Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый день всем! 8 Марта, мы поздравляем с 8 Марта всех женщин...

Алексей Кузнецов — Добрый день! Да, с праздником!

С. Бунтман — Добрый день! Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Правда мы это делаем хитро и даже вредно, вредительски, я бы сказал.

А. Кузнецов — Вредительски причем ни одной женщины сегодня упомянуто не будет, разве что одна героиня пьесы.

С. Бунтман — Да, это, во-первых. А, во-вторых, нет, сегодня будет много женщин упомянуто, но в самом конце.

А. Кузнецов — Но в конце, да.

С. Бунтман — В самом конце передачи, но еще ко всему мы записываем эту передачу и поэтому мы решили полоботрясничать несколько в праздник 8 Марта. Ну, сегодня у нас специально мы на борьбу давали два советских процесса примерно одного времени, одной эпохи уж во всяком случае.

А. Кузнецов — Ну, один вытекающий, в общем, из двух.

С. Бунтман — Шахтинское дело и процесс Промпартии. И дали, конечно, для голосования мы предложили еще дело Бейлиса, которое естественно... Кстати говоря, я должен сказать, что не только дело Бейлиса, а очень многие из процессов будут и, я думаю, даже почти все которые мы представляли, рано или поздно пройдут, так что не беспокойтесь, если вы в данный момент выбираете что-то, сожалея о том, что что-то другое не будет. Итак, победил у нас процесс Промпартии, очень показательный во всех отношениях процесс. Процесс завершающий, может быть, почти что завершающий одну эпоху и предрекающий нам эпоху другую.

А. Кузнецов — Да, он действительно есть... Ну, скажем так, если Шахтинское дело окончательно поставило крест на НЭПе. Точнее не оно поставило, конечно, но оно было вот показателем — все, НЭПу долго не протянуть и действительно, буквально год и все вот новой экономической политики уже ничего не осталось. То процесс Промпартии, он, конечно, знаменует вот эту эпоху больших показательных процессов, хорошо срежиссированных, то Шахтинское дело явно совершенно показало организаторам многие их недочеты, о чем мы сегодня обязательно скажем. Вот. И они сделали выводы, эти выводы очень хорошо просматриваются в процессе Промпартии.

С. Бунтман — Ну что ж? Начнем. Что такое Промпартия? Что процесс? Итак, перелом, Великий перелом, он так был и назван, но с позитивным уже мнением.

А. Кузнецов — Да, а потом уже в перестройку об этом скажут, как о переломе «станового хребта народу», да?

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — О Великом переломе. Эта эпоха, ну сразу скажем, что процесс Промпартии — это конец ноября, начало декабря 30-го года. То есть это разгар первой пятилетки. Разгар, начало вот этого вот гигантского промышленного скачка. И надо было решить сразу несколько задач, одна из которых, — это определиться с, окончательно определиться с отношением к так называемым буржуазным специалистам. То есть к старым спецам, к людям, которые получили свое образование, даже уже начали свою инженерную деятельность еще при старом, что называется, режиме. Все подсудимые, 8 человек их будет, которые предстали перед судом. Все они вот представители этой старой технической интеллигенции, к которой советская власть с самого начала не скрывала настороженного отношения. Еще Ленин успел сказать, говоря о буржуазных специалистах, что это люди, которые, цитирую: «Насквозь проникнуты буржуазной психологией, которые нас предавали и будут предавать еще годы».

С. Бунтман — Но, тем не менее, идея Троцкого, как в армии, так потом и в промышленности так...

А. Кузнецов — Опора на...

С. Бунтман — И даже в литературе опора на мастерство.

А. Кузнецов — Опора на мастерство, но вместе с тем, нельзя забывать, что тот план, который... Тот план вот этого скачка, который реализуется в начале 30-х годов, по сути, это план Троцкого, потому что, когда еще на 14-м съезде Троцкий спорит с Бухариным о темпах, о методах проведения индустриализации. Как раз Николай Иванович отстаивает процесс постепенной, экономически обоснованный, опирающейся на реальные показатели. И Лев Давидович, наоборот, вот это вот, так сказать, характерно для него, во многих вопросах такое вот подпихивание всего чего можно. Сталин на съезде, как это он обычно делал, встает на сторону Бухарина, а потом, после того, как Троцкий отправлен в Алма-Ату, Сталин встает на точку зрения Троцкого, разумеется ее так не называя, не поминая ее действительного автора. И сам Сталин после Шахтинского дела, а Шахтинское дело — это середина 28-го года, когда, сразу скажем, 53 человека, гигантский процесс, такого больше не будет на союзном уровне, предстали перед судом по обвинению во вредительстве, в работе на эмигрантские круги, даже не очень отчетливо, но на зарубежные разведки. И после Шахтинского дела Сталин сказал, я тоже цитирую: «Нельзя считать случайностью так называемое Шахтинское дело. Шахтинцы сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности, многие из них выловлены, но далеко еще не все выловлены. Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма. Вредительство тем более опасно, что оно связано с международным капиталом». Конец цитаты. Вот, вождь, что называется, сразу расставил точки: буржуазные спецы — вредители. Тем более опасные, что они скрытые вредители, что они связаны с международным капиталом. Вот это все в процессе Промпартии будет следствием и судом услышано. Якобы была создана организация, которая называлась «Советом Союза инженерных организаций» или «Промышленной партией», в которую входили, в центральный комитет в ее входил инженер Пальчинский, который уже к этому времени был расстрелян по другому делу о вредительстве в золото-платиновой промышленности. Туда входил инженер Рабинович, который уже был осужден по шахтинскому процессу и несколько крупных инженеров, ученых отчасти, но все они, практические работники, из которых, в качестве такого главы вот тех, кто находился на скамье подсудимых, был выставлен Леонид Константинович Рамзин, занимавший к тому времени уже несколько лет очень высокий, ответственный пост директора Теплотехнического института. Он был членом Госплана. Он был членом Всесоюзного Совета Народного хозяйства. То есть это то, что сейчас называется крупный хозяйственник, организатор науки и так далее. Достаточно еще молодой человек, ему вот в дни этого процесса 43 года. Вообще, он, что называется из ранних, он за 10 лет до этого, в 20-м году он стал профессором бывших Высших Императорских Технических курсов, которые он сам закончил всего за 6 лет до этого. Это то из чего потом выросла Бауманка знаменитая. То есть это такая вот кузница элитных технических кадров. Человек, видимо, действительно невероятно талантливый, одаренный инженер. Это говорили даже его недруги, что называется, и человек, я сейчас не хочу забегать вперед, но вот его после процесса судьба показала, что это действительно, в общем, человек способный на и научно-педагогическую, и инженерную, и организаторскую деятельность. Человек действительно очень одаренный. Еще до процесса, но когда уже было назначено его начало, появилось в газете «Правда», которая, безусловно, была главной газетой Советского Союза, статья, в которой давалась информация, было опубликовано обвинительное заключение. И, так сказать, вот газета от редакции подытожила: «Материалы по делу раскрытые, наконец, ОГПУ контрреволюционная организация, называвшая себя „Промпартией“, объединившей в единую организацию все остальные вредительские организации по различным отраслям промышленности, и действовавшей не только по указанию международных организаций, бывших русских и иностранных капиталистов, но и в связи и по прямым указаниям правящих сфер и Генерального штаба Франции по подготовке вооруженного вмешательства и вооруженного свержения советской власти подтвердили целиком эти выводы». Конец цитаты. Значит, что здесь, во-первых, Промпартия это не только единая организация, но это штаб разветвленного вредительства в Советском Союзе. И, действительно, после процесса Промпартии практически во всех промышленных отраслях пройдут свои отдельные процессы по вот выведению...

С. Бунтман — То есть с одной стороны, здесь объединяют в Промпартии, объединяют вот такое межотраслевое вредительство.

А. Кузнецов — Да. То, что в промышленности. И буквально следом, через несколько месяцев пройдет такой же процесс по сельскохозяйственной вредительской организации: Чаянов и другие — да? — Кондратьева, ведущие наши экономисты-аграрники.

С. Бунтман — Но который позволяет, сняв верхушку...

А. Кузнецов — Потом пойти вглубь.

С. Бунтман — ... потом пойти...

А. Кузнецов — Да, да.

С. Бунтман — Все, что угодно делать и кого угодно искать уже уровнями ниже.

А. Кузнецов — Совершенно верно. И этот же план будет осуществляться и дальше. И по большим московским процессам 37-38-го года потом будут проведены краевые, республиканские и прочие процессы об ответвлениях и так далее. И по делу... По делам, несколько их было, военных тоже будут волны расходиться в военные округа, в академии и так далее. То есть это все отрабатывается уже в начале 30-х годов. Плюс уже опробованная на Шахтинском деле связь с международными организациями миграции и международными капиталистами. И, прямо сказано, уже названа даже страна, что действуют по заданию французской разведки и Генерального штаба Франции по подготовке вооруженного вмешательства, вооруженного свержения советской власти. Почему именно Франция? Ну, видимо потому, что на тот момент эта страна, которая обладала самой мощной, самой многочисленной сухопутной армией в Европе, ну и в мире, соответственно.

С. Бунтман — Потому что, считалось, значит: Германия сейчас слаба...

А. Кузнецов — Ну, Германия, конечно.

С. Бунтман — Слаба. Главный враг Польша — это мелко.

А. Кузнецов — Это буфер такой.

С. Бунтман — Это мелко. Здесь это все равно одно и тоже, что Франция, что Польша, в данном случае. Франция — да... Англия? Вряд ли. Франция. С Англией завязываются какие-то отношения и, с Великобританией, и здесь что-то еще происходит. Франция еще не установила отношения. Это удобный и мощный такой вот враг, которого можно обозначить.

А. Кузнецов — Вот. И это все приводит к тому, что в обвинительном заключении будут названы пять основных направлений деятельности вот этой ЦК Промпартии. Значит, во-первых, это прямое вредительство для создания препятствий индустриализации, для расстройства хозяйственной жизни и так далее. Затем, второе — это косвенное вредительство, то есть искусственное создание различных кризисов в снабжении топливом, в снабжении металлом, в энергохозяйстве и в других отраслях. Дальше, это собственно непосредственно шпионская работа по связи с зарубежными государствами и русской эмиграцией за границей. Дальше, это военная работа, направленная на дезорганизацию Красной Армии и работа в ее частях. Вот это на процессе практически не прозвучало, процесс по этой линии... Доказать, что в военном руководстве есть люди Промпартии не удалось. Это все будет отложено на 36-39-й годы, да. И, наконец, это диверсионная работа, направленная на разрушение производительных сил советской промышленности тоже, прямо скажем, не очень получилась. Вот прямые диверсии доказать будет чрезвычайно трудно, хотя попытки такие будут делаться. Был сделан, явно совершенно вывод из Шахтинского дела, связанный с тем, что оно получилось очень несценичным. 53 подсудимых. Целая команда адвокатов. Больше 10 человек. Вот зрелищности не получилось. Да? Получилось то, что позже будет по другому поводу названо «сумбур вместо музыки». У зрителя, особенно иностранных корреспондентов вот все рвалось, непонятно кто, чего, кому. Получилось неубедительно. Получилось скомкано. Получилось вяло. И явно совершенно генеральный, так сказать, организатор и главный художественный руководитель всего этого дела распорядился команду дать компактную, так, чтобы можно было показать личные связи, кто кого, что называется, привлек, завербовал. И дальше это тоже будет использоваться, потому что, что московские процессы, что процессы военных, они будут достаточно компактными, максимум полтора десятка человек, не будет больше.

С. Бунтман — Ну да, это еще когда были процессы. Когда были процессы, но здесь будет еще такая вещь, как публичность этого процесса. То есть он будет известен. Идет трансляция.

А. Кузнецов — Идет трансляция. Идет запись кинохроники. И мы сегодня, я так понимаю, кусочек из нее.

С. Бунтман — Да, мы сегодня услышим, потому что понятно, что звук-то не очень, но вот так как радиотрансляция и плюс еще много иностранцев, они могут все это дело писать...

А. Кузнецов — Совершенно верно. Да, иностранцев широко допускали. Кроме этого, практически сразу же, по-моему, на рубеже 31-32-го года будет издана стенограмма этого процесса. И я не держал в руках вот саму книгу, я видел только фотографии этого издания. А сейчас, пожалуйста, в Интернете можно прочитать, при желании найти без труда стенограмму, и там буквально все изложено. То есть, максимальная публичность, очень высокий уровень судей. Ну, достаточно сказать, что дело Промпартии рассматривает, специальная судебная присутствие Верховного Суда во главе с уже известным, еще не знаменитым, но уже известным Андреем Януарьевичем Вышинским, который еще не стал великим дипломатом, но уже побыл ректором Московского Университета к этому времени. Он уже выдвигается в число теоретиков советского социалистического права. Еще не озвучено знаменитое признание царицы, доказать это бремя доказывания невиновности лежит на самих подсудимых по контрреволюционным делам. Но, явно совершенно, Андрей Януарьевич набирается, что как говорится, мыслей вот на этом на всем. Государственное обвинение поддерживал прокурор РСФСР Николай Васильевич Крыленко, легендарный нарком юстиции в первом советском правительстве, так сказать, и по военно-морским делам, и его помощник, причем помощник в прокуратуре — это не секретарь «подай, прими, пошел вон». Помощник прокурора — это высокопоставленный работник прокуратуры Владимир Исаакович Фридберг. И защита, тоже две уже, ну, можно сказать, практически взошедших звезды советской адвокатуры —это Илья Давидович Брауде и Матвей Александрович Оцеп. Причем Оцеп уже был одним из адвокатов в Шахтинском деле, причем одним из самых успешных. Ну, да, надо, конечно, сказать, что успешность того или иного адвоката в таком процессе — это не столько его заслуга, сколько, что называется, ему повезло с подзащитными. На Шахтинском деле было несколько немецких инженеров и техников в качестве обвиняемых, было политическое решение, они были нужны, чтобы показать связь с международным, так сказать, вредительством, но решили их особенно не трогать, безусловно, потому что начинающейся индустриализации нужны были иностранные специалисты, не хотели их совсем распугать, разумеется.

С. Бунтман — Да, пока еще нужны были, и были целые колонии на западных специалистов.

А. Кузнецов — Да, да. Я когда был в Магнитогорске, в 80-е годы показывали вот городок американских инженеров, специально для них построенный.

С. Бунтман — На станции Луговая, под Москвой, между прочим, еще некоторые дома, во всяком случае, я их еще видел, дома британцев, американцев, были еще те замечательные, крепкие дома, которые были построены. Поселки вот иностранных специалистов, которые кто как, кто по контракту, кто по зову сердца, между прочим, многие новую социалистическую страну...

А. Кузнецов — Да, конечно.

С. Бунтман — ... приезжали строить и обустраивать. Да, вот это еще...

А. Кузнецов:
2-х таких вот немцев подзащитных Оцеп просто оправдали в Шахтинском деле, еще будут оправданы. Там будут расстреляны в отличие от процесса Промпартии, где будет приговор расстрельный, но потом всем до одного заменят на 10 лет. Но в Шахтинском деле будут и оправданные, которых тоже не будет в процессе Промпартии. То есть вот, сделаны выводы: оправданных быть не должно, осечек быть не должно. Вот. И вот теперь, перед самым перерывом, еще, наверное, успеем сказать, что режиссер совершенно очевиден, опубликованы сейчас письма Сталина, в частности Нижинскому, который в это время был руководителем ОГПУ. И, в частности, Сталин пишет, цитирую: «Сделать одним из таких важных узловых пунктов новых, будущих показаний Промпартии, особенно Рамзина вопрос об интервенции, сроки интервенции. Если показания Рамзина получат подтверждение и конкретизацию в показаниях других обвиняемых, Громон, Ларичев, Кондратьев и Ко, то это будет серьезным успехом ОГПУ». То есть Сталин просто дает указания, значит, сделать упор на интервенцию, показать ее сроки, показания Рамзина безусловно будут, это уже понятно, необходимо было чтобы следствие получило...

С. Бунтман — Очень интересно, как...

А. Кузнецов — ... перекрестные показания.

С. Бунтман — ... Вышинский, который уже тогда, кстати, сам буржуазный специалист-то, у него абсолютно...

А. Кузнецов — Не то слово, но это известно, что Андрей Януарьевич был на всю жизнь напуган тем, что недолгое время, будучи руководителем одного из отрядов милиции на Якиманке, он подписал приказ о немедленном аресте как немецкого военного шпиона Ленина.

С. Бунтман — Ну, да, да. Да, это 17-й год тогда. Вот. Но Андрей Януарьевич... Голос его замирает перед тем, как он переходит к интервенции. Здесь он подводит-подводит, у него потрясающе построено там и риторически. Все это так красиво, такими оборотами. И он просто замирает, а потом уже — интервенция. Они готовили...

А. Кузнецов — И вот, Вы знаете, я думаю, это моя гипотеза, естественно, это не доказуемо, но у меня такое ощущение, что вот именно невостребованность полемических, ораторских талантов Андрея Януарьевича его передвинула из судей, а судья все-таки, даже в советском процессе, лицо достаточно пассивное, передвинуло его в гособвинители, где он, конечно мог раскрыться...

С. Бунтман — Нет, красота необыкновенная потом была. Уже процессы большие московские...

А. Кузнецов — Вот те самые, да.

С. Бунтман — Да. Это уже невероятная красота. Мы говорим о процессе Промпартии, который, с одной стороны одно закрывает, другое открывает в истории советских вот этих на самом деле ужасающих процессов. Мы Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман, и мы с вами сейчас прервемся на 5 минут, а потом снова продолжим наш разговор.

*****

С. Бунтман — Мы продолжаем программу «Не так». Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Очередной знаменитый процесс. Правда, насколько его можно сказать по этой режиссуре уже, которая становится более и более откровенной, можно ли назвать состязательным процессом. Хотя он имел весь внешний облик состязательного процесса.

А. Кузнецов — Ну, даже...

С. Бунтман — Им и не став.

А. Кузнецов — Ну, все-таки не совсем, значит, дело в том, что к этому времени, конечно, защита уже свое место поняла. Защита поняла, что усердствовать нельзя, что обращать внимание на чудовищные ляпы следствия, обвинения — сейчас приведу несколько примеров, — ни в коем случае нельзя. Там будет несколько. Ни Брауде, ни Оцеп даже вот не дернулись, потому что прекрасно понимали, хотя не заметить они этих ляпов не могли, но они прекрасно понимали, что это просто-напросто для них плохо закончится. И, более того Брауде, например, уже понимает, что нужно дистанцироваться от подзащитного, уже нужно заявить свою гражданскую позицию, вот это знаменитое: «Как адвокат я, конечно, обязан, но как гражданин...». Это тоже процесс Промпартии, вот я хочу процитировать Илью Давидовича, при этом я должен сказать, что это действительно был незаурядный адвокат, и в его биографии, довольно длинной адвокатской биографии есть десятки блестяще выигранных дел, когда он действительно проявляет мастерство и самоотверженность, и верность своей адвокатской профессии. Там во время войны он солдата спас от... Солдат себе незаконно изобразил, сделал муляж и повесил Звезду Героя Советского Союза. Дело вскрылось, его, значит, приговаривают к расстрелу. Брауде удалось переломить, в совершенно замечательной речи он сказал: «Что же, вот дайте шанс, он может быть еще...» Заменили солдату штрафным батальоном, штрафной ротой и, как в кино, он по ранению, значит, из этой штрафной роты перешел уже в нормальные части и с орденами боевыми дошел до Кенигсберга, да, где и закончил войну. Вот и таких примеров в адвокатской биографии Брауде много. Но он понимал, что когда его вызывают в качестве адвоката на политический процесс, он во многих будет потом участвовать, отказываться нельзя, и нужно заявлять о гражданской позиции. Вот я цитирую Илью Давидовича Брауде: «Вместе со всеми трудящимися защита переживает чувство возмущения, чувство глубокого внутреннего протеста от сознания того, что подсудимые подготовляли для нашей страны такие ужасы, создавали базу для кровавой интервенции, собирались залить страну кровью, сорвать пятилетку, разрушить народное хозяйство». Вот это советский адвокат. Так что никакой состязательности, конечно, не было, ну, за исключением, того, что адвокаты были, они выступали. Но я думаю, что не только у иностранных журналистов, но даже у таких относительно нейтральных советских наблюдателей, никакой иллюзии состязательности не было. Надо сказать, что вот интересная реакция одного безмерно талантливого человека. Максим Горький в это время находится опять в Италии. Это последнее его возвращение в Италию в 29-м году, уже побывав на Беломорканале, он в Италию вернулся. И там, в Италии он работает над пьесой. Неизвестно точно, когда он начал эту работу, судя по всему еще до процесса Промпартии, по как бы материалам Шахтинского и других дел, но процесс Промпартии это дело подхлестнул, он пишет пьесу «Сомов и другие». В этой пьесе главный герой — инженер, буржуазный специалист Сомов, это любимый Горьким тип ницшеанца, тип сверхчеловека. Но они у Горького, как известно с ранних его произведений делились на ницшеанца положительного и отрицательного: Данко и Ларра. Да? Вот, Сомов, безусловно, — это ницшеанец, исполненный презрения к человечеству, презрения к этому строю, при котором он не может реализовать свою гениальность, как считает. И вообще, человек, работающий, что называется, не за деньги, а вот ради того, чтобы реализовать эту свою сверхчеловечность. Вот. И интересно, что пьесу-то Горький написал, и вроде ее даже начали... какие-то советские театры начали тогда в 30-е репетировать, но Алексей Максимович попросил, так сказать, пьесу не выпускать, видимо, понял, что вот все-таки не то. И пойдет она... Я посмотрел, у пьесы был короткий, но очень интенсивный период, когда она шла во многих, в том числе замечательных театрах страны, вот почему-то второе рождение она получила в период 53-55-го годов. С чем это связано трудно сказать. Но вот в частности я наткнулся на упоминание о том, что роль Анны, матери Сомова, которая, собственно, и внушила ему это презрение к «черни» к обычному, простому трудовому человеку — это последняя роль Раневской в театре Моссовета, вот, после этой роли она... Не в связи с ней, безусловно, она с Завадским расстается и уходит в театр Пушкина, бывший до этого Камерным театром. Вот, то есть пьеса почему-то заиграла, вот зачем-то именно в это время, а в 30-е не пошла. Вот. И дальше, собственно, процесс, на котором действительно все плавно течет к предрешенному финалу. Товарищ Сталин руководит, режиссирует, но случается накладки. Правда, подзащитные, извините подзащитные, подсудимые подготовлены гораздо лучше, чем на Шахтинском процессе. Потому, что на Шахтинском процессе из 53, 20 заявили о своей полной невиновности, а еще 10 признали вину только частично. Здесь все гладко, все 8 признают в полном объеме, ну, конечно, это буржуазные спецы, они что-то мямлят: ну да, ну вот... тем не менее, мы, так сказать, там... Но, так сказать, обвинение на чеку, правда, случаются накладки. Во-первых, случаются накладки с работой следствия. Два мертвых тела предъявили суду, как живые. Во-первых, когда говорилось о том, что ЦК Промпартии из русской эмиграции имело дело с Рябушинским и прочего, его ключевые министры будущего правительства после свержения советской власти, а тут выяснилось, что Рябушинский к тому времени уже волей Божею помре. Крыленко очень неловко начал выпутываться, что, дескать это вот не тот Рябушинский, а это его брат. Брат действительно был, и брат был действительно к этому времени жив, но он абсолютно не имел никакого отношения ни к политической активности иммиграции, ни к чему, то есть, в общем, смазанное получилось впечатление. И еще, говоря тоже о связях и о планах сделать одним из ключевых министров правительства, по-моему, министром торговли, Вышнеградского, который был таким министром еще при царском режиме, он тоже уже умер за несколько лет до этого. Нехорошо, конечно, получилось, но защита не акцентировала на этом внимание. Свидетели несли полную ерунду. Вот свидетели, видимо, подготовлены были плохо. То есть, что значит... Видимо, следователи достаточно неквалифицированно этих свидетелей подготовили. Ну, например, один из свидетелей, говоря о вредительской... Вот приведите пример вредительской деятельности подсудимых. И он говорит, называет оного из подсудимых, вот дескать профессор Черновский, вот он вредительски предлагал там, при строительстве какого-то очень большого здания, так сказать, корпусов завода, вот он вредительски для перекрытий предлагал использовать железобетон, а это дескать дорого и долго, вот использовать деревянные перекрытия было бы гораздо дешевле и гораздо быстрее. На что Черновский не выдержал на скамье подсудимых, сумел крикнуть, что вот, как раз в этом случае, использовать деревянные перекрытия для такого здания было бы вредительством с технической точки зрения. Значит, свидетель смущенно там что-то мямлил. В другой раз даже Крыленко не выдержал, другой свидетель, приводя примеры вредительской деятельности, говорит: «Они вредительски осушали болота». Крыленко говорит: «А что же, в чем же вредительство?» Но, правда свидетель нашелся и говорит: «А они осушали болота в западной части страны для того, чтобы вот, проложить дорогу войскам потенциального противника».

С. Бунтман — Нашелся или вспомнил?

А. Кузнецов — Трудно сказать, да, но, видимо, речь шла, как минимум, об осушении Пинских болот, да, потому что Франция наступала бы через Польшу, а там пришлось бы...

С. Бунтман — Ну, естественно. Из Франции в Советский Союз только через Пинские болота.

А. Кузнецов — Да, да. Пришлось бы обходить как Вермахту в 41-м. Вот. И это все не повлияло, процесс прошел довольно быстро. Если Шахтинское дело заняло более месяца, то здесь уложились... 25 ноября процесс начался, 7 декабря он закончился. В 2 недели уложились. Из восьми подсудимых пятерых приговорили к смертной казни, и троих приговорили к 10 годам заключения. Все подсудимые подали ходатайства о пересмотре дела, смягчении наказания и, действительно легко, без сору, без спору, без всякого...

С. Бунтман — Это было условием того, что они признавались...

А. Кузнецов — Вот как бы знать? Вот, понимаете, скажем, совершенно очевидно, что главную работу на процессе сделал Рамзин. Об этом у Солженицына много написано в «Архипелаге ГУЛАГ», когда он повествует о последующей судьбе Рамзина уже в ГУЛАГе там. Рамзин пел как соловей. Рамзил уличал, уточнял, брал на себя. Рамзин признавал все. Вот вопрос встает: его сначала арестовали, там уже запугали, а он получился не просто свидетелем обвинения, а таким вдохновенным, который еще и там от себя многое добавил. Или, возможно, такая конструкция, что с самого начала его поставили перед дилеммой: «Мы начинаем дело. Если Вы с самого начала с нами сотрудничаете, то мы Вас не трогаем, выводим из под удара, обеспечиваем максимально комфортные условия, а потом и вознаграждаем». Судя по его дальнейшей судьбе, о которой мы сейчас обязательно расскажем, очень на это похоже.

С. Бунтман — Но, давайте-ка, послушаем мы сейчас Рамзина на процессе. Сохранилась звукозапись. Она использована и во многих документальных фильмах, которые о сталинских процессах повествуют. Давайте, мы сейчас послушаем Рамзина.

Л. Рамзин
― Я всецело предаю себя гражданскому суду... Как он найдет нужным поступить со мной... Это я, очевидно, и заслужил... Я скажу только, граждане судьи, что если вы найдете целесообразным и нужным сохранить мою жизнь, я даю вам слово, что весь остаток своей жизни, все свои технические знания, всю свою любовь к труду я отдам на то, чтобы исправить и искупить свою вину.

С. Бунтман — Страшно.

А. Кузнецов — Страшно. Слышно как он... Срывается голос, он плачет...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Да. Но, судьба его дальнейшая была не страшна, если не считать презрения, которое многие люди, надо сказать, ему выказывали. Ему, как и остальным прочим, приговоренным к смертной казни, было заменено на 10 лет, а двум из трех, приговоренных к 10 годам — на 5 лет. Он практически сразу же попал в то, что называется шарашка, и в то, что замечательно описано у Солженицына в том же «В круге первом».

С. Бунтман — Только другие времена.

А. Кузнецов — Только в другие времена. И вообще, судя по всему, это была если не первая, то, может быть, одна из... То есть одна из первых, может быть, даже первая шарашка, причем он довольно быстро ее фактически возглавит, вот с точки зрения научно-технического руководства. В этой шарашке он завершит свое изобретение — прямоточный тепловой... Боюсь в терминах запутаться. В общем, он имел отношение к теплотехнике, к теплопроводным котлам и так далее. Он... В 36-м году его вообще освободят, хотя он, к тому времени около половины срока только отбыл. И после этого на него прольется просто звезд, наград. Он получит Орден Ленина, высшую на тот момент награду. Он получит Орден Трудового Красного Знамени, незадолго до этого учрежденный. Он получит Сталинскую премию 1 разряда. Да? То есть, помимо того, что это очень немалая денежная сумма, это колоссальная слава, почет и так далее. Он будет во время войны заниматься преподавательской деятельностью, так сказать, возглавит кафедру, которую сам же создаст теплотехники. Но, правда, говорят, что довольно многие люди ему руки не подавали. И вот был такой случай во время войны, когда он был выдвинут в член корреспонденты Академии Наук. Это, видимо, тоже входило в пакет вот этих вот наград. И он перед выборами достаточно уверенно, сказал, сохранилась запись одного из его собеседников, он сказал: «Хозяин меня помнит». Хозяином за глаза называли Сталина. «Хозяин меня помнит, хозяин, так сказать, ценит то, что я делаю, но, конечно, — сказал Рамзин, — бывает на тайном голосовании всякое...» И вот, как в воду глядел, за него был подан всего 1 голос. То есть, вот научное сообщество там, где могло свое фэ высказать, вот оно его высказало. Забаллотировали его. Так и не стал он член корреспондентом Академии Наук. А вообще, надо сказать, что судьба участников процесса очень любопытна. Оба обвинителя будут через несколько лет расстреляны. Если о Крыленко это известно, то, вот я поискал специально, как сложилась судьба Владимира Исааковича Фридберга, он буквально через несколько дней после завершения процесса, в качестве поощрения, видимо, был назначен прокурором Ростовской области, ну из помощников прокурора республики самостоятельно на крупную область, я думаю, что это повышение. Затем он стал прокурором Восточно-сибирского края и 2 июня 37-го года был арестован. И вот я хочу процитировать его теперь обвинительное заключение, как иллюстрацию тому, что возвращается вот... Дела возвращаются тем, кто их сделал. Цитирую: «Фридберг, используя свое положение краевого прокурора по заданию контрреволюционной организации занимался вредительством в прокуратуре края, то есть в целях сохранения контрреволюционных кадров, прекращал дела на правых и троцкистов, состоял на позициях индивидуального террора против руководителя ВКП(б) и советского правительства, с этой целью создал террористическую организацию из молодежи». Классика. 5 июня 38-го года приговорен к расстрелу и расстрелян.

С. Бунтман — Классика, да. Классика 37-38-го годов. Да, поучительно. Да, мы видим предшественника больших процессов. Мы видим здесь еще несколько такую смещенную, но уже изощренную форму осуждения советской...

А. Кузнецов — Мы видим репетицию.

С. Бунтман — Мы видим — да — прикидки, такие прикидки, которые имеют и свое собственное значение, и в первой пятилетке, и в индустриализации, и видим еще и как предшественника больших процессов. Ну, что же? Вот процесс Промпартии. Это вы выбрали, и мы вам предлагаем сегодня. Почему мы говорили, что будем говорить, будут у нас и дамские имена. И... дела. Потому что мы исключительно дамские дела к вам... Вам предлагаем для голосования, которое вот-вот начнется. Процесс Веры Засулич. Процесс перекочевал из прошлого голосования Мэри Сюрратт — это соучастница убийства Линкольна. Суд над Марией Стюарт. Суд над Марией Антуанеттой. И процесс Салемских ведьм. Голосуйте. Прямо сейчас. Это Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман, мы с вами прощаемся.

А. Кузнецов — Всего доброго, с праздником.