Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый день! 12 часов 8 минут. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман.

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — Сегодня состав суда такой у нас. Но было какое-то очень крупное голосование у нас. Многочисленное, да?

А. Кузнецов — Оно не столько многочисленное, оно достаточно обычное по количеству, но оно очень определенное, 48% высказалось.

С. Бунтман — Выбрало тот процесс, о котором мы будем говорить. Да, вот всевозможные исторические вещи и издания, я вам напоминаю, что в самом начале недели выйдет новый «Дилетант». Вот и опять же по просьбе товарищей, я напоминаю, что на сайте diletant media, diletant.media, на этом сайте нашем подписка. Вот подписка именно там оформляется. И мы надеемся и даже можем быть практически — тьфу-тьфу-тьфу, — уверены, что перерывов больше таких не будет. Да, вот пока живы. Ну, что же? Обратимся к сегодняшнему процессу. Также готовьтесь делать свои умозаключения для голосования, которое будет в конце этого получаса.

А. Кузнецов — Ну, да, потому что...

С. Бунтман — Дело сложное.

А. Кузнецов — Надо напомнить, что, собственно говоря, мы готовимся праздновать 150-летие российской адвокатуры, которое вот-вот на днях можно считать состоится. И мы предложили вам победы российских адвокатов такие вот. И вот вы выбрали дело, которое является единственное из предложенных победой советских адвокатов. Это дело сравнительно недавнее. Оно закончилось менее 50 лет назад в Верховном суде Российской... РСФСР. И дело это... Мы сегодня, конечно, далеко не все подробности сумеем назвать. Но у всех желающих есть возможность прочитать об этом деле подробно, что называется от первого лица в описании одного из адвокатов. Это Дина Исааковна Каминская. И ее книгу «Записки адвоката» я горячо всем рекомендую как не только замечательный источник вот по истории там определенных этапов и аспектов советской адвокатуры, но и как книгу, замечательно написанную неравнодушным и литературно, на мой взгляд, очень одаренным человеком. Я хочу процитировать два дневника. Корней Иванович Чуковский. Запись в дневнике от 23 июля 64-го года, воскресенье. «У меня было отравление, потом бронхит. Еле жив. Не выходил 3 недели. Но сегодня надо встать. Через полчаса начало спектакля (у нас в лесу) „Ореховый прутик“ — по мотивам румынских народных сказок.
Все это устроила Цецилия Александровна Воскресенская, дочь жены Сельвинского — женщина феноменальной энергии. Она всполошила весь поселок, устроила декорации, два месяца натаскивала всю детвору, вся детвора заворожена этим спектаклем. Вчера я дошкандыбал до костра — увидел такое предспектакльное настроение, какое помню только в Художественном театре перед постановкой „Слепых“ Метерлинка. Все дети вдруг оказались милыми, дисциплинированными, сплоченными тесной дружбой. Ровно в 12 за мною пришли.
Приехали две подруги Клары — Вера и Нелли, приехала американка педагог Елена Яковлевна с мужем Фрицем — психологом, погода чудесная, идут, идут, идут без конца наряженные дети, и дежурные указывают им путь. Я гляжу из окна. Видна крепкая организация, какой у нас не бывало. Надеваю индейские перья...» Ну, все помнят фотографию Корнея Ивановича Чуковского...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ...в наряде вождя у этого знаменитого переделкинского костра. «... схожу вниз — и вижу чудо. Великолепная декорация с башней. Все дети — шелковые. За кулисами суета — на сцене идеальный порядок. Девочка Марина Костоправкина играет роль героини, идущей освободить своего брата от чар ведьмы. Ведьма — Груня Васильева. Немножко жаль, что чудесные детские лица прикрыты масками: Котя Смирнов — дракон, Женя — прикованный к скале великан — ужасные личины, под которыми свежие щеки и детские глаза. Спектакль идет без суфлера. Все знают свои роли. Среди публики — Константин Федин (оба его внука — участники спектакля). В пять часов чай в библиотеке, роскошно сервированный для артистов. Успех огромный. Десятки детей хотят записаться в кружок». Вот такая вот очень бодрая, очень оптимистическая запись.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Груня Васильева, игравшая ведьму — это Дарья Донцова. Да, да. Вот она Агриппина Васильева в девичестве, что называется. Ну, мы говорили о роли ее отца в деле Синявского и Даниэля уже. И вот через год... Чуть меньше чем через год. Через 11 месяцев дневник Лидии Корнеевны Чуковской: «Неделю назад пропала девочка, 13 лет, Марина Костоправкина. Лучшая актриса в театральном кружке, единственное одаренное существо среди библиотечных детей. Сегодня в пруде нашли ее тело. Она изнасилована и убита. По подозрению арестованы трое солдат, работавших неподалеку от леса, на даче Руслановой, и какой-то рабочий поселка, недавно вернувшийся из тюрьмы». Вот, собственно говоря, эта девочка, которая упоминалась в дневнике Корнея Чуковского, действительно, видимо, талантливая такая актриса, ну, значит, вот этого самодеятельного переделкинского театра. Она жила в деревне Измалково. Эта деревня практически сейчас слилась с Переделкино. Вот я посмотрел на современную карту, там вокруг такой каскад прудов. И на другой стороне от этой деревне, за прудами, находится, тогда его называли Генеральское шоссе, сейчас это шоссе маршала Буденного, потому что там как раз находилась его дача. И вот Лидия Корнеевна ошибается, вот эти солдаты, которых задержали по подозрению, они работали у него на даче, они что-то ремонтировали. И вот после... А их каждое утро привозил автомобиль из воинской части и каждый вечер забирал обратно в воинскую часть. И вот, значит, поскольку они в тот день закончили... А день — это 17 июня 65-го года. И они закончили работу раньше и присоединились к группе ребят 14-15 лет. Там в основном девочки, два мальчика играли на площадке в волейбол. Значит, они, солдаты к ним присоединились, они вместе поиграли в волейбол. А потом уже, дело было уже довольно поздно вечером, где-то в одиннадцатом часу, они решили сходить на генеральские дачи. Как я понимаю, вот это шоссе оно тогда было таким променадом для местной деревенской молодежи. Да? Походить, что называется, себя показать, на других посмотреть. Вот собрались идти, но потом вот эта самая Марина Костоправкина, она сказала, что ей надо зайти домой, взять кофточку, потому что свежело. И двое ребят, Олег, его называли все Алик, Буров и Саша Кабанов, вызвались ее проводить. Через некоторое время... Об этом времени будет, вот о промежутке этом временном будет очень много, так сказать, всего на следствии делаться, там пытаться определить, какой он и так далее. Значит, Саша и Алик встретили у мостика, значит, девочек, которые тем временем оторвались от солдат, которые слишком назойливо к ним, значит, проявляли внимание. Они погуляли. И многие слышали, как они пели. Там рыбаки еще сидели в районе пруда. У одной из девочек был очень красивый голос. Вот, значит, многие люди слышали, как они вместе там распевали. Были явно совершенно в хорошем настроении. Да? А Марина Костоправкина не пришла. И когда девочки спросили ребят: «А где Марина?». Они сказали: «А она вот с нами рассталась. Сказала, что потом нас всех догонит, что она вот, так сказать, не хочет с нами». И кто-то из девочек сказал: «Ну, Маринка вроде как обычно, — да? — выпендривается». Вот в таком смысле. Ну, видимо, она действительно была прима. Да? И в театре, и не в театре. Вот. Марина пропала. Значит, ее ищут, ищут, ищут. Подключают милицию, потому что к утру она не появилась. И в таком достаточно глухом месте, в овражке, неподалеку вот от этих вот прудов находят... Примята трава, кофточка Марины, какая-то кепка мужская и пуговица, судя по всему от кальсон. Такая вот, так сказать, пуговица. Тело не находят. Ищут, ищут, ищут. Там водолазы на прудах работают. Нигде никаких следов. И через 5 дней, те же самые ребята с девчонками катаясь на лодке... Вот лодка буквально въезжает во всплывшее тело. Это вот Марина Костоправкина. И начинается вот это совершенно жуткое дело. Значит, сначала следователь, который начинает это дело, он мечется из стороны в сторону. Как только возникает какой-то призрак версии, он туда бросается. Потом возникает призрак другой версии, он бросает первую версию, переключается на вторую. Ну, вот в частности, естественно, что вот этих вот солдат, естественно...

С. Бунтман — Первыми, да.

А. Кузнецов — ... тут же, так сказать, допрашивают. Да. Тем более что вроде как получается, что шофер показывает, что они достаточно поздно пришли к машине, он достаточно долго их ждал. Но вот там, видимо, помешало, как следует следователю за это дело взяться помимо его такой вот неорганизованности, еще то, что довольно сложно допрашивать военнослужащих. Это отдельная прокуратура. Это каждый раз нужно получать разрешение командования части. Тем более,что тут возникает, всплывает другая версия. Значит, местный пьянчуга с отсидочным опытом в анамнезе, не приходит ночевать домой. А утром его обнаруживают в сарае собственного дома. Он пьян абсолютно в стельку, то есть поэтому он, видимо, даже домой не пошел ночевать. То есть непонятно, когда он ночью вернулся. И на нем окровавленная рубашка. Значит, за него берутся. Но он когда немножко приходит в себя показывает, что вот он с какими-то своими приятелями выпивал, потом они подрались. То есть это вот кровь от драки. Допросили приятелей: «Да, выпивал. Да, подрались». И следователь, даже не взяв рубашку на экспертизу, эту версию тоже отбрасывает. Да? А дальше через некоторое время вдруг в поселке такое вот, значит, возникает бурление, потому что из прокуратуры сообщают, что задержан человек, который признался в изнасиловании и убийстве. Это человек, который в свое время уже отсидел за изнасилование и убийство. И сейчас он задержан по подозрению в очередном изнасиловании и вот, в частности, выяснилось, что здесь тоже он. Он тоже, где-то там, сравнительно неподалеку жил.

С. Бунтман — У меня вопрос. А об этом что-нибудь писали?

А. Кузнецов — Об этом в газетах, судя по всему, ничего не писали. Но...

С. Бунтман — Но в окрестностях...

А. Кузнецов — Окрестности знают. Значит, вообще, надо сказать, что вокруг этого дела такая вот атмосфера общественного, всеобщего возмущения и требования найти убийц. И вот через год... Да, и надо сказать, что через некоторое...

С. Бунтман — Значит это был какой у нас год, когда это?

А. Кузнецов — Это 65-й.

С. Бунтман: 65
―й.

А. Кузнецов — Лето 65-го года.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И вот, значит, вроде как пойман, вроде как сознался. А через некоторое время проходит слух, что на самом деле прокуратура его отпустила, потому что стало очевидно, что это самооговор. И тогда мама погибшей девочки начинает подключать все возможности. А возможность у нее, собственно, только одна. Она идет к Корнею Ивановичу, поскольку он любил Марину, поскольку, так сказать... И она просит, чтобы вот по линии, так сказать, писательской, Союза писателей, надавили на прокуратуру, чтобы она что-нибудь вообще сделала. И Корней Иванович пишет письмо, его подписывают, видимо, еще несколько жителей Переделкино, члены Союза писателей, в ЦК с требованием как следует разобраться, вообще накрутить прокуратуре хвоста. Прокуратуре накручивают хвоста. Это прокуратура Московской области. Накручивают хвоста, и в деле меняется следователь. К делу подключается следователь Юсов. Это человек, который до этого делал достаточно такую ровную и быструю карьеру. Работал в областной прокуратуре. Ему поручали серьезные дела. Но что-то потом у него там какой-то то ли дисциплинарный, то ли еще какой-то проступок, и он был в порядке, так сказать, воспитательной меры на время оправлен, как пишет Дина Каминская, в какую-то провинциальную прокуратуру. Ну, видимо, в районную его спустили из областной. В прокуратуру какого-то из районов. И вот это первое его дело, которое он получает, вернувшись обратно в областную. То есть он преисполнен решимости доказать, что это был эпизод, что он действительно вот следователь высокого полета. И когда к нему приходят представители общественности, в том числе мама убитой, он говорит: «Не волнуйтесь, товарищи! Дело будет расследовано. Я даю вам слово, значит...»

С. Бунтман — Будет раскрыто.

А. Кузнецов — Будет раскрыто. Да. Справедливость будет восстановлена. А тем временем подходит годовщина убийства, и на кладбище собирается все село. Там, так сказать, и среди всего прочего такой вот эпизод. Значит, пожилая совсем женщина, ее фамилия Марченкова, она начинает причитать над могилой Марины. Как-то на это сначала не обращают внимания, а вечером уже на поминках или, я не знаю, как вот называется эта годовщина, — да? — вот, застолье, кто-то вдруг вспоминает, что вроде как она в своем причитании произносит такие слова: «И прости меня, Мариночка, я перед тобой виновата». Значит, берутся за эту... Это сами жители, не прокуратура. Берутся за эту самую Марченкову: «Ну-ка, говори, что ты, собственно, имела в виду». Та сначала отнекивается, вроде ничего такого я не имела в виду, а потом вдруг говорит: «Ну, я виновата, потому что я в тот вечер слышала голоса, слышала Мариночку, значит, вот как она с двумя мальчишками, значит, разговаривала. Они вроде как к ней приставали. Она, вроде как, говорила: „От меня отстаньте!“. Вот я тогда этому никакого значения не придала. Ну, думаю там детишки вроде как, значит, играются. А тут вот. Теперь я понимаю, что я вот, значит, упустила такую важную вещь». — «А что за мальчишки?». — «А это вот, значит, Сашка Кабанов и Алик Буров». И, значит, опять теперь уже делегация жителей является к следователю Юсову: «А у нас есть убийцы! Дескать, вот Вы тут пока даром жрете казенный хлеб, а мы вот, так сказать, вот знаем кто!» И Юсов берется за это дело вплотную, вот за этих вот самых мальчишек. Значит, по-моему, нет ни одной статьи Уголовно-процессуального кодекса, которую он в процессе не нарушил бы. Значит, во-первых, он их арестовывает, хотя никаких оснований у него для этого нет. Надо сказать, что вообще даже для ареста взрослого человека у него, строго говоря, нет оснований, потому что кроме неких вот таких вот показаний, достаточно косвенных, нет ничего. Не актов экспертиз, не никаких-то внятных свидетельских показаний. Но он их арестовывает.

С. Бунтман — Сколько им лет тогда?

А. Кузнецов — Им 15 лет.

С. Бунтман — 15.

А. Кузнецов — 15 лет. Причем вот Кабанову только-только исполнилось 15 лет. У него день рождение вскоре вот после смерти Марины. Значит, он их арестовывает таким образом, он их обоих выманивает из дома, и арестовывает таким образом, что четыре дня их родители не знают, где они находятся. А он их тут же отправляет в КПЗ в Звенигород. Дело в том, что в то время еще не было Одинцовского района, он возникнет через два года, и это считался Звенигородский район. Ну, Вы понимаете, по географии, что это вообще очень далеко.

С. Бунтман — Да, это очень далеко.

А. Кузнецов — Это очень далеко.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Это по прямой километров 30, да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот от Переделкино до Звенигорода. То есть они находятся на другом, фактически, конце района. Значит, родители не могут их найти. Они тем временем находятся в КПЗ без всякой связи с родителями, без адвокатов. В советское время адвокат на стадии следствия не мог быть привлечен кроме случаев, если это несовершеннолетние. Вот в случае несовершеннолетних адвокат полагался, начиная со стадии следствия. И дальше выясняется, что, значит, от них получено признание. И следователь передает родителям два одинаковых письма в две семьи: «Дорогие папа, мама! Не беспокойтесь за меня, я в хороших условиях, — значит, то, се, пятое, десятое, — мы с товарищем, значит, изнасиловали и убили Марину. Не беспокойтесь за меня. Пришлите побольше сухарей. Я, типа живу хорошо». Естественно, родители, которые до этого сходили с ума, значит, приходят в совершенно безумное состояние. А следователь их приглашает в Звенигород. И после того как дает им чуть-чуть, немножко совсем повидаться с мальчиками, значит, говорит: «А вот посмотрите, познакомьтесь, вот товарищ такой-то. Вот он адвокат и не просто адвокат, он, значит, заведующий юридической консультацией. Он опытный адвокат. Вот если хотите...» Значит, то есть он им подгоняет своего адвоката. Который сразу им говорит: «Ну, да. Ну, вот по всему видно. Да, показания. Они виноваты. Ну, ничего, у нас суд гуманный. Они несовершеннолетние. Много они не получат. А то глядишь и вообще дело, значит, окончится условным приговором. Давайте-ка, договорчик-то оформим, значит, вроде как». Что еще делает следователь Юсов? Я ж не могу... Просто времени нет рассказывать по хронологии. Уже на процессе в Верховном суде РСФСР — это последний третий суд по этому делу, — будет неопровержимо доказано. Заместитель начальника областного уголовного розыска вынужден будет признать. К ним в камеру подсаживают... В камеры, потому что они, естественно, содержатся раздельно. Подсаживают по взрослому человеку, такие дядя Саша и дядя Сережа — люди с лагерным опытом, которые им начинают говорить одну и ту же вещь. «Вот, дескать, вы сейчас в КПЗ содержитесь...» Кстати говоря, еще одно нарушение. В КПЗ нельзя больше трех суток, а их там продержали 14. А это большая разница. Это голые нары. Это отсутствие горячей пищи. Так сказать, ну, в общем, это гораздо более тяжелые условия содержания, чем в нормальном, как мы бы сейчас сказали, в следственном изоляторе. «А вот сейчас следователь решает, куда вас направить. Если вот в „Матросскую тишину“ вас пошлет — это хорошо, значит, там то, се. Белье свежее, питание нормальное. Порядки, значит, добрые. А вот если вы не сознаетесь, вас в следственную тюрьму МУРа, а там...». И один из них, вот который подсажен к Кабанову, поднимает майку и говорит: «Смотри, что там со мной сделали». А у него шрам жуткий через всю эту самую. «Вот меня там так били, так били». В общем, на них оказывается сильнейшее психологическое давление. Их не тронули, судя по всему, пальцем. Но оба поставлены в такую ситуацию. И наконец, понятно, что Юсов все время их еще пытается склонить к признанию тем, что вот: «Признаетесь и сразу домой. И сразу домой». Потому что потом многие свидетели будут говорить, что они все время вот какие-то у них будут такие проговорки, дескать: «А вот когда же домой?» А он им будет говорить: «Ну, сейчас не время, подожди. Я же не могу тебя отпустить. Смотри, вокруг сколько, значит, людей из деревни. Они тебя там побьют», — и так далее. То есть он их явно вот шантажировал тем, что, естественно, 15-летние мальчишки больше всего на свете хотят домой. А он говорит: «Вот признайтесь, пойдете домой. Признаетесь — пойдете». И они признались. А потом они признание забрали обратно. К этому времени в дело вступают два адвоката. Значит, один адвокат так и останется в этом деле, я его чуть позже назову. А вторая адвокат, женщина, Ирина Козополянская. Как я понимаю, это, видимо, я не нашел никаких сведений, но, видимо, это дочь довольно известного в середине века московского адвоката Михаила Козополянского. Фамилия довольно редкая. Ну, вот. То есть она, видимо, из адвокатской такой семьи. Значит, над ней нависает очень серьезное дело, вплоть до отчисления из Коллегии адвокатов, потому что, значит, она была назначена адвокатом, точнее не назначена, а по просьбе родителей она стала адвокатом Саши Кабанова. И он написал при ней отказ, а потом следователю признался, что она его, ну, не заставила, конечно, но она ему сказала: «Ни в коем случае не сознавайся, даже если ты убил. Ни в коем случае...»

С. Бунтман — Убедила, скажем так. Убедила. Да.

А. Кузнецов — Вроде бы убедила. И над ней, конечно, нависает... По советским меркам, да и не по советским, и по нынешним бы, в общем, тоже. Над ней нависает исключение из Коллегии адвокатов, потому что она подталкивает его к даче ложных показаний. Да? И вот на этой вот совершенно неоптимистической ноте Козополянскую, естественно, отстраняют от дела. На этой оптимистической ноте в дело входит Дина Исааковна Каминская. Еще пока не знаменитая, вот как потом она будет знаменитый адвокат диссидентов, адвокат Буковского, адвокат Марченко, если я не ошибаюсь — да, — по-моему. Вот пока она опытный адвокат. Ей уже прилично за 40. На ее счету много достаточно успешных дел. Ее приглашает ее товарищ вот собственно, который в деле с самого начала, адвокат Юдович. Лев Абрамович Юдович. Тоже очень известный советский адвокат. И вот они берутся за это дело и начинают его разбирать.

С. Бунтман — Сейчас мы прервемся. После новостей мы объявим голосование. Потому что нужно еще несколько деталей для того, чтобы голосование это объявить. Вот, так мы и поступим. Сразу после новостей.

**********

С. Бунтман — Мы продолжаем следствие пока. Потом будет процесс. А все-таки, вот этих ребят, этих школьников, которых обвиняли, все-таки кроме их показаний чего-нибудь добилось следствие? Что-нибудь выявило?

А. Кузнецов — Нет, практически ничего. Другое дело, что они вроде как показывают, вот у какой яблони это все произошло. Там неподалеку такой колхозный большой фруктовый сад. Нет, ничего кроме показаний, никаких, собственно говоря, материальных улик, ничего нет. Есть свидетельское показание вот этой вот Марченковой.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Она слышала, как они сорились. Есть показания девочек, очень разнящиеся по времени, сколько времени вот прошло с момента, когда они видели Кабанова и Бурова на волейбольной площадке, и моментом, когда они встретились у мостика через пруды. Значит, девочки сначала показывают, что прошло минут 15-20 — тогда не успевают. Но следователь давит и растягивает, и получается, что 30-35, а тогда вроде как теоретически успевают. То есть все на косвенных плюс личные показания.

С. Бунтман — А там что-нибудь есть о следственном эксперименте? Их выводили?

А. Кузнецов — Их выводили. Да. И это будет иметь в дальнейшем большое значение на процессе. Но они вроде как вот на следственном эксперименте, что называется, согласно показаниям. Да, и следователь очень активно общается со всеми свидетелями, он допросил практически всю деревню. И каждому — это тоже нарушение, — и каждому рассказывает: «А вот смотрите на фотографии вот, значит, штаны, а они признались, что они их разорвали на ней». То есть он рассказывает об их показаниях, то есть деревня абсолютно уверена, что да, убийцы найдены. Плюс к делу подключается чрезвычайно энергичная женщина, хотя и весьма уже пожилая. Некая Берта Бродская. Она тоже местная жительница. Она старый большевик. И это вот в ее случае — это тип. Ее не было вообще, она в это время отдыхала в доме отдыха. Но она вернулась и с колоссальной энергией она организует всех, значит: «Вот мы должны добиться, что убийц, значит, осудили». Она будет на всех трех процессах вызываться обвинением как свидетель. И на всех трех процессах, так сказать, она будет говорить одно: «Я знаю, что они убили. Они ее мучили. Я требую от лица всего советского народа...». Когда суд спрашивал: «Что показать-то можете?». — «Я знаю, я ничего не могу показать. Я знаю, что они ее убили». Вот такой... Вот она будет писать письма. Во многом вот из-за ее энергии это дело сразу у суда будет вызывать определенный комплекс. Дело на контроле у ЦК. В деле имеется чрезвычайно активный общественник. В результате первый суд во главе с объективным, судя по всему, хотя грубым, резким, но при этом таким очень, видимо, квалифицированным юристом, судьей Кирилловым. Он это дело разворачивает на доследование. В этом деле выясняется, что очень много нарушений допустил следователь. Судья Кириллов это признает. Но, правда, он сохраняет вот эту версию, что адвокат Козополянская, значит, тоже там, так сказать, не должным образом вмешалась в дело. Поэтому дело на новое... На доследование. Не на новое расследование, а на доследование. Тому же следователю Юсову оно попадает. Он берется допрашивать всех, кого еще не допросил. Он возбуждает в местном населении, значит, вот такую уверенность, что адвокаты куплены, что адвокаты свидетелям заплатили. В результате все это выплескивается на втором процессе, который удивительным образом оказывается не в областном суде, а в Московском городском суде. Хотя по идее Московский областной суд другим составом должен был бы это дело рассматривать.

С. Бунтман — Да. Это ведь тогда область, да?

А. Кузнецов — Да. Но дело в том, что...

С. Бунтман — Звенигородская...

А. Кузнецов — ... в областном суде ни один судья не согласился принять дело в производство с таким багажом. То есть с контролем ЦК и с агрессивным общественным мнением. И они нашли формальный повод. А формальный повод был смешной. Значит, после первого процесса, когда дело вернули на доследование, вот эта Берта Бродская и мать погибшей, значит, пишут заявление, что: «Мы видели как сразу после процесса, значит, родители обвиняемых передали большой завернутый в газету пакет судье Кириллову. Нам очевидно, что это была взятка». Обвинение абсолютно абсурдное, естественно. Поэтому никакого, так сказать, движения по этому делу не было. Но Московский областной суд радостно за это цепляется и говорит: «Нам всем, всему составу Московского областного суда таким образом общественность выразила недоверие. Мы не можем это дело рассматривать». И радостно, значит, самоустраняется. Московский городской суд, суд того же уровня, что и Московский областной принимает это дело к рассмотрению. Но ведет тот же следователь, обвиняет тот же прокурор. Правда в деле оказывается другой общественный обвинитель. В советское время была такая фигура в процессе — обвинитель от общественности. В первом деле это была учительница из школы. И она обвиняла, помогала прокурору. Тоже, в общем, такая этическая...

С. Бунтман — А из каких семей были ребята?

А. Кузнецов — Они из обычных семей совершенно. Это вот тут вот Дмитрий спрашивает...

С. Бунтман — Да, да. «Не элита ли?» Да.

А. Кузнецов — Это не Переделкино. Эта соседняя деревня. Ну, совершенно деревенские люди. У них родители простые трудяги. Там у кого-то шофер, мама уборщица. Что-то в этом роде. Бедные, кстати сказать, семьи достаточно.

С. Бунтман — Но и девочка сама тоже не переделкинская ведь.

А. Кузнецов — Нет, девочка тоже из той же школы. Она их одноклассница. Они все из одной компании. И вот, значит, начинает выясняться замечательная вещь. Начинает выясняться, что есть прямые подтасовки в деле. Следователь Юсов допускает прямые подтасовки. Во время следственного эксперимента запись, кинозапись дает одно, а в протоколе другое. Причем по существенным моментам. Из протокола выясняется, что мальчики показали на разные яблони. Один показал от угла налево вторая с краю. Другой — от угла направо вторая с краю. Значит, Юсов, так сказать, сделал вывод, что экспериментом подтверждается: оба показали на одну и то же. Если бы не внимание адвокатов, то вот это «второе с краю» так бы и осталось. Выясняется замечательная вещь. Свидетельницу Марченкову вызывают, выясняется, что она слепа и глуха. Просто. То есть вот судья ей задает вопросы и она стоит на месте для свидетелей, там метров 5, не больше.

С. Бунтман — Она не слышит.

А. Кузнецов — Она не слышит. Но она слышала метров с 30 разговор, значит, трех ребят и так далее. А потом она еще будет говорить, что она их видела. А она еще и слепая практически. Она в суде будет палочкой ощупывать перед собой, значит, место. И, тем не менее, судья, уже Мосгорсуда, судья Карева, значит, ведет дело таким образом, что явно все идет к осуждению. И совершенно неожиданно роль сыграет общественный обвинитель от писательской организации, поскольку вроде как Корней Иванович и так далее. От Московской писательской организации общественным обвинителем становится Сара Эммануиловна Бабенышева. Она сама литератор, ну, видимо, судя по результатам, такой, достаточно скромных дарований. Но я прочитал о ней много хороших и добрых воспоминаний как о переводчике, как о редакторе и просто как о человеке. И вот она совершенно неожиданную роль сыграет вот в этом процессе. Она садится в процесс, как говорят юристы, с абсолютной убежденностью, что вот она должна помочь, значит, горем убитой матери и так далее осудить убийц. И в процессе она, будучи не юристом, совсем — да? — никоим образом, она приходит к убеждению, что все это дело состряпано. И она выступает со своей заключительной речью по сути защитительной и посвящает ее как филолог анализу вот этого вот кладбищенского плача свидетеля Марченковой. И показывает, разбирая, что вот он состоит из всех классических элементов, из которых должен состоять кладбищенский плачь.

С. Бунтман — Плачь.

А. Кузнецов — Вот, пожалуйста, вот заход, вот рассказ о том, какой хороший человек был покойный, а вот здесь обязательно нужно попросить прощение. И вот вам образцы. Вот сборники. Там чуть ли не Афанасьева она цитирует, вот эти самые плачи. То есть это классический плачь. Ни черта она на самом деле не видела. Потом вообще выяснится, что у нее в этот день был рабочий день, что у нее на один глаз 100 процентов она не видит, а на другой 80. Это по состоянию на 65-й год. Что она глуха на одно ухо на 60, на другое на 40 процентов. И так далее. Вот такой замечательный свидетель. По сути единственный свидетель, кроме вот этого вот оговора. Мосгорсуд выносит приговор 10 лет. Это максимум что могут дать подросткам. То есть он их признает виновными. Подается кассация. В Верховном суде судья-докладчик... А эта кассация происходит без, так сказать, подсудимых. Да? Группа судей назначена, судья-докладчик по делу, и адвокаты могут дать свои пояснения. Судья-докладчик настоятельно рекомендует дело вернуть на новое доследование, а потом через несколько недель он Каминской встретится в коридоре и скажет: «Я вообще недоволен. Это дело надо было не на доследование, его надо было закрывать, тут вообще ничего нет». Да? И дело должно было бы попасть в Мособлсуд, но по ряду причин попадает в Верховный Суд РСФСР, который должен вынести окончательное решение, к судье Ивану Степановичу Петухову. Значит, Иван Степанович Петухов, фронтовик, инвалид войны, человек, который довольно долгое время... Он был сначала судьей на самых низших там после войны этажах. А потом довольно долгое время работал в Верховном Суде в отделе ревизорском. Это вот люди, которые занимаются пересмотром дел, которые обобщают судебную практику. То есть он ревизор не финансовый, разумеется, что называется, такой вот контролер — да? — со стороны судейской... судейского сообщества. То есть это человек с таким очень точным, очень острым взглядом на... умением читать дело, разбираться именно в бумагах и так далее. И он совершенно блестяще проводит процесс. Ровно, объективно, принимает практически все ходатайства защиты. Единственное Каминскую очень удивило, значит, на очень серьезное ходатайство, просьбу, значит, выехать на место со всем составом суда — есть такое дело, да, — выехать на место и там все осмотреть, он говорит: «Нет, в этом нет необходимости». Они так еще с Юдовичем переглянулись, вроде как другие менее важные вещи принимает, а тут отказался. А потом уже после приговора Каминская его через некоторое время спрашивает: «А почему Вы наше ходатайство завернули?». А он сказал: «А действительно не было необходимости. Я как только дело получил, пока меня свидетели в лицо не знают, я в свой выходной туда съездил, все посмотрел. И убедился во всем, что Вы правы». А правы в чем были? Дело в том, что дорожка, по которой должны были бы вот эти мальчики, если все правильно, тащить труп, она была в тот день чрезвычайно грязная, она вообще болотистая. А девочки все показали, что они к мостику пришли абсолютно чистенькие, и в чистой обуви, и в чистых брюках, чего быть, конечно, не могло. И в том месте, где по версии следствия они сбросили труп в, значит, пруд, там под берегом довольно длинная песчаная коса, то есть он не утонул бы. Там практически отмель.

С. Бунтман — Ну, да...

А. Кузнецов — Он все это увидел. И в результате дело закончилось полным оправданием. Правда, процесс длился... То есть, я имею в виду, с момента их задержания до момента их оправдания прошло более двух лет. А в общей сложности 23 месяца и 20 дней они отсидели.

С. Бунтман — То есть они за какое-то преступление, за возможное, за какое-то преступление есть же такие сроки естественно, два года они практически отсидели. За что-то.

А. Кузнецов — Ну, вот видите, я много, так сказать, сейчас с теми же адвокатами общаюсь. Насколько я понимаю, сейчас их бы признали виновными в чем-то небольшом, назначили бы эти два года и выпустили бы как отбывших уже срок. Потому что сейчас статистика такая, что оправдательных приговоров практически нет. А вот здесь все-таки...

С. Бунтман — Все-таки, да.

А. Кузнецов — Все-таки вот оправдательный приговор.

С. Бунтман — Вот скажите, пожалуйста, единственный вопрос, который я могу Вам задать, вот такой, не то что конспирологический, а вопрос от нашего, так называемого, здравого смысла. Как Вы считаете, они действительно не виноваты, эти ребята? Или здесь сыграли свою роль непрофессионализм и любовь к срезанию углов со стороны следствия, что просто не дало...

А. Кузнецов — То есть они виноваты, но следствие недоработало?

С. Бунтман — Да, да. Следствие просто сработало настолько топорно, что ничего не смогло доказать, хотя были для того основания. Итак, первый вариант, они не виноваты и это доказано — 660-06-64. Вариант второй, не знаем, виноваты они или нет, но следствие сработало топорно. Вот. И поэтому их оправдали — 660-06-65. И мы голосуем.
Итак, не виноваты эти школьники, то есть и вы так считаете, что они не виноваты — 660-06-64. Это следствие так топорно проводилось, что никакую вину доказать не смогло — 660-06-65. А сомнения в вине у вас все-таки остается. И так, голосуйте. Пока мы вот, сейчас у меня несколько вопросов есть. Продолжалось ли следствие какое-нибудь было по убийству девочки?

А. Кузнецов — Нет.

С. Бунтман — Убийца девочки-то...

А. Кузнецов — Нет, нет. Никакого. Кто убил Марину, мы не знаем по сей день. И в этом, видимо, большая вина, определяющая вина первого следователя, который так топорно провел следствие в первые дни, когда еще какие-то материальные улики можно было исследовать, что, видимо, суд счел уже невозможным там через три года прошедших до чего-то докопаться. Вот Виталий Авилов спрашивает: «Кто полетел со своих мест?» Скромно полетели. Значит, получил взыскание замначальника Московского уголовного розыска, который по заданию следователя Юсова организовывал подсадку вот этих агентов в камеры к ребятам. Значит, получил взыскание зампрокурора Московской области за недостаточный контроль за следствием. Что касается следователя Юсова, вот после того как второй раз дело было завернуто и направлено в Верховный Суд, его разбил паралич. У него случился инсульт, он потерял...

С. Бунтман — Опа.

А. Кузнецов — ... речь и движения. Дальнейшая его судьба мне неизвестна. Я пытался выяснить. Точно также как вот Дмитрий спрашивает: «Есть ли данные, как сложилась судьба этих ребят?». Единственное, что написано у Дины Каминской, что из армии к ней уже, их же еще после этого практически сразу в армию забрали...

С. Бунтман — Конечно.

А. Кузнецов — ... потому что им 18 лет исполнилось.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И вот ее подзащитный, Саша Кабанов...

С. Бунтман — Тогда уже в 18 брали.

А. Кузнецов — ... ей присылал из армии благодарственные письма со своими фотографиями, там отличник боевой и политической, и как положено. И вот, значит, Каминская тоже написала, что как он ей рассказывал, деревня вся опять, так сказать, изменилась к ним, сочла их невиновными, извинялись за ту вот травлю, которой подвергали они и их родители, пока эти два года все это следствие шло.

С. Бунтман — Да. Ну, в общем-то, неизвестно живы они до сих пор...

А. Кузнецов — Неизвестно, я ничего... Я пытался найти.

С. Бунтман — Им не много лет, им 65-66 сейчас. Должно им было бы быть.

А. Кузнецов — Вот Нина спрашивает: «А кто убил Марину?»

С. Бунтман — А вот неизвестно. А вот все...

А. Кузнецов — Она такая Лора Палмер.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Из «Твин Пикс», называется.

С. Бунтман — Да, да. Но дело в том, что как-то, к сожалению, часто бывает, когда плохо работает самое начальное следствие.

А. Кузнецов — Там есть, на мой взгляд, по тем, в общем, достаточно куцем материалам, с которыми я познакомился, там есть, на мой взгляд, одна очень плохо проработанная версия. Но поскольку люди могут быть живы, не так много времени прошло, я не буду в эфире озвучивать, мои собственные, так сказать, подозрения, умозаключения. Я вас призываю, действительно призываю, прочитать «Записки адвоката» Дины Каминской. Даже если вам неинтересна ее деятельность политического адвоката, вот прочитайте об этом деле, там четыре главы ему посвящено. И у вас будет возможность самим составить свое представление.

С. Бунтман — Объявляю результаты нашего голосования. Считают, что они действительно невиновны — 74,5 процента. Я думал больше, кстати говоря.

А. Кузнецов — Я тоже.

С. Бунтман — Да. И 25,4 процента считают, что может они и виновны, но следствие недоработало.

А. Кузнецов — Ну, я понимаю, могу понять, что, может быть, эти люди рассуждали так, что поскольку не найден виновный и его виновность не доказана в суде, то сомнения остаются. Другое дело, что вот Алексей из Ганновера пишет: «Невиновны. Все сомнения в пользу подсудимого». Да.

С. Бунтман — Ну, это-то ясно.

А. Кузнецов — Неустранимое сомнение...

С. Бунтман — Это Вы абсолютно правы.

А. Кузнецов — Виталий спрашивает: «Это та Каменская, которая в книгах и сериалах?». Нет, Виталий, Дина Каминская. Дина Исааковна Каминская.

С. Бунтман — Да, это замечательный...

А. Кузнецов — Замечательный советский адвокат. К сожалению, 10 лет назад скончавшаяся.

С. Бунтман — Это не идеальное преступление. Это преступление случайно ставшее идеальным.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Ввиду недоработки. Все-таки там ограниченный круг людей, которые...

А. Кузнецов — Как я понимаю, это преступление видимо было вначале, в самые первые дни, было бы достаточно несложно раскрыть.

С. Бунтман — Ну, да. Может быть.

А. Кузнецов — Но были упущены такие возможности.

С. Бунтман — Да, да. Мы вам предлагаем, поскольку весна хотя бы календарная уже наступила.

А. Кузнецов — Вот сегодня...

С. Бунтман — Сегодня астрономическая, астрономическая весна. То тогда преступления посмотрите на любовной почве. Суд над Маргаритой Жюжан по обвинению в отравлении воспитанника, Российская империя, 1878. Воспитанник?

А. Кузнецов — Воспитанник к тому времени уже подрос и стал совершеннолетним. То есть это дело, где одной из, скажем так, версий была вот соответственно некая любовная игра. Выберите, расскажем, что это было.

С. Бунтман — Суд над Чарльзом Вулриджем по обвинению в убийстве супруги. Это Великобритания, 896-й год.

А. Кузнецов — Это дело само по себе никогда бы не привлекло наше внимание, если бы это не тот Чарльз Вулридж, о котором, или точнее вдохновленный казнью которого Оскар Уайльд не написал бы «Балладу Рэдингской тюрьмы».

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал». Да? Это вот навеяно Чарльзом Вулриджем. Это то самое дело.

С. Бунтман — Значит, Вы вчера могли слышать сквозь шумы в исполнении автора Оскара Уайльда. Да.

А. Кузнецов — Оскара Уайльда.

С. Бунтман — Суд над Анри Ландрю, серийным убийцей и брачным аферистом. Это 21-й год, Франция.

А. Кузнецов — Ну, это во Франции невероятно знаменитое дело. Его называют чуть ли не самым жутким французским преступником XX века. Синей бородой XX века. И так далее. Это классический брачный аферист, только он женщин заманивал, чтобы убить. А не просто, чтобы ограбить и бросить.

С. Бунтман — Суд над Бьюлой Мэй Эннан по обвинению в убийстве любовника, Штаты, 24-й год.

А. Кузнецов — А это тоже дело, которое отметилось в литературе, потому что она стала прототипом героини романа, а потом и мюзикла «Чикаго».

С. Бунтман — «Чикаго». И наконец, суд над Памелой Смарт и ее учениками по обвинению в убийстве Грега Смарта.

А. Кузнецов — Да, это школьная учительница, которая использовала своих любовников — своих учеников для того, чтобы расправиться с мужем. Вот такая вот необычная...

С. Бунтман — Ой, как интересно!

А. Кузнецов — ... поворот.

С. Бунтман — Голосуйте, все уже на сайте. Всего вам доброго!