Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый день! Сегодня у нас много времени будет. Так что мы сможем со вкусом, с толком и с расстановкой разобрать процесс Бориса Викторовича Савинкова. Вот Алексей Кузнецов, Светлана...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — ... Ростовцева, Сергей Бунтман. Революция у нас, 2-й акт. Революция продолжает расчищать пространство вокруг себя и начинает поедать часть революции, вот близких, когда-то тоже революционеров.

А. Кузнецов — Безусловно. Более того Савинков, в общем-то, в революцию пришел ведь сначала к социал-демократам, а потом уже переквалифицировался в эсеры. Ну, правда, конечно, его вот этот короткий... там пару лет он социал-демократом побыл. Период был не слишком ярким. Он, ну, в основном пропагандистской, так сказать, работой занимался не сравнить с тем, что он творил в эсеровской организации. Но тем не менее вот факт остается фактом. Ну, и, в общем, круг совершила его судьба, — да? — потому что вот сегодня будем цитировать его выступление в частности на суде, где он говорит о том, что, в общем, он пришел к большевикам, все, так сказать, по фактически... почти сам шел почти сдаваться. Так получается. Вообще удивительный совершенно процесс при том, что он очень хорошо задокументирован, при том, что он с самого начала был сделан гласным и практически сразу... Вообще все стремительно происходило. От задержания Савинкова до начала процесса там прошли считанные дни. И еще через считанные дни уже была издана книжечка материалов этого процесса. Сейчас, пожалуйста, все доступно там с небольшими сокращениями. Но тем не менее вопросов он, конечно, по-прежнему вызывает очень много. Я хочу наших слушателей, тех, кто особо заинтересуется этой темой, адресовать к передаче, которая уже была в «Не таке» в 2003-м, если не ошибаюсь, или 4-м году. Вы с Олегом Витальевичем Будницким...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... уже о Савинкове говорили.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Правда, не было акцента на суде. Там вообще о суде как таковом речь практически не ведется. Но вот Олег Витальевич, он так очень интересно изложил свою точку зрения на... и свою версию о самоубийстве так называемого, а может и не так называемого, ну, в общем, смерти Савинкова так или иначе. Вот. Но сначала надо все-таки напомнить какие-то основные вещи биографии этого человека. Он родился в 79-м году. Он ровесник Сталина практически. Да? Если брать настоящую дату его рождения. Он родился в весьма интеллигентной семье. Его отец был очень уважаемым в Варшаве юристом, судьей. Уважаемым за честность, неподкупность, профессиональные знания. В конце концов вот эти честность, неподкупность и принципиальность будут ему стоить судейской мантии. Его семья вообще такая, так сказать, книжные интеллигентные люди. Он закончил в Варшаве гимназию. Учился в одно время со своим впоследствии товарищем по борьбе Каляевым.

С. Бунтман — О! Тем самым, который...

А. Кузнецов — Тем самым, конечно. Так сказать, потом они вместе будут теракт ставить, как говорили тогда, поставить теракт. Да? И по некоторым данным, вот мне не удалось найти ни однозначного подтверждения, ни однозначного опровержения, в этой же гимназии примерно в то же время учился Пилсудский. Вообще такое получается учебное заведение, которое...

С. Бунтман — Ну, вполне такое социалистическое.

А. Кузнецов — Мягко говоря. Да. Потому, что Пилсудский тоже начинал как социалист, такой вот польский эсер. Да? И затем он поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Тоже вызывает определенные параллели. То есть они все ходили по одним тротуарам, что называется, и достаточно узеньким. Но принял участие в студенческих волнениях 99-го года и не доучился. Он, правда, потом некоторое время, недолго, поработает по юридической своей недополученной специальности. Он во время ссылки в Вологде будет секретарем местной адвокатской коллегии. Вот. Но, в общем, юристом он, конечно, по сути никогда не станет. Он с раннего возраста увлекается революционными идеями. Вот сначала приходит к социал-демократам, потом приходит к эсерам. И, конечно, его расцвет и становление как революционера, как террориста происходит в рамках эсеровской партии в период, когда она больше всего, успешнее всего занимается террором. Это время расцвета боевой организации под руководством небезызвестного Азефа, у которого Савинков становится его заместителем и фактически правой рукой. Он будет до последнего Азефа защищать. То есть вот даже на... когда будет готовиться партийный суд, Савинков будет, не колеблясь, на стороне Азефа как впрочем и многие достаточно в руководстве эсеровской партии. Для эсеров поверить и принять, что Азеф был платным агентом-провокатором, конечно, было очень тяжело. Самый настоящий кризис в партии возник в связи с этим делом. Он будет участвовать, я имею в виду Савинкова, в подготовке и исполнении терактов и в отношении великого князя Сергея Александровича, и в отношении Плеве, и в отношении Дурново. В конечном итоге он вынужден будет бежать. Бежать он будет вынужден после того, как попадет под суд 1-й раз, так сказать, всерьез. Ему угрожала смертная казнь, и вполне вероятно, что если бы состоялся этот суд над ним, то к ней его бы и приговорили, потому что время было, можно сказать, почти военное: революция 905-7-го годов. Он приехал с группой товарищей в Севастополь для того, чтобы готовить покушение на адмирала Чухнина. Привет от нашей от предыдущей темы, от лейтенанта Шмидта. Ну, Чухнина в конце концов достанут. Его убьет, казнит матрос, который работал садовником в доме, где Чухнин жил. Вот. Но получится так, что в процессе этой подготовки они будут арестованы, что называется, до кучи. Ну, за ними велась слежка. Савинков это достаточно подробно в своих мемуарах «Воспоминания террориста» он все подробно описывает. Слежку они заметили. И тут произошло покушение, которое готовили местные товарищи. Совершенно параллельно и независимо от покушения на адмирала готовилось покушение на начальника севастопольской крепости генерала Неплюева. И вот в связи с этим покушением задержали в том числе и Савинкова. Дальше подключилась очень мощная команда адвокатов, в том числе вот Павел Николаевич Малянтович, одно дело с участием которого мы предлагали в свое время к прошлой передаче, будущий министр юстиции Временного правительства. И они сумели... Там же, кстати говоря, в этой команде адвокатов был отец Ираклия Луарсабович Андроников, известный очень присяжный поверенный из так называемой молодой адвокатуры, вот адвокаты, которые в начале ХХ века занимались в основном политическими процессами. И они сумели оттянуть начало этого процесса. Дело в том, что выяснилось, что один из арестованных и готовивших покушение... ему всего-навсего 16 лет. По этому поводу там особая процедура предполагалась. В общем, адвокаты своими ходатайствами затягивали начало процесса. И Савинкову это дало время бежать. Он бежит за границу. И дальше в основном он будет находиться в эмиграции. Во время 1-й мировой там начнется его литературная деятельность, причем благословит его не кто-нибудь, а Зинаида Николаевна Гиппиус на это дело. И она же подарит ему его литературный псевдоним, который был у нее заготовлен, что называется, для других дел. Но вот псевдоним Ропшин это она ему — это общеизвестный такой факт, — вручила. И, кстати говоря, многие люди, очень неплохо разбирающиеся в литературе, в частности Анатолий Васильевич Луначарский, оценивали литераторские дарования Савинкова достаточно высоко. Я в свое время читал и «Коня бледного», и «Коня вороного». Честно говоря, мне не очень понравилось. Мне показалось, что это очень претенциозно.

С. Бунтман — Такая выспререность...

А. Кузнецов — Выспренная. Но так многие тогда писали. И это, в общем, видимо, не только савинковский стиль, но и какая-то примета литературы эпохи. Но в любом случае он был, безусловно, человеком одаренным и в этой области тоже. Во время 1-й мировой войны он будет военным корреспондентом нескольких русских газет во Франции. А затем после февральской революции он вернется в Россию. Кстати говоря, тем же поездом, что и Ленин. Опять же, да? Вот.

С. Бунтман — Поезд...

А. Кузнецов — А дальше феерический совершенно, короткий, но чрезвычайно бурный взлет его карьеры. Бывший террорист, революционер, можно сказать, становится важной достаточно фигурой во Временном правительстве. Он назначается комиссаром на юго-западный фронт. Он, насколько можно судить, причем это проверяется, это не только его слова, но это подтверждается и другими людьми, он имел достаточно большое влияние на Керенского, особенно по военным вопросам. Дальше он сыграл до сих пор не очень понятную роль вот во всей этой корниловской истории. Известно, что Корнилову он очень симпатизировал. И он очень лоббировал его кандидатуру, назначение его в качестве главнокомандующего. А вот что там дальше произошло именно в отношениях Савинкова и Корнилова, сказать определенно до сих пор достаточно трудно. Ну, а дальше, собственно говоря, вот начинается его борьба против советской власти. Можно сказать, ну, буквально с первых недель ее существования он занимает совершенно определенную такую вот антисоветскую позицию. К этому времени из партии эсеров формально он уже исключен. Эсеры его исключили как раз вот за вполне сомнительные такие его маневры во время августовских событий.

С. Бунтман — Да. Причем в разные стороны маневры там...

А. Кузнецов — Вот то-то и оно. Да. Понимаете, там какой-то вот определенной логики в действиях Савинкова, мне кажется, найти ее достаточно трудно. Она, наверное, есть, хотя, может быть, он сам оказался не готов ко всей этой ситуации, метался и какие-то следы пытался хвостом заметать. По крайней мере на это очень похоже. Ну, а дальше... Дальше хотя он уже не член партии эсеров, но он, в общем, по своим взглядам и особенно действиям он во многом с партией солидарен. Во-первых, он категорически не принимает Брестского мира. Он, конечно же, не принимает разгона Учредительного собрания, тем более что выборы в Учредительное собрание для эсеров прошли, можно сказать, триумфально. Они, конечно, были ведущей партией, причем с таким хорошим отрывом, что называется, от 2-го места в Учредительном собрании. Если бы оно смогло бы состояться, то вполне вероятно, что эсеры по многим пунктам добились бы того, к чему стремились. Дальше один из самых кровавых эпизодов в биографии Савинкова и один из кровавых эпизодов вот этой Гражданской войны — это июльские восстания в Ярославле, Рыбинске и Муроме, о которых будет очень много говорится на суде. Ну, в Рыбинске и Муроме они были подавлены достаточно быстро, а ярославские повстанцы держались около 2-х недель. И город пришлось брать штурмом с применением артиллерии. Город очень сильно пострадал. Вот я встретил даже такую информацию, что вот те районы, которые были заняты восставшими, они не весь город смогли взять под свой контроль, что были разрушены на 80 процентов огнем артиллерии и даже авиации, потому что авиация даже работала по повстанцам. Вот. Ну, а дальше он опять бежит. Да нет! Не сразу, конечно. Он поучаствует и в белом движении, причем достаточно активно, и будет пытаться участвовать в зеленом, назовем его, движении, хотя не было, конечно, никакого единого такого. Ну, вот некая 3-я сила, которая между красными и оказалась. Дальше он окажется за границей, где будет реанимировать свой... свою организацию «Союз защиты родины и свободы» и... Она создана была еще в первые недели советской власти. Собственно именно от имени этой организации поднимались вот эти восстания на Волге. И в Польше будет у Пилсудского определенное время, и в хороших отношениях они будут тоже определенное время находиться. С территории Польши будет руководить... участвовать и руководить в таких вот партизанских рейдах, в диверсионных рейдах на советскую территорию. Будет связан и достаточно тесно будет связан с таким прискорбнейшим персонажем Гражданской войны как Булат... Булак-Балахович, человек с явными совершенно садистскими наклонностями. В общем, Савинков действительно был последовательным, активным, очень активным врагом советской власти. Вот это, что называется, не отнимешь. Дальше прекрасно описанная много раз и в исторической литературе, и в художественной литературе, экранизированная. Дело в том, что ЧК и ее наследники очень гордились этими двумя операциями, параллельно развивавшимися по похожим сценариям — операция «Трест» и операция «Синдикат-2» — по заманиванию в советскую Россию ее таких вот ярких врагов Сиднея Рейли и Бориса Савинкова. И поэтому хорошо известны сюжеты, и фильмы сняты. И не по одному... И хорошо известные фильмы, кстати говоря, достаточно удачные. Понятно, что там не все правда, ну, всей мы, во-первых, не знаем и по сей день. Но в любом случае можно не сомневаться, что Савинков не сразу клюнул на раскинутые сети, не сразу поверил в существование в России подпольной организации, но в конечном итоге все-таки поверил. И вместе с двумя своими сподвижниками очень близкими Александром Дикгофом, псевдоним Деренталь. Поэтому сейчас обычно его фамилию пишут через дефис — Дикгоф-Деренталь. И его женой, которая параллельно была возлюбленной Савинкова. Вот такой у них тройственный союз. Они перешли границу. И в Минске, если я не ошибаюсь, уже были арестованы. Савинков при аресте, значит, сохранил хладнокровие и сказал: «Браво! Браво! Но разрешите, я закончу завтрак», — что-то в этом роде. То есть вот такая поза. Его позерство не покинуло в эти драматические минуты. А вот дальше стремительно подготовленный и очень компактно в 2 дня проведенный, очень яркий процесс. Значит, я встретил информацию о том, и думаю, что она соответствует действительности, что первоначально планировался закрытый процесс, а потом принято было решение провести его непросто открытым, а достаточно, так сказать, привлечь к нему достаточно большое, широкое внимание. О начале процесса сообщалось в газете «Правда». И вообще, так сказать, корреспонденты были аккредитованы на этом процессе. Военная коллегия Верховного суда... Это одно из первых громких дел, с которых восходит звезда страшного совершенно человека даже по меркам этого страшного времени и этого страшного занятия быть судьей в Советском Союзе. Василий Васильевич Ульрих — это, конечно, фигура совершенно отдельная и особенная.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Один из активнейших архитекторов вот этого самого Большого террора, понимая под этим не только 37-39-й, но вообще все, что творилось в сталинское время. Два заседателя, два верных его в последствии соратника и сподвижника по Военной коллегии, Петр Алексеевич Камерон и Георгий Гаврилович Кушнирюк. Вот такая тройка судей. Процесс не состязательный. Нет ни обвинителя. Нет ни защитника. Это инквизиционный процесс в классическом его виде. В данном случае «инквизиционный» — это не оценка. Напоминаю, это один из типов судебного процесса, в котором суд является как бы одновременно и обвиняющей стороной. То есть суд не над схваткой, суд — не арбитр в состязании 2-х независимых сторон обвинения и защиты, а суд одновременно является и обвинительной стороной.

С. Бунтман — Здесь просят уточнение, после октября 17-го... Виктор прав. Савинков занимает антисоветскую или антибольшевистскую позицию? Правильное уточнение.

А. Кузнецов — Да, правильное уточнение, потому что будем помнить, что в советы входили не только большевики в 1-е время. Да? В советы входили и те же самые левые эсеры, например. Но... Антибольшевистскую. Так правильно.

С. Бунтман — Антибольшевистскую?

А. Кузнецов — Антибольшевистскую. Другое дело, что на суде она, конечно, будет называться антисоветской. И понятно, что, так сказать, это выгодно организаторам процесса. Да, спасибо за уточнение. Антибольшевистскую. Что ему инкриминируют? Ему инкриминируют... Вот я прям процитирую обвинительный акт: «Что он, начиная о октября 1917 года, вел непрерывную вооруженную борьбу против советской власти, участвуя в качестве руководителя вооруженных отрядов и создавая контрреволюционные организации, имевшие целью свержение советской власти путем вооруженной борьбы, а также путем провокаторской, шпионской, бандитской и террористической деятельности». В основном правда. С некоторыми формулировками можно полемизировать, но, в общем, по сути это так. «2) что, являясь одним из активных зачинщиков и организаторов гражданской войны, поднятой капиталистами и помещиками против рабочих и крестьян России, Борис Савинков лично направлял белогвардейские силы по линии наибольшей активности и организованной сплоченности под лозунгами полного подчинения своих классовых и групповых интересов задачам борьбы с коммунистической революцией всеми возможными способами и при непременной тесной связи с враждебными Советскому Союзу империалистическими государствами». Здесь уже с формулировками надо, конечно, поаккуратнее. То есть действительно Савинков достаточно активно... Может быть «одним из активных зачинщиков, организаторов» чуть-чуть громко, но он действительно активный участник организации Белого движения и вооруженной борьбы с советской властью. Ну, а вот на счет того, что поднятый капиталистами и помещиками с этим, конечно, сейчас с позиции того, что мы знаем, согласиться... может быть, соглашаться и не стоит. Силы были очень разные в антибольшевистском лагере, хотя были, наверное, конечно, помещики и капиталисты тоже. «Что непосредственным результатом активной контрреволюционной деятельности Савинкова было более быстрое формирование добровольческой армии, а также создание связанных с ней подпольных заговорщических организаций в Москве, Ленинграде и других центрах России». Ну, насколько он ускорил формирование добровольческой армии, мне трудно судить. Он действительно принимал в этом участие. И с Алексеевым он... и с Калединым он общался. Ну, а вот что действительно он создавал такого рода подпольные заговорщицкие организации — да, вот эти мятежи лета 18-го года тому действительно свидетельствуют. «4) что, организовав Союз Защиты Родины и Свободы совместно с монархистами Перхуровым и генералом-лейтенантом Рычковым и получив деньги и директивы от французского посла Нуланса и от чехословаков, Борис Савинков поднял восстания в Рыбинске, Ярославле и Муроме, чем непосредственно способствовал чехословацкому мятежу, созданию новых вооруженных сил армии учредительного собрания и организации контрреволюционных правительств в Самаре и Уфе». Суд очень интересовался вот этими самыми заграничными деньгами. Савинков признал... Что он собственно признал? Он признал, что он получал французские деньги. Он признал, хотя боролся за то, что чехословаков нет. Но об остальном после перерыва.


**********


С. Бунтман — Мы продолжаем. Борис Викторович Савинков у нас предстает перед судом.

А. Кузнецов — И зарубежные деньги. Да?

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Вот. То есть Савинков будет это все признавать, что-то целиком, полностью. По поводу чего-то он будет, так сказать, там уклоняться от полного признания. Но что признано, то признано. Что после организации... «Что после разгрома организованного им повстанческого движения внутри РСФСР он, Савинков, поставил себе целью создание новой контрреволюционной организации из наиболее активных белогвардейских элементов с целью проведения контрреволюционной заговорщической деятельности для подготовки успехов иностранной интервенции и свержения рабоче-крестьянского правительства, для чего он принял ряд энергичных мер для формирования бандитских отрядов путем комплектования их белогвардейским, кулацким и уголовным элементом и посылки этих отрядов при помощи и по указанию польского генерального штаба для поднятия и развития бандитского движения».

С. Бунтман — ... да, да.

А. Кузнецов — Ну, надо сказать, что действительно по меньшей мере отряд полковника Павловского, который немало крови пролил в западных губерниях РСФСР, он действительно на совести Бориса Викторовича. «Что вся контрреволюционная деятельность Бориса Савинкова органически связана с империализмом Антанты и была работой ее прямого агента, который вел организованную шпионскую работу... — и так далее. — Что руководимая Савинковым бандитская деятельность на территории Советской республики велась в соответствии с военными интересами и заданиями враждебных Советскому Союзу государств. Что сам Савинков лично был осведомителем военных и политических деятелей Антанты по вопросам политики и обороны Советской России, используя это свое положение для нанесения наибольшего ущерба...»

С. Бунтман — Очень хорошо. Да, именно так читают обвинительные заключения.

А. Кузнецов — Ну, сейчас да. Тогда с большей торжественностью...

С. Бунтман — Тогда да.

А. Кузнецов — «Что в продолжение борьбы Савинков устно и письменно пропагандировал и агитировал в направлении помощи международной буржуазии... Что вся деятельность Савинкова направляется на пользу помещичье капиталистической реакции и иностранного империализма». Надо сказать, что Савинков в качестве подсудимого абсолютный подарок организаторам процесса. Вот я думаю...

С. Бунтман — Играет.

А. Кузнецов — Да. Да. Я далек от мысли, что это просто сделка, хотя сделка наверняка была. Я не сомневаюсь, что ему была гарантирована жизнь. И это, в общем, это условие было выполнено, потому что сам суд, вынеся ему смертный приговор, сам же суд ходатайствовал перед ВЦИКом о замене тюремным заключением с учетом раскаяния, с учетом признания там и так далее. Вот. Но я не думаю, что это просто вот... Как Вам сказать? Испуг Савинкова. Я думаю, что он принял на себя новую роль и играл... начал ее играть не без удовольствия. Вот я бы хотел процитировать несколько абзацев из его выступления на суде для того, чтобы Вы оценили не столько содержание, сколько как он как актер и драматург вот этими словами упивается. «Я, Борис Савинков, бывший член боевой организации партии социалистов-революционеров, друг и товарищ Егора Сазонова и Ивана Каляева, участник убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича, участник многих других террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа и во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках. Как могло это случиться? Я уже сказал, что всю жизнь работал только для народа и во имя его. Я имею право прибавить, что никогда ни при каких обстоятельствах не защищал интересов буржуазии и не преследовал личных целей. Я любил Россию, был глубоко предан русскому трудовому народу, конечно, мог ошибаться, но действовал всегда по совести и крайнему разумению. Был революционером и демократом, таким и остался». А вот дальше он говорит о том, что я вот выступил против большевиков по таким-то причинам. Но вот я потом увидел, что на самом деле... вот я считал, что это кучка заговорщиков, а я увидел, что ее действительно поддерживает трудовой народ. Вот я верил в Учредительное собрание, а Учредительное собрание показало свою антинародную сущность. Правда, не знаю, когда Учредительное собрание...

С. Бунтман — Успело показать.

А. Кузнецов — ... успело показать.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Я думаю, что, видимо, он имел в виду деятельность Комуча — Комитета членов Учредительного собрания. Вот эти поволжские правительства, скорее всего, потому что естественно Учредительное собрание в натуральном его виде, конечно, ничего показать не успело. То есть он... Понимаете, это, конечно, не написано кем-то еще, а им просто-напросто отрепетировано. Он безусловно соавтор по меньшей мере, а, может быть, один из главных авторов того, что на это процессе происходило. Процесс подготовлен за рекордно короткие сроки явно совершенно потому, что Савинков прекрасно понимал, что он него нужно, прекрасно понимал, что хотят услышать. И, видимо, видимо, договоренность была больше, чем жизнь. Судя по некоторым признакам, и кое-что я впереди еще процитирую, Савинкову была обещана опять некая активная роль. Видимо, да, потому что представить себе, что Борис Викторович просто променял, что называется, вот отказ от своих прежних убеждений там на тоскливые годы в тюрьме, ну, это я себе представить не могу. Это не его стиль. Явно совершенно была договоренность, что он получит некий срок, а дальше, так сказать, через какое-то время он опять займется неким активным делом. Ну, и, кстати говоря, примеры же были. Извините меня, пример Блюмкина. Да?

С. Бунтман — О, да!

А. Кузнецов — Убийцы Мирбаха.

С. Бунтман — Ну, как-то Блюмкин все-таки фигура помельче.

А. Кузнецов — Помельче, чем Савинков, но пример-то, так сказать, какой интересный. Да? Вот убийцу Мирбаха и одного из главных участников событий 6 июля делают доверенным агентом, причем не где-нибудь — за границей! То есть ему доверяют. Ему доверяют там поднимать центральную Азию, там революцию готовить. Вообще на Ближнем Востоке. То есть ему даже, что называется, с поводка спускают. Поэтому я вполне допускаю, что Савинков действительно, видимо, оценив свою роль в 23-24-м году на западе как достаточно жалкую, у него были для этого основания, он решил, что судьба подготовила еще один такой вот грандиозный кульбит, и он решил стать... Ну, вот хочется Есенина процитировать: «Теперь в Советской стороне я самый яростный попутчик». Вот похоже, что он уже видел себя, ну, не одним из вождей, конечно, я думаю, что он не был настолько наивен, чтобы не понимать, что на самый верх его не пустят, но я думаю, что он вполне верил, что ему дадут стать одним из...

С. Бунтман — Может быть.

А. Кузнецов — ... голосов советской власти, а, может быть, даже организатором какой-нибудь деятельности.

С. Бунтман — Лаванда пишет: «Не понимаю, как ему можно было на это клюнуть?»

А. Кузнецов — Да. И пишет: «И менее образованные люди не поддавались, оставались за границей». Знаете, это не вопрос образования. Это вопрос абсолютно авантюрной натуры. Вот Сидней Рейли тоже был человеком ох, тертым! Ох, калач был, так сказать, тертый, хитрый и очень-очень неглупый, но тоже же клюнул.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Тоже же попался. Это люди совершенно определенного склада. Это люди, у которых авантюра разлита в крови, и которые, ну, просто вот болеют, если...

С. Бунтман — Если нет.

А. Кузнецов — ... если этого нет.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — А я не знаю, может быть, это какой-то там особый выброс адреналина в особо больших количествах и так далее. После того, как Савинков, подыграв везде, где было можно, собственно он не пытается на процессе спасти жизнь, что называется. Он не торгуется из-за обвинений. Он торгуется из-за некоторых формулировок. Вот он не хочет принимать, что он агент буржуазии. Это ему как бывшему эсеру, так сказать, принимать не прилично. А так он признает практически все. Ульрих очень подробно... Почитайте, так сказать, стенографический отчет. Ульрих очень подробно его обо всем расспрашивает и со стороны Савинкова встречает, что называется, полное сотрудничество по всем вопросам. А дальше через непродолжительное время, меньше года пройдет, до мая 25-го года, когда по официальной версии в одном из лубянских кабинетов, воспользовавшись тем, что на окне в кабинете не было решетки, и окно было по причине жаркой, душной погоды открыто, обманув, усыпив бдительность людей, которые его охраняли в этом кабинете, он выбросился головой вниз с 5-го этажа. Не в пролет внутренний, как показано в одном...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... из фильмов...

С. Бунтман — ... это очень...

А. Кузнецов — Да. Ну, потому, что, конечно, снято очень здорово было. Интересно, что утром этого дня он пишет Дзержинскому письмо. Дзержинский жив еще. Еще 25-й год. «Гражданин Дзержинский, я знаю, что Вы очень занятой человек. Но я все-таки Вас прошу уделить мне несколько минут внимания. Когда меня арестовали, я был уверен, что может быть только два исхода. Первый, почти несомненный, — меня поставят к стенке; второй — мне поверят и, поверив, дадут работу». Вот я думаю, что так оно и было.

С. Бунтман — Поверят, дадут работу.

А. Кузнецов — Я думаю, что так оно и было. «Третий исход, то есть тюремное заключение, казался мне исключением: преступления, которые я совершил, не могут караться тюрьмой, „исправлять“ же меня не нужно, — меня исправила жизнь. Так и был поставлен вопрос в беседах с гражданами Менжинским, Артузовым и Пилляром: либо расстреливайте, либо дайте возможность работать. Я был против вас, теперь я с вами; был серединка на половинку, ни „за“, ни „против“... быть серединка на половину, ни „за“, ни „против“, то есть сидеть в тюрьме или сделаться обывателем, я не могу. Мне сказали, что мне верят, что я вскоре буду помилован, что мне дадут возможность работать. Я ждал помилования в ноябре, потом в январе, потом в феврале, потом в апреле. Теперь я узнал, что надо ждать до Партийного Съезда: то есть до декабря — января... Позвольте быть совершенно откровенным. Я мало верю в эти слова. Разве, например, Съезд Советов недостаточно авторитетен, чтобы решить мою участь? Зачем же отсрочка до Партийного Съезда? Вероятно, отсрочка эта только предлог... Я помню наш разговор в августе месяце. Вы были правы: недостаточно разочароваться в белых или зеленых, надо еще понять и оценить красных. С тех пор прошло немало времени. Я многое передумал в тюрьме и — мне не стыдно сказать — многому научился. Может быть, и я пригожусь: ведь когда-то и я был подпольщиком и боролся за революцию». Вот понимаете, в тюрьме он сидел в сверхкомфортабельных условиях. В его камере была хорошая мебель. Его прекрасно кормили. Его ни в чем не ограничивали. Он получал папиросы. Он получал бумагу и чернила. Он получал книги. У него была возможность читать и писать. Его выводили на прогулки, например, не только по дворику тюрьмы, но вот, например, в этот день в сопровождении нескольких чекистов он гулял по одному из московских парков. Значит, его регулярно навещала его любовница. То есть он... его никто не доводил до нервного срыва. Его никто... Ему, наоборот, всячески, мне кажется, таким образом давали понять, наши договоренности в силе. Ну, Вы же не можете не понимать, что так у нас не сидят.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Да? Раз Вы сидите вот в таких условиях, значит, мы помним о наших договоренностях, мы хотим, чтобы Вы вышли из тюрьмы в наиболее сохранном, что называется, состоянии, но потерпите еще, потерпите еще. Вот, видимо, его психика, она, конечно, была не совсем устойчивой. Он играл в такого вот абсолютно непробиваемого человека. Ну, опять же наследственность. С собой... Его отец сошел с ума в свое время после того, как его два старших сына были арестованы. Его брат старший, будучи отправлен в ссылку в царские времена, там покончил с собой. Я, в отличие от Олега Витальевича Будницкого, я, честно говоря, верю в его самоубийство. И знаете, самый главный аргумент даже, конечно, не его неустойчивая психика, а то, что вот совершенно советской власти невыгодно было то, что произошло. Понимаете, раскаявшийся, готовый работать и явно совершенно небесполезный, прямо скажем, человек, особенно с учетом всех тех вальсов, которые с эмиграцией в середине 20-х еще затевались и так далее. Потом придут гораздо более определенные 30-е, а в 20-е...

С. Бунтман — Нет, ну, там... там это смеха вех вообще — середина 20-х.

А. Кузнецов — Конечно. Конечно. Савинков — совершенно бесценная фигура в этой ситуации. Понятно, почему его так в тюрьме берегли. А если бы вдруг по каким-то людоедским соображениям было принято решение, что мавр сделал свое дело, убирать его таким прозрачным способом — да? — как выбрасывание из окна кабинета следователя... Господи! Ну, было же сколько возможностей гораздо более похожих на правду. Вот во время той же самой прогулки по парку — да? — инсценировать попытку к бегству. И в это бы все поверили, вот в то, что Савинков пытался бежать...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Вот уж тут вопросов нет. Да? Застрелен при попытке к бегству — это я думаю ни у кого особенных сомнений бы не вызвало в том, что это по крайней мере так могло быть. А вот это, конечно, очень такая наводящая на мысли смерть. Это как вот, мне кажется, не логично совершенно.

С. Бунтман — Да. Пожалуй, так. Да. И здесь все-таки остается тайной. И интересно, самый открытый процесс...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — ... а тайна остается.

А. Кузнецов — А вот дело в том, что, конечно... Ну, вот сегодня мы с Вами предложим тоже несколько очень открытых процессов среди тех, что мы предложим, будут процессы, которые там кинохроника, так сказать, записывала. Да? И иностранные корреспонденты...

С. Бунтман — Ну, там поэтому, кстати, виднее, насколько это шито вот...

А. Кузнецов — Да. Ну, ладно. Поинтригуем еще...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ... слушателей немножко. Но я к тому, что даже открытый процесс со зрителями, там с отчетами в газетах на следующий день, все равно главное-то — это ж за кулисами. А в данном случае главное или по крайней мере часть главного еще в очень сложно сочиненной голове этого человека. Что за мысли там роились? Конечно, вот это письмо Дзержинскому очень откровенное, оно многое приоткрывает. Конечно, была договоренность. Конечно, он на нее купился. Конечно, он как актер и драматург наверняка уже продумывал, что он может предложить советской власти, какие ходы там по привлечению бывших белогвардейцев обратно. Наверняка он готов был такую роль сыграть. Наверняка. Использовали же для таких вещей того же Алексея Толстого, например, — да? — в свое время, в то же самое время. Поэтому я думаю, что он действительно всерьез к этой роли готовился. А вот почувствовал что-то своим звериным чутьем почувствовал то ли какую-то потерю интереса, то ли вот то, на что он жалуется, что слишком все затягивается в выполнении этих договоренностей. И что-то у него, какая-то пружина у него сорвалась. Не очень уже молодой человек. Да? Ему ближе к 50 уже в это время. Конечно, перед этим несколько лет проживший чрезвычайно для него тяжелых... Я думаю, что он просто психически сорвался. И вот такой одноразовый поступок мгновенный... Хотя есть описание, что вот буквально за несколько минут до вот этого прыжка он там беседовал со своими охранниками, с которыми был уже очень хорошо знаком, рассказывал им какие-то детали своей вологодской ссылки там 20-летней давности и так далее. Вот. Вот спрашивают нас, как бы сложилась судьба Савинкова, если бы он не купился на операцию «Трест», а остался бы за границей. «Смерть от руки террориста, засланного НКВД как у Троцкого или долгая жизнь, потраченная на попытки оправдаться за ошибки 17-го года как у Керенского?» Хороший вопрос. Трудно сказать. Понимаете, долгая жизнь, потраченная вот на написание каких-то мемуаров, оправданий, выступления в собрании каких-то замшелых эмигрантов, как это было у Керенского...

С. Бунтман — ... не для Савинкова...

А. Кузнецов — Мне тоже кажется, что это не его стиль. Он бы, конечно, попытался занять какое-то активное место. В принципе и, конечно, могли подослать НКВДшного, так сказать, террориста. Вопросов нет. Были такие операции, так сказать, проводились во множестве. Надо сказать, что могла быть и разборка внутри эмиграции. Эмиграция была очень неоднородна в том же Париже. И в белогвардейских кругах были люди, которые считали Савинкова причиной, в том числе и бед России, и своих личных, и так далее. Так что вполне тоже возможный вариант. Может быть, если бы он, правда, вот проявил такое несвойственное ему в целом благоразумие, может быть, у него сложилась бы карьера литератора и журналиста. Ну, был бы, конечно, второстепенным. Понятно, что он не Алексей Толстой тот же. Но что-то, до какой-то степени... В принципе я даже допускаю, хотя это безусловно кажется фантастическим, что если бы его не удалось заманить, — но настроения-то видите какие? — что НКВД могло его там перевербовать. Тоже перевербовывали.

С. Бунтман — Тоже...

А. Кузнецов — Тоже перевербовывали.

С. Бунтман — Да, конечно.

А. Кузнецов — И были люди, которые, казалось бы, были безупречными антибольшевиками, а потом работали на красную разведку. Дмитрий спрашивает, как он мне как личность. Ну...

С. Бунтман — Ярчайшая...

А. Кузнецов — Ярчайшая личность. Безусловно, глубоко мне несимпатичная, как не симпатичен мне любой человек, который считает, что террором можно решать, какие бы то ни было, тяжелые проблемы своей страны, как человек холодно и цинично, расчетливо посылавший других людей на исполнение вот этих терактов и против царских властей, и против советской власти. Конечно, он мне не симпатичен. Кроме того он пижон.

С. Бунтман — Ну, да. И там это такая эстетизированная нечаевщина, конечно, в нем...

А. Кузнецов — Вот. Я как раз хотел сказать, что в принципе Нечаев еще более отвратительная фигура, но это действительно просто вот Нечаеву эстетства этого действительно не хватило. А так в принципе многие строки из «Катехизиса революционера» можно в разброс встретить и в тех же «Записках террориста», и в других произведениях Савинкова.

С. Бунтман — Ну, что ж? Мы продолжаем революционное дело: очищение своих рядов.

А. Кузнецов — Ну, последняя 3-я у нас передача...

С. Бунтман — Да. Это уже пожирает собственных детей, ближайших и самих себя. И начинаем мы с процесса «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». Зиновьев, Каменев и другие. 36-й год.

А. Кузнецов — Это 1-й московский процесс так называемый.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — 1-й из открытых процессов, вот который мы сейчас... на который мы намекали.

С. Бунтман — 2-й процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Пятаков, Радек и другие. 37-й.

А. Кузнецов — Это 2-й московский процесс. Поскольку 1-й прошел, по мнению власти, образцово, то было решено создать параллельный троцкистский центр и продолжить этот ужасный сериал.

С. Бунтман — Да. 3-й процесс антисоветского «право-троцкистского блока».

А. Кузнецов — Он же 3-й московский процесс.

С. Бунтман — Да. Бухарин, Рыков и другие. 38-й год. Мы идем дальше неумолимо. Процесс «контрреволюционной фашистско-террористической организации альпинистов и туристов».

А. Кузнецов — Ну...

С. Бунтман — Крыленко.

А. Кузнецов — Да, тут надо сказать, что, конечно, были, Вы знаете, разные троцкистские организации, эсперантисты были, и филателисты были. Но в данном случае дело было в том, что дело шили Крыленко. А почему из его разнообразных ипостасей выбрали его альпинистскую... Он действительно был совершенно увлечен...

С. Бунтман — Да. Да.

А. Кузнецов — ... этим делом, вот шахматами и альпинизмом. Ну, вот шахматистом он был посредственным, судя по всему. А альпинистом он, говорят...

С. Бунтман — Ну, не посредственным.

А. Кузнецов — ... говорят, был замечательным. Да. И по крайней мере Юрий Иосифович Визбор, который не только сам был прекрасным альпинистом, но и интересовался историей этого дела, он о Крыленко очень высоко отзывался как об альпинисте. Но естественно лично они не были знакомы. Понятно. Вот. Это вот, так сказать, интересное дело, хотя именно как процесс, оно из всех пяти наименее яркое, поскольку короткое. Всего-то их за 20 минут осудили.

С. Бунтман — Да уж. Как-то так. Да. Не очень. Но зато 5-й процесс у нас руководителей Ленинградского обкома ВКП(б). Кузнецов, Вознесенский и другие. 50-й год. Ленинградское дело.

А. Кузнецов — Да. Они на тот момент не все уже были руководителями. И Кузнецов, и Вознесенский уже в центре работали. Но это действительно ленинградское дело, потому что совершенно отчетливо именно по этому признаку подбирали обвиняемых.

С. Бунтман — На сайте должно быть...

А. Кузнецов — Да, оно идет. Голосование вовсю идет.

С. Бунтман — Ждем вас в следующее воскресенье на процессе.

А. Кузнецов — А я не прощаюсь.