Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Всем добрый день! Мы раз в два раза это называется. Мы в прямом эфире с процессами нашими. Вот летом так у нас.

Алексей Кузнецов — Ну, это последний раз. В августе мы выходим на...

С. Бунтман — Последний раз.

А. Кузнецов — ... на нормальный режим.

С. Бунтман — Нет, у нас будет одна записана.

А. Кузнецов — Ну, да. Я имею в виду в августе...

С. Бунтман — Да, одна записана...

А. Кузнецов — ... переходим на нормальный режим.

С. Бунтман — Да. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман.

А. Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — Марина Лелякова у нас сегодня секретарь суда. Вот уже утомилась от наших всевозможных кровавых процессов или там муторных разводных дел Светлана Ростовцева, и ей требуется отдых.

А. Кузнецов — Безусловно.

С. Бунтман — Она ушла... ушла в отпуск. И теперь мы будем мучить Марину Лелякову. Сегодня у нас тем более фигура удивительная, избранная членами клуба. Я, честно говоря, за нее тоже голосовал там на странице программы «Не так», потому что мы предлагали когда-то Видока. Видок, которого мы знаем только-только... это из эпиграммы «Видок Фиглярин...»

А. Кузнецов — Обязательно с нее сейчас начнем.

С. Бунтман — Да. Но настоящий Видок — это поразительная фигура. Человек, который много чем занимался в жизни и по ту, и по другую сторону, я бы сказал, уголовных баррикад.

А. Кузнецов — Ну, да. Давайте посмотрим для начала, кем он был.

С. Бунтман — Уголовно-политических.

А. Кузнецов — Не считая всяких мелких заработков, он был солдатом достаточно долгое время. Он был уголовником, причем в разных достаточно ипостасях подвязался. Он был полицейским и незаурядным полицейским. И он оставил, конечно, очень большое литературное наследие. А полицейская его деятельность распадается тоже на две ипостаси. И в обеих он в известном смысле основоположник некоторых вещей. Он еще и основатель, как принято считать, 1-го в Европе такого постоянного частного детективного агентства.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И сам по себе, конечно, оставил не как автор, а как персонаж огромный след в литературе, след, который прослеживается, ну, и в европейской, и в американской литературе очень здорово. Ну, действительно, наверное, русскому человеку, русскоязычному, в 1-ю очередь эта фамилия встречалась... Ну, теперь, когда появился фильм Жераром Депардье — да? — в начале 2000-х, наверное, многие школьники...

С. Бунтман — Музыка дивная. Там Бруно Куле музыку сочинял.

А. Кузнецов — Да, да. Ну, вот нам тоже как раз пишут, что мы знаем по одноименному фильму. Но дело в том, что Видок из фильма не имеет почти никакого отношения к реальному Эжену-Франсуа...

С. Бунтман — Ну, он такой...

А. Кузнецов — ... Видоку...

С. Бунтман — ... он фантазийный фильм.

А. Кузнецов — Абсолютно. Да. Это все вымысел. А вот реальный Эжен-Франсуа Видок или Франсуа Видок, как его в документах современных ему обычно называли. Человек, который, ну, его жизнь действительно могла бы стать основной, когда-нибудь, я думаю, станет, для очень длинного и при этом очень увлекательного и динамичного телесериала. Вот. Но все-таки вот я говорю, старшее поколение впервые узнавало эту фамилию, наверное, из одного из 2-х вариантов эпиграммы, написанной Александром Сергеевичем Пушкиным. В данном случае в авторстве сомневаться не приходится. И адресат естественно один и тот же — это Фаддей Венедиктович...

С. Бунтман — Булгарин.

А. Кузнецов — Булгарин. Да. Человек, к которому Александр Сергеевич испытывал не просто неприязнь, а вот...

С. Бунтман — Большую неприязнь.

А. Кузнецов — ... такую неприязнь, что даже — да, — кушать не мог временами.

С. Бунтман — Что странно.

А. Кузнецов — Старался его... Да, для Александра Сергеевича не свойственно.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Старался его побольнее поддеть. И вот это хорошо видно на том, как меняется текст эпиграммы. Вот 1-й вариант: «Не то беда, что ты поляк:
Костюшко лях, Мицкевич лях!
Пожалуй, будь себе татарин, —
И тут не вижу я стыда;
Будь жид — и это не беда;
Беда, что ты Видок Фиглярин».
Ну, Фиглярин — понятно, фигляр и так далее.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — А вот Видок. Что он этим хотел сказать? Сейчас мы поразбираемся, что он этим... кем он собственно назвал Фаддея Венедиктовича. Но дело в том, что Александру Сергеевичу, видимо, показалось, что он недостаточно уел своего противника, и он начал искать дополнительные краски и нашел, конечно, гораздо более уязвимое место. Вот как звучит 2-й вариант этой эпиграммы: «Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман».

С. Бунтман — А вот это совсем...

А. Кузнецов — А вот это... вот это подбил.

С. Бунтман — А вот это совсем... Вот. Да.

А. Кузнецов — То есть в современном варианте Фаддей Булгарин после этого должен был бы сказать: «А вот теперь обидно было».

С. Бунтман — А вот теперь обидно, потому что он был прозаик, плодовитый и не такой плохой.

А. Кузнецов — Он был совсем неплохой. Более того в русской литературе мы, по-моему, как-то где-то об этом говорили, он вообще-то основоположник жанра. Ну, другое дело, что жанр позаимствован из европейской литературы. Но собственно понятно, у нас практически все литературные жанры позаимствованы из европейской литературы. Он основоположник русского жанра авантюрного романа. «Иван Выжигин». Да? Который потом очень плодовито в нашей литературе и дореволюционной, и послереволюционной был представлен. Вот тот роман, по поводу которого и конкретно этой эпиграммы, — действительно далеко не самый удачный. Это попытка написать историко-приключенческий роман — «Дмитрий Самозванец». Очень в то время модное поветрие, поскольку выходит карамзинская «История государства Российского». Как говорил другой известный персонаж: «Слава Богу, у меня есть история». То есть многие образованные люди впервые обнаружили, насколько увлекательна русская история, как много в ней замечательных сюжетов. Тот же Пушкин активно использовал в работе над «Борисом Годуновым».

С. Бунтман — Конечно.

А. Кузнецов — И так далее, и так далее. Да? Ну, все-таки давайте ближе к Видоку. Вот что собственно... Видите, очень здорово отличается 2-я эпиграмма от 1-й, но тем не менее вот это словосочетание явно Пушкин считает своей находкой — «Видок Фиглярин».

С. Бунтман — Ну, нас учили, что это означает достаточно дешевый шпион, доносчик...

А. Кузнецов — Шпион, доносчик. Да. Человек без чести и совести.

С. Бунтман — Да. Причем как он Фиглярин, так дешевый при этом.

А. Кузнецов — Да, добавка Фиглярин, так сказать, удешевляет, а Видок — это именно доносчик, человек подлый и человек безнравственный. И это действительно, скажем так, вот для этого употребления имени нарицательного есть все основания. Правда, сразу надо сказать, что хотя жизненный путь Эжена-Франсуа Видока описан очень подробно, но есть один серьезный недостаток: он в основном описан им самим. После того, как в 1-й раз Видок ушел со своей полицейской службы — это 27-й год, Карл Х становится королем. Там по целому ряду причин Видок со службы уходит. Он начинает заниматься литературным трудом. Значит, принято считать, что собственно вот эти литературные мемуары написаны не им, а литературным негром или возможно даже несколькими, но в любом случае он, конечно, источник информации там. Это уже вопрос...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Книжка огромная. 4 тома. И он очень подробно, называя имена, так сказать, там припоминая какие-то мелкие детали и так далее, описывает все. Но дело в том, что, конечно, полагаться на то, что он изобразил правду, а где-то полуправду, а где-то просто наврал, а что-то выкинул, а что-то интерпретировал. Понятно, так делает любой мемуарист неизбежно, но в данном случае, конечно, Видок это делает сознательно. И во многих случаях сказать, вот было это, не было это, очень трудно. Но будем придерживаться некой канвы, тем более что вот тот момент, который все-таки является темой нашей передачи — суды над ним... Вот один главный суд, он документирован. И я буду обильно цитировать документ. Это документ не Видоком написанный. Поэтому этому по крайней мере можно верить. Ну, кратко его биография. Значит, он родился в 1775 году в Аррасе. Как он сам утверждает, по соседству с тем домом, в котором за 17 лет до него родился Максимилиан Робеспьер.

С. Бунтман — Это самый север.

А. Кузнецов — Это север. Да. Совершенно верно.

С. Бунтман — Артуа.

А. Кузнецов — При этом странно, что вот по типу, ну, по крайней мере, вот как мы привыкли к определенным стереотипам французов, Видок... Видоку бы родиться не на севере, а на юго-западе. Вот он гасконец такой. Горячий, бретёр, хвастун, бабник. Он такое что-то среднее между д’Артаньяном и маршалом Бернадотом. Ну, в его, так сказать...

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... раннем, молодом варианте. Да? Между вымышленным и реальным человеком. С детства он отличался большой физической силой. В своих мемуарах он пишет, что «я родился таким крупным, что меня вот новорожденного принимали за 2-летнего». Я думаю, что это типичное преувеличение. И кроме того сохранился полицейский формуляр, в котором зафиксированы его антропометрические данные и указано, что рост его около 169 сантиметров. Это... Как Вам сказать? Сейчас это человек невысокий. Тогда это средний рост.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Это средний мужской рост. Кстати, этого роста был Наполеон. Post mortem, который подписал доктор Антомарки на Святой Елене указывает рост Наполеона 168 с половиной сантиметров. Поэтому вот это все le petit caporal — маленький капрал, коротышка, недомерок и так далее, это все восприятие, а не реальность.

С. Бунтман — Во-первых, восприятие, а, во-вторых, это рядом с гренадерами.

А. Кузнецов — Конечно. Именно они его прозвали маленьким капралом. Вот эти огромные усачи. Но для того времени Наполеон, как часто указывают, в общем, выше больше половины солдат своей армии. Да? Ну, так вот и Видок, в общем, тоже такого по тем временам среднего роста, но он, видимо, действительно очень физически силен. Он жил в Аррасе неподалеку от казарм полка, одного из полков королевской армии, и много времени как и другие мальчишки проводил среди солдат и, видимо, очень здорово освоил ремесло фехтовальщика, потому что впоследствии он будет принимать участие в десятках дуэлей, как минимум двоих своих соперников...

С. Бунтман — А дуэли в основном сабельные, да? Или что?

А. Кузнецов — Нет, Вы знаете, судя по тому, что он упоминает... Он будет и профессионально заниматься фехтованием как тренер. Будут такие эпизоды. И вот он пишет о том, что тренировались они на рапирах. Поэтому скорее всего...

С. Бунтман — А! На рапирах.

А. Кузнецов — ... дуэли шпажные, наверное, я думаю.

С. Бунтман — Ну, и... Да.

А. Кузнецов — Но по меньшей мере двоих он убьет. Более десятка его соперников будут ранены. Сам он как минимум дважды будет на дуэлях ранен серьезно, насколько, что какое-то время будет в госпиталях находиться. С самого детства в нем прослеживаются авантюрные, я бы сказал криминальные, наклонности. Вообще он из семьи обеспеченной, особенно по провинциальным меркам. Его отец вполне благополучный булочник. То есть это такая мелкая-мелкая буржуазия. И, судя по всему, булочник действительно удачливый, успешный, потому что тот же самый Видок, когда начнет запускать, а он довольно рано начнет это делать, запускать руку сначала в ящик с семейным столовым серебром, потом собственно непосредственно в денежный ящик, то будут называться достаточно крупные объемы серебра столового и крупные денежные суммы. То есть было чем поживиться в доме родителей. 1-й раз в тюрьму он попадает с подачи отца. В тюрьму для малолетних преступников и именно за кражу столового серебра. Причем кража была, как мы сейчас сказали, по предварительному сговору группой лиц. У него был наставник — старший товарищ, сложившийся уже, сформировавшийся уголовник. И они не просто, так сказать, с помощью Видока вынесли это столовое серебро, но и озаботились тем, чтобы удалить клеймы, по которым можно было бы определить. То есть все было продумано. Это не какой-то...

С. Бунтман — Спилили, да?

А. Кузнецов — Да. Это не какой-то... Ну, я не знаю, спилили или...

С. Бунтман — Стравили?

А. Кузнецов — ... подплавили, стравили. Трудно сказать. Но в любом случае это явно совершенно такая работа продуманная. Вот. Родители довольно быстро проследили цепочку, и на 2 недели его, значит, сажают вот в эту тюрьму для малолетних преступников, но потом, правда, отец смилостивился и его оттуда забрал. Дальше он будет попадать периодически в различные ситуации. У него будут возникать конфликты с законом. Наконец, он обворует своих родителей по-крупному. С этими деньгами сбежит из дома. Как он сам писал, он собирался отправиться в Новый Свет, в Америку. Поэтому он добрался до северных портов. Не смог из одного отплыть, отправился в Кале. Из Кале тоже отплыть не смог. В общем, где-то в Остенде его прихватили.

С. Бунтман — Ну, недалеко.

А. Кузнецов — Недалеко. Нет. Он все в одном углу это все происходит. И дальше долго ли, коротко ли, в 92-м году весной... Извините, в 91-м году весной, когда, значит, дело подходит к началу революционных войн, он записывается в солдаты. Ему 16 лет. Он физически достаточно развит. Он хорошо владеет холодным оружием. Но дальше вот описание его солдатских будней, а он довольно долго в армии. В общей сложности он больше 2-х лет прослужит в разных частях. Ну, во-первых, все время его будут бросать из одного полка в другой. То есть явно совершенно он не будет особенно уживаться со своими сослуживцами. Это постоянные кутежи. Это постоянные драки. Это какие-то постоянные комбинации, махинации плюс бесконечные женщины, о чем он хвастливо пишет, — да? — постоянно, причем иногда параллельно несколько сразу. И он не брезгует у них деньги брать. А потом одну из своих достаточно богатых покровительниц он просто обворует на крупную сумму. То есть это человек, мягко говоря, неразборчивый в средствах и плюс с сильнейшей авантюрной жилкой. А дальше происходит очень важная встреча в его жизни. Он сам так ее определяет. Вот я хотел бы небольшой отрывок из его мемуаров зачитать, заодно и вот его слог оцените. В переводе русском 40-х годов XIX века. «Нет ничего проще начала этого важного эпизода моей истории. Я встретился с одной камелией, с которой вскоре вошел в интимные отношения. Франсина, так ее звали, казалась весьма расположенной ко мне и беспрестанно уверяла в своей верности, что не мешало ей иногда тайком принимать у себя инженерного капитана. Раз я застаю их за ужином наедине у трактирщика, на площади Риур; в страшной ярости я бросаюсь на них с кулаками. Франсина за благо рассудила бежать, но товарищ ее остался. И вот возникла жалоба на мое насилие, — то есть он его побил. Да? — меня арестуют и увозят в тюрьму Petit-Hotel. Во время разбирательства дела меня часто навещали многие дамы из моих знакомых, поставивших своей обязанностью утешать меня. Франсина узнает об этом, ревность ее возбуждается, она спроваживает беднягу капитана, отказывается от жалобы, которую вместе с ним принесла на меня, и в заключение просит дозволить ей видеться со мной; я имел слабость согласиться. Судьи сочли этот факт за злоумышленный заговор против капитана между мною и Франсиной. Я оказался присужденным к заключению в тюрьме на три месяца». То есть в тюрьму, всерьез в тюрьму он попадает за драку и за женщину, скажем так. А дальше уже в тюрьме происходит событие, которое собственно и стало предметом вот этого судебного разбирательства, которое в судьбе Видока окажется главным. Все суды до и все суды после — это вот ничто по сравнению с этим важным делом. В тюрьме достаточно вольный режим, вплоть до того, что у Видока там какой-то даже свой закуток есть типа комнатки. В дневное время, как я понимаю, арестанты абсолютно спокойно общаются друг с другом. У них есть возможность какие-то подработки брать в тюрьму. В общем, бардак ужасный. То, что Видок бежал больше десятка раз из различных тюрем революционной Франции с одной стороны, конечно, свидетельствует о его авантюрном характере и отваге, и прочих способностях, но с другой стороны, конечно, свидетельствует и о том, что в большинстве этих учреждений служба была поставлена из рук вон плохо, вплоть до анекдотических ситуаций. Вот к вопросу о физических кондициях. Один раз он бежал еще до вот этих событий, о которых я говорю, бежал с большой группой заключенных. Точнее они пытались бежать. Проделали пролом в стене камеры, бросили жребий, кто, в каком порядке. Любой следующий мог нарваться, ну, и остальные соответственно остались бы в камере. Видок был 8-м. Вот он застрял. И застрял так прочно, что ничего не оставалось как звать часового, который, значит, позвал караул, и они его там как-то...

С. Бунтман — Потому, что кто-то...

А. Кузнецов — ... выдернули.

С. Бунтман — ... много ест?

А. Кузнецов — Ну, потому, что кто-то, видимо, был достаточно коренастым и крупным...

С. Бунтман — Или кто-то узко роет...

А. Кузнецов — Да. Или кто-то узко роет или ломает. Ну, вот я к тому, что действительно служба была поставлена, конечно, плохо. И вот собственно говоря, вот в этой тюрьме Petit-Hotel происходит такое дело. Там находился, уже в отношении него был вынесен приговор, он получил 6 лет тюрьмы, некий Себастьян Буатель, обычный крестьянин, который, значит, оказался в тюрьме за какие-то классические уголовные дела. Что-то с кражей хлеба было связано. Он получил 6 лет тюрьмы. Страшно переживал. Всем рассказывал свою историю, говорил о том, что вот как же так? Я 6 лет не увижу там жены, детей и прочее, и прочее. И довольно откровенно намекал на то, что если кто бы ему помог из тюрьмы выбраться, то у него какие-то средства есть, и он готов этими средствами поделиться. И вот там находятся, по версии Видока, два предприимчивых человека, не включая его самого. А по версии следствия и суда 3 человека во главе с самим Видоком, которые делают... изготавливают подложный документ, собственно приказ об освобождении этого самого Буателя. Этот приказ поступает в тюрьму. Буателя выпускают. А на следующий день, надо ж такому случиться, появляется ревизор, который обнаруживает этот приказ, который состряпан... Ну, очевидно, что это фальшивка. И потом под следствием окажется один из служащих тюрьмы, который будет говорить: «Ну, вот да, я виноват. Но я виноват только в том, что я, значит, не смог слету определить, что это подделка». А ему говорят: «Ну, посмотрите, ну, здесь так все безграмотно сделано, что Вы обязаны были даже по диагонали, просто взяв в руки этот документ, Вы обязаны были заподозрить, что это подделка».

С. Бунтман — А он умел читать?

А. Кузнецов — Ну, вот это вопрос. По крайней мере его... В конечном итоге его оправдали. Не исключено, что не умел. Поэтому присяжные пошли на встречу. Но там или иначе, вот собственно я начинаю цитировать документ. Закончу, конечно, уже после перерыва, потому что документ достаточно большой. Я его прилично подсократил, но тем не менее. «Рассмотренный уголовным судом Северного департамента обвинительный акт, составленный двадцать восьмого вандемьера пятого года, — не мучайтесь. Это 98-й год. -против поименованных: Себастьяна Буателя, сорока лет, земледельца, проживающего в Аннулене; Цезаря Гербо, двадцати лет, бывшего фельдфебеля, проживающего в Лилле; Эжена Стофле, двадцати трех лет, тряпочника; Жана-Франсуа Груара, двадцати девяти лет с половиной, помощника кондуктора, и Франсуа Видока, уроженца Арраса, двадцати двух лет, проживающего в Лилле, — обвиняемых старшиною суда присяжных округа Камбре в подлоге официального документа.

Нижеподписавшийся заявляет, что из рассмотрения документов, и именно из протоколов, составленных регистратором мирового суда четвертого отдела общины в Лилле, от девятнадцатого нивоза, мировым судьёй общины Дуэ, и от девятого и двадцать четвертого прериаля, каковые протоколы присоединены к упомянутому акту, явствует». А вот что явствует — после перерыва.

**********

С. Бунтман — Продолжаем чтение документов.

А. Кузнецов — Да. Так вот установил... «... явствует, что поименованный Себастьян Буатель, арестант в Башне Святого Петра в Лилле, был освобожден в силу приказа законодательного комитета и кассационного суда, помеченного из Парижа, двадцатого брюмера четвертого республиканского года, за подписью Карно, Лесажа-Сено и Куандра», — ну, Лазар Карно — это...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... очень известный человек. «...с которым вместе было предписание об исполнении от народного представителя Тало к поименованному Брису Кόкеллю...» Кокéллю, видимо. Да?

С. Бунтман — Кокéллю.

А. Кузнецов — Вот это Брис Кокелль собственно и оказался тем чиновником тюремным, который тоже попал под следствие. «... что это постановление и означенное предписание, на которое Кокелль опирался в свое оправдание, не были даны ни законодательным комитетом, ни представителем Тало; и потому несомненно, что постановление и предписание представляют фальшивый официальный документ, что подлог обнаруживается даже простым взглядом на обличительный документ, озаглавленный: Постановление законодательного комитета, кассационного суда, — смешное заглавие, смешивающее две различные власти в одну власть». Ну, то есть образованьешко бы им, цены бы им не было. Руки у них были на месте.

С. Бунтман — Ну, уже тут 10 лет революция, так что...

А. Кузнецов — Ну, да. Да, да. Понятно, что тяжелое детство. Я не спорю. Да. Если б я был адвокатом, я бы знал, что сказать, с чего начать или чем, может быть, закончить. Дальше из этого самого обвинительного акта очень хорошо видно, как они топят друг друга, потому что вот, например, один из главных обвиняемых «Гербо заявил нижеподписавшемуся председателю суда, что однажды, сидя с Видоком и другими арестантами, они разговорились о деле Буателя; что Видок предложил ему составить приказ, по которому Буатель мог бы быть освобожден; что он согласился на это, взял первый попавшийся лист бумаги и написал приказ, не выставляя подписей. Приказ оставил он на столе, и его взял Видок; приказ, по которому был освобожден Буатель, и есть этот самый приказ, написанный им без подписей». То есть на что Гербо намекает? Что он здесь просто... Он в шутку. Да? Помните как? «Ну, чего не скажешь в шутейном разговоре?» Он набросал приказ, оставил его на столе.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Куда этот приказ потом делся, откуда на нем появились подписи.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Бог весть. В общем, одним словом — смешно. Но Видок, уже к этому времени много чего натворивший по уголовной части, попался на достаточно мелком деле, потому что, судя по всему, ну, 100 монет максимум, как следствие показало, мог этот самый вот крестьянин заплатить им за свое освобождение. Ну, а с версией Видока о том, что я — не я, моя хата с краю? Видок утверждал, что он вообще здесь не причем. Он просто за какие-то там, значит, поблажки вот этим главным исполнителям Груару и Гербо он предоставил свою комнатку. Они там вроде как это изготовили, а он в это время с другими там культурно отдыхал в общем помещении. Ну, вот присяжные, а это суд присяжных... Все... Видите, все хорошо документировано, все так... Это не революционный трибунал. Это, знаете, не какая-то там расправа с кем-то из дворян. Социально близких судят. Поэтому все, так сказать, законодательно оформлено аккуратно. Вот собственно приговор: «И следующее объявление от специального суда присяжных:

1) Что подлог, упоминаемый в обвинительном акте, несомненен.

2) Что обвиняемый Цезарь Гербо уличен в совершении означенного преступления.

3) Что он уличен в совершении его со злым намерением и с целью нанесения вреда.

4) Что Франсуа Видок также уличен в совершении подлога.

5) Что он совершил его со злым умыслом и намерением причинения вреда.

6) Несомненно, что сказанный подлог был совершен над публичной официальной бумагой».

Ну, и дальше остальные пункты — это освобождение за недоказанностью остальных обвиняемых от ответственности. То есть, что они констатировали, присяжные? Что эти двое совершили подлог, что они, так сказать, совершили его, имея в виду совершить преступление, и что документ, который они изготовили — это официальная публичная бумага. Это было важно для определения наказания. Но в результате, в результате, значит, процитирована была 44-я статья тогдашнего Уголовного кодекса Уложения о наказаниях, которая гласила: «Если означенный подлог совершен над официальным документом, то полагается наказание заключения на восемь лет в оковах». Видите, никакого от, до. Тут четко указано, если подлог, значит, официального документа, то 8 лет...

С. Бунтман — Но не каторга? Это...

А. Кузнецов — Это строгий тюремный режим.

С. Бунтман — Это строгий тюремный...

А. Кузнецов — Дальше несколько раз Видок будет бежать. Поэтому в конечном итоге он добегается сначала до каторги, так сказать, за побеги — да? — усилено будет ему наказание. Потом он добегается до заочного смертного приговора, о чем он узнает, в очередной раз попавшись и сев в тюрьму. Он-то думает, что он садиться еще как беглый каторжник, а с большим неудовольствием выясняет, что над ним уже, как говорится, расстрельный приговор, ну, точнее гильотина, конечно. И в результате он бежит уже окончательно, крепко бежит, как говорится. Если ему верить, то выпрыгнув с большой высоты в воды реки, которая текла вот перед тюремным замком... Вот нас спрашивают: «Подскажите, пожалуйста, откуда эта примочка про шутейный разговор». Это знаменитый диалог между Глебом Жегловым и уголовником Кирпичом, значит...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... в отделении милиции, куда его... А нет! Вру, конечно. Между Глебом Жегловым и героем Леонида Куравлева в бильярдной. Тот тоже слегка пришепетывал. Хотя я, наверное, это усилил, я сейчас думаю. Вот. И он несколько лет скрывается, причем скрывается он в Париже, где затеряться проще, чем где бы то ни было в это время. Это уже совсем другой период. Он убегает из тюрьмы уже в период консульства, продолжает бегать в начале периода империи. А дальше его начинают шантажировать товарищи по ремеслу. В общем, он оказывается в положении, что ему надо регулярно платить уголовникам, которые предлагают его... не предлагают, а угрожают ему, что они его выдадут, либо ему надо как-то вот...

С. Бунтман — Избавляться.

А. Кузнецов — ... избавляться.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да. А, видимо, их достаточно много. Поэтому избавиться привычным способом он не может. Ну, и в результате в его голову приходит светлая мысль, и он идет к префекту парижской полиции и предлагает свои услуги.

С. Бунтман — Всех поймаю, ребята.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вы знаете, видимо, это не сразу на счет поймаю. Значит, первая работа, которую он будет исполнять в течение 21 месяца, почти 2 года, он будет обычной, ну, правда, очень удачливой, но обычной наседкой. То есть он садится в тюрьму и выдает разговоры доверившихся ему людей, к которым в камеру его подсаживают. Ремесло широко распространенное, не благородное, но... Удивительная все-таки вещь — человеческая психология. Многие люди, которые выдают себя таким образом — это люди, не случайно и не 1-й раз оказавшиеся в тюрьме и вроде бы те, кто должен понимать. Ну, вот так, видимо, в тюрьме хочется поделиться с кем-то, кому-то открыться и так далее, что вот тем не менее продолжает работать уже много столетий. Ну, а дальше в конце концов он выходит, что называется, из сумрака. И примерно в 1811 году в порядке эксперимента в парижской полиции сформирована специальная бригада первоначально из десятка человек всего-навсего под командованием Видока. Большинство этих людей... Потом их назовут инспекторами. Большинство этих людей — бывшие уголовники. Но есть и пара приличных людей. Ну, кому-то надо документацию вести и прочее. Которые в штатском... У парижской полиции еще нет формы, но уже есть что-то вроде беджей, такие опознавательные...

С. Бунтман — Бляха.

А. Кузнецов — Ну, да. Типо бляхи. Я не знаю, что на самом деле это, но они по крайней мере уже... Ну, вот полицейские комиссары позже, например, уже во времена там 2-й республики будут носить шарфы такие специальные поясные, трехцветные. Это будет отличительным признаком. Здесь что-то тоже такого плана, какой-то элемент одежды. А вот эти, что называется, без... в штатском или, как говорят в силовых структурах, по гражданке. Начинают действовать в парижской уголовном дне и добиваются больших успехов. Ну, вполне возможно, что Видок сам привирает. Он называет там какие-то огромные количества... Там за 1-й же год было арестовано несколько сот карманников, несколько десятков мошенников, там более 15 убийц и так далее, и так далее. Но даже если он привирает, просто, судя по тому, как развивается его карьера, ясно, что дела идут хорошо, и что эксперимент признан удачным. И 17 декабря 1813 года Наполеон подписывает, еще успевает подписать, хотя, казалось бы, в декабре 13-го года ему есть, чем помимо этого заняться, декрет о создании Сюрте Насьональ. Так называется эта новая служба. По сути это 1-я в Европе регулярно-организованная уголовная полиция, 1-й уголовный розыск. Не полиция вообще, потому что полицейские службы, конечно, в большинстве стран...

С. Бунтман — ... розыск...

А. Кузнецов — Именно те, кто занимаются только поиском серьезных уголовных преступников, а не пьяными драками там и прочими... прочей мелочевкой. И при этом заложены многие принципы, которые по сей день использует уголовный розыск любой страны мира. Это работа в штатском. Это работа под прикрытием. Это вербовка агентуры. Это засылка агентуры. Это составление картотеки. Видок — 1-й, кто начнет вести мало-мальски систематическую регистрацию вот задержанных преступников, причем пока еще, ну, до отпечатков пальцев еще очень долго, еще достаточно долго до системы Бертильона, системы обмера, которая позволяет идентифицировать ранее задерживавшихся людей. Но уже какие-то начатки словесного портрета, там особые приметы. Все это какие-то особые приметы поведения, привычки, склонности. Все это в картотеку Видока заносится. У него самого была феноменальная память. Он утверждал, и, видимо, это было не очень далеко от истины, что он помнил несколько тысяч преступников, вот в лицо мог узнать, мог назвать их, что называется, анамнез и диагноз. Вот. Требовал этого же от инспекторов. Значит, его инспектора регулярно, минимум 2 раза в неделю, должны были посещать парижские тюрьмы во время прогулки заключенных с тем, чтобы запоминать в лицо людей, которые там находятся. Кстати говоря, этой практике была суждена очень долгая жизнь. До 2010 года, по-моему, британские полицейские были обязаны время от времени посещать судебные заседания, тюрьмы и так далее, вот таким образом тоже наблюдать. Правда, уже немножко с другими целями. Не для идентификации, конечно. И с этой точки зрения Видок — действительно основатель 1-го в истории уголовного розыска. И принципы Видока использовал и Скотленд-Ярд, и знаменитая германская полиция, и русская полиция, которая, надо сказать, особенно вот ее уголовно-розыскная часть, сыскные отделения, которые возникнут сначала при полициях столичных — Москвы и Петербурга, потом Варшава, Киев, Одесса, Харьков и так далее, быстро, быстро, потому что необходимость именно профессионалов вот этого узкого, конкретного полицейского дела станет совершенно очевидна в 70-80-е годы XIX века. Российская сыскная полиция будет на очень хорошем счету. У нас... Вот тут кто-то спросил, нет ли, значит, вот аналогов в российской истории. Вы знаете, ну, легенды российского сыска, если говорить о Путилине, об Аркадии Кошко и других легендарных сыщиках, уголовного прошлого не имели. Но вот у меня возникла такая параллель с человеком, который был яркой фигурой российской не уголовной, а политической полиции. Я о небезызвестном Сергее Васильевиче Зубатове, который хотя и не был... О нем иногда пишут, что он попал в полицейские из революционеров. Строго говоря, он не был еще законченным революционером в момент, когда он попался, он только шел по этой дорожке, начинал идти. Но тем не менее ему было что предъявить. Он снабжал людей запрещенной литературой, работая в библиотеке. И довольно быстро он перевербовывается и становится негласным осведомителем, по сути вот такой наседкой, а потом уже и штатным чиновником охранного отделения, где делает блестящую карьеру. И она бы могла быть еще более блестящей, будь наши власти поумнее, потому что то, что предлагал Сергей Васильевич Зубатов, безусловно было очень и очень неглупой вещью. Это создание легальных рабочих организаций. Это то, что полиция вступалась за рабочих в спорах с фабрикантами, когда те уж совсем перегибали палку. Конечно, одной этой меры для избежания революции было явно недостаточно, но эта мера будь она реализована, могла бы...

С. Бунтман — Ну, каждая из этих мер отрицалась почти на корню.

А. Кузнецов — Да, да. При 1-й же неудаче... вот Зубатову дали попробовать, развернулось, стало понятно, что приносит плоды. Но вот пошли первые какие-то неудачи, и все, это тут же...

С. Бунтман — И некому... Не было такого органа, который мог бы обобщить и проанализировать удачи, неудачи...

А. Кузнецов — Да. А запрещать — это 1-я реакция любого чиновника, что полицейского, что не полицейского. Ну, вот как я уже говорил, в 27-м году Видок 1-й раз уходит в отставку, занимается литературным трудом, занимается своим частным детективным агентством. Когда он уходит, кстати, его служба к этому времени уже здорово разрослась. Если там начиналось с десятка человек, то когда он покидает Сюрте, там уже под сотню этих самых инспекторов. По-прежнему большинство из них — люди, имевшие конфликты с законом в прошлом. Он еще вернется. Он вернется в 31-м году, когда...

С. Бунтман — Июльская монархия...

А. Кузнецов — ... революция будет подавлять... при его участии будут подавлять выступления рабочих. Он поработает еще некоторое время. Потом опять уйдет. Но уже совсем в зрелом возрасте в 40-е годы последний, и по формальным признакам самый мощный взлет его карьеры: он будет очень близким доверенным лицом министра иностранных дел, а в какое-то время даже фактически главы французского правительства Ламартина, который...

С. Бунтман — И поэта.

А. Кузнецов — И поэта тоже, но еще и крупного дипломата, политика и прочее, и прочее, который... Он переживет Видока, переживет прилично. Когда Видок умрет, он скажет, Ламартин: «Я любил его. Я ценил его. Не смотря на все, что о нем говорили, он был честный человек». Ну, честным человеком он, безусловно, не был. Хотя, видимо, в каких-то отдельных вопросах он, конечно, не был заурядным уголовником. Это один из тех людей, как я его себе представляю, вот для которых в цивилизованном государстве существует армия и полиция как место работы. Есть люди, у которых, ну, я не знаю, на каком-то физиологическом уровне вот они не могут жить спокойной жизнью там офисного служащего или... И вот для них армия, для них полиция, где они могут свои задатки применить не во вред обществу, а они неизбежно к этому придут, если их никак не направлять, а на благо этого общества.

С. Бунтман — Да. Причем это такие вещи, которыми нельзя заниматься бесстрастно.

А. Кузнецов — Конечно.

С. Бунтман — Абсолютно нельзя заниматься.

А. Кузнецов — Конечно.

С. Бунтман — Просто с 9 до 6 так не бывает. А когда бывает, это очень плохо.

А. Кузнецов — Да. Вот спрашивают, носят ли убойные отделы во Франции имя Видока. Думаю, что официально нет, но, кстати говоря, кое-что от Видока до сих пор французские полицейские носят. Знаете, что? Именно носят. Я цепляюсь за игру слов в данном случае. Белые перчатки. Форма франц... Парадная форма французской полиции. Когда Видока в очередной раз, а его постоянно обвиняли, в том числе и коллеги из конкурирующих отделов, что вот он нечестную игру ведет там и так далее, и так далее, там взятки берет, он одел всех своих инспекторов в белые перчатки...

С. Бунтман — В белые перчатки...

А. Кузнецов — ... в которых карманник работать, конечно, не может. И вот именно с тех пор вот эта символическая деталь появилась.

С. Бунтман — Белые перчатки.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Ну, что ж? Видок у нас сегодня наш герой. Мы вернемся в Россию, запишем сейчас для вас передачу. И вернемся в Россию. XVIII век у нас будет.

А. Кузнецов — Начало. Да.

С. Бунтман — Да. Любопытнейшее дело и любопытнейший персонаж.

А. Кузнецов — Всего доброго!