Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Мы с вами продолжаем сейчас наши исторические расследования. Мы сделали небольшой перерыв в прошлый раз, отправив Наполеона на Эльбу и дав ему там поцарствовать. Кстати говоря, вот буквально на днях, позавчера «Euronews» показывали кадры реконструкции приезда императора на Эльбу, показывали. Это было все замечательно и трогательно.

Алексей Кузнецов — Майские, да? Вот того майского фестиваля?

С. Бунтман — Да, вот да, показывали. Показывали вот сейчас все это. Но дело в том, что мы сейчас возвращаемся. И одно из дел мы вспоминали несколько недель назад с Алексеем Кузнецовым...

А. Кузнецов — Добрый день!

С. Бунтман — ... здесь в студии. Добрый день всем! Мы вспоминали, как начинается роман Бориса Акунина «Весь мир театр», и что как раз это 11-й год, убили Столыпина. И Эраст Петрович Фандорин размышляет, чтобы это могло быть. И ему...

А. Кузнецов — И предполагает, что к нему могут обратиться...

С. Бунтман — Да. И вот звонок, и он думает, что это Ольга, жена, вдова Столыпина, а это оказалась Ольга Леонардовна Книппер-Чехова.

А. Кузнецов — Чехова. Да.

С. Бунтман — И сразу уходит роман в другую сторону, но все там предположения Фандорина, все предположения уже вот в этом, пока он идет к телефону.

А. Кузнецов — Причем интересно, что еще не зная особенный подробностей, Фандорин уже предполагает, что потребуется некое расследование, хотя вроде бы убийца схвачен на месте преступления.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Нет, ни малейших сомнений в том, кто именно нажал на спусковой крючок. И, тем не менее, он уже понимает, что потребуется некое расследование, и понятно, что Борису Акунину через 100 лет после убийства Столыпина легко было это все проецировать. На самом деле, видимо, действительно все-таки это время, когда газеты достаточно свободно себя чувствуют. И вот это ощущение, что в этом деле очень много всяких 2-х и 3-х планов, оно было с 1-х же... у некоторых осведомленных людей, как я сейчас постараюсь показать, оно было с 1-х же минут. Вот. И было понятно, что с этим делом все очень и очень неясно.

С. Бунтман — Давайте восстановим сначала киевские события.

А. Кузнецов — Да. События следующие: в Киеве, это было заранее, за несколько месяцев известно, есть повод для прибытия туда императора. Повод этот — открытие памятника Александру II, значит, соответственно напомним, что дедушки царствующего императора, в связи с 50-летием отмены крепостного права. 61-й год. Кроме этого предполагаются, ну, это именно подверстано к визиту императора, предполагаются некие маневры. Соответственно на них тоже... Николай любил, так сказать, всякие военные вещи, ну, собственно как все Романовы. И вот предполагалось тоже, что он в этих маневрах примет некоторое участие. Значит, такое парадное мероприятие. И в ходе всяческих торжеств в день, когда утром маневры, потом там, так сказать, днем скачки и вот, наконец, вечерняя заключительная программа этого дня: в знаменитом киевском оперном театре дается «Сказка о царе Салтане». Соответственно присутствует император, присутствует премьер-министр, еще целый ряд членов правительства. И вот во 2-м антракте, когда Столыпин рядом со сценой, он сидел в 1-м ряду естественно, император в ложе, Столыпин в 1-м ряду. И вот он беседует с двумя людьми. Проходящий мимо молодой человек выхватывает из кармана «Браунинг» и два раза в упор стреляет в премьер-министра. Одно ранение было не тяжелым. Пуля попала в руку. Другое ранение целило в сердце, но крест ордена Святого Владимира, он изменил направление пули. И даже 1-е время у врачей 1-е два дня была иллюзия, что ранение тяжелое, но не смертельное.

С. Бунтман — Не смертельное.

А. Кузнецов — Да, была иллюзия, была надежда точнее, что Столыпин выкарабкается. И даже Столыпин... Вот свидетели, которые были в момент этих выстрелов, они все как один говорят, что Столыпин, посмотрев на растекающуюся по жилету кровь, произнес фразу: «Счастлив умереть за государя-императора». То он понимает, что умирает. А вот на следующий день в палате в больнице вроде бы ему самому показалось, что его состояние улучшается, и он как-то вот оптимистически был настроен, принимал посетителей. В частности Николай II его посетил. И вот он говорил о том, что нет, вроде как мы еще поборемся. Но как выяснилось впоследствии, пуля задела печень. Сделали операцию, но операция помощь уже не могла. И в ночь с 4-го на 5 сентября, значит, соответственно через четверо суток после выстрела премьер-министр скончался.

С. Бунтман — Вечный вопрос: была ли... нет ли медицинской ошибки? Там неоказание должной помощи во время?

А. Кузнецов — Я нигде не встречал никаких соображений на счет того, что была медицинская ошибка, потому что ранение печени, как я понимаю, в то время медицина ничего с этим сделать не могла. Но, тем не менее, вот... Да, и убийца естественно был схвачен прямо тут же на месте. Естественно толпа его бить начинает. И там жандармский подполковник Иванов его буквально окровавленного у толпы вырывает, перебрасывает через бортик сцены, значит, дальше им завладеют те, кто... кому положено. Буквально в 1-е же минуты одним из жандармских офицеров, о котором много будет сказано в последствии, подполковником Кулябко, начальником Киевского охранного отделения он сразу будет опознан. Кулябко прибежал и закричал: «Это Багров». Дмитрий Григорьевич или Мордко Гершевич Богров. Молодой человек 24 лет, происходивший из богатой киевской еврейской семьи. Его дед был довольно известным в свое время писателем, причем принадлежал к такому достаточно массовому среди еврейской интеллигенции в Российской империи направлению сторонников ассимиляции. То есть они считали, что раз мы здесь живем, мы должны ассимилироваться в культуру, мы должны ассимилироваться в общественную жизнь. Сам дедушка даже под конец жизни принял христианство, причем, по-моему, в протестантском его варианте. Отец Дмитрий Богрова был достаточно известным киевским присяжным поверенным. То есть адвокатом. Но богатство его заключалось ни в этом. Он был ни звездой адвокатуры, ни Плевако, но он был крупным владельцем недвижимости. Он владел доходными домами. Эти доходные дома составляли капитал по тем временам совершенно колоссальный, что-то около полумиллиона рублей. То есть это была очень-очень зажиточная семья, очень интеллигентная, вполне русифицированная. Хотя и отец, и Дмитрий, его брат и родной, и двоюродный, они формально по записям значились иудеями, ну, при рождении, но нет никаких свидетельств того, что их как-то волновал вот еврейский вопрос, ну, за исключением времен погромов. Они не были вот такими... ни сторонниками там особого сохранения культуры...

С. Бунтман — То есть и не религиозные собственно...

А. Кузнецов — И не религиозные...

С. Бунтман — И не религиозные, и не сторонники, например, уже появляющегося сионизма.

А. Кузнецов — Появившегося уже, во всю уже разворачивающегося. Нет, они не сторонники сионизма, они не сторонники даже культурной автономии. Их родной язык — русский. Хотя в то время значительная часть еврейства говорит все-таки на идиш, ну, я имею в виду восточно-европейского. Так или иначе, начинается чрезвычайно короткое и очень поспешное следствие. От ареста до смертной казни проходит меньше 2-х недель. Это непринято в то время. Это непринятая такая поспешность, но вот можно вспомнить, что, например, убийцу великого князя Сергея Александровича Каляева... Три месяца продолжалось следствие. И суд. И ему дали возможность подать прошение о помиловании. То есть все равно быстро, но, в общем, юридические основные процедуры были соблюдены. Ну, а если вспомнить убийцу Плеве Егора Сазонова, того вообще не приговорили к смертной казни, а отправили на каторгу. В данном случае совершенно явная поспешность, причем вот Вы упоминали вдову Столыпина Ольгу, она просила отсрочить казнь. По каким соображениям я не знаю, думала ли она, что следствие проведено небрежно, что не все вскрыто, может быть из каких-то христианских соображений, но она просила. Нет, отказали. Казнь была проведена практически немедленно. Еще одно необычно. Уже вынесен приговор. До казни остается меньше 2-х суток. Еще один допрос проводится в тюрьме. Это вообще выпадает из каких бы то ни было принятых юридических процедур. Приговорили — все. Нет, вот явно что-то... там явно есть какие-то группировки, которые пытаются вот в последний момент еще какую-то информацию получить.

С. Бунтман — Все-таки что-то выяснить.

А. Кузнецов — Что-то выяснить. Там совершенная банка с пауками. Что за люди подозреваются в связи с этим вот делом? Замечательный советский историк Аврах, который занимался как раз вот политическими партиями и вообще политической ситуацией начала века, у него есть книга о Столыпине, по-моему, она и последняя его книга, им написанная, «Столыпин и судьбы реформ в России». И вот там последняя глава, разделенная на две подглавки, целиком посвящена убийству Столыпина. Аарон Яковлевич там называет вот эту компанию «бандой четырех». Что это за банда четырех? Вот надо их представить. Значит, в порядке убывания должностей. С военными людьми, что хорошо, сразу по погонам понятно, кто важнее. Значит, самая крупная фигура — это Павел Григорьевич Курлов, генерал-лейтенант, человек, на момент убийства являющийся товарищем, как тогда назывались заместители, товарищем министра внутренних дел, руководителем департамента полиции и шефом отдельного корпуса жандармов. Вообще такая концентрация власти в одних руках далеко не у всякого была, потому что бывали шефы корпусов жандармов, которые не были заместителями министра.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Бывало, что разделялись должности начальника департамента полиции и шефа корпуса жандармов. А тут такая колоссальная совершенно вот этой власти полицейской в одних руках. При этом надо напомнить, что министром внутренних дел в это время является сам Столыпин. Он тоже совмещает эту должность с должностью премьер-министра. А при том, что, конечно, у него на министерство внутренних дел даже при его колоссальной работоспособности сил особенно не хватает, то положение Курлова еще выше в этой ситуации. Вот он назначен был в свое время человеком, ответственным по полицейской линии за обеспечение вот всех этих киевских мероприятий и торжеств. То есть он самый старший полицейский начальник на, так сказать, этой сцене преступлений. Следующий человек совершенно замечательный, не в смысле положительной оценки, а в смысле...

С. Бунтман — Примечательный.

А. Кузнецов — Примечательный. Да. Это Александр Иванович Спиридович. Это человек, который был, наверное, за всю историю охранного отделения, за всю историю политической полиции, вот начиная со 2-й половины 19-го века, одним из самых интересных руководителей этого ведомства. На момент преступления он начальник так называемой дворцовой полиции. Это особое весьма влиятельная... В общем, это федеральная служба охраны на современные деньги. Да? Формально он подчиняется министру внутренних дел, но фактически он подчиняется дворцовому коменданту. Он заместитель дворцового коменданта по всем вопросам, в 1-ю очередь по агентурным вопросам, связанным с охраной государя и, так сказать, царствующей семьи. Спиридович — человек творческий, явно совершенно своим делом занимавшийся неформально. От него останутся очень интересные книги. И эти книги можно найти и в бумажном варианте, они много раз уже в постсоветское время переиздавались. И в интернете можно найти. У него есть собственно мемуары о его работе в жандармском корпусе, но они доведены только до 905-го года. То есть все, что связано с его уже высоким положением, там не отмечено, ну, видимо, по соображениям государственной тайны. И у него есть в 2-х частях замечательная книга о политических партиях в дореволюционной России, о социал-демократах, об эсерах. То есть это был человек, который достаточно глубоко знал ситуацию в стане своего противника. Третий человек самый, видимо, невзрачный из всей этой четверки — это некто Митрофан Николаевич Веригин, совсем молодой человек, ему лет слегка за 30, который достаточно давно служит по разным юридическим ведомствам. И буквально в последние годы у него наблюдается взлет, связанный, видимо, с блатом, со знакомствами и так далее. Он становится исполняющим обязанности вице-директора департамента полиции. Он ни полицейский, он не имеет сам никакого ни следственного, ни оперативного опыта. Такая, в общем, пустышка, но пустышка такая достаточно высокопоставленная. И, наконец, тот, кого сделают главным козлом отпущения — Николая Николаевич Кулябко, подполковник отдельного корпуса жандармов. Он начальник киевского охранного отделения. Кулябко женат на сестре Спиридовича. А со Спиридовичем вместе в свое время учился Вучелич. То есть это очень давние, очень хорошие знакомые. Теперь что показывает реконструкция событий задним, так сказать, числом. За несколько дней до собственно убийства, уже потихонечку начинают прибывать в Киев высокопоставленные гости, но пока не самые, еще не 1-й уровень, но уже прибыли все, кто отвечает за охрану. И вот у подполковника Кулябко происходит обед дружеский, причем обед проходит в достаточно мрачной атмосфере, потому что произошла утром очень неприятная вещь. В городе естественно режим, можно сказать, повышенной, усиленной охраны, хватают всех подозрительных. Вот одного подозрительного схватили на улице, привели его в охранку, даже не успели обыскать, а он вытащи револьвер и застрелись, прямо в охранке. Ну, очень неприятно, потому что сразу возникает вопрос, а почему ему вообще... Почему его в охранку привели с револьвером? Подозрительно.

С. Бунтман — Почему не обыскали до этого.

А. Кузнецов — Да, почему не обыскали до этого. 1-е вообще, что делается. Да? Один произносит арестную формулу, 2-й уже бегает ручками там по карманам, там по пиджаку и по всему прочему. Нет, прям в охранке взял и застрелился. Ужасно неприятно. Кулябко удручен. Остальные, значит, на него осуждающе посматривают. Причем непонятно кто, пока непонятно, что за человек. При нем ни документов, ничего. И вот тут Кулябко вытаскивает из рукава некую карту, которая непонятно то ли тух, то ли джокер, то ли шестерка, и говорит: «Вот у меня есть человек. Вот я бы хотел, чтоб вы с ним познакомились». «Вы» — это еще два человека. Это Веригин и Спиридович. Курлова при этом разговоре нет. Вот человек. И вот он представляет Дмитрий Богрова. Дмитрий Богров рассказывает историю о том, что вот он давний проверенный агент подполковника Кулябко, вот он в свое время... Да, я был анархистом, но я очень быстро понял, что мне с этими господами не по пути. Я сознательно сам пришел в охранное отделение, чтобы помочь с этой заразой бороться. Вот я боролся. Потом над моей головой сгустились тучи, товарищи меня заподозрили в провокации. Мне пришлось уехать на время за границу, в Петербург. Сначала за границу, потом в Петербург. Ну, вот я вернулся, а тут вот нашли меня старые товарищи, предъявили мне некие обвинения и потребовали, чтобы, значит, я оказал им содействие. Появился человек, некий Николая Яковлевич. Сразу скажу, что вообще существование этого человека под очень большим вопросом, он, скорее всего, выдумка.

С. Бунтман — Так.

А. Кузнецов — Никто этого человека не видел, не знал, не трогал. Все исключительно со слов Богрова. Кличка эта неизвестна в архивах департамента полиции. Вот некий соответственно Николай Яковлевич появился, передал привет из-за границы, поинтересовался не изменились ли богровские политические предпочтения. Тот сказал, что нет. А появился он под Кременчугом на даче и сказал, что потребуется в Киеве... Вот мне нужна, я выполняю задание, мне потребуется в Киеве 3-комнатная квартира. Мне потребуется, чтобы меня возможно с помощниками перебросили в Киев. Они обсуждают вариант почему-то прибытия в Киев по Днепру моторной лодкой. И соответственно моя, Богрова задача, значит, ехать в Киев, готовить квартиру и ждать. Присутствующие... Да, о ком, о покушении на кого идет речь, непонятно. Сам Богров предполагает, что на государя-императора, ну, понятно, самая крупная фигура. Но, строго говоря, вот Николай Яковлевич ему не назвал, кто будет объектом покушения. И жандармы сразу начинают обсуждать. Спиридович говорит: «Нет, ну, не хорошо. Моторная лодка — это не пойдет. Значит, нужно... Пусть они поездом приезжают. Что вообще за самодеятельность? Моторные лодки...» Они сразу включаются в обсуждение деталей. То есть никаких серьезных расспросов, никаких сомнений в том, что Богров им говорит что-то дельное. Да? Они сразу принимают, вот как они сами потом это излагали, сразу всю принимают эту версию на веру, что да, что вот готовится покушение и надо срочно в это дело включаться. Затем на следующий день, следующий день — 31 августа, до убийства осталось чуть больше суток. Одно из мероприятий, вечернее мероприятие в киевском городском саду некий благотворительный концерт, туда тоже приглашены 1-е лица, вход только по билетам, так сказать, под каждым кустом по полицейскому или жандарму. По одной версии Кулябко сам предлагает Богрову билет туда, чтобы повысить его реноме в глазах товарищей-революционеров, дескать вот я могу достать билет на закрытое мероприятие. То ли, по словам Кулябко, Богров его просит достать билет причем под совершенно смехотворным предлогом. Значит, да, естественно забыл сказать, после того, как Богров с этого обеда уходит, решено приставить к нему наблюдение. Казалось бы, абсолютно естественная вещь, но какое наблюдение? Ненаружное к самому Богрову, хотя в Киеве находится уже несколько десятков филеров, ну, самое высочайшего уровня, так называемый летучий отряд департамента полиции, это мастера имперсонации, это... Вообще вот классики уличного наблюдения.

С. Бунтман — Это к вопросу Таниному о профессиональном уровне.

А. Кузнецов — Ну, вот Бог его знает. Нет, профессиональный уровень этих филеров был очень высок. Они неоднократно его демонстрировали. Но им не дается указание. Приставляется наблюдение только к квартире Богрова. Причем совершенно замечательная вещь, приставляется наблюдение к квартире Богрова, на самом деле к большому дому, к флигелю семейного дома. Наутро 31-го Богров звонит и говорит: «А ко мне ночью Николай Яковлевич прибыл и поселился у меня». Где? Что? Как? Как просочился?

С. Бунтман — Здравствуйте!

А. Кузнецов — Здравствуйте! Да. А где наружка? А наружка говорит: «А нам только дневную смену выставили. Нас поставили наблюдать только днем. Мы ночью не наблюдали. У нас приказа такого нет».

С. Бунтман — Очень странная история.

А. Кузнецов — Очень странная.

С. Бунтман — Прервемся и через 5 минут продолжим. И на ваши вопросы заодно Алексей Кузнецов ответит.

**********

С. Бунтман — Мы продолжаем. Алексей Кузнецов. И расследуем убийство Столыпина. Да, очень странная дневная смена филеров...

А. Кузнецов — Нет, не пущена слежка за главным, собственно единственная ниточка к этим террористам — это сам Богров. Да? То есть с момента, когда охранка включается вот в некую комбинацию, они становятся полными заложниками Богрова. Вот все, что он говорит, либо надо этому верить, либо надо просто от всего от этого отказаться и, так сказать, Богрова на всякий случай естественно задержать. Они включаются в это во все. Значит, получает Богров билеты в этот самый сад причем под совершенно, абсолютно идиотским предлогом. Он говорит: «Вот мне Николай Яковлевич велел войти в этот сад, где все будут высшие сановники, потому что решено, что покушение будет на одного из 2-х министров, либо на Столыпина, либо на министра народного просвещения Кассо. Он был чрезвычайно непопулярен среди студентов и вот по этой причине... и вот нужно на них посмотреть, и подробные приметы составить. Слушайте, ну, бред полный. Фотографии, портреты, ну, на счет Кассо не уверен, но вот уж портреты премьер-министра Столыпина в любой книжной лавке можно купить, я не говорю про газеты. Совершенный кретинизм. И, тем не менее, он моментально получает билет, и он проходит туда с браунингом, по его собственным потом показаниям, которые он будет давать на следствии, на суде. У него с собой был «Браунинг». Он хотел осуществить покушение, но вот не сумел приблизиться ни к кому из более-менее заметных фигур. Дальше его спрашивают: «А Николай Яковлевич еще у Вас в квартире?» «Да, он у меня в квартире». Хорошо. Вокруг квартиры наконец выставляют некое круглосуточное наблюдение. Дальше: «А мне нужен теперь билет в театр». Хорошо, будет билет в театр. Билет в театр, потому что я единственный, кто... смогу Николая Яковлевича узнать. Полный еще раз бред. При том, что известно, где этот Николая Яковлевич находится, он просто не должен выйти из этого помещения.

С. Бунтман — Ну, конечно. Его на выходе надо...

А. Кузнецов — Его на выходе надо брать. Зачем? Никого еще... Богров говорит: «С ним приехала еще какая-то дама, какая-то Нина Александровна. Она в другом месте живет. Я ее не знаю». То есть ее он в любом случае опознать не мог. И это при том, что в остальном отношении какие-то беспрецедентные меры безопасности. Вот гуляет единственная ниточка к предполагаемым террористам, которые то ли есть, то ли нет, то ли они царя убивать будут, то ли Столыпина. Гуляет вообще без наружного наблюдения единственная ниточка, а при этом в театре жандармы вскрыли пол, залезли на люстру...

С. Бунтман — Зачем?

А. Кузнецов — А вот нет ли, не заложено ли что?

С. Бунтман — Адская машина?

А. Кузнецов — Да, адская машина. На люстру залезли посмотреть, не ли на люстре надпилов, не собирается ли кто-то обрушить, так сказать, люстру в ходе...

С. Бунтман — Ну, в общем, бурная деятельность-то.

А. Кузнецов — То есть полное ощущение, что имитация деятельности. Вот везде, где не главная опасность, вот там везде бродят просто батальоны жандармов и в штатском, и в форме. А вот там, где собственно главная опасность, вот там полное совершенно ротозейство. Все. Единственная мера предосторожности: Столыпина в театр привезут не с парадного входа, а с черного. Все. Больше никаких предосторожностей. И еще одна предосторожность: утром 1-го генерал Курлов идет к своему шефу, то есть к Столыпину, и говорит: «Вы знаете, Ваше высокопревосходительство, вот есть основания полагать, что можеть быть совершено покушение. Вы бы побереглись». Столыпин говорит: «Да, ну, ерунда». Тоже похоже на то, что это делается для отвода глаз, потому что, что скажет Столыпин, зная его, Курлов прекрасно мог предположить. Столыпин демонстративно никогда не собирался ни от кого прятаться. Это хорошо было понятно после самого знаменитого покушения на него, вот взрыв его дачи на Аптекарском острове, когда эсеры до него не дотянулись, но при этом погибло все равно несколько десятков человек. Столыпин после этого отказывался принимать. То есть это все тоже предсказуемо. Вот все меры предосторожности. Дальше все прибыли, начинается спектакль. В 1-м антракте подходит Кулябко к Богрову, говорит: «Сходите, проверьте, Николай Яковлевич еще у Вас дома». Богров уходит, потом приходит. Его еще не пускают, потому что у него билет уже надорван. Так его Кулябко ждет в вестибюле и сам его под руку проводит обратно в театр. Он говорит: «Да, дома». Ну, все значит хорошо. И вот во 2-м антракте Богров стреляет. То есть совершенно фантастическая история. И буквально через несколько минут после того, как задержан Богров, и прямо в театре его начинают допрашивать случившийся тут же один из прокуроров киевской судебной палаты. Он старший следственный чиновник. Поэтому он...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — Вот он по уставу берет на себя, так сказать, то, что положено делать. Он начинает вести следствие. Появляется полицейский пристав: «Я от господина Кулябко. Он требует, чтобы задержанного перевели в охранное отделение». «Вот Вам, — говорит прокурор. — Я буду вести следствие и буду вести это следствие здесь. А потом его переправят в тюрьму». То есть у этого человека очевидно уже есть ощущение, что охранка, что ее уши торчат из всей этой истории. Ну, а дальше кратко. Значит, закрытым военным судом судят Богрова и повесят. Ни одна из группировок политических не возьмет на себя ответственность за это убийство. И это очень-очень странно.

С. Бунтман — Ответственность. Да.

А. Кузнецов — Дело в том, что вообще в практике эсеров и анархистов-максималистов, к которым какое-то время назад принадлежал Богров, будет, так сказать, не скрывать свою принадлежность... Собственно одна из функций террора — это популяризация революционных идей в обществе.

С. Бунтман — Да, что никто не уйдет и так далее. Да.

А. Кузнецов — А тут такое ощущение, что когда приходит известие об убийстве Столыпина, 1-е время... Они же раскиданы. Кто-то за границей в эмиграции, причем кто-то в Лондоне, кто-то в Цюрихе, кто-то еще где-то, кто-то здесь в подполье. Такое ощущение, что много времени уходит на выяснение. Ребята, а это не наши? Ребят, а вы что-нибудь знаете? А вы... Слушайте, а кто-нибудь что-нибудь слышал? А вот... А потом уже, когда кто-нибудь, может, и хотел бы на себя взять, ну, чтобы не пропадать такому делу, уже слишком поздно, уже столько времени прошло, что это будет выглядеть просто полной профанацией. Никто не берет на себя. Кто Богров? Кого он представляет? Вот дальше давайте пойдем по версиям. Значит, версия, которую озвучил сам Богров. Можно посмотреть, в интернете выложены протоколы его допроса на предварительном следствии и записи некоторых участников вот этого закрытого судебного заседания. Это не протоколы. Протоколы не велись. Ну, а записи довольно подробные. Думаю, что достаточно добросовестные. Значит, Богров несколько разные версии выдает, но, в конечном итоге, вот он говорит, что меня подозревают в провокации, и что ко мне явился хорошо известный полиции террорист, кличка Степа. Это реальный человек. Это человек такой отчаянный. Он в свое время на каторгу попал за то, что застрелил жандармского офицера, потом бежал оттуда. Вот этот человек во мне явился, сказал, что надо мной был партийный суд где-то за границей, что меня признали провокатором, и что у меня единственная возможность оправдаться — это совершить какое-нибудь покушение. То есть ему даже не называются адресата. Вот дескать оправдайся. Весь смысл только в этом. «Я хотел убить Кулябко, — говорит Богров. — Но я не смог его убить. Я к нему уже домой пришел. Рано утром было. Он еще спал. Я попросил мне его разбудить. Мне его разбудили, он ко мне вышел, завернувшись в одеяло. Я не смог. Если б он был в мундире, я бы его застрелил. Ну, вот он такой домашний, вышел в одеяле, его застрелить не смог. Пришлось, дескать стрелять в Столыпина». Очень много очень странных показаний. Значит, довольно быстро после казни Богрова в эмиграции выйдет книга, написанная анархистов, но таким анархистом-теоретиком, неким Мушиным. Я ее не читал, к сожалению, я не знаю, переиздавалась ли она. В интернете ее текста нет. Я только ссылки на нее постоянно встречаю, отрывочки кое-какие из нее. Издана она была в 14-м году. Так вот в этой книге делается попытка представить Богрова истинным, так сказать, революционером, который либо вообще в охранке не работал, это охранка на него навесила, либо он для вида как внедренный человек. В 17-м году в декабре были когда раскрыты архивы департамента полиции, агентское дело Богрова сохранилось в отличие от многих других. Он, конечно, был агентом полиции, не самым звездным. Это не Азеф, это не Роман Малиновский. Но скрупулезные исследователи уже после революции посчитали, что прямо или косвенно, так или иначе, но 102 человека. Ни всех он один выдал, не всех он прямо, чтобы выдал, но на 102 человека он давал полиции информацию. Вот такой, например, я подобрал пример. Значит, 909-й год. В Киев приезжает женщина, молодая, 28 лет, по паспорту она швейцарская подданная, но Богров получает из-за границы известие от кого-то из товарищей, что под этим именем скрывается некая Юлия Мержеевская. Она довольно известная в эсеровской среде дама. У нее было довольно немаленькое наследство. Она его все тратит на партийные нужды. Она говорит. Вот она одна из тех, кто как мотылек на огонь, вот она хочет участвовать в теракте. А надо сказать, что времена для террора очень плохие. В конце 8-го года окончательно разоблачен Азеф. Боевую организацию на себя Савенко принимает, но такой кризис в партии и идейный, и нравственный. Все сидят по углам, все друг друга подозревают. Владимир Львович Бурцев, знаменитый охотник на провокаторов мечет вообще на стол одно досье за другим, идут один за другим, вскрывается... То есть становится понятно, что действительно вся революционная среда заражена агентами охранки. И очень плохое время для терактов. Вот эта самая дама берет на себя немного, немало выбирает такую цель — убить Николая II во время его посещения Севастополя.

С. Бунтман — Так?

А. Кузнецов — Она в свое время заканчивала Смольный институт, она такая, так сказать, дама со средствами, она оденется барышней из хорошего общества. Бомбу в букетик цветов. Подберется поближе к Николаю, метнет этот букетик. Вы не поверите, почему покушение не состоялось. Вот можно было бы, если б у нас был приз, можно было бы слушателей спросить, как вы думаете, почему не состоялось покушение. И возможно приз бы остался у нас. Она на поезд опоздала. Она просто не успела приехать в Севастополь к моменту, когда там Николай в уличных мероприятиях... Это к вопросу об уровне организации и всего прочего. Но дело о покушении... Все полицейские ведомства стоят на ушах, а указания брать ее пока нет, потому что хотят посмотреть, кто на нее выйдет. И к ней приставляют именно Богрова. И месяц он будет с ней каждый день, он будет изображать из себя, так сказать, чувства. То есть он ведет себя как совершенно высокопрофессиональный агент охранки. Ну, и потом в результате ее все-таки арестуют. Никто на нее не вышел. И дело закончилось фуком, потому что медицинская экспертиза признала ее сумасшедшей, каковой она несомненно и была. Это я о том, что Богров не какой-то там человек, которого задним числом, как иногда изображают, охранка записала своим осведомителем. Мотивы? Он сам на следствии говорил, что он пошел в осведомители исключительно из идейных соображений, а деньги... Он получал до 150 рублей, есть расписки, в месяц. Чтобы наши слушатели понимали масштаб цен, армейский поручик, заместитель командира роты получает 36 рублей в месяц, при этом еще иногда должен кое-что из этого за квартиру платить. Да? А тут он получает 100-150 каждый месяц. Азеф получал больше, но опять-таки это агент, в общем-то, достаточно высокого уровня с таким жалованием. Это не какой-нибудь там каторжник сбившийся. И вот, значит, сам Богров говорит, что из идейных соображений, но деньги брал, потому что у него были карточные долги. Бред полный. Он имел у папы открытый кредит. Более того когда родители уезжали за границу, они по полгода сидели за границей, он принимал все платежи за их доходные дома. То есть он мог запустить лапу на сумму гораздо большую. Кроме того отец его был человеком достаточно щедрым. Это не ситуация, когда там за каждую копейку с него отчет требуют. Это явно совершенно придумано. Зачем он это все? Вот сам Богров за год с небольшим до убийства из Петербурга своим знакомым напишет: «Так скучно. Вот что-то надо бы такое учудить. Правда, — завершает он такой интересной фразой, — это дело не цыганское». В другом месте у него есть такое соображение, что, ну, вот что жизнь, что меня еще ждет в жизни? Ну, съем я еще лишнюю тысячу котлет. По этому поводу один из очень интересных людей, жандарм Александр Мартынов, который оставил очень интересные воспоминания про свою службу в охранном отделении, он остроумно замечает, что Богров на счет котлет-то сказал, но он хотел, чтобы при этом были не простые котлеты, а котлеты Марешаль. То есть он любил, так сказать, и закусить и выпить и так далее. И полное ощущение, что у нас здесь развилка между всего двумя версиями, потому что версию... Мелькает кое-где, особенно в антисемитской литературе версия, что вот Богров мстил Столыпину за своих. Ну, понимаете, когда в деле есть евреи, еврейская версия есть обязательно. Когда его нет, она может присутствовать, может не присутствовать. Дело в том, что, во-первых, Богров совершенно, как я уже говорил, был, видимо, равнодушен к еврейскому вопросу. А, во-вторых, причин для ненависти к Столыпину у российского еврейства особенно-то и не было. Он вносил законопроект об отмене черты оседлости. Он, когда это все дело не прошло, он своим распоряжением повысил процентную норму для обучающихся в гимназиях и высших учебных заведениях. При этом, я не знаю, может, Столыпин недолюбливал как русский аристократ Рюрикович евреев, но он последовательно считал, что если мы еврейскую молодежь загоняем в черту оседлости, не даем ей учиться и реализовываться, мы тем самым поставляем террористам готовые кадры.

С. Бунтман — Да. И был абсолютно прав.

А. Кузнецов — И был абсолютно прав. И то же самое с крестьянством. Ведь столыпинская реформа, она помимо экономической составляющей имела, конечно, и Столыпин этого не скрывал, и социально-политическую. Нам не нужны крестьяне-голытьба, которые готовы в случае революции схватиться за вилы и топоры. Нам нужны крепкие, нам нужны те, кому есть, что терять, нам нужны те, кто будут в Отечестве видеть, так сказать, опору и защиту. Все понятно. Значит, на самом деле, видимо, две версии. Версия одна — это Богров из каких-то своих соображений, которые очень трудно как-то квалифицировать, ну, вообще агенты охранки люди, как правило, с очень сложной и запутанной психикой. С тем же Азефом начинаешь разбираться, и понять вообще, что было его мотивами...

С. Бунтман — Ну, охранка очень сильно доигралась. Вот эта...

А. Кузнецов — Вот. И то ли охранка доигралась, не желая того, но ведь действительно читаешь мемуары всех этих и Спиридовича, и Мартынова, и многих других и понимаешь, что на самом деле все подполье и вся эмиграция инфильтрованы агентами охранки, но и охранка инфильтрована агентами.

С. Бунтман — Вот.

А. Кузнецов — Вот эти двойные, тройные, многократные агенты...

С. Бунтман — Обратка.

А. Кузнецов — Обратка. Да. И сами эти люди, вот эти все подполковники и ротмистры, они уже сами в какие-то моменты, видимо, не понимают, на чьей стороне они играют. Тайная полиция неизбежно к этому приходит, если нет за ней нормального контроля сверху и нормального гражданского контроля. Они заигрывается. Вот сколько, интересно... Я смотрел биографии вот этих людей: Курлова, Спиридовича и Кулябко. У всех троих интересные эпизоды в биографии. В них стрелял их собственный тайный агент. На каком-то этапе тайный агент, у него что-то там слетает с нарезки, и вот он стреляет в своего куратора. У всех троих есть по такому эпизоду. Либо это вообще заговор против Столыпина. И вот на этот счет очень многие серьезные историки и современники этих событий высказывали подозрения, что был заговор против Столыпина, что на самом деле Богрова использовали, ну, наполовину в темную. Но вот, что эти люди, которых я называл, Курлов, Спиридович... Спиридович в любом случае обязательно. Курлова кто-то считает, а кто-то считает, что его тоже в темную использовали. Что они организуют такой заговор либо, надеясь, что они тем самым сделают вещь угодную государю, и это положительно скажется на их карьерах. И ведь практически так же получится. Вот они уже попали впросак. Вот уже следствие. Все четыре попали под следствие. Ведет следствие сенатская комиссия. Два сенатора во главе. Допрашивают всех четверых. И в начале 13-го года, следствие идет всего-навсего год, личный стоп-приказ Николая II. Троих вообще освобождают из-под следствия. И никаких, так сказать, отрицательных последствий для их карьеры не будет. Спиридович так и остается начальником дворцовой полиции. Поразительно! Этот человек в любом случае проморгал.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Как Николай об этом будет говорить? Ой, ну, вот так нехорошо. Я вот каждый день вижу генерала Спиридовича... полковника — извините — Спиридовича. Он так страдает. Он так переживает. Надо снять с него подозрения. Ну, что ж? Ну, ошибся человек. Потрясающая совершенно реакция. Все они получат, ну, не очень большие, но повышения. Единственный, кого найдут крайним, — Кулябко. Самый младший. Но и то его приговорят к 16 месяцам ареста в крепости. Император до 4-х своей рукой все это скостит.

С. Бунтман — Как-то уж очень вяло, получается.

А. Кузнецов — Коковцов, приемник Столыпина, и человек очень порядочный. Другое дело, что оказался он в очень нехорошее время на этом нехорошем месте. Он будет императору говорить, что, государь, вот Вы таким решением усиливаете подозрения тех, кто считает, что это, так сказать, Столыпина вот убрали руками революционеров, но что это дело других людей. Вы знаете, есть очень известная цитата Милюкова. Другое то, что Милюков, наверное, не самый бесстрастный комментатор в этом вопросе.

С. Бунтман — Нет.

А. Кузнецов — Безусловно. Но, тем не менее, вот он... ведь дело в том, что другие, гораздо более нейтральные люди говорят о том же, просто менее художественно. «Николай боялся влияния на себя сильной воли. В борьбе с нею он употреблял то же самое, единственное доступное ему средство — хитрость и двуличность». И Коковцову, когда он его назначает, он говорит... Интересно, что он ему говорит: «Ну, Вы же не будете меня заслонять как Столыпин?» Вот поразительно, всякие мелкие люди вроде вот тех, о ком мы сегодня говорим, их Николай... вот он переживает, что они переживают. Вот он готов им простить ошибки. А тех, действительно ярких, кто, в общем-то, вытаскивал его как кутенка буквально из самых ситуаций... Витте. И он тут же сдал Витте. Витте, автора спасительной идеи манифеста 16 октября, он тут же сдал при 1-й же возможности. И Столыпин, одинокий реформатор, конечно, к 11-му году совершенно четко понимал, что политическая его карьера закончена. Он говорил: «Вот сейчас из Киева вернемся. Я уйду в отпуск. И похоже, я из этого отпуска премьер-министром не вернусь». Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Я, конечно, ни коим образом ни секунды не сомневаюсь, что Николай ни намеком, ни тем более прямо не давал указаний убить Столыпина. Нет, это не его. Но что его настроение было известно, и что вот эти ребята... Вспомните знаменитую историю 12-го века с Томасом Беккетом и Генрихом II.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — Генрих II не хотел убивать Томаса Беккета. Он сказал в сердцах: «Кто же избавит меня от этого чертового попа?» Нашлись 4 рыцаря, которые тут же поплыли в Англию...

С. Бунтман — Да, пошли в собор и...

А. Кузнецов — И вот я вполне могу допустить, по крайней мере, мне кажется, это не противоречит фактам, что то, что против Столыпина созрел вот такой правый заговор — это было хорошо известно. Знаменитое дело с законом о введении земств в западных губерниях, когда Столыпин вдруг неожиданно для себя нашел сопротивление не там, где обычно, не в Думе. Дума приняла не очень большим, не очень значительным большинством, но таким вполне нормальным приняла. И вдруг Государственный совет, где сидят половина назначенных государем, половина косвенно назначенных государем, и вдруг Государственный совет совершенно...

С. Бунтман — ... золото...

А. Кузнецов — Да, да. Сановники, вот эти фоны, вот эти Рюриковичи, вот эти князья, вот эти генералы сплошные, полные — да? — от инфантерии и кавалерии. И вдруг они прокатывают этот законопроект под совершенно каким-то там левацкими... И Столыпин понимает: дело не в законопроекте. Это его таким вот образом, так сказать...

С. Бунтман — Макают.

А. Кузнецов — Его макают. У него начинается истерика. Он царю угрожает отставкой. Нельзя Николаю Александровичу угрожать отставкой. Он тихий, ласковый, но он такие вещи запоминает, и он такие вещи не прощает. Так что версия, что охранка действительно Столыпина просто устранила, а Богрова к этому делу подверстали, они имеет право на существование. Мы не можем утверждать, что она да, доказана. Нет, не можем.

С. Бунтман — Ну, там как-то все так легко и, извините, весело сошлось. И как-то... вот получилось как-то это, как бы само собой. Здесь замечательный совершенно вопрос: «А правда ил Богрова повесили? Есть ли место захоронения? А может, его вообще куда-нибудь спрятали?»

А. Кузнецов — Вот тут успокою. Ну, я шучу на счет «успокою». Помимо положенных при казни лиц, ну, врача, прокурора там и исполнителей присутствовали представители черносотенных организаций города Киева, причем они прямо сказали: «Мы желаем убедиться, что его повесят». Так что свидетели совершенно беспристрастные. Да, Богрова повесили.

С. Бунтман — Да, и вполне возможно собственно если это провокация охранки и в темную, не в темную, но Богров, конечно, мог рассчитывать на какое-то спасение для себя.

А. Кузнецов — Черт его знает. Вот судя по тону его показаний и на следствии и на суде, он на себе поставил крест.

С. Бунтман — А!

А. Кузнецов — Показания такие, Вы знаете, совершенно отстраненно какие-то человека, который уже не живет. Вот такое ощущение, что показания дает мертвец. Добросовестно, что-то там припоминает, много подробностей всяких называет. Их можно прочитать. Вот я их читал. Сегодня утром я их дочитывал. Полное ощущение, что говорящий уже... Конечно, понятно, что это запись недословная, хотя она довольна близка к такой явно живой прямой речи. Кстати говоря, он произвел впечатление на следователя, на того же полковника Иванова, который его отбил у разъяренной толпы. Он потом скажет: «Богров был одним из самых выдающихся людей. которых я встречал вот по ту сторону стола за год своей службы в жандармском ведомстве».

С. Бунтман — А может это и намеренная провокация самого провокатора Богрова.

А. Кузнецов — Может быть. В той игре, которую охранка вела последние два десятилетия, невозможно разобраться.

С. Бунтман — Да, да. Это, конечно, один из примеров того, что сама себя запутала...

А. Кузнецов — Это вспомним Зубатова и всю эту историю с Гапоном. Ну, не был Гапон платным провокатором охранки. Но он был провокатором в том смысле, что охранка эту провокацию слепила прямо или косвенно, но...

С. Бунтман — Совершенно верно. Там уже нельзя было ничего ни от чего отличить. Да. Ну, что ж? Спасибо. Мы вот посмотрели на это, в общем-то, ключевое и поворотное событие очень во многом.

А. Кузнецов — Очень напоминающее убийство Кирова.

С. Бунтман — Да, да. Никому не надо было, но как удобно получилось. Спасибо большое. Программа «Не так». Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман.