Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Ну, что же? Мы разбираем сегодня дело в записи. Процесс был закрытый у нас. Вот в последний раз мы в таком закрытом режиме работаем летом. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман.

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — И сегодня, ну... Я бы так, если б не было так грустно, я бы сказал «политый поливальщик». Петр Андреевич Толстой.

А. Кузнецов — Ну, да. В общем, какое-то такое ощущение, что Бог шельму метит, от этого дела, конечно, возникает.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да. Петр Андреевич Толстой, который... Ну, я проинформирую широкий круг наших слушателей, что участникам вот нашей группы в «Фейсбуке» предлагалось выбрать из 5 дел как обычно под общим заголовком «Соловецкие сидельцы». Я месяц назад вернулся с Соловецких островов, и мы тогда обещали, анонсировали...

С. Бунтман — Освободившись в чистую — да? — вернулись. Да? Все. Да, да.

А. Кузнецов — Вот. Что мы предложим подборку дел людей, очень интересных людей, сидевших в тюрьме Соловецкого монастыря до революции. Тюрьма просуществовала до 70-х годов XIX века. И вот за это время по подсчетам архивистов от 500 до 550 человек посидело в Соловецком монастыре...

С. Бунтман — Ну, надо было из такого, из хорошего советского документального фильма: «Революция в соловецкую тюрьму вдохнула новую жизнь».

А. Кузнецов — Ну, можно было бы сказать. Да. Но к тому... Ко времени революции соловецкая тюрьма не существовала уже, так сказать, почти 40 лет. Но место — да, — пусто, в общем-то...

С. Бунтман — Возродило забытое...

А. Кузнецов — Возродило...

С. Бунтман — ... царским правительством. Да.

А. Кузнецов — Это правда. Да. Возродило. И подняло на качественно совершенно новый уровень. И если говорить о масштабах этого явления. А если говорить о режиме, то, как мы сегодня увидим, режим был очень... в некоторых случаях был очень суровых и в царские времена. Так вот из предложенных дел было выбрано соответственно дело Петра Андреевича Толстого, о котором мы подробно около года назад говорили естественно в передаче, посвященной...

С. Бунтман — Царевичу Алексею.

А. Кузнецов — ... делу царевича Алексея.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Да. Надо сказать, что Петр Андреевич Толстой с одной стороны может быть, конечно, отнесен к птенцам гнезда Петрова. Собственно говоря, именно, значит, при Петре он становится фигурой, ну, 1-й двадцатки, наверное, вот людей, стоявших вокруг трона. Но с другой стороны это представитель старинного служилого рода. То есть он скорее всего человек очень талантливый. Он скорее всего не потерялся бы и при Алексее Михайловиче... То есть не при Алексее Михайловиче. Я имею в виду, а если бы не, ну, продолжалось такое, так сказать, поступательное, относительно спокойное развитие страны...

С. Бунтман — Да и при Софье, да и при каких...

А. Кузнецов — Да он и не терялся при Софье. Собственно говоря...

С. Бунтман — Не терялся при Софье. Да.

А. Кузнецов — ... сложные его отношения с Петром, действительно очень сложные, во многом восходили к тому, что во время 1-го стрелецкого бунта 82-го года Толстой, тогда еще не граф, разумеется, был одним из активных помощников Софьи вот в деле организации этого и проведения этого бунта. Собственно он громче многих кричал, что Нарышкины извели царевича Ивана, что стало поводом к этому возмущению и прочее, и прочее. И хотя Петр будет поручать ему в дальнейшем многие очень важные дела в 1-ю очередь по дипломатической части, в том числе и такие, которые требовали, ну, определенного к нему доверия, потому что в деле царевича Алексея...

С. Бунтман — Деликатно, деликатно...

А. Кузнецов — Очень деликатно. Там не пользуясь доверием царя, понятно, что он не мог бы быть на это дело назначен. Он всю жизнь при Петре завоевывал его доверие. Он сам по собственной инициативе, хотя был уже совсем не юношей, поедет учиться за границу. 2 года в Италии будет обучаться. Он все время будет Петру показывать, что вот тем не менее я твой человек и так далее. Своеобразным эпиграфом к работе о Петре Андреевиче Толстом могла бы быть фраза, которая приписывается уже императору Петру, который как-то в последние годы своей жизни, погладив Толстого по голове, произнес якобы такие слова: «Голова, голова! Отрубить бы тебя надобно, да жаль: ума в тебе много». Да? И вот когда собственно петровское правление в 25-м году заканчивается... Вот я очень рекомендую тем, кто подробно... хотел бы подробно об этом деле узнать и не только об этом деле, разумеется, прочитать или перечитать замечательную книгу недавно скончавшегося в глубокой старости замечательного советского историка Николая Ивановича Павленко «Соратники Петра». Вот там все эти истории подробно описаны. Павленко — историк классической школы. Цитируется огромное количество документов, все очень подробно со ссылками, сносками. И написано, кстати говоря, очень хорошо, достаточно легко, интересно читается. Так вот там как раз вокруг Меньшикова собирается группа людей, которые будут отстаивать кандидатуру Екатерины, ведь Петр умирает, не оставив завещания, тем самым сразу сломав вот эту конструкцию им же возведенную — указа о престолонаследии, по которому, значит, предшественник должен сам определить своего приемника в завещании. Вот он этого не делает. И рассматриваются по большому счету 2 основные кандидатуры. Это жена или вдова, уже можно сказать, Екатерина. Но есть большие проблемы с ее происхождением, скажем так, и с тем, что и церковь, в общем, не очень признает их брак законным, потому что Петр не был нормальным порядком разведен со своей 1-й женой Евдокией Лопухиной. А 2-я кандидатура, напрашивающаяся из старого порядка — это внук Петра Петр, Петр Алексеевич. Совсем еще ребенок в это время. И вот в классическом советском, ну, по крайней мере, школьном преподавании вот эта ситуация преподносилась как противники петровских реформ, те, кто за старину — да? — вот они за Петра Алексеевича, а вот те, кто, значит, за петровские реформы, его верные соратники, они вот вроде как за Екатерину, которая к этим реформам пусть косвенное, но имеет отношение. На самом деле, конечно, все было не так. А главной причиной, по которой разделились петровские соратники... И в той, и в другой группе были люди близкие к Петру. Главное по сути — это то, что... Вот почему вокруг Меньшикова объединились люди и в том числе очень неприязненно к нему относившиеся? Но дело в том, что воцарение Петра означало для них очень серьезные неприятности, причем это было совершенно очевидно. Это 127 человек, участников суда, тех, кто подписал смертный приговор Алексею. И было понятно, что если воцарится... А мальчик был... Уже было понятно, что шустрый и достаточно резкий. И было понятно, что в ближайшее время их ожидают в лучшем случае опалы, а то и неприятного посерьезней.

С. Бунтман — А он и воспитывался... там немножко в других сферах он воспитывался-то. Не в тех, кто убийцы отца...

А. Кузнецов — Несомненно.

С. Бунтман — ... и сторонники...

А. Кузнецов — Одним словом, тут на это решение влияют не какие-то там разные понимания и видения дальнейшей судьбы страны, а совершенно сиюминутные вещи. 2-х с небольшим летнее правление Екатерины. За это время позиция Меньшикова успеет радикально измениться. Почему? А потому, что у Меньшикова возникнет прожект. И прожект этот будет развиваться еще до смерти Екатерины. Меньшиков, ну, как та старуха с одной стороны из «Сказки о рыбаке и рыбке» желала все большего и большего, а с другой стороны было совершенно практическое соображение, которое нам и сегодня хорошо понятно: любая перемена власти Меньшикова грозила ввергнуть в ничтожество. Что собственно и произойдет. Ему нужно было окончательно закрепиться — да? — вот формализоваться, легализоваться, хотя казалось бы, куда больше? Светлейший князь там и прочее. Фактически руководитель страны при Екатерине. Но возник проект. Он запланировал выдать свою дочь, одну из своих дочерей замуж за пока еще великого князя, но вот будущего приемника. Поэтому он, когда в начале 27-го года Екатерина тяжело заболевает, он всячески, как мы сейчас говорим, лоббирует кандидатуру Петра Алексеевича, хотя еще 2 года назад он наоборот против нее горячо выступал. А вот многие из тех, кто тогда его поддерживали, их совершенно не греет перспектива получить Петра и среди них одним из главных, но не главным, как потом назовут, заговорщиком как раз и становится уже совсем пожилой, но тем не менее еще хотящий жить и хотящий жить хорошо все-таки, уже граф Петр Андреевич Толстой. Графа он получит как раз за содействие вот тому дворцовому перевороту, который Екатерину сделает императрицей. С него ведутся графы Толстые, все, так сказать, Лев Николаевич Толстой и Алексей Николаевич Толстой, и нынешний граф Толстой тоже. Кстати, процитирую Льва Николаевича Толстого, который очень интересовался в 70-е годы своей семейной историей. Вот он как-то написал: «Самый темный для меня эпизод из жизни наших предков — это изгнание в Соловецком, где умерли Петр и Иван». Иван — это сын Петра Андреевича. Но 1-м номером, как говорят уголовники, паровозом по делу об этом заговоре пойдет другой человек. Это Антон Мануилович Девиер. Мы прошлую передачу нашу посвятили фактическому создателю французской уголовной полиции Эжену-Франсуа Видоку. А вот Девиер был создателем 1-й русской регулярной полицейской службы. Ну, правда, это не его идея. Идея принадлежит Петру. И Петр тем не менее вот этого человека, значит, назначает 1-м петербургским, столичным обер-полицмейстером. Он возглавит крошечную организацию, потому что при Девиере петербургская полиция насчитывала 36 человек. полицмейстер, вице-полицмейстер, 4 офицера и 30 рядовых. Вот все. При этом на них возлагалось множество различных обязанностей, не только борьба там с уличной преступностью, охрана правопорядка, но и ремонт улиц. Представляете, если бы у нас сейчас вот все то, что творится здесь вокруг нас на Новом Арбате...

С. Бунтман — Еще бы и принадлежало МВД. Да.

А. Кузнецов — Еще бы МВД осуществляло. Представляете?

С. Бунтман — Да. Управление внутренних дел по Москве. Хорошо.

А. Кузнецов — Да. Вот видите. Вот. И Девиер очень неплохо справлялся с этим сложным и новым делом. Вообще интересный человек, но таких много было в петровское время. Он довольно неопределенного происхождения. Он точно совершенно еврей. Точно совершенно португальский. Из выкрестов. Но родился по одной версии в самой Португалии, а потом уже его родители переехали в Голландию. По другой версии он уже в Голландии родился. Но в любом случае, так или иначе, незадолго до Великого посольства в 96-м или 97-м году, когда уже начали потихонечку, пока тонкой струйкой иностранцы пребывать на службу в Россию, вот он здесь оказывается молодым человеком. И вся его собственно карьера будет связана с нашей страной. Так вот Антон Мануилович Девиер развивает определенную скорость и энергию в деле интриг против вот этого варианта, значит, по которому наследником должен был стать Петр Алексеевич...

С. Бунтман — Например, кого хотели?

А. Кузнецов — А он интригует в пользу родных дочерей, причем законнорождённых дочерей Петра. У нас есть Анна Петровна и совсем еще юная Елизавета...

С. Бунтман — Елизавета Петровна.

А. Кузнецов — Анна Петровна уже замужняя женщина. И сейчас, так сказать, о ней тоже поговорим, потому что ее муж будет в этом деле будет принимать немалое участие. И Девиер начинает, как мы уже цитировали в одной из передач Виктора Ивановича Понедельника, начинает много и полезно перемещаться по Петербургу, вербуя себе сторонников. В чем проблема? Проблема получить доступ к государынину уху. А получить его трудно по 2-м причинам. Во-первых, государыня тяжело больна. В любой момент может умереть. Кстати, завещание она пока не составила. Она составит в апреле 27-го года. А 2-я проблема — Меньшиков все блокирует. Невозможно подойти к телу. Тело, так сказать, приватизировано. И вот именно главная... 2 главных проблемы у этих, ну, будем их называть заговорщиками. В каком-то смысле так оно и было. Да? Проблема 1-я — все-таки кого: Анну, Елизаветы? Мелькает словосочетание Анна Иоанновна, поскольку тоже дочь только не Петра, а Ивана.

С. Бунтман — А Ивана.

А. Кузнецов — Ивана V. Но тоже несомненно законнорожденная наследница. А 2-е — как поднести эту идею, как уговорить умирающую императрицу сделать завещание именно в пользу этой фигуры.

С. Бунтман — Но про дочерей все-таки легче.

А. Кузнецов — Ну, Анна казалась наиболее такой все-таки очевидной кандидатурой. Ну, в общем, так или иначе, в какой-то момент Екатерине становится заметно лучше. Она не выздоравливает. Мы знаем, что через месяц после этого получшания она тем не менее все-таки скончается. Но за это короткое время... Через полмесяца даже. За это короткое время Меньшиков, безусловно это он, умудряется получить от нее официальное поручение начать дело против Девиера. Сначала только Девиера. Сначала никакие другие фамилии в этом деле не фигурируют. Причем сразу же назначается суд из 5 человек. То есть и следствие, и суд в одном флаконе. Но это в то время вполне...

С. Бунтман — Нормально. Да.

А. Кузнецов — ... распространенный вариант. Да, совершенно верно. Никакого отдельного... Ну, был, конечно, сначала Преображенский приказ, потом там приказ Тайных дел. Были специальные следственные органы, но здесь, видимо, очень-очень торопятся. Это видно по всему. То есть дело стремительно совершенно... За неделю оно будет решено. Назначенные люди очень близки Меньшикову. Председателем суда назначен тайный советник, канцлер Гавриил Иванович Головкин. А его, значит, соратники: князь Дмитрий Михайлович Голицын, генерал-лейтенант Мамонов, генерал-майор Волков и бригадир Фаминцын — это обер-комендант Петербурга. И вот этот по сути военный по своему составу суд, который назван в документах Учрежденным судом. Вот так. Такое название. Он учрежден для одного конкретного дела. И отдается указ за подписью императрицы, причем было даже предположение, что подписи там нет вот потому, что она больна, но документ этот имеется в архивах и подпись действительная. То есть Меньшиков сумел получить рукоприкладство, как тогда говорили. И вот, что сказано в указе, что Девиер «явился подозрителен в превеликих придерзостях, но и, кроме того, во время нашей, по воле Божией, прежестокой болезни многим грозил и напоминал с жестокостию, чтоб все ево боялись». Согласитесь, очень расплывчатая формулировка: во время болезни вел себя вызывающе. Да? Вел себя дерзко и так далее. И на самом деле первые... Мы много раз рассказывали о том, как была организована процедура вот этого инквизиционного суда в XVII — 1-й половине XIX века. Суд формулировал вопросы. Вопросы передавались, как правило это не очные допросы, передавались в тюрьму подозреваемому. Он давал письменные ответы, или за ним записывали письменные ответы. Суд рассматривал вопросы. Мог новые задать: уточняющие, дополняющие. А дальше уже вопрос возможной очной ставки, возможна пытка, возможно еще что-то. Так вот первые вопросы, что-то около 10 вопросов, которые были арестованному Девиеру переданы, ну, вздорные совершенно. Вот когда, значит, великие княжны, имеются в виду Анна и Елизавета, вошли в гостиную перед спальней умирающей Екатерины, вот вроде как-то он фамильярно с ними разговаривал. Вот какие-то двусмысленные слова говорил. Ну, в общем, мелочь ему такую вот инкриминировали.

С. Бунтман — Но тут сложное дело. Вроде бы связь и что он подталкивает великих княжен, а великие княжны-то — это все-таки дочери императрицы...

А. Кузнецов — Явно совершенно нужно сначала...

С. Бунтман — ... как-то так...

А. Кузнецов — ... в чем-то обвинить, а дальше раскопать. И дело в том, что... Вот у того же Павленко подробно описано, как за день до начала дела Девиера Меньшиков почти весь день встречается, обедает, разговаривает и вместе, и с глазу на глаз вот с этими людьми, которые войдут в состав суда. Он их инструктирует. Он явно совершенно набрасывает, хотя бы в черне какие-то линии расследования и так далее, и так далее. Ну, дальше, значит... На Девиера давят, причем от имени императрицы. Цитирую: «изволила повелеть ему, Антону Девиеру, объявить последнее, чтоб он по христианской и присяжной должности объявил всех, которые с ним сообщники в известных причинах и делах, и к кому он ездил и советовал и когда, понеже-де надобно то собрание все сыскать и искоренить ради государственной пользы и тишины. А ежели-де не объявит, то ево пытать». Вот четко Девиеру сказано: сдавай всех. Если никого не сдашь, будет тебе пытка. Вот. Девиер, правда, колоться сразу не стал. Значит, он заявил, что «никаких сообщников ни в каких известных притчинных делах у себя не имеет. Ни х кому он для советов и к нему никто ж о каком злом умысле к интересу ея императорского величества и государству не ездил и не советовал никогда». Но, во-первых, Девиера начали мордовать очными ставками, угрозой пытки. А, во-вторых, тем временем люди Меньшикова собирают компромат спешный. Вот в частности один человечек, таких тайных дел мастер, явился к княгине Аграфене Петровне Волконской, которая была известна как женщина, очень лоббирующая интересы вот дочерей Петра, и намекнул ей, что лучше бы она рассказала «с каким доношением на его светлость господин Толстой хочет быть и доносить ея императорскому величеству». Вот впервые появляется у нас...

С. Бунтман — Петр Андреевич. Да.

А. Кузнецов — ... фигура Петра Андреевича Толстого. И после перерыва мы обязательно расскажем, в чем дело.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Да. А до перерыва мы еще успеем сказать, что на самом деле помимо Петра Андреевича Толстого к следствию было привлечено 6 человек. Одного вывели и совершенно четко потом оберегали. Это муж Анны Петровны — герцог Голштинский. Он безусловно был по уши в этой истории замазан, но его решили не трогать. Это, конечно, политическое решение. Но в 27-м году они с Анной уедут обратно в Голштинию, и уже именно там родится их сын, которому...

С. Бунтман — Будущий...

А. Кузнецов — Будущий Петр III, которому предстояло сыграть в нашей истории такую роль.

С. Бунтман — Продолжим после перерыва.

**********

С. Бунтман — Ну, что ж? Мы продолжаем дело Петра Андреевича Толстого. И вот он уже почти попался.

А. Кузнецов — Он почти... Но он пока на свободе. Да? А Аграфена Петровна Волконская, которую мы упоминали перед перерывом, в конечном итоге дает на него показания. Цитирую: «Толстой говорил, якобы его светлость, — имеется в виду герцог Голштинский... Этот самый, прощу прощения, будущий Петр II, Петр Алексеевич, — его светлость делает все дела по своему хотению, не взирая на права государственные...» Нет. Извините. Речь идет, конечно, о Меньшикове. Это я...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Безусловно, не великий князь. Его светлость. Да. Светлейший князь.

С. Бунтман — Его светлость.

А. Кузнецов — «... делает все дела по своему хотению, не взирая на права государственные, без совета, и многие чинит непорядки, о чем он, Толстой, хочет доносить ея императорскому величеству и ищет давно времени, но его светлость беспрестанно во дворце, чего ради какового случая он, Толстой, сыскать не может». Вот собственно определилась роль Толстого в заговоре. Он, видимо, из тех, кто в этом заговоре состоит, обладает, ну, наибольшими шансами все-таки попасть к уху императрицы. И вот ему явно отведена именно такая роль. Да? Он должен, значит, прорваться и привести те аргументы, нажать на какие-то там кнопки, задеть какие-то струны. И в этом случае у заговорщиков, как они считают, появится шанс, значит, добиться своего. Но в результате ничего не получается. Значит, Девиера все-таки пытают. Вообще Девиера допрашивают больше всего, больше, чем кого бы то ни было. В общей сложности 11 или 12 допросов, из них 2 под протокол под пыткой будут проведены. Что касается остальных обвиняемых: Ивана Ивановича Бутурлина, Петра Андреевича Толстого, Григория Григорьевича Скорнякова-Писарева, Александра Львовича Нарышкина и князя Ивана Долгорукова, их допрашивали гораздо меньше. Толстого вообще один раз всего допрашивали. То есть на самом деле вот нет ощущения, что Меньшиков действительно видел его важной фигурой, но Меньшикову было важно от него...

С. Бунтман — Избавиться.

А. Кузнецов — ... избавиться.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И поэтому и суд по прямым инструкциям Меньшикова будет из него лепить правую руку Девиера или даже его соавтора в этом заговоре. Самому Петру Андреевичу было предложено ответить на 14 вопросов. На какие-то вопросы он ответит утвердительно. Где-то он будет спорить с показаниями других обвиняемых. Где-то он будет давать... соглашаться с тем, что да, было, но вот объяснение, интерпретация совсем не такая, как суд сюда вкладывает. Главную вину он за собой признал. Что он признал? Он признал, что он развивал перед Девиером план отстранения Петра от будущего престола, что он, значит, планировал, Петра в случае успеха их предприятия отправить за границу. Вот собственно цитата: «Как великий князь научится, тогда можно его за море послать погулять и для обучения посмотреть другие государства, как и прочие европейские принцы посылаются». То есть если все получится по-нашему, то пусть он за границей, туда, а там глядишь и, так сказать, проблема сама решится. Главное, чтоб его здесь не было. Да? Он здесь нам опасен. Что касается показаний Девиера? А Девиер показывал разное. То он говорил, что был проект короновать одну Анну Петровну, то якобы вот по образцу того дела 1682 года возникла идея обеих сразу посадить сестер на престол. Да? То есть Анну и Елизавету. Так вот толстой сначала отрицал и якобы выражал верноподданнические чувства. Записано за ним: «Все то положим на волю Божию, и, кого Бог учинит наследником, тому мы должны служить верно», — якобы он говорил. Да? Но потом он все-таки признался, что они с Бутурлиным много раз об этом говорили и в конечном итоге «желали, чтоб ея императорское величество изволила учинить наследницею дочерь свою Елизавету Петровну».

С. Бунтман — Лизавету.

А. Кузнецов — Лизавету. Значит, какие... Это мы уже вступаем в область домыслов, какие у них могут быть соображения в пользу Елизаветы. Во-первых, молодая и ей проще вертеть. Это раз. Во-вторых, незамужняя. Видимо, о способностях герцога Голштинского они были не очень высокого мнения, но считали, что он будет...

С. Бунтман — Причем были достаточно правы вообще-то.

А. Кузнецов — Да. Конечно.

С. Бунтман — Вообще-то безусловно.

А. Кузнецов — Но при этом они, видимо, полагали, что он имеет большое влияние на свою супругу, и что его слово будет последним, а им этого не хотелось. То есть здесь тоже соображения совершенно такие вполне прагматические. А дальше начинается какая-то жуткая судебная гонка. И судебная гонка такая, что вот многое, многие линии, которые вообще не трудно было дальше расследовать, раскопать, были явно обрублены или точнее отложены, брошены. Будет даже специальная, значит, за подписью все той же Екатерины будет специальный манифест, в котором будет говориться, что вот сейчас суд должен вынести решение, а ежели потом что-то всплывет, ну, потом будем расследовать. Ну, куда так торопится? А она все-таки...

С. Бунтман — Екатерина умирает.

А. Кузнецов — Она все-таки умирает.

С. Бунтман — Умирает. Куда там?

А. Кузнецов — Вот понимаете, последние документы, подписанные ей за сутки и даже в последние несколько часов ее жизни. Тоже было предположение, что Меньшиков там...

С. Бунтман — Сам все наподписывал. Да.

А. Кузнецов — ...фальсифицировал. Да.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Но опять же графологическая экспертиза и подтверждает подлинность ее подписи. То есть одна из последних, если вообще не самая последняя...

С. Бунтман — А она так плоха, что ей все равно? Вот как тут?

А. Кузнецов — Вы знаете, она вообще же Меньшикову и в здоровом своем состоянии противостоять не могла. А ведь это очень старая история.

С. Бунтман — Да. Это старая история.

А. Кузнецов — Они были интимными друзьями в свое время. Он был ее другом между Борисом Петровичем Шереметьевым и Петром Алексеевичем Романовым. Вот. И явно совершенно эта старая любовь была вспомнена после смерти Петра. Я не знаю, насколько она была интимной, но она, конечно, питала к нему слабость. Я думаю, что... А тут она еще очень плохо себя чувствовала, видимо, понимала, что это последние ее дни. И он, конечно, вил из нее веревки. Возможно, она не понимала, что подписывает, но подпись ее собственноручная. Это точно совершенно. Вот. А дальше гонка. И вот 1-ю половину дня 6 мая — это очень важный день в русской истории, — суд в полном составе слушал экстракты... Напомню, экстракты — это специально обученные чиновники делают выжимки из вот этих письменных показаний. Суд слушает экстракты. Затем тут же... Это скорость абсолютно непредставимая даже по нынешним временам флэшек и компьютеров, все равно скорости очень высокие, а тогда писцы не успевают документы переписывать. Документы суда написаны четырьмя разными почерками явно совершенно потому, что... Хотя понятно, что в таком деле чем меньше ушей, тем вроде бы лучше. Но совершенно явно потому, что писцам делили на куски, и они одновременно писали каждый свой кусок, боялись не успеть. Значит, тут же канцеляристам велено сочинить сентенцию. То есть приговор. «Потом пополудни в 3-м часу, — это цитата из журнальной записи суда, — слушали вышеозначенной сентенции, — то есть буквально за пару часов канцелярия на коленке пишет проект приговора, и суд садиться его слушать, — и, подписав своими руками, ездили все собрание во дворец для докладу по той сентенции ея императорскому величеству». А вслед за ними сказано, что «дан им именной ея императорского величества указ за подписанием собственные ея императорского величества руки». И через 2 часа она умирает. Вот. Ну, что же, собственно говоря, подписали? А подписали вот что: главные 2 преступника объявлены Девиер и Толстой. И вот здесь, ну, сейчас уже совершенно понятно, что их... степень их участия абсолютно разная. Девиер действительно мотор всей этой вот конспирации, а Толстой при ней — важный человек, но ничуть не более важный, чем тот же, скажем, тот же Бутурлин. Ну, вот Девиера и Толстого «яко пущих в том преступников, казнить смертию; генерала Бутурлина, лишив чинов и данных деревень, отправить в ссылку в дальние деревни», — ну, есть разница, правда?

С. Бунтман — Очень большая.

А. Кузнецов — «Князя Ивана Долгорукова отлучить от двора и, унизя чином, написать в полевые полки». Какая замечательная формулировка «унизя чином».

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Сейчас мы понимаем, это понижение в должности. Да? Но унизить чином ведь и сегодня можно только в другом совсем смысле.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — «Александра Нарышкина лишить чина, отправить в деревню безвыездно; Андрея Ушакова за то, что он не донес о слышанных им разговорах относительно престолонаследия и сватовства, отстранить от службы». То есть четверым-то приговоры достаточно мягкие. И плюс совершенно непонятная история. Вне всякого суда зачем-то к Толстому пристегивают его сына Ивана Петровича, который разделит его судьбы в смысле приговора. Это вообще все во внесудебном порядке. Но, правда, Толстому и Девиеру жизнь сохранили. Одному соответственно Соловецкий монастырь, другому — Сибирь. Ну, сразу, чтобы с Девиером закончить, он проживёт еще довольно долгую жизнь. Он очень многое сделает в Сибири. Сначала он в Якутии будет отбывать ссылку. Затем спохватятся, что ценный человек пропадает, его направят в Охотск.

С. Бунтман — Это уже когда?

А. Кузнецов — Это уже при... по-моему, при ранней Елизавете или при поздней Анне. По-моему, при ранней Елизавете. Отправят его в Охотск, еще дальше вроде бы. Да? Но отправят не ссыльным, а комендантом порта. Он построит Охотский порт. Он с его энергией и организаторскими способностями сделает очень много для снабжения 2-й экспедиции Беринга. То есть его имя в историю этой экспедиции вписано вполне. Он будет амнистирован при Елизавете. Он вернется в Петербург и уже старым больным человеком будет опять торжественно назначен петербургским полицмейстером. Но, правда, он долго в этой должности просто физически не сможет находиться. И после, по-моему, нескольких месяцев отправлен будет старик в отставку и вскоре умрет. Это произойдет...

С. Бунтман — Но почет. Но в почете умрет...

А. Кузнецов — Но в почете умрет...

С. Бунтман — И все. Да.

А. Кузнецов — Не реабилитированный формально, но всем же видно, что вернули на ту же должность. Это очень все символично. Это очень демонстративно. То есть Елизавета свое отношение к людям, которые тогда ее двигали, она покажет таким образом совершенно однозначно. Вот. А что касается Петра Андреевича, то он... Ну, он старше гораздо, чем Девиер. То он вместе с сыном попадает на Соловки. Значит, прибывают они туда весьма спешным образом. 18 июня они уже там. Их в середине мая из Петербурга отправят. Да? 18 июня они уже там, причем с очень мощным караулом. Сначала их отправили чуть ли не обычным порядком, но затем, уже когда они отправились из столицы на Соловки, вызван в суд лейтенант Лука Перфильев для вручения ему запечатанного пакета с инструкцией. «На конверте написано тако, — это я уже цитирую, — из Учрежденного суда инструкция лейб-гвардии Семеновского полку лейтенанту Луке Перфильеву...» Я вообще не очень понимаю, что такое лейтенант в Семеновском полку того времени. Лейтенант, как мне кажется, в то время исключительно флотский чин.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Ну, вот что-то.

С. Бунтман — Надо посмотреть. Какой год?

А. Кузнецов — Надо посмотреть. Это 27-й год.

С. Бунтман — 27-й год. Ну, мало ли...

А. Кузнецов — Табель о рангах еще совсем свежая.

С. Бунтман — Ну, мало ли что...

А. Кузнецов — Гуляют названия...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Значит: «...запечатанная, которую по прибытии ему к городу Архангельскому распечатать. А в Санкт-Петербурге и в пути оную ему до помянутого города не распечатывать». Все очень секретно. Перфильев с командой прибывает в Архангельск в августе 27-го года. Но толку-то, что он ее распечатал. Он неграмотен.

С. Бунтман — О, Боже!

А. Кузнецов — Прочитать этого не может. Да? И в результате это тоже там приведет к определенным неприятностям. Но самое главное, что в этой инструкции? Она сильно ужесточает режим для заключенных. Они уже в тюрьме. Но если по указу 6 мая, вот той чуть ли не последней бумаги, которая подписана умирающей Екатериной, им, то есть обоим, отцу и сыну «в том монастыре отвесть келью и содержать ево, Толстова с сыном, под крепким караулом». То есть, ну, вместе. Да. Но под крепким караулом. Бог с ним! А вот инструкция... По инструкции надлежало «рассадить их, Толстых, в том же монастыре по тюрьмам, а именно Петра Толстого в среднюю, а сына его, Ивана, в тюрьму же, которая полегче».

С. Бунтман — А средняя — это что?

А. Кузнецов — А это что-то в голове в Петербурге. И они решили, что в Соловецком монастыре есть помещения разного режима. Они там действительно были: от земляных ям до каменных мешков. Там действительно режим разный. Но дело в том, что когда добросовестный лейтенант начал изучать вопрос, он нашел «оных Толстых за тяжелость тех тюрем, а в Салтыковскую за легкость рассадить нельзя». Не получается. То есть как бы из Петербурга все виделось не совсем так, как, собственно говоря, на месте. Опять же указ 6 мая разрешал ссыльных «до церкви пущать за караулом же». То есть они могли ходить в церковь. Ну, там пусть с конвоем, но тем не менее. Инструкция лишала их этой возможности: «...из тех тюрем их никуды не выпускать и между собою видеться не давать». Только в том случае, если кто-либо из них тяжело заболеет, разрешено привести священника для исповеди, причем специально говорено, что там архимандрит должен его рекомендовать. То есть не первого попавшегося, а доверенного человека. Ну, а дальше, собственно говоря, они проживут недолго там. Как ни странно, но первым умрет Иван Петрович. То есть отец еще и сына, смерть сына переживет. Он умрет в конце 28-го года. То есть пробудет больше года. А отец скончается еще через полгода в 29-м. Значит, как обычно интересные метаморфозы происходили с их имуществом. Имущества достаточно много с ними прибыло. Ну, вот например, сохранилась опись. В описи перечислены: лисьи шубы, епанча, кафтаны, камзол, сюртук, серебряная и оловянная посуда с ножами... Ножи — да? — для арестованных, для заключенных. Золотые часы, серебряные табакерки, 16 червонцев в описи имущества после смерти Петра Андреевича Толстого. Правда, когда он поступил за 2 года до этого в монастырь, тоже была опись имущества, и там червонцев значилось 100. Значит, за 2 года...

С. Бунтман — Потратились. Да.

А. Кузнецов — ... он истратил 84 червонца. На что? Ну, понятно, на что. Видимо, покупал различного рода поблажки, какое-то питание получше, какие-то...

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... там возможности с кем-то поговорить. Возможно, тюфяк потолще. Возможно, камеру чуть-чуть побольше, потому что в Соловецком монастыре были самые настоящие каменные мешки с такой высотой, что там узник стоять не мог в полный рост. А были камеры, ну, более или менее где-то 3 с половиной метра на 2. Вот Толстой в одной из таких, собственно говоря, и сидел. Ну, и последнее собственно: по уважению к прежнему сану братия Соловецкая не смогла отнести его тело на общее кладбище, а вошла с представлением чрез Архангельскую канцелярию в Преображенский Приказ о месте его погребения. Оттуда получено предписание предать земле обоих в ограде монастыря. То есть соловецкие-то братия, она спрашивала, нельзя его вернуть и похоронить...

С. Бунтман — И это какой у нас уже год?

А. Кузнецов — Это 29-й, 1729-й год.

С. Бунтман — Да. Значит, это еще все период...

А. Кузнецов — И по-прежнему могилу его можно видеть, там не разобрать на камне, но...

С. Бунтман — Да. Получил. И смерть сына узнал. Получил вот за очень...

А. Кузнецов — Получил, получил.

С. Бунтман — ... многие свои дела.

А. Кузнецов — Получил.

С. Бунтман — Ну, что ж? Спасибо большое. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман.

А. Кузнецов — Всего доброго!