Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый всем день! 14 часов 6 минут. Алексей Кузнецов, Сергей...

Алексей Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — Да, мы продолжаем. Да, вот мы продолжаем наши расследования.

А. Кузнецов — Да, и сегодня у нас одно из самых запутанных.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Если не самое.

С. Бунтман — Причем все это происходило не так далеко отсюда.

А. Кузнецов — Ну, в общем, конечно. Да, в принципе.

С. Бунтман — Там вот да, поближе к Страстному.

А. Кузнецов — Большой Харитоньевский, Ходынское поле.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Все...

С. Бунтман — Ну, это все наше. Сегодня у нас будет дело Сухово-Кобылина. Но не дело...

А. Кузнецов — Но не дело в смысле пьесы. Да. А дело самого...

С. Бунтман — А дело самого Сухово-Кобылина. Почитал умилительную совершенно статью Дорошевича. Вот. И где он с глубокой благодарностью ко всем судьям, ко всем даже пытанным крестьянам. И что отправили на доследование, как мы узнаем, что новое можно все это... С глубокой благодарностью от всех российских почитателей словесности и театрального искусства, потому что, сев в тюрьму, Сухово-Кобылин взял и написал...

А. Кузнецов — Ну, Вы знаете, это общее место, хотя...

С. Бунтман — Абсолютно. Да.

А. Кузнецов — Наверное, действительно многие впоследствии литературоведы вплоть до Станислава Рассаденко, которого мы сегодня обязательно помянем, вот повторяли эту мысль, что действительно один из видных русских литераторов, скорее всего, не родился бы, если бы не эти обстоятельства.

С. Бунтман — Ну, был бы вертопрах и вертопрах.

А. Кузнецов — Хотя надо сказать, что вообще семейства Сухово-Кобылина, вот именно поколение Александра Васильевича, оно невероятно богато талантами. Из 4-х детей три, в общем-то, знаменитости. Потому, что две его сестры из 3-х очень известные в свое время люди. Это еще одна писательница, которая под псевдонимом, сейчас я вспомню... Господи, ты Боже мой! Писала такие для юношества преимущественно романы. Господи, вылетело из головы. Сейчас... Евгения Тур. Да. И еще одна его сестра станет довольно известной в свое время художницей.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Причем это эпоха, когда, в общем, ну, женщины уже гораздо свободнее, чем, скажем, в начале века, но все равно так на женщин, занимающихся свободными искусствами, поглядывали достаточно, скажем так...

С. Бунтман — Хотя и тогда у нас, и в начале века, когда собственно родился Сухово-Кобылин, в начале 19-го века были уже женщины, которые у нас уже и писали и Ростопчина и так далее.

А. Кузнецов — Ну, да. Можно вспомнить мемуаристку Надежду Дурову. Впрочем писание — ее не самый экстравагантный, прямо скажем, поступок. Да? Вот. Но надо сказать, что Сухово-Кобылин прожил невероятно совершенно длинную жизнь. На это тоже все обращают внимание. Он родился, когда Пушкину было 18 лет, в 17-м году, а скончался за год до смерти Чехова. То есть практически вот весь золотой век...

С. Бунтман — Да, 1903.

А. Кузнецов — В 903-м году, да. Весь золотой век русской литературы, так или иначе, так сказать, совпал с его биографией. Ну, давайте, наверное, к делу.

С. Бунтман — К делу. Да.

А. Кузнецов — К делу. В ночь с 7-го на 8-е ноября 1850 года крайне взволнованный и к тому времени еще совсем не писатель, а просто действительно такой вот светский лев.

С. Бунтман — Хотя и хорошо образованный.

А. Кузнецов — Хорошо образован. Два университета. Даже можно сказать три, потому что он закончил Московский университет и потом учился в Германии в 2-х: в Гейдельбергском и Берлинском университетах. Чрезвычайно богатый человек. Наследник, представитель точнее одного из самых древних столбовых дворянских родов, потому что вот их семейная ветвь, она восходит к такому Андрею Кобыле, к которому возводят свои тоже генеалогические древа такие выдающиеся совершенно, ну, Романовы хотя бы. Да?

С. Бунтман — Романовы?

А. Кузнецов — То есть он находится с Романовыми в дальнем, но вполне таком прослеживаемом родстве. Вот. И этот молодой человек в сопровождении мужа своей сестры является к московскому полицмейстеру Ивану Дмитриевичу Лужину, человеку тоже, кстати говоря, совершенно замечательному. Он был посредником, когда улаживался брак Пушкина и Натальи Николаевны Гончаровой. Вот такой вот человек. Профессиональный полицейский. Он почти 10 лет был... Ну, то есть нет, он, конечно, кадровый военный. Тогда не было на таком уровне профессиональных полицейских. Но он 10 или 11 лет был московским полицмейстером, то есть, в общем, человек квалифицированный. Вот является с заявлением о пропаже французской подданной, временной московской купчихи. Такой статус, поскольку она подданства российского не принимала, то она не могла записаться, как говорится, полностью в купеческое...

С. Бунтман — В какое-нибудь сословие.

А. Кузнецов — ... сословие. Да. Ну, вот она, поскольку занималась предпринимательством, она временная купчиха. Вот в связи с заявлением о ее пропаже Сухово-Кобылин и обращается. Надо сказать, что Лужин очень его тогда холодно и недоуменно встретил, потому что, во-первых, с момента, когда судя по словам того же Сухово-Кобылина, ее видели, прошло всего несколько часов. Да? То есть оснований особенных не видел.

С. Бунтман — Да. Что за паника?

А. Кузнецов — Кроме того достаточно двусмысленная ситуация: а кто Вы собственно пропавшей? Дело в том, что хотя вся Москва, и конечно, Иван Дмитриевич об этом прекрасно знал, судачила о том, что Луиза Деманш является любовницей Сухово-Кобылина, но это как бы... Но официально она такого статуса не имела. Как мы увидим, он зачем-то будет его категорически отрицать, хотя это моментально естественно все это будет разоблачено. И по сути, в общем, Иван Дмитриевич его отправил, ну, так достаточно холодно. Сухово-Кобылин едет в Подмосковье к приятельнице Луизы, чтобы узнать, не там ли она. Потом он едет в полицейский морг, ему показывают неопознанные тела. Никого там, так сказать, похожего нет. И тогда он повторно возвращается к Лужину. И Лужин уже... Ну, прошли и действительно уже прошли сутки. Лужин отдает по полицейским частям приказ о розыске. И буквально через несколько часов, ну, видимо, не как следствие этого приказа, а просто так совпало, полицейские чины обнаруживают... Я сейчас процитирую, так сказать, протокол соответствующий. Вот цитата: «В расстояние от Пресненской заставы около 2-х с половиной верст от вала коим обнесено Ваганьковское кладбище на три четверти версты в 3-х саженях, — то есть в 6 с небольшим метров, — вправо от большой дороги ниц лицом вдоль дороги обнаружено тело молодой красивой женщины с заметным, бросающимся в глаза повреждениями». При этом она достаточно странно, что называется, не по сезону одета. На теле нет верхней одежды, хотя ноябрь стоит, уже установился, холодная зима, уже снег, уже все. И в этом теле, в этих останках была, значит, соответственно опознана вот эта женщина.
История их знакомства с Сухово-Кобылиным. Вот Влас Дорошевич, которого Вы поминали, в своей очень известной такой... Я даже не знаю, как назвать этот жанр, потому что обычно он писал фельетоны. Но это, конечно, не фельетон.

С. Бунтман — Очерк.

А. Кузнецов — Очерк. Да, да. Очерк. Ну, надо, наверное, сказать нашим слушателям, что это один из китов тогдашней журналистики.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Это соперник Гиляровского, причем соперник, в общем-то, достаточно удачливый, счастливый...

С. Бунтман — Нет, он мощнее...

А. Кузнецов — Мощнее.

С. Бунтман — Вот репортер, конечно, выдающийся, а перо, конечно...

А. Кузнецов — Вот они действительно просто вот как будто специально ходили по одним и тем же дорожкам. Театральные рецензии — оба, криминальный мир — оба, так сказать, о Москве много оба писали. Действительно два таких достойных очень соперника. Вот Влас Дорошевич так описывает в такой очень репортерской манере, которую потом копировали сотни российских и даже потом советских журналистов. Вот он описывает их встречу во Франции, где Сухово-Кобылин, так сказать, был с туристическими, скажем так, целями. Вот он заскучал. В кафе за соседним столиком обратил внимание на сидевшую со своей пожилой родственницей редкой красоты женщину. Познакомился с ней. Сказал ей, что если вот она приедет в Россию, у нее будут замечательные шансы там, так сказать, устроиться и так далее. И вроде бы на этом они расстались.

С. Бунтман — Мне очень глагол нравится, которым спросили вина. Это...

А. Кузнецов — Спросили вина. Да.

С. Бунтман — Спросили вина. Вот это как хорошо!

А. Кузнецов — Мне кажется, это такая калька с французского. Да? Demandé de vin. А это же и спросить, и потребовать.

С. Бунтман — Да. Ну, это да. Но она чудесная. От нее сразу такой вот...

А. Кузнецов — Ну, да.

С. Бунтман — Старым веет.

А. Кузнецов — Чичиков сказал: «Попугаю дурака». Да? Моя любимая фраза.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Управление такое замечательное. Ну, вот. Потом вроде бы они больше во Франции не встречались. А потом через некоторое время в Москве в одном из магазинов он в приказчице узнает вот эту Луизу. Она рассказывает ему, что вот она последовала совету, приехала сюда, но ничего особенного, так сказать, для себя тут не нашла. И вот после этого начинается их роман. На самом деле роман их начинался еще во Франции.

С. Бунтман — Все-таки.

А. Кузнецов — Да, да. Есть запись в его дневнике, где он говорит о том, что он, так сказать, провожал ее до дому. Так сказать, в дом она не пустила. Поэтому встреча была intimité, он, так сказать, употребляет слово. Ну, в общем, похоже, что она... Ну, действительно трудно себе представить, чтоб молодая женщина, одна через весь континент в Россию...

С. Бунтман — Да, да. Но это вот, как тот же Влас Дорошевич пишет, а далее романическая история. Именно романическая. Она с таким неожиданным ходом народного романа.

А. Кузнецов — Ну, да. Мне кажется, что Дорошевич хочет ее пороманить.

С. Бунтман — Именно в таком ключе. Да.

А. Кузнецов — А на самом деле...

С. Бунтман — ... через много лет...

А. Кузнецов — ... там, видимо, с самого начала было все достаточно прозрачно. Судя по тому, как дальше развивается роман, она становится классической содержанкой. Да? Ей с самого начала Сухово-Кобылин объясняет, что жениться он на ней не может, но вот ей выделено определенное содержание. Он снимает для нее квартиру. Он приставил к ней нескольких своих крепостных в качестве слуг. И в течение нескольких лет вот продолжается этот роман, сначала, видимо, достаточно бурный и страстный, а затем постепенно все более и более охладевающий. И надо сказать, что вообще это было хорошо всем известно, Александр Васильевич считался одним из самых завидных женихов в Российской империи и по знатности, и по богатству. Но было хорошо известно, что у него очень вспыльчивый, достаточно жестокий характер. Было известно, что он очень неравнодушен к дамскому полу, и, так сказать, ни одну семью довел до, так сказать, состояния семейной ссоры. И, в общем, репутация у него была такая повесы. Вот, кстати говоря, в нескольких местах, готовясь к передаче, я встретил сравнение его с Федором Толстым, американцем.

С. Бунтман — Американцем.

А. Кузнецов — Да. То есть человеком совершенно необузданного темперамента, не признающим никаких, так сказать, светских условностей и так далее. Вот, видимо, такой...

С. Бунтман — Минус алеутские татуировки.

А. Кузнецов — Минус знаменитые алеутские татуировки. Да. Вот некоторые биографы Сухово-Кобылина считают, что в этом смысле он удался в свою мать, татарку, как ее называли. В ней была татарская кровь. Женщину умную, властную, волевую, но при этом очень несдержанную. Он был ее любимцем. Так что вполне возможно, что...

С. Бунтман — И на фотографии посмотрите. Все-таки Сухово-Кобылин застал весь золотой век, фотографии застал первые. Вот и он в разных возрастах был даже вот... Вот это его со знаменитой бородой.

А. Кузнецов — Демоническая такая у него внешность.

С. Бунтман — ... все-таки. Да.

А. Кузнецов — Даже на черно-белой фотографии видна бледность аристократическая, так сказать, оттеняемая его...

С. Бунтман — Нервный нос.

А. Кузнецов — Нервный нос. Глаза такие, так сказать, тоже, прямо скажем, не спокойные. Но вполне возможно, что это мы додумываем, зная, как развивалась...

С. Бунтман — Алексей Константинович Толстой — самый нервный нос, который мы видели вообще.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Вот это все у него такое.

А. Кузнецов — Вот. И дальше наступает охлаждение. Она ревнует. Об этом свидетельствует переписка, которую потом полиция изымет, и она станет таким образом достоянием, так сказать, что называется, общественности. И кроме того вот во время описываемых событий как раз у Сухово-Кобылина очень бурно, буквально на глазах всего московского монда, света развивается роман с замужней женщиной Надеждой Ивановной Нарышкиной, в девичестве Кноринг, одной из известных московских красавиц. И вот на фоне всего этого обнаружено тело Луизы Симон-Деманш. Я процитирую полицейский протокол, протокол вскрытия не для того, чтобы фраппировать публику. Дело в том, что здесь много деталей, которые очень существенны для дела. «Переломы 3-х ребер, раздробление 9-го ребра по левой стороне. По всему левому боку сплошная ярко-красная гематома. Глубокий разрез шеи. На передней части шеи ниже гортанных клещей находится поперечная, с ровными не разошедшимися краями, окровавленная рана длиной около 3-х вершков. Дыхательное и пищеприемное горло, обе боковых сонных артерии, обе кровевозвратные еремные жилы. С повреждениями других близлежащих частей и сосудов совершенно перерезаны. На лбу продолговатое, темно-бордовое пятно. Кругом левого глаза опухоль с потеком крови. Ссадина на левом бедре. Ссадина на пояснице». Иными словами очевидно, что ее не просто убили, не просто зарезали, а избивали перед смертью. И полицейский в рапорте еще до того, как врач осматривал... Вот то, что я сейчас процитировал — это, так сказать, записал врач. А полицейские отметили, что под телом в снегу очень незначительное количество крови, что даже полицейским, которые это обнаружили, было понятно, что при таком характере ранений, если ранения прижизненные, кровь должна быть везде. Уже перерезаны все основные артерии, кровь должна бы была хлестать. То есть сразу, так сказать, делается вполне обоснованное предположение, что место обнаружения трупа и место убийства — это два разных места.

С. Бунтман — Привезли.

А. Кузнецов — Привезли. Кроме того вокруг, вот с дороги видны следы: возок съехал с дороги, проехал вокруг тела и вернулся на дорогу. То есть выбросили с возка. И причину смерти врач определил так: «Чрезмерное насилие, следствием чего явились помянутые повреждения». А дальше через несколько дней под стражу берут 4-х дворовых Сухово-Кобылина, из которых трое постоянно были, так сказать, отряжены для того, чтобы обслуживать Симон-Деманш. Это кучер Галактион Кузьмин и две горничные Пелагея Алексеева и Аграфена Кашкина, ее иногда именуют Ивановой в полицейских рапортах, ну, по отчеству — да? — Аграфена Иванова-Кашкина, как тогда писали. На самом деле она Кашкина. И кроме этого под стражу взят повар Ефим Егоров. Он не был ее личным поваром. Он работал и на Александра Васильевича и на Луизу. То есть его периодически к ней посылали для того, чтобы он там выполнил какие-то поручения.

С. Бунтман — Но это крепостные его.

А. Кузнецов — Это все крепостные люди. И, значит, дело сразу, ну, поскольку замешана такая фигура, и кроме того тут же сплетни пошли по городу, и полицейским, в частности вот полицмейстеру очень не понравилось с самого начала, что Сухово-Кобылин не просто ее ищет, а вот ищет при свидетелях, ищет настойчиво с 1-х часов. Да? То есть вот такое ощущение, что он, как по другому поводу, так сказать, в футбольном репортаже как-то заметил великий футболист Виктор Понедельник, много и полезно перемещался. Вот он хотел вот эти поиски сделать, как можно более публичными, чтобы все видели, что он беспокоится. Вот это все приводит к тому, что производится обыск в месте, где Александр Васильевич живет. А вот это место, мне кажется, ключевая вещь во всей этой истории. Дело в том, что за 4 дня до убийства Александр Васильевич Сухово-Кобылин, который до этого занимал практически этаж в семейном доме, переезжает во флигель этого дома, стоящий несколько на отшибе, в условия, которые, ну, просто несравнимо хуже. Это обшарпанный старый флигель, где до этого жили какие-то бедные родственники, приживалы, и чуть ли не слуги там периодически тоже проживали. И вот он без всякого ремонта, без всякой видимой причины в обстановке какой-то непонятной спешки переезжает в этот флигель. Вот в этом флигеле и делается обыск. И при обыске обнаруживается более 30 пятен, причем эти пятна и на полу, и на стенах, и в прихожей, в сенях, и в комнате, и на заднем крыльце. Пятна, которые напоминают кровь. Надо сказать, что в это время медицинская наука еще не решила задачу определения, кровь ли и кровь ли человека или животного. Это сделает выдающийся немецкий медик Уленгут значительно позже, уже ближе к концу 19-го века, тоже в одном очень интересном деле — в деле маньяка с острова Рюген. Может быть, мы как-нибудь о нем тоже расскажем. Вот. И... но по виду напоминает кровь, причем кровь во многих местах явно совершенно замытую или полузамытую. И когда Сухово-Кобылина спрашивают о, так сказать, том, каким образом эти пятна могли появиться, он приводит, ну, абсолютно абсурдные догадки, настолько абсурдные, что он сам в конце говорит: нет, ну, я не знаю, я не понимаю, откуда кровь могла появиться. А догадки такие: его пожилая родственница, которая раньше здесь жила, ей часто ставили пиявки. 36 кровавых пятен, некоторые большого размера, в том числе и на стенах. Ну, причем здесь пиявки? Да?

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Пиявка как раз один из самых экономных способов, так сказать, кровопускания. И 2-е: вот камердинер, который прислуживал ей, вот он страдал частыми носовыми кровотечениями. Вот получалось, что он, видимо, каждый раз терял по литру крови, и причем при этом бегал по помещению. Да. И все это естественно чрезвычайно подозрительно. Но через несколько дней взятые под стражу вдруг начинают давать признательные показания, причем хотя сидят они по отдельности, а дают они их практически хором. Есть небольшие разногласия, и кое-что в этих разногласиях на себя обращает внимание, но в основном вся основная канва ими повторена, так сказать. Что называется, будучи опрошены порознь, согласно показали, как вот раньше в полицейских рапортах писали. Что они показывают? Они показывают, что инициатором убийства был повар Ефим Егоров. Да, — говорит он, — да, я инициатор. Вот он пришел к кучеру и двум вот этим вот горничным, сказал: вы знаете, вы сегодня вечером дверь не запирайте. А он жил в другом месте. Он жил в доме Сухово-Кобылина. И, значит, вы дверь не запирайте. Я вот приду француженку убивать. Те сказали: «А, ладно. Запирать не будем. Да, действительно надо убивать». Совершенно странная ситуация. Якобы за то, что вот она была... со слугами плохо обходилась. Потом полицейские начали выяснять. Действительно она была женщиной, видимо, достаточно взбалмошной, истеричной, особенно в последнее время, когда почувствовала охлаждение своего любовника. Действительно откопали дело, когда на нее пожаловалась одна из ее горничных, не входившая в этот круг якобы убийц, за то, что та ее побила. Было проведено расследование. Были обнаружены действительно следы побоев. Француженка призналась и выплатила компенсацию 10 рублей серебром. Очень солидная сумма по тем временам. Но понимаете, конечно, история нашего крепостного права знает ни один и ни два случая, когда доведенные до отчаяния крепостные убивали своих садистов-хозяев. Ну, в 1-ю очередь, конечно, вспоминается убийство Настасьи...

С. Бунтман — Настасья Минкина. Да.

А. Кузнецов — ... Настасьи Минкиной, любовницы Аракчеева. Ну, там такие подробности следствие показало, как она раскаленными щипцами, так сказать, мучила своих горничных...

С. Бунтман — Да, прижигала.

А. Кузнецов — ...лицо прижигали и так далее. Крепостные зарезали. Крепостной зарубил топором в 12-м году старого фельдмаршала Каменского. Но всем было известно, что старик абсолютный изувер и садист, а к концу жизни, так сказать, окончательно из ума выжил. Вот тот самый Каменский, о котором мы рассказывали, который, так сказать, Беннигсену проторил в 806-м...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ... году дорогу. Вот. Но в данном случае, ну, хорошо, ну, взбалмошная барыня. Ну, действительно время от времени, видимо, она там била, щепала своих вот этих самых горничных, но не садист, не изувер, не человек, который этим занимался с утра до вечера. Мотив совершенно не понятен. Тем более что тот, кто является инициатором, он как раз с ней виделся вполне нерегулярно. Этот повар Ефим Иванов, он приходил по вечерам, иногда что-то там готовил. То есть он казалось бы лицо, которое менее всего от этого страдал. Почему? Вот это одна из 1-х таких загадок.

С. Бунтман — Это один из 1-х вопросов, которое ставит нам следствие перед нами. И мы продолжим через 5 минут дело Сухово-Кобылина.

С. Бунтман — Ну, что же? Все вы узнаете, были ли другие подозреваемые. Вот Аня как-то... Аня, это опасное дело. Аня нам говорит, что «а мне Сухово-Кобылин всегда как-то нравился».

А. Кузнецов — Нет, ну, нравился, наверное, как автор. Этого никто не оспаривает, что он, безусловно, один из ярких драматургов.

С. Бунтман — Нет, мне кажется, Ане как типаж нравится, как мужчина.

А. Кузнецов — Тогда я боюсь, что вынужден буду напомнить, что он действительно многим женщинам нравился, в том числе современницам.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот.

С. Бунтман — Тоже да.

А. Кузнецов — А дальше? Дальше начинается разработка вот этих соответственно объявивших себя виновными. Ведется следствие. Закрепляются, как говорится, показания. Сухово-Кобылин ведет себя достаточно странно. Значит, во-первых, он категорически отрицает наличие любовной связи. Ну, хорошо. С Нарышкиной более или менее понятно. Хотя у нее сначала... у нее берут подписку о невыезде. И после того, как берут подписку о невыезде, она сразу уезжает в Париж. Можно это связать с тем, что она чувствует себя каким-то образом причастной к этому преступлению. Такие подозрения были и есть. Но можно связать с гораздо более банальным и очевидным обстоятельством. Дело в том, что через несколько месяцев после приезда во Францию, она родит ребенка, девочку, которую через 20... через 30 с лишним лет после этого Сухово-Кобылин признает своей дочерью. А знаете, как девочку назовут? Луизой. Как звали покойную Симон-Деманш. То есть в этой истории сплошная в этом смысле мистика.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Но Сухово-Кобылин отрицает и всякую связь с покойной Симон-Деманш. То есть нет, он говорит о дружбе, о сердечной привязанности, но категорически отрицает подчеркнуто, что между ними были какие-то интимные отношения. Полиция конфискует письма на французском языке, которыми они обменивались. Из этих писем становится понятно, так сказать, последние сомнения пропадают в том, что безусловно они были любовниками, между ними были запутанные и всякие там деловые, денежные отношения, там векселя и так далее. Вот. Тем временем, поскольку дело громкое, московский генерал-губернатор, всесильный, известный, знаменитый, одна из самых ярких фигур на этом месте Арсений Андреевич Закревский, человек очень энергичный, абсолютный классический русский самодур. Москвичи звали его Арсеник I и Чурбан-паша. Такие вот у него были прозвища. Создает комиссию во главе с близким ему чиновником, человеком, который возглавлял секретную часть губернаторского делопроизводства, неким Шмаковым. В эту комиссию войдет несколько полицейских и судейских чинов. И вот комиссия занимается расследованием этого дела. И дальше собственно Сухово-Кобылин на некоторое время, буквально неделю он провел под арестом. После этого его освобождают сначала под подписку о невыезде. И дальше 1-й суд. Судов еще будет много. На этом суде четверо слуг признаны виновными в убийстве, приговорены к различным срокам каторги, причем сроки большие: от пожизненной повару Егорову, ее потом заменили на 20 с лишним лет каторги, до 15 лет одной из горничных, плюс еще по 60-70 ударов кнутом. То есть, в общем, ну, тяжелейшие такие вот приговоры, которые потом дальше... Ну, вот интересно что? Что суд выносит приговор, и сразу же прямо в этом приговоре написано: «Приговор в исполнение не приводить до ревизии более высокой судебной инстанции». Вот что? Как еще яснее суд мог сказать, что ему ничего не ясно. То есть мы приговор вынесли, но только, ребята, вы не торопитесь, потому что его надо пересматривать. Дальше будет... а дальше начинается тоже очень интересный сюжет. Дальше начинается борьба московских и питерских. Дело в том, что московские судебные власти более или менее уверены в том, что да, все так и было. А вот правительствующий Сенат, который имел московское отделение, но все-таки, так сказать, в основном был сосредоточен в Петербурге, и министр юстиции Панин, петербургские чиновники обращают внимание на совершенно вопиющее несоответствие вот выводов следствия тем фактам, которые это следствие обнаружило. И в результате создаются специальная комиссия Сената, и эта комиссия Сената, рассмотрев очень тщательно доказательства, опросив свидетелей, в том числе многих свидетелей по 1-му разу. Ну, например, следствие 1-е было проведено так небрежно, что даже не установили алиби Сухово-Кобылина. Он в эту ночь якобы до 2-х часов ночи находился на балу у Нарышкиных, у, вот так сказать, мужа своей любовницы. Через 4 года только опросят свидетелей. И они очень сильно разойдутся во мнениях. Кто-то говорит да, кто-то говорит нет, он ушел раньше. В общем, непонятное дело. Допросят... Значит, по версии слуг, как все выглядело. По версии слуг они ворвались в спальню Симон-Деманш. Иванов... простите, Иванов. Егоров ее душил, а кучер Галактион Кузьмин зачем-то параллельно бил тяжелым утюгом по всем частям ее тела. Вот откуда все эти гематомы. Значит, затем они ее наскоро одели уже труп, вынесли, тайно вывезли и затем уже вот у места, где выбросили, перерезали горло на всякий случай, после чего выбросили. Комиссия Сената допрашивает, выясняется, что дом, а это дом доходный, там снимают квартиры, в доме было 4 дворника. Один дежурил постоянно при запертых воротах. Дворовым вывести тело, не будучи замеченными дворником, было практически невозможно. Дальше нужно было проехать две заставы. На этих 2-х заставах дежурило в общем сложности 40 солдат. Солдаты допрошены. Они не помнят такого экипажа. Да, допрошены, может быть... Не может быть, а допрошены через несколько лет, но вот не помнят, хоть убей. Ни один не помнит. Темная история. И начинается вот эта борьба между питерскими и московскими. И питерская комиссия, сенатская комиссия выдает такое заключение. Цитирую: «Убийство Симон-Деманш совершено не в ее квартире и не на месте, где тело найдено. Сознательные показания осужденных об убийстве неправдоподобны и не могут служить основанием к осуждению. Многие обстоятельства по мнению сената навлекают на Сухово-Кобылина подозрения, если не в самом убийстве Деманш, то в принятии в оном более или менее непосредственного участия». Дело возвращается на пересуд, как говорят, так сказать, специалисты. Пересуд совершенно замечательный. Московский суд опять принимает дело в рассмотрению и полностью, буквально один в один воспроизводит выводы 1-го суда. Более того приговоры даже немножко еще устрожаются. То есть чуть-чуть довесили, добавили плетей, добавили лет каторги все тем же обвиняемым. Что это такое? Почему московские судьи так осмелели? Или, скажем, так не осмелели. Почему они так упорствуют? Вполне возможно за этим стоит Закревский. Это был человек, который мог вот закусить удела, уже ни на что не обращая внимания. Ах, вы там пытаетесь...

С. Бунтман — Особенно противостоять с Петербургом.

А. Кузнецов — Конечно. Вы моих людей пытаетесь обвинить в том, что они вынесли не правосудный приговор? Так вот вам. Да? А в это время совершенно замечательная история разворачивается в провинциальном маленьком Ярославле, который вообще никакого отношения, казалось бы, к этому делу никакого не имеет. Там задержана небольшая группа мошенников, которые пытались как обычно доверчивому покупателю что-то втюхать под видом чего-то стоящего. Мошенники задержаны. И вот один из них отставной поручик Скорняков вдруг просится на допрос. И дает признательные показания по совершенно другому делу, потому что вот это мошенничество, оно никак с делом Сухово-Кобылина не связано. Он рассказывает о том, что вот есть у него такой знакомец — бывший дворянин, ставший матерым уголовником, по фамилии Сергеев. И вот этот Сергеев якобы его в это мошенничество и втянул. И убеждая его, потому что сам Скорняков колебался и боялся, а вот Сергеев, убеждая его, да нет, да все будет хорошо. Да не волнуйся, да, так сказать, сколько примеров всяких удачных дел, начал ему рассказывать о различных делах, в которых сам принимал участие. И в частности рассказал о том, что вот он в свое время узнал, что богатый московский барин Сухово-Кобылин, называет его по имени, устал от своей любовницы, которую Сергей называет Симон Демьяновна. Не мог, видимо, Симон-Деманш выговорить. И что он сам, Сергеев, отправился к этому барину с предложением, что он ее уберет. Тот занервничал, сначала не соглашался, потом согласился. Договорились на тысячу рублей плюс возможность взять все, что будет на теле. А дальше я процитирую показания отставного поручика, потому что они сохранились: «Сухово-Кобылин дал знать Сергееву, что Симон Демьяновна приглашена обедать к кому-то в дом, именно в чей, не упомнит; отколь, по его приглашению, вечером будет у него в доме и что он единственно для этого случая перешел во флигель, бывший в его доме, дабы отделиться от своего семейства». Значит, Симон Демьяновна была... Так. Это я пропускаю. Не существенно. «Она не подозревала любовника своего раздраженным до такой степени, чтобы мог посягнуть на жизнь ее, и поэтому явилась к своему Адонису, не зная, злосчастная, что последний час ударил ее жизни; ибо Сергеев был схоронен в кабинете Сухово-Кобылина с кинжалом, для того приготовленным, из которого, как тигр, бросился на свою жертву, поразив ее кинжалом, говорил он, так удачно, что она даже и не пикнула. Кровь только брызнула на стену и на пол; но скоро он ее перетащил на место, где был нарочно прорезан пол, и в оный прорез остальная кровь была спущена. После же этой операции пол был вымыт. Убитая Симон Демьяновна вынесена была в экипаж, нарочно для этого приготовленный, так, чтобы из дворовых людей Сухово-Кобылина никто не видел. И так Сергеев с тысячью рублей серебром и своей жертвой отправился из дома Сухово-Кобылина прямо за Пресненскую заставу. Там обобрал бывшие бриллиантовые на ней вещи, а именно: браслеты, стоившие до 7000 рублей на ассигнации, ожерелье крупного орлеанского жемчуга, в промежутках усаженное бриллиантами, с фермуаром, тоже бриллиантовым, — тоже подробности, какие подробности, — висевшим на середке оного, стоящие 25 000 рублей на ассигнации, булавка еще бриллиантовая и два или три золотых кольца с камнями; по сим последним вещам определительной цены пояснить не может потому, что сам таковых не видел, а Сергеев сколько говорил, не припомнит.
Обобравши же ее в экипаже, приказал своротить в сторону. Проехавши небольшое расстояние за заставой, где оставил тело убитой Симон Демьяновны под открытым небом; сам же благополучно возвратился на квартиру, торжествуя в удачном своем злодеянии».

С. Бунтман — Ну, как-то очень красиво это выглядит.

А. Кузнецов — Уж больно складно все это выглядит. Да вообще надо сказать, что делом Сухово-Кобылина много интересовались. Написаны специальные книги.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Две, пожалуй, самые знаменитые написаны двумя однофамильцами или очень дальними родственниками про фамилии Гроссман. Никакого отношения к писателю Василию Гроссману они не имеют. Одна книга написана в конце 20-х годов. Ее написал известный литературовед Лев Гроссман, автор книг о Пушкине, о Достоевском. О, кстати, драматургии Сухово-Кобылина он тоже потом напишет книгу. Он утверждает, абсолютно он уверен в том, что Сухово-Кобылин убийца. Через несколько лет Виктор Гроссман, его то ли однофамилец, то ли дальний родственник, пишет оправдательную для Сухово-Кобылина книгу. Я ни ту, ни другую книгу найти не смог. Но довольно обильные фрагменты их цитируют другие исследователи. Вот что поразительно: Виктор Гроссман заказал экспертизу судебному медику, профессору Попову в 1934 году. Прошло соответственно после убийства более 80 лет. Передал все документы по делу об убийстве. И профессор, судебный медик по документам проводит экспертизу. И дает такие категорические выводы, цитирую: «Окончательные результаты нашей экспертизы сводятся к следующему: смерть Симон-Деманш последовала от асфиксии вследствие удавления шеи петлей, сделанной из платка, полотенца и так далее. — Врач не упоминает ничего, никаких ни странгуляционных борозд, никаких других следов удушения. — Повреждения, нанесенные Симон-Деманш, не были смертельны, причинены множественными, довольно сильными ударами твердого, тупого предмета с большой вероятностью таким предметом мог быть утюг, кирпич, камень и так далее. Горло Симон-Деманш перерезано после ее смерти острым режущим предметом. Кровавые пятна на платье могли произойти от посмертного кровотечения из перерезанных сосудов. Пятна, найденные во флигеле Сухово-Кобылина и якобы происходящие от крови, значения для дела не имеют. Во флигеле убийство не могло произойти. Спальня могла быть местом убийства. Труп убитой мог быть незаметно свезен в извозчичьих (легковых) санях». Потрясающий совершенно документ. Как мог судебный медик с такой категоричностью, с такой легковесностью...

С. Бунтман — Но здесь какие-то...

А. Кузнецов — ... по документам...

С. Бунтман — Но здесь по документам, потому что там еще при разборе, там определялось, что это, в общем-то, нечеловеческая кровь. Там еще что-то...

А. Кузнецов — А это не могли определить положительно.

С. Бунтман — Тогда вообще никак.

А. Кузнецов — На счет нечеловеческой крови, значит, Сухово-Кобылин потом выдвинет такую версию, что дескать до того, как он вселился в этот самый флигель, в сенях повар имел обыкновение рубить птице голову. И вот одна курица с уже отрубленной головой вырвалась, забежала в комнату, и значит... Ну, курица с отрубленной головой бегает.

С. Бунтман — Бегает. Это известно. Да.

А. Кузнецов — Но я к тому, что, во-первых, в комнате следов крови было значительно больше и в разных местах, нежели может наделать одна курица. А, во-вторых, ну, как Вам сказать? Все-таки обычно птице голову рубили либо во дворе в теплое время года, либо на кухне. В сенях жилого флигеля, а уж тем более в комнатах, это как-то совсем маловероятно.

С. Бунтман — Там какая-то жизнь безалаберная какая-то представляется. Абсолютно.

А. Кузнецов — И вот буквально на каждый аргумент в пользу одной точки зрения находится контраргумент в пользу другой точки зрения. И получается, что разобраться в этом деле чисто криминалистически сейчас уже, видимо, не представляется возможным. А что касается того, что вот от этих потрясений, и потрясения были, безусловно, в любом случае, от этих 2-х арестов, от начавшейся его литературной деятельности, Сухово-Кобылин Александр Васильевич приобретает ореол такого вот мученика. И, скажем, замечательный наш литературовед Станислав Рассадин, человек фантастической эрудиции и так далее, пишет книгу, в том числе и о деле Сухово-Кобылина, где категорически, ну, не мог он быть... При этом доказательств практически не приводит.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Ну, просто нет и все.

С. Бунтман — А с другой стороны вот как Дмитрий пишет здесь, вот очень подозрительно то, что Сухово-Кобылин потом писал, что если бы не средства и не связи, сидеть бы мне где-нибудь далеко в Сибири.

А. Кузнецов — Вы знаете, вот эту фразу, да, ее Дмитрий приводит, цитирую: «Не будь у меня связей да денег, давно бы я гнил где-нибудь в Сибири». Он скажет это уже на склоне лет уже во Франции, где он собственно и скончается, одному из своих знакомых. Но ведь ее тоже можно истолковать очень по-разному.

С. Бунтман — Как угодно.

А. Кузнецов — Вот сторонники того, что он не виновен, они ее истолковывают так: вот дескать попал человек в тенета вот этой полицейской машины, которая не хотела его без взятки...

С. Бунтман — Да. С этого и у нас Дорошевич начинал.

А. Кузнецов — Конечно. Но ведь с другой стороны...

С. Бунтман — А писатель старого порядка сам от него, оказывается, пострадал.

А. Кузнецов — А с другой стороны это же, в общем-то, готовое признание.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Если бы меня не спасли деньги, я бы гнил в Сибири. Значит, было за что.

С. Бунтман — Нет.

А. Кузнецов — Ну, тоже же можно так.

С. Бунтман — Не очевидно. Да.

А. Кузнецов — Понимаете, ну, вот скажем, с признаниями вот этих самых несчастных дворовых. Значит, когда сенатская комиссия всерьез взялась за дело... Дело в том, что на суде они вдруг отреклись тоже хором и дружно. Не было ничего. Все под пыткой. Описали пытки, которым их подвергали, особенно Егорова. Он пишет, как его там кормили одной селедкой и не давали воды, как его подвешивали на дыбу там и так далее, как его скручивали...

С. Бунтман — Там вполне серьезно...

А. Кузнецов — ... ласточкой и так далее.

С. Бунтман — ... получается.

А. Кузнецов — И когда сенатская комиссия начинает все это проверять, выясняется такая вот милая подробность: следователь, полицейский чин, который вел соответственно допросы Егорова, и которого тот впоследствии обвинил вот в этих пытках, оказывается к 54-му году, когда комиссия начала разбираться, в полиции больше не служит. Майор Стерлигов такой. А что это он? А служит он по квартирмейстерской или по провиантской, по какой-то хозяйственной части. А чего это он больше в полиции не служит? Оказывается вот с момента, когда он добился вот этого признания, и к моменту, когда комиссия начала это дело пересматривать, случился у него такой казус: были задержаны по подозрению в убийстве офицера на Патриарших прудах два человека. Он из допрашивал. Они дали признательные показания. Причем после показаний у одного из них, как выяснилось, оказались сломаны обе руки. А буквально через несколько часов задержали налетчиков вместе с вещами. Они оказались уголовниками из хорошо известной московской банды...

С. Бунтман — ... все улики были, да?

А. Кузнецов — ... которую полиция давно, так сказать, разыскивала. То есть взяли их практически на кармане. И ему пришлось уйти из полиции, потому что ой как нехорошо получилось. То есть это человек, который, так сказать, в общем, своими действиями доказал, что никакие там соображения законности, чести офицера и так далее не помешают ему получить признательные показания любым способом, что тоже вполне... И в результате сейчас, если Вы откроете, скажем, Википедию, там замечательно. Вот Сухово-Кобылин безвинно страдал в течение 7 лет, пока велось следствие. Потом на вечно оставлен в подозрении. И невинно оклеветанные крепостные, у которых под пыткой вынудили показания... А кто тогда?

С. Бунтман — Да. При этом вот я бы хотел, чтоб мы посмотрели, хотя бы быстро... «Опять открытый конец», — говорит Аня. Ну, да, в принципе. Но если посмотреть, кому выгодно, вот спрашивают, кому выгодно. Мотив. Настолько ли сильный мотив у того же Сухово-Кобылина?

А. Кузнецов — У Сухово-Кобылина... Ну, понимаете как? У многих мужчин, скажем так, есть может быть желание избавиться от опостылевших жен, любовниц и так далее, но все-таки подавляющее большинство не убивают. Но Сухово-Кобылин — человек невероятно темпераментный. Вот я приведу свидетельство его сестры, которая хорошо к нему относится, очень хорошо. Это вот писательница Евгений Тур, а в миру соответственно Елизавета Васильевна Сухово-Кобылина в девичестве. Еще при жизни Симон-Деманш, еще до убийства она пишет: «Иногда мне становится их жаль. Александр имеет смелость казаться несчастным или недовольным до возмущения из-за неудавшегося блюда. Он стал еще более требовательным, еще более формалистом, и, главное, более деспотом. Вне себя он дает пощечины и бьет тарелки». Человек импульсивный. Человек взрывной. Человек вспыльчивый. Может теоретически...

С. Бунтман — Вот эта часть — подготовка какая-то. Но если он сам все сделал, тогда да.

А. Кузнецов — Сам? Конечно, предположить трудно. Все-таки какое-никакое, не 100-процентное, но некое алиби у него есть. Или он, уходя к Нарышкиной, ее успел убить, а потом придя от Нарышкиной, уже избавлялся от тела. Но это как-то уж совсем рискованно. Но понимаете, здесь столько...

С. Бунтман — На одной вспыльчивости не выедешь.

А. Кузнецов — Нет, на одной вспыльчивости нет. Я, конечно, не хочу сказать, что любой вспыльчивый человек — потенциальный убийца, но дело в том, что... У кого еще был мотив? Все-таки вот на счет крепостных думаю, что нет.

С. Бунтман — Вряд ли.

А. Кузнецов — У больно неправдоподобно совсем...

С. Бунтман — Ну, как-то не то получается.

А. Кузнецов — Еще был мотив у другой любовницы Сухово-Кобылина. Был мотив. Но дело в том, что она, сбежав во Францию, не могла дальше направлять следствие. То есть мотив был какой? Говорят, что она очень негодовала на своего любовника за то, что он не рвет с предыдущей любовницей, и возможно убедившись, что он и не собирается, она таким образом решила наказать и его, и ее. Мотив есть. Но нет зато никаких других материальных свидетельств того, что она могла, готовила. Потому, что тогда это совсем какие-то другие люди должны к этому быть причастны, какие-то тоже, так сказать, исполнители профессиональные. Поэтому мне кажется, что из тех, кто, по крайней мере, попал в круг внимания следствия и последующих исследователей, у Александра Васильевича-то мотив, пожалуй, наиболее мощный.

С. Бунтман — Ну, да. Ну, вот Ольга пишет, что здесь ее убеждает больше всего, что он так активно и так сразу хлопотал о пропаже.

А. Кузнецов — Да. Вы знаете, вот это меня лично... У меня создалось... вот Дмитрий Мезенцев, он всегда спрашивает, создалось ли у меня какое-то впечатление. Да, в данном случае у меня создалось впечатление. Мне кажется, что Сухово-Кобылин может быть не убийца сам, но участник этого убийства, заказчик, по крайней мере. Очень хлопотал. И потом этот, конечно, ну, совершенно необъяснимый переезд в этот убогий флигель за 4 дня до убийства. Кроме как для подготовки места совершения преступления действительно, в общем...

С. Бунтман — Ну, да. Как-то да.

А. Кузнецов — Как-то все это иначе совсем странно. Потому, что убить Симон-Деманш в ее спальне, как это сначала утверждали слуги... Вы знаете, выяснилось, и выяснила тоже сенатская комиссия, стенки, а это доходный дом, стенки совершенно картонные. Звукопроницаемость полная. Допросили соседей. Там польский аристократ квартировал за стенкой. Он подтвердил, что слышимость полная. Ничего ночью не слышали. А у нее с ней всегда в спальне была собачка. Одна из горничных сказала: «Я зашла специально, эту собачку забрала». Выясняется, что собачек было 4. Две из них потом Сухово-Кобылин, так сказать, к себе возьмет. Вот взять одновременно 4 собачки так, чтобы ни одна не тявкнула... А это мопс. Это не аквариум с улитками, который можно взять, так сказать, вынести...

С. Бунтман — И вынести.

А. Кузнецов — ... и будет тихо.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот.

С. Бунтман — Это не очень шумно. Аквариумы.

А. Кузнецов — А тут получается, что за этой картонной стенкой один душил, она вырывалась, другой бил утюгом...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Это все совершенно, так сказать, из области фантастики.

С. Бунтман — Ну, в общем, дело прошлое, но во всяком случае Сухово-Кобылин написал совершенно блестящие вещи.

А. Кузнецов — Вот Дмитрий говорит: «Могли просто подставить писателя, мстя ему». Ну, так он еще не был писателем.

С. Бунтман — Не был. Да. И не за что его было подставлять. Только из-за каких-то там любовных, светских, полусветских дел каких-то. Это какая-то все... Мне кажется, все это какая-то страстная весьма история.

А. Кузнецов — Страстная и странная.

С. Бунтман — Да. И до сих пор. Нет, мы никогда ее не разрешим.

А. Кузнецов — Думаю, что нет.

С. Бунтман — Кстати, проводили на уровне текстов пьес, проводили вот тут мотивы. Мне кажется, что это достаточно плодотворный путь.

А. Кузнецов — Вот Станислав Рассадин в своей книге «Гений и злодейство» идет этим путем. Я очень рекомендую эту книгу прочитать независимо от интереса к делу.

С. Бунтман — Да, да. Обязательно. Спасибо. Но у нас еще дел полным-полно исторически.

А. Кузнецов — О, да.

С. Бунтман — Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман...

А. Кузнецов — Всего доброго!

С. Бунтман — Всего доброго!