Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый день! Сегодня многое не так и даже не в сути дела, которое мы сегодня будем разбирать. Алексей Кузнецов. Добрый день!

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — Сергей Бунтман. Александр Смирнов — секретарь суда, то есть звукорежиссер сегодня у нас. Вот подозрение на вбросы есть. Есть такое вполне обоснованное подозрение на вбросы, что я не знаю, то ли сторонники убиенного Ивана Антоновича...

А. Кузнецов — Либо убиенного подпоручика Мировича...

С. Бунтман — Мировича. Да. У нас как-то приободрились и быстренько накидали голосов. Но я-то считаю... Я как считаю, что как поборник вообще гражданской ответственности и всеобщего избирательного права, я считаю, что только явкой мы можем, только явкой мы можем сбить вбросы, карусели и так далее. Чем больше будут голосовать, чем активнее настоящие граждане будут голосовать за тот или иной судебный процесс, тем меньше вероятность искажения результатов. Но во всяком случае мы подчиняемся.

А. Кузнецов — Ну, да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Поскольку доказать мы не можем, что...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... была злая воля. Ну, дело Мировича, так дело Мировича. Дело Мировича очень интересно. И поскольку это процесс дореформенный, я предлагаю сегодня работать с документами, вот как это делал суд...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... в том числе и в случае дела Мировича.

С. Бунтман — Мы видели вот, дореформенный естественно у нас был процесс царевича Алексея, уникальный был, потрясающий.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — У нас дореформенное...

А. Кузнецов — Было дело Сухово-Кобылина.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Дело крестьян деревни Сухая Терешка и прочие другие. Ну, вы помните, что суд иногда вообще даже не заслушивал очно...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... стороны. Он имел дело с так называемым экстрактом, то есть с той выжимкой, которую следователь из материалов предварительного следствия, которую следователь готовил и представлял судьям. Правда, любой из членов суда, если у него возникала на то такая потребность, он мог затребовать собственно дело или его часть и мог ознакомиться с полным набором документов. Но чаще всего судьи ограничивались вот этой выжимкой, что, конечно, очень здорово усиливало позиции следствия, которое могло этот экстракт составить соответственно, так сказать, таким образом, чтобы подвести к некоему приговору. Но мы увидим, что в данном случае не это было главное, что судьями, так сказать, руководило. Ну, несколько слов о самом деле, о котором, наверное, большинство, в общем, хотя бы понаслышке знает. Это одно из печальных ответвлений чрезвычайно печальной истории Брауншвейгского семейства, которое по завещанию Анны Иоанновны, в 40-м году перед смертью сделанном, власть передавалась ее внучатому племяннику, совсем еще маленькому Иоанну Антоновичу, а соответственно регентшей при нем... Анна не хотела, но Бирон ее умалил, чтобы его назначили. Через некоторое время Анна Леопольдовна с Минихом свергли Бирона. Анна Леопольдовна, мать Иоанна Антоновича, племянница Анны Иоанновны, значит, дочь ее сестры Екатерины Иоанновны, становится при нем регентшей. Ну, а дальше известные события 41-го года — переворот Елизаветы. Дальше судьба Браунгшвейгского семейства...

С. Бунтман — Да, меня в свое время поразило, что чуть ли не сама Елизавета с императором на руках...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — ... что она его выносила.

А. Кузнецов — Да, да. Есть такая... Да, да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Ну, вот. А дальше некоторое время решается судьба этого Брауншвейгского семейства, и вроде как всерьез Елизавета настроена их выслать за границу. Их уже отправляют в западном направлении, в Ригу. Ну, а дальше что-то сработало. Скорее всего, кто-то нашептал, что опасно иметь за границей вне пределов досягаемости, все-таки строго говоря, по приказу Петра о престолонаследии абсолютно законно назначенного императора. И судьба их круто меняется, их возвращают в историческую Россию. Дальше там меняется несколько крепостей и монастырей, и прочих мест заключения. В конце концов они окажутся в Холмогорах под Архангельском, причем Иоанн Антонович будет отделен от родителей. Они будут жить буквально через соседнюю стенку, но не будут знать о том, что они друг...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... с другом рядом находятся. А дальше в 56-м году Иоанна Антоновича из Холмогор, как сейчас бы сказали, этапируют в Шлиссельбург. Дело в том, что Екатерина начинает... Извините. Елизавета, конечно, начинает прибаливать. Мы, наверное, все помним, как здорово будут вот эти периодические обостряющиеся болезни влиять на судьбу и на поведение русского командования в 7-летней войне, когда известно, — да? — что наследник Петр, будущий Петр III, горячий поклонник Фридриха Великого, с которым собственно воюем. И это...

С. Бунтман — Там известна переписка великой княгини странная достаточно.

А. Кузнецов — Да множество всего. Да? И поведение Апраксина, который, в общем, так сказать, придерживает войска, явно полагая, что может не хорошо получиться, если умрет императрица. Она выздоравливает, и Апраксину соответственно все равно будет нехорошо. Так или иначе в 56-м году он переведен в Шлиссельбург, меняется при нем несколько тюремщиков. В общем-то, это русская железная маска. Хотя на нем нет никакой маски... Ну, большой вопрос, была ли она на французском узнике постоянно? Но в любом случае охране, внешней охране не положено знать, кто он. В переписке о нем говорится: «Известный арестант».

С. Бунтман — Да. Сам он бледен, длинноволос.

А. Кузнецов — Да. Есть внешняя охрана крепости, и есть внутренняя, собственно охраняющая вот этого узника. И, наверное, будет небольшим преувеличением назвать его самым охраняемым узником вот этого времени, а может быть и вообще в российской истории. И дальше, когда в результате известных событий у власти оказывается Екатерина, имя Иоанна Антоновича, которое, казалось бы, должно быть прочно забыто, потому что, ну, сколько времени он, уже 20 с лишним лет он находится в заключении, оно всплывает. Значит, прямо осенью 62-го года, через пару месяцев после переворота уже в Москве и в Петербурге возникает дело, когда дворяне, причем принадлежащие к хорошо известной фамилии Хрущевы, начинают болтать, что вот незаконную эту немку надо бы сменить на законного императора Иоанна Антоновича. Их казнят главных, там второстепенных разошлют. Но сама вот эта идея, понятно, что она не то, чтобы носится в воздухе, но оказывается, не забыли, не совсем забыли. Не совсем...

С. Бунтман — Нет.

А. Кузнецов — Не совсем забыли этого Иоанна Антоновича. И в 63-м году 2-м тюремщикам, 2-м офицерам-тюремщикам Иоанна Антоновича, значит, поступает от Никиты Ивановича Панина следующая инструкция, 1-й документ, который я цитирую: «Ежели, паче чаяния, случится, чтоб пришел с командою или один, хотя бы офицер, без именного за собственноручно ея императорского величества подписанием повеления или без письменного от меня приказа и захотел арестанта у вас взять, то оного никому не отдавать и почитать все это за подлог или неприятельскую руку. Буде же так оная сильна будет рука, что спастись не можно, то арестанта умертвить, а живаго никому его в руки не отдавать».

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот здесь сразу многое наводит на размышление. Во-первых, кто такой Никита Иванович Панин? Он воспитатель наследника-цесаревича Павла Петровича. А вообще-то по всему после смерти Петра III на престоле должен был бы оказаться Павел Петрович.

С. Бунтман — Да. И хотя бы... А мать при нем регентшей.

А. Кузнецов — А мать, ну... Можно, это можно обсуждать.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — То ли мать, то ли некий регентский совет, как бывало в российской истории. Как воспитатель Павла Петровича и как человек, видимо, свято блюдший, соблюдавший его интересы, Никита Иванович уже привлекает здесь внимание. Мирович несколько месяцев был одним из адъютантов его брата Петра Ивановича Панина. Но в любом случае кто такой Никита Иванович, чтобы давать инструкции охране вот этого узника? Он не второе лицо в российской империи, он не канцлер — да? — он не президент Юстиц-коллегии и не какое-то еще такое вот лицо. Но тем не менее инструкцию эту соблюдут. Далее. Значит, есть два офицера капитан Власьев и поручик Чекин, два ветерана немолодых, выслужившихся из, что называется, низов. Вот им эта инструкция и дана. Вот они ее и исполнят в июле 64-го года. О них мы прочитаем очень интересно и очень подробно в Манифесте Екатерины об убиении Иоанна Антоновича. Вот очень как-то, понимаете, инструкция вообще должна быть достаточно широкой и обнимать должна, ну, все возможности. А тут полное ощущение, что она прям вот прописывает определенный сценарий, чтобы пришел с командою или один хотя бы офицер с подписанием ее императорского величества или от меня. Да? А будет сильна рука, что спастись не можно, то арестанта умертвить. Но ведь именно так и будет. Придет один офицер, потом позовет солдат, потом продемонстрирует, что рука сильна, и то ли Власьев, то ли оба Иоанна Антоновича убьют. И наконец самое интересное, что тогда же в декабре 63-го года Власьев и Чекин Христом Богом просятся их от этой службы освободить. Им уже надоело. Они практически никуда выходить не могут. Они сами практически арестанты. Власьев уже немолодой человек. Им хочется не умереть в этой тюрьме, а пожить немножечко. Они просят: «Ну, смените нас! Мы же тоже в свое время сменили предыдущих охранников». Им говорят: «Не волнуйтесь. Будете вознаграждены. Потерпите немного до лета следующего года». То есть...

С. Бунтман — Еще намек.

А. Кузнецов — Еще один намек.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Дата уже практически определена. Теперь о поручике Мировиче. Я прочитаю 2-й документ. Это его 2-е и последнее прошение на имя Екатерины II: «Августейшая монархиня, всемилостивейшая императрица и государыня!

Вашего Императорскаго Величества всеподданнейший и всенижайший раб устремился по самой истинности поднесть сие написанное Вашему Императорскому Величеству, а особливо принудили меня несносности трех не имущих родных сестер моих...» — «несносности» имеется в виду бедность.

С. Бунтман — Ну, невыносимая...

А. Кузнецов — Да, невыносимое положение. Конечно. «... которые в девичестве в Москве странствуют, — то есть не имеют угла своего. Да? — и на себе всю бедность как пред сим сносили, так и поныне носят единственно от давнего приключения злосчастного и вредного нам предка нашего, о котором, нынешнего года января 10-го, я и дядя мой титулярный советник Григорий Мирович подавали чрез господина действительного статского советника Теплова Вашему Императорскому Величеству нижайшую челобитную, — это вот 1-я челобитная. Да? — в коей просили об отдаче нам отписанных в Малой России деревень во время измены Мазепы от бабки нашей полковницы Переяславской Пелагеи Мировичевой в Переяславском же полку, которую Ваше Императорское Величество повелели сенату рассмотреть, и по справкам в правительствующем сенате не иное что в пользу нашу оказалось, как в реченной измене преступление дядя нашего генеральнаго бунчужнаго Федора Мировича, чего для правительствующий сенат за изображенными обстоятельствами нам отдачи не учинил, а определил доложить Вашему Императорскому Величеству; на что воспоследовала прошедшего апреля 13-го и Вашего Императорского Величества собственноручная конфирмация следующая: «По прописанному здесь просители никакого права не имеют, и для того надлежит сенату отказать им».

Я это зачитал для того, чтобы вы почувствовали слог, потому что понять, конечно...

С. Бунтман — Слог замечательный...

А. Кузнецов — Но понять сложно современному языку...

С. Бунтман — ... глубоко в конце...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Да. Практически все это одна фраза. На самом деле две фразы. Вот все, что я читал, — это две фразы. Дело в том, что дедушка Мировича, полковник, Переяславский полковник, один из украинских полковников, присоединился к Мазепе во время его переходов на сторону шведов. Соответственно, значит, известно всем, как Петр горячо принимал к сердцу — да? — измену Мазепы, и досталось всем, и его соратникам тоже. Были конфискованы все имения. Отец Мировича, который тайно находясь на российской службе, съездил к родственникам в Польшу, за это был сослан в Сибирь, где Мирович собственно и родился. И дальше вот собственно о чем он хлопочет, он просит вернуть эти самые имения. А дело ушло в Сенат, Вы не поверите, в 44-м году. 20 лет уже этот вопрос в Сенате...

С. Бунтман — Это достаточно типично...

А. Кузнецов — Да, достаточно типичная ситуация. Да. Вспомним, иск крестьян деревни Сухая Терешка.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Там тоже сопоставимые сроки рассмотрения. И вот теперь он собственно просит и ссылается-то он уже не на меня, вот сейчас вы услышите, как он об этом пишет: «Вашему Императорскому Величеству со всеподданнейшим моим изъяснением и с прошением осмелился, исключа себя, потому что в служб Вашего Императорского Величества по моему чину я получаю жалованье...» — то есть не для себя прошу. Да?

С. Бунтман — Ну, конечно.

А. Кузнецов — «... а единственно подношу сие для трех не имущих девиц, сестер моих, которые уже имеют полные лета, а именно: Прасковья — двадцать лет, Аграфена — девятнадцать, Александра — шестнадцать и нигде оныя не имеют как в Великой России ни одной души, так и в Малой ни двора, — чего для их необходимости, Ваше Императорское Величество...» — и так далее просит, очень просит. 9 июня 64-го года будет на докладной записке, приложенной к просьбе собственноручная резолюция написана: «Довольствоваться прежнею резолюциею. Екатерина». То есть решение состоялось не в пользу Мировича. Интересно, что уже в мае, еще не дождавшись ответа на свое 2-е прошение, Мирович вступает со своим достаточно близким приятелем, офицером, поручиком другого, правда, полка Великолуцкого Аполлоном Ушаковым вступает в заговор с целью освободить государя-императора Иоанна Антоновича. И якобы они даже совместно не только поклялись друг другу, но и отслужили по себе заупокойную панихиду на всякий случай. Якобы. А дальше с Ушаковым происходит очень интересная история. Вскоре после того, как они в мае договорились, Ушакова посылают в командировку. Командировка заключается в том, что надо доставить в город Смоленск 15 тысяч казенных денег. Посылают чиновника...

С. Бунтман — Много.

А. Кузнецов — Много. 15 тысяч серебром. Очень много. Посылают, значит, соответствующего чиновника и при нем поручика Ушакова, значит, для охраны. По дороге Ушаков заболевает и сляжет, и останется, а его товарищ поедет в Смоленск с деньгами далее. Из Смоленска на обратном пути товарищ заедет в деревню, где он оставил Ушакова, ему скажут: «Ушаков выздоровел и своим ходом отправился в Петербург». Странная история. Чего это он в Петербург отправился, не дождавшись своего товарища? На самом деле ему нагореть могло только за то, что он вернулся раньше его. Не надо было. Какая-то — да? — удивительная неосторожность. Что? Куда ему торопиться? Лежи себе на полдороге, так сказать, вкушая удовольствие. Лето на дворе. Да? Со всеми его удовольствиями.

С. Бунтман — Надо, надо.

А. Кузнецов — Дождись своего товарища. Вернитесь вдвоем, особенно если все благополучно произошло, то можно особенно и не привлекать внимания к этой болезни. Все выполнили, выполнили. Да? Какой с них спрос. Почему-то он торопится обратно. А дальше, когда его товарищ будет проезжать в сторону Петербурга по территории нынешней Псковской области, то выяснится, что в деревне Опоки, — эта деревня есть до сих пор, — расположенной на известной речке Шелонь, случилось за пару недель до этого такое нехорошее происшествие: утонула в речке карета при переправе. Обнаружили в ней, точнее рядом с ней выпавшее из кареты утонутое офицерское тело, в карете обнаружена шпага с золотым темляком, 8 рублей денег. Ну, чтоб вы понимали — хорошая дойная корова стоила 4-5 рублей в это время. Да? Деньги обнаружили в карете, значит. И офицера похоронили там же. Значит, его товарищ, заподозрив, что это Ушаков, распорядился об эксгумации. Достали, убедились да, это Ушаков. Утонул. Несчастный случай. Но лекарь, который вел протокол, написал, что тело начало разлагаться, поэтому он как бы не может установить, были ли на теле какие-то следы, значит, посторонние, скажем так. Ну, вот на виске небольшая рана, причиненная непонятно чем. Ну, конечно, рана на виске может быть от того, что карета начала переворачиваться, и он ударился там о какую-то деталь внутренней обшивки.

С. Бунтман — Ну, как...

А. Кузнецов — Может быть.

С. Бунтман — ... отличишь-то?

А. Кузнецов — Да, никак. Но запомним вот эту странную смерть человека, с которым Мирович состоял в сговоре. Она б может и ничего, но дальше тоже очень все странно будет. Когда произойдут известные события, то императрица Екатерина II не поленится лично написать манифест по этому вопросу. И вот этот манифест мы начнем сейчас читать, после перерыва продолжим. Он чрезвычайно интересен. Просто невероятно интересен.

С. Бунтман — Мы разбираем дело поручика Мировича и дело вот как раз о попытке освобождения Ивана Антоновича, который содержался в Шлиссельбурге.

А. Кузнецов — И вот как она, эта самая Екатерина начинает этот манифест. Уже прошло 2 с небольшим года, ну, точнее почти точно 2 года после ее восшествия на престол. «Императрицы Екатерины II об умерщвлении принца Иоанна Антоновича. Божией милостью Мы, Екатерина II Императрица и Самодержица Всероссийская и прочая, и прочая, и прочая объявляем во всенародное известие. Когда всего Нашего верноподданного народа единодушным желанием Бог благоволил Нам вступить на престол российский, — да? Очень такая обтекаемая формулировка того, что произойдет с Петром III, правда? На счет единодушного желания, и Бог благоволил, — и Мы, ведая в живых еще находящегося тогда принца Иоанна, рожденного от принца Антона Брауншвейг-Вольфенбюттельского и от принцессы Анны Мекленбургской-Шверинской, который был на некоторое время (как всему свету известно) незаконно во младенчестве определен ко Всероссийскому Престолу Императором...»

С. Бунтман — Сразу определение незаконности.

А. Кузнецов — Да. Абсолютно законно. Вот одно из немногих переходов престола в XVIII веке, которое по всей букве тогдашнего закона был осуществлен. «... и в том же еще сущем младенчестве советом Божиим низложен на веки...» — то есть Елизавета Петровна — это совет Божий. Да?

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — ... сложилась...

С. Бунтман — Да, в общем-то, она, конечно...

А. Кузнецов — «... а Скипетр законнонаследный получила Петра Великого дочь, Наша Вселюбезнейшая Тетка, в Бозе почившая Императрица Елизавета Петровна; то первое нам было по принесении хвалы Богу всемогущему желание и мысль по природному Нашему человеколюбию, чтоб сему судьбою Божиею низложенному человеку сделать жребий облегченный...»

С. Бунтман — Продолжение следует.

**********

С. Бунтман — Мы продолжаем. Мы продолжаем, продолжаем чтение манифеста.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Вот.

А. Кузнецов — Высочайшего манифеста...

С. Бунтман — Высочайшего.

А. Кузнецов — ... в котором мы остановились на том, что как только произошло то, что произошло в 62-м году, якобы Екатерина хотела первым делом облегчить жизнь этого человека. «Но с чувствительностью Нашею увидели в нем кроме весьма ему тягостного и другим почти невразумительного косноязычества лишение разума и смысла человеческого, — то есть говорил плохо, и разума в нем не было. — Все бывшие тогда с нами видели, сколько Наше сердце сострадало жалостию человечеству. Все напоследок и то увидели, что Нам не оставалося сему несчастно-рожденному, а несчастнейше еще возросшему иной учинить помощи, как оставить его в том же жилище...» — она все время оправдывается, обратите внимание.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Все время объясняет мотивы своих действий. Да? Пропускаю кое-что. «Но дабы кто злоухищренный для своих каких-либо видов не покусился иногда его обеспокоить или каким предприятием в обществе мятеж произвести, повелели Мы поставить при нем караул надежный и определить к нему верных и честных гарнизонных двух офицеров, а именно: капитана Власьева и поручика Чекина, которым и самим по долговременной военной службе и изнуренном здоровье, а при том и неимуществу, надобно было дать вместо награждения покой и пропитание до конца их жизни». Опять, ну, зачем вот это объяснение, что она таким образом еще 2-х ветеранов пристраивала? Она все время пытается вот выглядеть просто вот очень хорошо.

С. Бунтман — На человечность бьет...

А. Кузнецов — Да. Бьет, бьет, бьет. «Сим двум офицерам Мы повелели его также призирать», — имеется в виду — да? — так сказать, о нем заботиться.

С. Бунтман — Призирать. Да.

А. Кузнецов — Призирать. Да. «... и соблюдать. Но не могли однако же избегнуть зла и коварства в роде человеческом чудовища, каковой ныне в Шлиссельбурге с отчаянием живота своего в ужасном своем действии явился. Некто подпоручик Смоленского пехотного полку малороссиянец...» Вот!

С. Бунтман — Все правильно. Да.

А. Кузнецов — Уже тогда! «... малороссиянец Василей Мирович, первого изменника с Мазепою Мировича внук...»

С. Бунтман — Припомнили.

А. Кузнецов — Ну, не был полковник прям вот первым, не был он правой рукой Мазепы, но пригодился.

С. Бунтман — Ну...

А. Кузнецов — «... по крови своей, как видно Отечеству вероломный, — вот — да? —так сказать, не только сын за отца, но и внук за деда отвечает, — провождая свою жизнь в мотовстве и распутстве, — нет этому подтверждения, — и тем лишась всех способов к достижению чести и счастья, напоследок отступил от Закона Божьего и присяги своей Нам принесенной, и не зная, как только по слуху единому о имени принца Иоанна, а тем меньше о душевных его качествах и телесном сложении, сделал себе предмет, через какое бы то ни было в народе кровопролитное смятение, счастье для себя возвысить». Хороший вопрос, откуда Мирович узнал о том, что Иоанн Антонович в Шлиссельбурге. Вы знаете, следствие ему задало этот вопрос. Он дал абсолютно невразумительный ответ.

С. Бунтман — А он секретный узник, Иван Антонович?

А. Кузнецов — Он секретный узник. Конечно. Его перевозка. Все-все в большом секрете. Внешняя охрана Шлиссельбурга не знает, кто арестант, ну, по крайней мере и не должна знать. А Мировичу якобы рассказал некий барабанщик.

С. Бунтман — Да, вот про барабанщика...

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Я помню эту историю про барабанщика. Да.

А. Кузнецов — Рассказал. И следствие так флегматично, флегматично сказало, ну, поскольку разыскать его не удается, то, дескать, как бы и Бог бы с ним. Ну, рассказал и рассказал. Да? Ну, что теперь сделаешь? «А злодей напротив, сим ударом столь сильно сам поражен стал, что, увидев мертвое пред собою тело и себя причиною его смерти, в тот момент познал свою дерзость и злодейство, а потом раскаяние и тут же на месте учинил перед теми солдатами...» Что собственно описывается? Описываются события 4 июля. Дело в том, что Мирович накануне зачем-то признался, точнее поделился своим планом и своими соображениями ни с кем иным как с капитаном Власьевым, по сути начальником охраны Иоанна Антоновича. Тот сообщает об этом коменданту. Они посылают гонца. Причем посылают его довольно медленным водным путем. А тем временем Мировичу велено передать через 3-е лицо, что, дескать, вот у коменданта находится капитан Власьев. То есть тем самым Мировичу дают понять, что капитан Власьев пошел докладывать начальству.

С. Бунтман — Так.

А. Кузнецов — То есть Мировича провоцируют на немедленное выступление. Ну, и он легко провоцируется, понимая, что за ним в любом случае явится арестная команда. Да? И он поднимает солдат, зачитывает им некий манифест то ли от своего имени, то ли от лица Екатерины. В приговоре будет сказано, что он от лица Екатерины зачитал им манифест. Но не исключено, что на самом деле он некое свое воззванием. После чего они идут штурмовать внутренние покои. А дальше объяснение такое: вроде как увидев, что их немало во внутренних покоях, Мирович велел выставить против обороняющихся шестифунтовое орудие. 6 фунтов — это имеется в виду ядро.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Это большое орудие. Да, там тем самым 30 охранникам, 30 солдатам внутренней охраны хватило бы одного, много 2-х выстрелов. И вот дальше в полном соответствии с инструкцией Панина, которая по сути стала предсказанием того, что будет через полгода. Да? Обнаружив, что оная сильна рука, что спастись не можно, капитан Власьев зарубил, причем не умело, рубил долго, зарубил несчастного соответственно Иоанна Антоновича. Имеется записка о суде над Мировичем. Она не публиковалась в советское время, но если захотите, вы сможете ее найти. Она была опубликована в 70-е годы XIX века. В интернете найти ее можно в pdfовском файле. Там довольно подробно... Записку эту составил за примерно 20 лет до публикации известный политик, историк, вообще очень интересный человек граф Дмитрий Блудов, который был министром внутренних дел, занимал многие другие важные посты. Вот он эту записку, значит, не опубликовал, — извините, — он ее составил по материалам судебного дела, где в хронологической последовательности говорится о том, что, значит, получен вот этот манифест. А в манифесте говорится, вот завершается манифест 17 августа такими словами: «Мы повелели здешней дивизии генерал-поручику Веймарну там же на месте произвести следствие, которое он, окончив вопросами, ответами, свидетельствами, уликами и напоследок признанием самого злодея, Нам ныне подал. Мы, усмотря великость злодейства, сколь много оное интересует целое Наше Отечество во внутреннем его спокойствии, посылаем сие дело на суд Нашему Сенату, повелевая ему купно с Синодом, призвав первых трех классов персон с Президентами всех Коллегий, выслушать оное от генерал-поручика Веймарна, яко производителя всего следствия, и заключить в силу государственных законов сентенцию, которую подписав обще всем, взнести к Нам на конфирмацию». То есть уже сценарий судилища прописан. Это 1-й случай, когда собирается Верховный уголовный суд. Потом он будет собираться по поводу Пугачева, по поводу декабристов, и дважды во времена Александра II по поводу покушения Каракозова и его организации и по поводу покушения Соловьева. Значит, Верховный уголовный суд состоит из Сената, Синода, чиновников первых 3-х классов и президентов всех коллегий. Это большое собрание. Это несколько десятков человек. Дальше. Дальше сначала они запрашивают императрицу, для этого посылают к ней отдельную целую комиссию из знаменитых людей: Разумовский Кирилл Григорьевич, Бутурлин, Шаховской, Вяземский, Фермор, Талызин. Фермор — полководец крупный, учитель Суворова. Талызин — тот, кто арестовал Петра III, адмирал и так далее. Вот эта компания идет к ней за инструкциями по порядку судопроизводства. Даются инструкции голосовать по старшинству, решение принимать большинством голосов, значит, обо всем советоваться. Дальше. Для того, чтобы определить все ли показания даны истинно, Мировича и солдат, которых привлекли к суду, вызывают в суд. Они должны принести присягу, что все, что они говорили, они говорили правду, ничего добавить не имеют. Спрашивают: «Не имеете ли чего добавить?» — «Нет, не имеем». Это важно. Их спрашивали. От них... Им давали несколько раз возможность, так сказать, раскрыть какие-то дополнительные сведения. Но ничего. Солдаты показывают, вот Мирович нас поднял, вот мы, значит... А Мирович говорит, что ни с кем он в заговоре не состоял, а открыто признается, что вот обижен за то, что ему не вернули имение, за судьбу соответственно своих сестер и всего прочего. Слушали мнение барона Александра Ивановича Черкасова о произведении Мировичу пытки. Большинство проголосовало за пытку. Запросили Екатерину, Екатерина велела пытки не применять. Может быть специально, а может быть потому, что Екатерина вообще была противницей пыток, и при ней пытка применяться будет редко. Будет, но редко. Вот в данном случае не благословила. Ну, и в конце концов сентября 3-го дня Мировича... Ну, я процитирую: «Сентября 3-го дня, въ разсужденіи томъ, что Мировнчь по скованіи его началъ плакать, не приіпелъ ли въ какое раскаяніе, собраніе определило еще его увещевать преосвящеяному Афапасію Ростозскому, графу Александру Борисовичу Бутурлину, князю Александру Михайловичу Голицыну и барону Александру Ивановичу Черкасову, что ими и исполняемо, и что показалъ, письменно объявлено». То есть к нему послали 4-х человек, среди них один высокопоставленный священнослужитель, увещевать. О чем неизвестно. Но, видимо, о том, чтобы открыл, что еще не открыл.

«6-го дня собраніе определило: къ Мнровичу для показанія допустить священника». Может, на исповеди, что скажет.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов: 9
―го «съ прописаніемъ изъ сего дела обстоятельствъ подписана сентенція и формуляръ публичному указу, при которомъ она публикована. Того жь числа сделано опреледеніе о припечатаніи къ сентенціи и даннаго отъ присутствовавших въ томъ собраніи духовныхъ персонъ голоса». Кстати, о духовных персонах. Очень интересно именно в этом деле появляется формулировка, которая потом будет появляться во всех определениях Верховного уголовного суда о том, что... Ну, я опять же процитирую: «В том же журнале записано объявленіе членовъ святейшего Синода, что они послушаніи того дела, увидя собственное признаніе преступниковъ, согласуютъ, что они достойны казни, и какая по тому заключена будетъ сентенція, отъ оной не отступаются, но какъ они духовного чина, то къ подписанію на смерть не могутъ». И вот это же будет и по делу декабристов. Это же будет и по делу Пугачева. Раз мы духовные лица, мы согласны, что они заслуживают казни, мы не против приговора как члены суда, но мы не можем его подписывать, мы, духовные лица, не имеем права, значит, подписывать смертный приговор. Ну, это так просто апропо. Ну, и далее: «10-го сентября сделано определеніе, чтобъ 15-го при экзекуціи публично учинить и эшафотъ...» И так далее. Приговор: «Василий Мирович, первое, хотя он и старался низвести с престола императрицу, лишить прав наследника ея, возвести Иоанна, причем хотел уничтожить всех противящихся его намерениям. 2) Поводами к сему было то, что не имел свободного доступа во дворец, не получил отписанных его предка имений, наконец, хотел себе составить счастье. 3) Общался с поручиком Великолуцкого пехотного полка Аполлоном Ушаковьм давал в церквах разные обеты, призывая Бога и Богородицу себе на помощь. 4) Сочинил и написал от имени Императрицы указ. Своей же рукой писал и другие возмутительные сочинения, наполнив их неизречимыми непристойностями против императрицы. 5) Разными хитростями вовлек и опутал других несмысленных и простых людей в свои сети, иных лестью, других обманом иных насильством, стращая смертию, и с сими людьми сделал нападение. Из ружей стрелял. Пушку наводил. Коменданта Бередникова, уязвя, арестовал. 6) Был причиною приневольной смерти принца Иоанна, в чем сам признался. По сему приговариваем отсечь Мировичу голову, оставить тело на позорище народу до вечера, а потом сжечь оное купно с эшафотом». Что и было учинено 15 сентября.

С. Бунтман — Ну, что ж? Выводы. Да.

А. Кузнецов — А выводы, пожалуйста.

С. Бунтман — Выводы. Выводы. Потому, что была ли это провокация? Была ли это, как мы очень любим предполагать, как такую полумеру, что да, он злоумышлял, и было у него... Но его оставили, дали ему возможность действовать вплоть до того, что, может быть, сказали, где находится, посоветовали что-то. Но, в общем-то, вольно или невольно чужими руками решили...

А. Кузнецов — Использовали в темную. Да?

С. Бунтман — ... решили серьезную династическую проблему.

А. Кузнецов — Вот Таня пишет: «А почему там нет, для чего все это Мировичу?» Нет, вот пожалуйста, официально это он мстит за...

С. Бунтман — Да, вот он мстит...

А. Кузнецов — ... невозвращенные имения.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Дмитрий спрашивает, была ли реакция иностранных дворов. Была замечательная совершенно реакция иностранных дворов вплоть до того, что в Англии напечатали памфлет. Неизвестно англичанами, французами, немцами, но кем-то из иностранцев написанный, значит, о взгляде... как это все выглядит глазами свободного англичанина. Так чуть ли не лично императрица, значит, опубликовала ответ — «Ответ несвободной русской чрезмерно свободному англичанину». То есть начинает идти контрпропагандистская борьба. В Европе очень иронически относятся ко всем этим объяснениям и особенно к подробному и такому несколько суетливому манифесту.

С. Бунтман — Тем более что это уже 2-е объяснение.

А. Кузнецов — Да, за 2 года...

С. Бунтман: 1
―е было по поводу...

А. Кузнецов — Петра. Конечно.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Петра и его удара. Да? Скончался от удара. Замечательно.

С. Бунтман — Да, геморроидальную коликою...

А. Кузнецов — И геморроидальную коликою — да, — скончался от удара.

С. Бунтман — Как потом Дидро напишет, — да, — не приеду я в Россию, у меня геморрой. И это слишком...

А. Кузнецов — Да, да.

С. Бунтман — ... опасная болезнь в вашей стране.

А. Кузнецов — В вашей стране. Есть две альтернативные конспирологические версии. Первая — что за всем этим стоит Екатерина. Вы знаете, ну, не очень вяжется. Зачем? 2 года уже прошло. Да? Да и тише как-то это можно было сделать. Господи! Ну, 20 с лишним лет несчастный молодой человек, выросший в тюрьме по сути, безусловно нездоровый, чему есть множество свидетелей. Да взяли и придушили бы подушкою. Да? Нет, вот такую многосложную, многоходовую, которая в любой момент могла сорваться, комбинация. Не похоже. И 2-е — это Панины. Это братья Панины. Никита, конечно, безусловно. Если так, то он мозг всей этой истории. Зачем? Возможно, он таким образом пытался поколебать Екатерину, и Павла, все-таки своего воспитанника и, видимо, любимца Павла...

С. Бунтман — Да, ну, есть такая...

А. Кузнецов — ... пододвинуть поближе к трону.

С. Бунтман — Да. Подробно разбирается проблема Мировича у Эйдельмана.

А. Кузнецов — У Эйдельмана очень подробно. Есть записка Корша, вот того Модеста Корша... Простите, Корша... Корфа, конечно.

С. Бунтман — Да. Корфа.

А. Кузнецов — Модеста Корфа, Моденьки. Да. Лицейского священника Пушкина и фактически главного историографа во времена Николая I, которому позволялось работать с очень секретными...

С. Бунтман — Он написал «Брауншвейгское семейство»...

А. Кузнецов — Вот именно там и есть вот эта...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот именно «Брауншвейгское семейство» почитайте. Корф очень осторожно ходит между этими сюжетами, но даже у него можно кое-какие намеки там найти вполне интересные.

С. Бунтман — Ну, что же? Вот вам история. Вы хотели историю. Большинство из вас хотели эту историю. Действительно поручика Мировича и попытку освободить, и эту странную историю. В общем, начиная с этого времени и вплоть до самого Пугачева, до... в общем-то, все спокойно теперь у Екатерины практически.

А. Кузнецов — Относительно. По мелочи в провинциях будет всякое...

С. Бунтман — Ну, да, там что-то такое, но вот по серьезному две, конечно, линии устранены. Мы начинаем страноведческие циклы, потому что у нас будет чисто английское, чисто французское, чисто американское и...

А. Кузнецов — Преступления. Да.

С. Бунтман — ... чисто российское преступление. И вот мы вам предлагаем британские как раз преступления. Мы вам предлагаем, и сейчас это уже должно быть на...

А. Кузнецов — Есть уже. Да. Да, голосование появилось...

С. Бунтман — Первое — суд над Уильямом Киддом по обвинению в пиратстве и убийстве. Да, Кидд. Да, 1701 год.

А. Кузнецов — Может ли быть более английское убийство, чем убийство... Но интересно, что Кидду 5 случаев пиратства инкриминировали и только одно убийство.

С. Бунтман — Ну, да. Да. Суд над Уильямом Кордером по обвинению в убийстве любовницы, «Убийство в Красном амбаре»...

А. Кузнецов — Это очень известное в Англии дело. Red Barn Murder. Да. Если что, там такая таинственная... И там есть над чем порассуждать.

С. Бунтман — Появляется один из кандидатов в Потрошители Уильямом Бери. И его обвиняют в убийстве жены. Это 1889 год. Поздняя викторианская эпоха.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Да. Суд над Иэном Брэйди и Майрой Хиндли по обвинению в убийстве пяти подростков, «Убийства на болотах»...

А. Кузнецов — Да, знаменитое Murder on the Moors. Да, темное дело. Там на самом деле, видимо, еще два на них...

С. Бунтман — Да, ровно 50 лет назад...

А. Кузнецов — ... преступлений.

С. Бунтман — ... год английского чемпионства в футболе. Да, да.

А. Кузнецов — Причем он еще...

С. Бунтман — Рождение Рика Фонтана. Да.

А. Кузнецов — Он еще сидит. Она уже умерла в тюрьме, а он еще сидит. Почти 50 лет.

С. Бунтман — И два процесса у нас под 5-м номером, два процесса Шона Ходжсона, обвинявшегося в убийстве девушки. Есть обвинительный и оправдательный процесс. Соответственно это 1982-й и недавний 2009-й.

А. Кузнецов — Который его оправдал и выяснил, что этот человек — самое длительное невинное заключение в британской истории.

С. Бунтман — Выбирайте! А мы удаляемся для совещания на целую неделю.

А. Кузнецов — Всего доброго!