видимо, было, которое тотчас бросили в приготовленную яму. На приговоренных к смерти надели белые саваны, и первый Голиков был привязан к столбу у самого края вырытой ямы. Он был весьма спокоен и просил убедительно оставить его глаза незавязанными, но его просьбы не были уважены. Незадолго до выстрелов он начал что-то говорить. «Я не виноват» — были последние слова, как ружейный залп вырвал у него жизнь с быстротою молнии. Бездушное тело спустилось в низ по столбу, сейчас было отвязано и брошено в яму. Потом расстреливали Бочарова. Должно думать, что сия необыкновенная сцена подействовала на самих исполнителей приговора, ибо солдаты потеряли меткость. Бочаров был только ранен; унтер-офицер подошел к нему, вонзил штык в грудь и сим кончил мучения бедного страдальца. Михайло Васильев выдержал залп и остался невредим. Солдаты укоротили дистанцию и начали поодиночке стрелять.

Генерал Лепарский сердился, кричал, бранил офицера и батальонного командира за то, что подчиненные их не умеют стрелять, и приказал скорее как-нибудь сию трагическую сцену кончить. Солдаты ранили Васильева несколькими пулями, но не убили; наконец, подскочили к нему и прикололи его штыками. С двумя последними сообщниками Голикова и Бочарова почти то же самое случилось, что и с Михаилом Васильевым.

В одно и то же время, когда одних расстреливали, три палача наказывали кнутом и плетьми других приговоренных к сим наказаниям. Невозможно представить себе всех ужасов сей кровавой сцены. Вопли жертв, терзаемых палачами, командные слова, неправильная пальба, стон умирающих и раненых — все это делало какое-то адское представление, которое никто не в силах передать и которое приводило в содрогание самого бесчувственного человека«.

С. Бунтман — Действительно так. Да.

А. Кузнецов — Да. Вот такое вот дело. И смотрите, как всё к кольцуется, как тот же план, что у Черниговского полка в свое время. Та же импровизация, тоже предатель. И вот это «вот она Россия, и повесить-то толком не могут». Вот это всё, всё повторяется в меньших масштабах, но с ещё более жуткими подробностями вот в этой самой, на тот момент самой страшной каторге Российской империи. Потом, когда появится Сахалинская каторга, она станет еще более страшная. Ну, вот на сегодняшний момент Зерентуйская и Нерчинская, конечно, самые страшные. Вот такой вот эпизод, о котором, еще раз говорю, никто его не замалчивал в советское время, но как-то вот не очень о нём было широко известна.

С. Бунтман — Только вот упоминание через Горбачевского...

А. Кузнецов — Упоминание у Горбачевского, воспоминания у Волконской. Выходили статьи, надо сказать, в различного рода научных сборниках. В общем, вот такой вот сравнительно небольшой эпизод, ну, вот он как-то естественным образом, не в силу чьей-то злой воли, он оказался на обочине...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... исследований, посвященных декабристам. Ну, и пару слов в заключение. Потрясающий Иван Иванович Горбачевский, который отказался ехать после амнистии, возвращаться в европейскую часть страны, хотя у него были там родные, и они его звали к себе, но он сказал, что «Ну, а что я туда поеду? Хоть ним мне формально и родные, но я их не знаю. Это чужие мне люди. Что я там буду доживать?» Он остался доживать... отказался возвращаться из ссылки и остался доживать, и умер, и похоронен там в посёлке Петровского завода.

С. Бунтман — Да. Вот это мы подводим итог этой истории. Что мы вам предлагаем на следующий выпуск?

А. Кузнецов — Эта идея, сразу хочу сказать, одного из участников нашей фейсбучной группы. Ну, там некоторая определённая работа была с содержанием. Ну, идея-то на самом деле мы дважды, по-моему, уже делали такое — суды, которые потом легли в основу каких-то литературных произведений. Ну, вот наш участник Русов, он предложил целый список, из которого три войдут вот в нашу сегодняшнюю голосовалку, и про два дела я сам бы точно совершенно не додумался.

С. Бунтман — Итак, начинаем. Суд над жителями города Салем по обвинению в колдовстве. Это «Салемские ведьмы»...

А. Кузнецов — Это наши...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... традиционные салемские ведьмы.

С. Бунтман — Массачусетс, британская колония, 1692-93 годы, пьеса Артура Миллера «Суровое испытание».

А. Кузнецов — Совершенно верно. У нас не очень известная, но тем не менее она у нас ставилась, и кино есть соответственно.

С. Бунтман — Вот! Одна из любимых повестей дальше будет Конан Дойля. Судебное следствие по делу об исчезновении экипажа шхуны «Мария Целеста». Да, это повесть Конан Дойля «Сообщение Хебекука Джефсона».

А. Кузнецов — Да. И вот это я точно совершенно не вспомнил бы сам, хотя я читал в своё время эту вещь. Ну, как все, у кого был черный 8-томник...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ... Конан Дойля, все читали.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Ну, и кроме того я думаю, что многим памятна книжечка «Бермудский треугольник. Мифы и реальность», которая...

С. Бунтман — Да! Прекрасная!

А. Кузнецов — ... бестселлером в свое время...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ... в начале 80-х, вот о «Марии Селесте» или о «Марии Целесте», конечно, вы слышали.

С. Бунтман — Да. Суд 3-й у нас. Дело... Суд над супругами Гиммер по обвинению в инсценировке самоубийства с целью получения развода, Российская империя, 1896 год. «Живой труп» Толстого.

А. Кузнецов — Да, это совершенно потрясающее с психологической точки зрения дело. Забегая вперёд, скажу что Лев Николаевич своего Федю Протасова немножечко приукрасил по сравнению с Николаем Геймером, тот был попроще персонажем. Но вот дело такое... дело, которое почти выгорело, если бы не случайность. Но тем не менее не выгорело, был суд, и были довольно интересные вещи. И замечательно Анатолий Федорович Кони в этом деле тоже... и в этом деле тоже принимал участие.

С. Бунтман — Интереснейшая компания у нас собирается в четвёртом суде. Суд над Брюсом Локхардом, Сиднеем Рейли и другими по обвинению в заговоре против советской власти, РСФСР, 18-й год. Ну, и подводит нас к циклу романов Яна Флеминга.

А. Кузнецов — Ну, дело в том, что Ян Флеминг, есть у него прямое указание на то, что ему эти... в голову замысел 1-го романа о Бонде пришёл, когда он ознакомился с материалами, связанными с Рейли.

С. Бунтман — Да. С Рейли. Да.

А. Кузнецов — Так что того можно от части считать прототипом Джеймса Бонда.

С. Бунтман — Ну, и в конце концов Суд над полковником Жаном-Мари Бастьен-Тири по обвинению в подготовке покушения на президента де Голля, Франция, 63-й год. Ну, «День Шакала».

А. Кузнецов — «День Шакала», в котором прямо упоминается это дело... То есть Шакал, конечно, не... То есть Бастьен-Тири не является прототипом Шакала. Шакал — наемный убийца.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — А Бастьен-Тири — идейный, так сказать, заговорщик.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да? Но тем не менее вот эти два дела совершенно неразрывно связаны.

С. Бунтман — Потрясающе. Да. Давайте выбирайте. Выбор непростой у вас.

А. Кузнецов — Но мы стараемся делать выбор ваш непростым.

С. Бунтман — Да. Непростой. Ну, до следующего воскресенья!

А. Кузнецов — Всего хорошего!