Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый день всем! Продолжаем наши процессы. Продолжаем наши судебные заседания. Становится их все больше и больше. Сколько мы уже набрали?

Алексей Кузнецов — По-моему... Добрый день! По-моему, сегодня 12-й, если не ошибаюсь.

С. Бунтман — 12-й. А следующий будет 13-й.

А. Кузнецов — А следующий будет 13-й.

С. Бунтман — Ой-ей-ей. Но мы вам приготовили некий сюрприз в следующий раз, такой прыжок в сторону небольшой. Но в ту сторону, которую мы начинаем сегодня. Догадайтесь сами. Сегодня у нас будет победивший... ну, я не знаю, с отрывом победивший.

А. Кузнецов — С большим отрывом. 18 процентов от 2-го места.

С. Бунтман — Да. Это Оскар Уайльд. И тот процесс... Спасибо Дмитрию, который нам тут же дал несколько наставлений.

А. Кузнецов — Нет, ну, спасибо действительно.

С. Бунтман — Потому, что процесс Оскара Уайльда не понять, если при этом не понимать, что такое викторианская мораль.

А. Кузнецов — Да, обязательно. Мы сейчас с нее и начнем разговор. Но я хотел бы сказать, что вот Вы не дадите мне соврать, что мы предложили... Точнее идея включить вот в очередную пятерку процесс Уайльда возникла достаточно спонтанно, буквально незадолго перед передачей.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — И мы ни на какие даты не смотрели. И слушатели наши, выбирая, разумеется, тоже руководствовались другими соображениями. Но вот мистика в том, что ровно 120 лет назад день в день.

С. Бунтман — Вот так.

А. Кузнецов — 19 апреля 95-го года Уайльду было предъявлено официальное обвинение.

С. Бунтман — Это нам было...

А. Кузнецов — Да. Это вот такая...

С. Бунтман — ... указание свыше.

А. Кузнецов — Одна из тех маленьких мистических вещей, которые делают историю такой интересной. Действительно, что такое викторианская мораль, неразрывно связанная с викторианской эпохой — это с одной стороны весьма суровая такая патриархальная модель жизни. И если говорить о взаимоотношениях между полами, то викторианская мораль навязывает такой очень жесткий стандарт. Семейная жизнь предполагает исключительно... ну, не исключительно, конечно, но в 1-ю очередь это духовный союз мужчины и женщины. Это очень четкое разделение обязанностей. Есть обязанности мужские, есть обязанности женские. Они практически не пересекаются. То есть это такой, может быть, последний всплеск вот такого патриархального семейного консерватизма.

С. Бунтман — Но именно всплеск после перерыва вернувшийся, потому что, конечно, образцом для отношений, для семьи вот такой, который можно иногда — простите — счесть не очень аристократической, а скорее такое буржуазной уже семьей. Это Виктория и Альберт.

А. Кузнецов — И принц Альберт, конечно.

С. Бунтман — Это прекрасная, кстати, история. За это я люблю фильм «Молодая Виктория». Кстати, он очень хорош. И Альберт там прекрасен. Но и это было после всех безумств, которые творили Виктории дядья. Ведь что, скажем, Георг IV? Что Silly Billy...

А. Кузнецов — Ну, вообще...

С. Бунтман — ... дядя...

А. Кузнецов — ... Ганноверская династия, она долго развлекала Англию, вот я имею в виду, ее короли развлекали Англию своими всякими семейными...

С. Бунтман — Хотя они-то перевели... привезли туда из своего Ганновера замечательного со своим курфюрстом, они туда привезли вот такую немецкую провинциальность...

А. Кузнецов — Да, да.

С. Бунтман — При этом чудесная королева Шарлотта, жена Георга III, которая подарила Англии ёлку.

А. Кузнецов — Ёлку.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Ну, вот...

С. Бунтман — И «Шарлотку».

А. Кузнецов — То есть с одной стороны это такая, в общем, подчеркнутая асексуальность, ну, в высших слоях, разумеется, потому что, так сказать, на то, что называется, working class никто особенно внимания не обращал. Грубые люди, да? И что, так сказать, что они там хотят, пусть то они там и творят. А с другой стороны это время чрезвычайно распространенного разврата практически, ну, нельзя сказать, легального. Но скажем так, вот существуют некий общественный договор, очень часто противоречащий закону. И в частности смысл заключается в том, что мужчине позволяется, ну, скажем так, развлекаться на стороне, лишь бы это не вылезало на публику, и лишь бы он не увлекался, скажем так. Вот...

С. Бунтман — Перерастало в некую такую вот связь...

А. Кузнецов — Это да. Это все должно быть отстраненно.

С. Бунтман — ... постоянная и публичная.

А. Кузнецов — Если джентльмен покупает себе любовь в одном из многочисленнейших лондонских борделей, это нормально, потому что он тем самым даже наоборот облегчает себе хранение дружеских отношений с супругой. Да? Так сказать, вот он разгрузился психологически, скажем так, с профессионалкой, и возвращается в дом, и у них, так сказать, все трогательно и очень-очень чисто. Даже находили соответствующие соображения блаженного Августина, который якобы говорил о том, что вот если в это не вкладывать душу, то можно. Главное, что вот не изменять в душе.

С. Бунтман — Я Вам должен сказать, что можно найти все.

А. Кузнецов — Ну, разумеется, конечно.

С. Бунтман — Все в писаниях.

А. Кузнецов — Конечно. И это же в принципе касается и гомосексуализма — тема, которую мы сегодня никак не сможем обойти, потому что с одной стороны существует достаточно суровое законодательство... Ну, такая вот краткая история. В 19-м веке это выглядит следующим образом: в 28-м году выходит закон о преступлениях против личности, в котором говорится дословно: «Лицо, виновное в омерзительном преступлении — содомии, совершенном с мужчиной или с любым животным, подлежит смерти как преступник». То есть смертная казнь однозначно. Не какой-то там разброс, а однозначно. Дальше наступает в 1861 году некоторая либерализация. Но она связана не с тем, что как-то изменилось к содомии отношение, а с тем, что вообще наступает либерализация уголовного законодательства. И вместо 200 составов преступлений, за которые раньше полагалась смертная казнь, оставляют всего 4. Там государственная измена, пиратство и еще что-то. А все остальные, так сказать, снижаются, но снижаются не очень значительно, потому что по-прежнему за гомосексуальные связи от 10 лет до пожизненного заключения. То есть это по-прежнему тягчайшее преступление. И только в 85-м году, то есть за 10 лет до тех процессов, о которых мы будем сегодня говорить, принимается Criminal Law Amendment Act, значит, закон о поправках в уголовное законодательство, куда в последний момент без особенного обсуждения, буквально случайно попадает так называемая поправка Лабушера, которая гласит, дословно цитирую: «Любая особа мужского пола, которая, на публике или приватно, совершает, или договорилась совершить, или обеспечивает, или пытается обеспечить совершение с какой-либо особой мужского пола любого акта грубой непристойности (gross indecency), будет виновна в преступлении, и, будучи осуждена за него, должна быть подвергнута по усмотрению суда тюремному заключению на срок, не превышающий два года с назначением или без исправительных работ». Вот собственно именно по... в соответствии с этим вот актом Оскар Уайльд и будет осужден. При этом надо сказать, что явление чрезвычайно распространено, причем особенно в аристократических кругах. И практически все исследователи, я вот посмотрел, готовясь к передаче, несколько... у нескольких специалистов разного времени и современников тех событий, уже 20-й век, соображения о том, почему получает это такое распространение. И Вы знаете, практически все единодушно обращают внимание на вот эти закрытые английские частные школы-интернаты, где с одной стороны такая достаточно насаждается грубая модель взаимоотношений между старшими и младшими учениками с подчиненностью младших учеников старшим. И с другой стороны это культ античности. А мы знаем, что в античности, в общем, гомосексуализм был достаточно широко распространен и был частью такой вот культурной традиции.
Я хочу процитировать Уильяма Стида, знаменитого публициста, журналиста, критика тех времен, пассажира трагически погибшего на «Титанике» уже в пожилом возрасте, который в газете, давая репортаж о процессе над Уайльдом писал: «Если бы каждый, кто виновен в грехе Оскара Уайльда, попадал в тюрьму, то мы бы стали свидетелями удивительного переселения обитателей Итона, Хэрроу, Рэгби и Винчестера в тюремные камеры. Ведь мальчики в частных школах свободно подхватывают привычки, за которые их потом могут приговорить к каторге». Ну, это, видимо, одна из причин, но такая явно совершенно не последняя.
И что же собственно Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд... Так полностью звали этого человека. Он ирландец и учился в Ирландии, вырос во вполне более чем респектабельной ирландской семье. Мама была очень тонким человеком, которая привила ему интерес к классической литературе и к античности, и к древним языкам, и так далее. В Англию он собственно переселяется, когда поступает в университет. Он будет учиться в одном из колледжей Оксфорда, не самом престижном, но таком, так сказать, Оксфорд есть Оксфорд в любом случае. А вот дальше он женится. У него двое сыновей. То есть внешне все... вполне, так сказать, такая жизнь добропорядочного джентльмена. А дальше в его жизни появляется, ну, можно так сказать, злой гений. Это Альфред Брюс Дуглас, представитель высшей аристократии, он 3-й сын маркиза Куинсберри. Вот этот молодой человек, который на 16 лет моложе Уайльда становится его многолетним любовником, его музой, его злым гением, тому...

С. Бунтман — Не только злым, потому что эта история очень многогранная.

А. Кузнецов — Конечно, многогранная. Но во всей этой истории с судебными процессами, он, конечно, сыграл далеко не лучшую роль. И в конечном итоге Уайльд практически уходит из семьи, перестает видеться с женой, со своими уже подросшими сыновьями, абсолютно погружается вот в этого молодого человека, хотя при этом он позволяет себе теперь уже тоже гомосексуальные всякие, ну, вот платные, что называется, связи на стороне, но между ними роман невероятной силы. Причем Дуглас капризничает, Уайльд его содержит, хотя он не был таким уж богатым человеком, не смотря на большой, в том числе и коммерческий успех его, особенно его пьес. И из этой истории вырастает вот это вот, в общем, достаточно нелепая судебная ситуация. Нелепая вот почему: ее бы, конечно, не было, если бы не чрезвычайно сложные, можно сказать на ненависти по сути основанные, взаимоотношения Альфреда Дугласа с его отцом, маркизом Куинсберри. Кстати говоря, это имя должно быть хорошо известно любителям спорта, в частности бокса. Я помню очень хорошо, когда я впервые его услышал, мне было лет 12, и я как большинство мальчишек моего времени зачитывался рассказом Джека Лондона «Мексиканец». Может быть лучшее, что написано о боксе. Да? Ну, вот только еще Юрий Нагибин в своих, так сказать, рассказах о своем юношестве тоже, может быть, достиг какого-то такого уровня изображения спорта, и именно... А надо сказать, что вот отец Дугласа был человеком совершенно противоположного плана. Дуглас — утонченный, изнеженный, такой женоподобный. А это наоборот человек, использующий каждую возможность, чтобы подчеркнуть свою не просто принадлежность к мужскому полу, а вот такую брутальную мужиковатость. Страстно...

С. Бунтман — Что тоже всегда подозрительно бывает.

А. Кузнецов — Да, кстати говоря. Не пытался...

С. Бунтман — Дорогие друзья...

А. Кузнецов — Не пытался ли он убежать от самого себя в этом? Да. Страстный поклонник охоты в самых ее грубых проявлениях, поклонник бокса, что для аристократа почти невозможно. Это считалось мужицким видом спорта, и вообще совершенно неприличное. Вот. А он разработал вот эти правила, которые, насколько я понимаю, по-прежнему являются основой правил в боксе.

С. Бунтман — Да. Он сделал бокс вот тем...

А. Кузнецов — Спортом. Да. Не мордобоем...

С. Бунтман — ... спортом. Во-вторых, спортом...

А. Кузнецов — ну, достаточно джентльменским.

С. Бунтман — Джентльменским. Да.

А. Кузнецов — Вот все эти правила на счет нокдауна, правила на счет того, что боксер, который хватается за канаты, боксер, который опускается на колено, выбывает из боя. Собственно он ввел как обязательные перчатки. До этого дрались иногда голыми кулаками, иногда...

С. Бунтман — Да, кстати, вот о кулачном бое изумительная есть книга Конан Дойля «Родни Стоун».

А. Кузнецов — «Родни Стоун», конечно.

С. Бунтман — Это великолепная...

А. Кузнецов — Совершенно верно. Да. И плюс в личной жизни тоже, мягко говоря, не просто, потому что окончательно он разошелся со своей женой, ну, они не разводились, они разъехались, за что сыновья очень отца осуждали, когда отец просто в дом привел любовницу и предложил начать жить втроем. Тоже такой вариант не вполне стандартный для того времени да и для нынешнего. И между отцом и вот его в частности 3-м сыном назревает такая взаимная сильная неприязнь, которая особенно усиливается в 94-м году, когда при очень сомнительных обстоятельствах вроде несчастного случая на охоте оказывается застреленным старший брат Альфреда, который в свою очередь подозревался в любовной связи с министром иностранных дел, а в последствии премьер-министром маркизом Роузбери. Это к вопросу о выпускниках частных школ и...

С. Бунтман — Да. И куда бы они переселились, если б всех судили за это?

А. Кузнецов — Да, да. И почему-то Альфред обвинял отца вот в том, что произошло. И в конечном итоге, они, значит, начинают обмениваться крайне резкими письмами. Значит, отец сына проклинает. Сын в ответ ему подчеркнуто дерзит. И тут отца все больше и больше доброжелатели начинают информировать о том, что, так сказать, мальчик-то живет такой жизнью неподобающей. Правда, маркиз Куинсберри съездил лично познакомиться с Уайльдом. И при 1-м знакомстве Уайльд произвел на него самое благоприятное впечатление. Маркиз даже сыну написал, что сынок, да я убедился в том, что это достойнейший человек, что это все, так сказать, клевета, наветы и поклепы. Но через месяц что-то у него там в голове опять какой-то рычажок соскакивает, и он начинает требовать, чтобы сын немедленно уезжал из Оксфорда, не получив даже диплома. Так сказать, сын опять дерзит ему в ответ. Дальше маркиз закусывает удила. Как раз в это время премьера, ну, может быть, самой знаменитой пьесы Уайльда «Как важно было серьезным». Вот. И маркиз абонирует себе кресло, явно совершенно намереваясь устроить скандал во время премьеры. Уайльду об этом докладывают. Он уговаривает директора театра, чтобы тот не продавал билеты. Значит, маркиз пытается прорваться в театр. Его не пускают. Это он воспринимает как дополнительное оскорбление. Совершенно слетает с нарезки. И в клубе, где Уайльд регулярно бывал, оставляет для него без конверта, так чтобы люди могли видеть, визитную карточку, на которой пишет оскорбительную фразу, такую абсолютно не двусмысленную, обвиняя Уайльда в том, что он содомит. Значит, через несколько дней Уайльд получает это послание, скажем так. И дальше в кругу людей, Уайльда окружавших, возникают разногласия по поводу того, стоит ли связываться, вот стоит ли реагировать. Кто-то из осторожных людей говорит, что вообще лучше бы от греха подальше уехать на время во Францию. Кто-то говорит, ну, можно не уезжать, но в любом случае не надо никак на это реагировать, сделаем вид, что ничего не было, что письмо, что называется, не дошло. Вот. А среди очень немногих из тех, кто считает, что надо на это отреагировать, как раз 1-ю скрипку играет Альфред, который, видимо, таким образом хочет отца побольнее уесть. То есть он использует своего старшего друга в качестве вот такого орудия мести. И под его, безусловно, влиянием, я не думаю, что кто-то еще Уайльда мог уговорить на это, тот выдвигает обвинения против маркиза Куинсберри в клевете. Вот собственно говоря, именно это и составляет 1-е дело, которое начинает слушаться 3 апреля 1895 года. И интересы Уайльда... Он сам естественно присутствует на этом процессе. Его интересы представляет очень известный, очень дорогой адвокат сэр Эдвард Кларк, который, так сказать, готовится к этому процессу, а его оппонента, ответчика представляет Эдвард Карсон, который был одноклассником Уайльда по Оксфорду. Они вместе учились. Уайльд даже там иронически сказал, что, ну, вот от старого друга следует ожидать особенно больших неприятностей, как говорится, по старой дружбе. Вот.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И как в воду глядел, надо сказать, потому что Карсон начинает копать естественно компромат на Уайльда и накапывает этого компромата достаточно. Появляются и будут собственно предъявлены на суде показания 12 молодых людей, которые, ну, скажем так, работали в заведении, принадлежавшем некоему Альфреду Тейлору. Заведение это располагалось на Little College Street и представляло собой очень изящно обставленный салон, где богатые джентльмены могли познакомиться с небогатыми, но молодыми и недурными собой юношами. В общем, это такая точка вполне себе профессиональная. Кого-то подкупом, кого-то угрозами, в общем, удается от них получить вот эти самые показания, которые свидетельствуют, что маркиз никоим образом не преувеличил, когда назвал Уайльда вот этим самым словом. И с этого момента сэр Эдвард Кларк, опытный юрист, понимает, что дело-то, в общем, пахнет керосином. Он начинает предлагать Уайльду забрать иск, не доводить до греха. Но Уайльд, тем не менее, вот упорствует. И, в конечном итоге, дело это попадает в судебное заседание.

С. Бунтман — Мы сейчас прервемся. Мы говорим о суде над Оскаром Уайльдом. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Программа «Не так». Наши судебные процессы.

********

С. Бунтман — Кстати, должен отметить, что программа «96 страниц» будет на месте собственно «Дилетантов» в ближайший четверг, 23-го числа в 21 час она выйдет. Так что обратите внимание, что будет программа «96 страниц», представляющая апрельский номер «Дилетанта». А мы сейчас об Оскаре Уайльде.

А. Кузнецов — Ну, вот об этом да, 1-м... 1-й части большого процесса, ну, говорят о 3-х процессах, процессуально это правильно, но поскольку они уложились, в общем, в достаточно короткий промежуток времени — полтора месяца, все началось и закончилось, то можно, конечно, поскольку были одни и те же представители сторон. Естественно одни и те же, только они менялись местами соответственно — истцы и ответчики. Это все можно рассматривать как один большой процесс. И, в общем, Уайльд на 1-м процессе довольно быстро теряет присутствие духа, хотя он продолжает достаточно мелко и колко, и резко реагировать, и иногда срывает аплодисменты, но он, в общем, с другой стороны некоторыми своими необдуманными заявлениями он раздражает присяжных, раздражает публику. Ну, вот например, когда его однокашник бывший Карсон спрашивает... Он там как-то это привязывает к персонажам его произведений. В частности Дориан Грей естественно очень обсуждался, так сказать, тщательно. Карсон спрашивает его, какие люди его привлекают. И Уайльд отвечает: «Я люблю людей молодых, ярких, беспечных и естественных. Я не люблю разумных и старых». Это, кстати говоря... Я сейчас понял, что я ошибся. Это речь шла не о Дориане Грее, а о том, почему он посещал вот эти... вот это заведение...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ... на Little College Street. И в конечном итоге ничего удивительного в том, что маркиз признан невиновным. И естественно тут же в свою очередь он выдвигает против Уайльда, как выражается наш Президент, обратку. И вот тут все становится совсем плохо. Альфред Дуглас, почуяв это, уезжает из Англии. Уайльд остается по сути... ну, то есть он не остается один. Вокруг него есть друзья. Некоторые из них останутся с ним до самого последнего как Роберт Росс, например. Но с другой стороны вот в том круге, в котором он вращался, перед ним начинают закрываться двери. С ним перестают общаться очень многие люди. Он чувствует, что нарастает вот это отчуждение, и, тем не менее, на 2-м процессе он продолжает защищать себя с юридической точки зрения наихудшим из возможных образов. Вот это очень напоминает суд над Сократом в том смысле, что оба пытались высказать то, что для них важно, и это было крайне неудачной линией защиты. То есть это по сути работа на...

С. Бунтман — Если иметь в виду линию защиты как линию избежать...

А. Кузнецов — Избежать. Совершенно верно.

С. Бунтман — ... наказания.

А. Кузнецов — Совершенно верно. Ну, вот например... Один пример приведу очень известный. Значит, обвинение, теперь уже обвинение, спрашивает о его отношениях с Дугласом и в частности как понимать... А Дуглас был поэтом. Ну, можно сказать, достаточно плодовитым. И как понимать одну строчку из его стихотворения «The love that dare not speak its name» — «Любовь, что таит своё имя». Что это за любовь? И тут, конечно, у Уайльда было множество возможностей повыкручиваться. Да? Откуда мне знать? Не я писал. Только автор...

С. Бунтман — Так вообще говоря, что значит стихотворная строка...

А. Кузнецов — Конечно. Тем более такая...

С. Бунтман — Глупость вообще.

А. Кузнецов — Да. А потом как можно спрашивать меня, я, так сказать, не писал этих слов. Спросите автора. Это был бы абсолютно не убиенный аргумент, тем более что автора нет, так сказать, в Соединенном Королевстве. Но Уайльд... Вот я, извините заранее за длинную цитату, но мне кажется, что она объяснит практически все в его позиции, которую он занимает на этом процессе. «Любовь, что таит свое имя» — это в нашем столетии такая же величественная привязанность старшего мужчины к младшему, какую Ионафан испытывал к Давиду, какую Платон положил в основу своей философии, какую мы находим в сонетах Микеланджело и Шекспира. Это все та же глубокая духовная страсть, отличающаяся чистотой и совершенством. Ею продиктованы, ею наполнены как великие произведения, подобные сонетам Шекспира и Микеланджело, так и мои два письма, которые были вам прочитаны. В нашем столетии эту любовь понимают превратно, настолько превратно, что воистину она теперь вынуждена таить свое имя. Именно она, эта любовь, привела меня туда, где я нахожусь сейчас. Она светла, она прекрасна, благородством своим она превосходит все иные формы человеческой привязанности. В ней нет ничего противоестественного. Она интеллектуальна, и раз за разом она вспыхивает между старшим и младшим мужчинами, из которых старший обладает развитым умом, а младший переполнен радостью, ожиданием и волшебством лежащей впереди жизни. Так и должно быть, но мир этого не понимает. Мир издевается над этой привязанностью и порой ставит за неё человека к позорному столбу«. Конец цитаты.

С. Бунтман — Молодец!

А. Кузнецов — Да, молодец.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Он молодец в том смысле, что он попытался, высокоталантливо попытался объяснить, что это, какие чувства испытывает человек, так сказать, находящийся в его ситуации. Но для суда это по сути признание. Не смотря на это, 1-я коллегия присяжных не может вынести вердикт. Присяжные долго-долго совещаются и не находится удовлетворительной... Не находят консенсуса. Там не нужен был полный консенсус, но там нужно была некоторая, так сказать, численность. Вот что называется, жюри присяжных зависло. И тогда судья назначает... Судья, я процитирую его обязательно, недоброжелательно настроен к Уайльду. И он назначает еще одно слушание другим составом присяжных. И вот на этом слушании, которое произойдет уже в середине мая 95-го года, собственно Уайльду не дают возможности защищаться. Он уже практически сломлен. И вот именно этот процесс, 3-й, или 3-й этап одного процесса, он и заканчивается приговором. И если можно, я бы хотел еще одну цитату из заключительного выступления судьи, уже после того, как жюри присяжных вынесло свой вердикт «Виновен». И если можно, мне кажется, что так лучше звучит, у нас сегодня нет записи, вставки, вот если можно, я за нее поработаю? Я сначала прочитаю... Это коротенький достаточно кусочек по-английски. Да? Так вот как судья произносил это. Он обращается к двум обвиняемым. К двум, потому что Альфред Тейлор, содержатель вот этого полупочтенного заведения, был привлечен к суду по этому же самому обвинению. И у него, кстати, была возможность открутиться. Ему предлагало обвинение, что если он согласится сам выступать в качестве свидетеля обвинения, то против него ничего выдвигаться не будет, но он по каким-то своим соображениям, может быть, благородством, а, может быть, были какие-то практические соображения, он предпочел этого не делать. И он тоже вместе с Уайльдом на скамье подсудимых. Вот что говорит судья: «It is no use for me to address you. People who can do these things must be dead to all sense of shame, and one cannot hope to produce any effect upon them. It is the worst case I have ever tried. That you, Taylor, kept a kind of male brothel it is impossible to doubt. And that you, Wilde, have been the center of a circle of extensive corruption of the most hideous kind among young men, it is equally impossible to doubt». — «Нет необходимости мне обращаться к вам. Люди, которые делают такие вещи, не имеют никакого чувства стыда, и нет никакой надежды вызвать это чувство. Это худшее дело из тех, которые я когда-либо слушал. Нет никакого сомнения, Тейлор, в том, что Вы содержали некое подобие мужского борделя, и в том, что Вы, Уайльд, были центром самого массивного — ну, можно сказать, — разложения молодых людей, которые были вокруг Вас. В этом тоже невозможно сомневаться». То есть судья настроен... И после этого он говорит, что я считаю эту меру абсолютно недостаточной, но я могу только приговорить вас к верхней планке того, что назначает закон в этой ситуации. То есть к 2-м годам. Причем у него был выбор приговорить просто к тюрьме или к тюрьме в сочетании с каторжными работами. Он выбирает 2-й вариант, гораздо более тяжелый. Уайльд отправляется в тюрьму. Их 2-х лет он полностью отбудет этот срок. Полтора года он пробудет в Редингской тюрьме, которую он обессмертил, написав, на мой взгляд, одно из самых лучших своих стихотворных произведений. Это «Баллада Редингской тюрьмы».

С. Бунтман — Да уж.

А. Кузнецов — Он выйдет оттуда абсолютно сломленным человеком, физически очень нездоровым. Там были очень тяжелые условия. Там был абсолютный садист-комендант. Ну, вот я... Последняя на сегодня цитата. Я хочу маленький кусочек, 5 катренов из этой баллады процитировать в переводе Нина Воронель, хотя эту балладу переводили и Брюсов и Бальмонт, великие переводчики и поэты. Но вот мне ее перевод кажется наиболее близким к английскому оригиналу. В этих строках, как мне кажется, посвящается баллада узнику, который был казнен в тюрьме за... через некоторое время после того, как Уайльда туда перевели. Это был гвардейский офицер, кавалерист, которого казнили за убийство из ревности своей жены. Ну, вот явно совершенно эти строки о... не только о нем, но и о себе. И вот тот 1-й катрен, с которого я сейчас начну, вот он сейчас эпитафия на могиле Уайльда на кладбище Пер-Лашез.
Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один — жестокостью, другой —
Отравою похвал,
Коварным поцелуем — трус,
А смелый — наповал.

Один убил на склоне лет,
В расцвете сил — другой.
Кто властью золота душил,
Кто похотью слепой,
А милосердный пожалел:
Сразил своей рукой.

Кто слишком преданно любил,
Кто быстро разлюбил,
Кто покупал, кто продавал,
Кто лгал, кто слезы лил,
Но ведь не каждый принял смерть
За то, что он убил.

Не каждый всходит на помост
По лестнице крутой,
Захлебываясь под мешком
Предсмертной темнотой.
Чтоб, задыхаясь, заплясать
В петле над пустотой.

Не каждый отдан день и ночь
Тюремщикам во власть,
Чтоб ни забыться Он не мог,
Ни помолиться всласть;
Чтоб смерть добычу у тюрьмы
Не вздумала украсть.
Это, конечно, о себе.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Это, конечно, о себе.

С. Бунтман — Ну, что же? «Посоветуйте всем почитать, — пишет Петр из Саратова, — Дебру Фундис, пронзительную по откровенности...»

А. Кузнецов — Причем будете читать, смотрите, чтобы у вас был полный вариант. Он далеко не сразу вышел в полном варианте.

С. Бунтман — Да, да. Конечно, это изумительный совершенно процесс и великий процесс со стороны Уайльда. И Уайльд, мне кажется, был абсолютно прав, что он выбрал именно такую форму защиты. Он выбрал форму защиты, устремленную в вечность и устремленную в будущее, потому что кто помнит, как звали судью, кто помнит, с каким-то... Я знаю кроме, наверное, М&М наши Милонов с Мизулиной. Милонову с Мизулиной вспоминается с радостью, какие были чудесные законы викторианской Англии. Это человек, который поднял и свое именно поведение, потому что любая любовь бывает великой, бывает отвратительной, бывает и так далее. Любая. Вне зависимости от того гетеросексуальная...

А. Кузнецов — Абсолютно. Вот такой уровень, такой тип отношений, который был между Уайльдом и вот...

С. Бунтман — Вы судите меня, говорит. И вы судите. Так бы мог сказать... Могли сказать люди, которые тихо держались свое... Говорят, вот кто русский Уайльд? Смотря с какой точки зрения. Нет русского Уайльда. Но есть люди, которые были, также любили как Уайльд. И тот же самый Константин Романов и...

А. Кузнецов — К.Р. Да. Знаменитый поэт и переводчик.

С. Бунтман — ... и Чайковский, которые были сломлены этим, но сломлены не так, как Оскар Уайльд, не так, которые не прошли за это и не высказались по этому поводу.

А. Кузнецов — А был Михаил Кузьмин, например, который понимал это как знамя и многим людям...

С. Бунтман — Да, был Михаил Кузьмин...

А. Кузнецов — ... отравил жизнь.

С. Бунтман — Да. Ну, вот был, который так тяжело это свое право устанавливал, и именно тюрьма здесь нам тоже аналогия. Это Жан Жёне во Франции.

А. Кузнецов — Да. Андрэ Жит.

С. Бунтман — Да, Андрэ Жит или Жан Кокто, который вытерпел многое изо всего, кстати говоря, и не только из-за гомосексуализма.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Я не думаю, Артем, что в прямую Михаил Кузьмин — это русский Уайльд. Кузьмин при всем моем уважении к нему — человек несколько другого масштаба все-таки. И он остался человеком несколько другого масштаба по сравнению с Оскаром Уайльдом. Все-таки.

А. Кузнецов — Ну, да. Ну, вот Фархат спрашивает, по какой статье пошел Алан Тьюринг. Да, по этому самой.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — По этой самой.

С. Бунтман — Да, по этой самой.

А. Кузнецов — Создатель знаменитой «Энигмы». Да.

С. Бунтман — Да, по этой самой статье. И вот эти все статьи пройдут, а останется Оскар Уайльд. Останется Оскар Уайльд.

А. Кузнецов — Безусловно и именно в русской культуре, которая его сравнительно поздно для себя открывала, вот Уайльд уже был знаменитым драматургом, а только-только появились первые переводы в конце... на рубеже веков. Как раз русская культура его восприняла очень близко и очень глубоко, на мой взгляд. И вот я прекрасно помню, я учился в классической московской английской спецшколе, у нас в учебнике были замечательные тексты вот этих детских сказок...

С. Бунтман — Да, да. Конечно. На этом учили английскому. Да.

А. Кузнецов — Действительно великолепный английский язык классический.

С. Бунтман — Так. Ну, что же? Дорогие мои друзья, мы таким образом сегодня прощаемся на некоторое время с Оскаром Уайльдом. На некоторое время потому, что каждый будет его естественно открывать, читать, смотреть в театре и так далее, в кино. Стивен Фрай сыграл гениально Оскара Уальда все-таки. Ну, давайте мы с вами перейдем к следующему номеру нашей программы, к следующей неделе. И мы вам предлагаем во след тому — прекрасная идея Алексея Кузнецова — предлагаем, если уж мы занялись литературой, влипли в нее. Да, сэр?

А. Кузнецов — Да. То не будем быстро выливать.

С. Бунтман — Да. Давайте посмотрим процессы прототипов литературных.

А. Кузнецов — Реальные процессы над реальными людьми.

С. Бунтман — Которые послужили во многом отправной точкой для очень известных произведений.

А. Кузнецов — Хотя сами процессы, в общем, не очень известны. Да?

С. Бунтман — Да. Но это именно...

А. Кузнецов — Но именно раскат в литературе...

С. Бунтман — Вот смотрите, некий Франсуа Пико. Это прототип Эдмона Дантеса.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — И который граф Монте-Кристо.

А. Кузнецов — И суд над ним, о котором будем говорить, если вы его выберете, это тот суд, на котором прокурор Вильфор отправит Эдмона Дантеса в тюрьму.

С. Бунтман — Совершенно верно.

А. Кузнецов — Потому, что суда финального не будет. Там совсем по-другому жизнь закончится.

С. Бунтман — Конечно. Да. Но вот эта отправная точка великой несправедливости... Суд над Карлайлом Харрисом, одним из прототипов Клайда Гриффитса из «Американской трагедии».

А. Кузнецов — Да. Одним из десятка прототипов на самом деле...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Но это просто...

С. Бунтман — Потому и называется «Американская трагедия»...

А. Кузнецов — Что это типичное явление, по крайней мере, с точки зрения Драйзера.

С. Бунтман — И подзабытая ныне вещь, но она сыграла невероятную совершенно роль вот в осознании всей судебной системы, вообще что такое суд, что такое судьба человека...

А. Кузнецов — Ну, почему? Это американское «Преступление и наказание», только без наказания. Американское преступление, часть 1-я, скажем так.

С. Бунтман — Да. Процесс Пьера-Франсуа Ласенера. Кстати говоря, одного из прототипов Раскольникова Родиона Романовича.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Вот, вот...

А. Кузнецов — В том, что касается теории. У Раскольникова как минимум три прототипа.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Но вот этот...

С. Бунтман — В том, что касается теории да.

А. Кузнецов — Идейный убийца. Да.

С. Бунтман — Я бы вам очень посоветовал, кстати говоря. Подавлю...

А. Кузнецов — Не давите на присяжных.

С. Бунтман — Суд над Адамом Вортом, прототипом профессора Мориарти.

А. Кузнецов — Мориарти, конечно. Да.

С. Бунтман — Вот.

А. Кузнецов — Конечно.

С. Бунтман — И, наконец, суд над Яковым Блюмкиным, одним из прототипов Штирлица.

А. Кузнецов — Ну, вот точнее Исаева, потому что...

С. Бунтман — Исаева, Исаева.

А. Кузнецов — ... «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Вот здесь он отчетливый прототип.

С. Бунтман — Тогда Владимиров.

А. Кузнецов — Да. Всеволод Владимирович Владимиров он же Максим Максимович Исаев. Конечно.

С. Бунтман — Да, да. Совершенно это после ... порой не нужен, появился Исаев. Да? Знаем классику. Да? Все, в общем, более-менее.

А. Кузнецов — Что-то читали.

С. Бунтман — Так что давайте, друзья, уже есть на сайте наша голосовалка. Пожалуйста.

А. Кузнецов — И простите за нелегкий выбор.

С. Бунтман — Да, нелегкий выбор. Я думаю, никто по легкому пути не пойдет из вас. И вот я думаю, к средине недели будет уже все понятно. Итак, спасибо. Всего вам доброго!

А. Кузнецов — Всего доброго!

С. Бунтман — До следующего воскресенья!