Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Сергей Бунтман — Добрый день всем! И мы собираемся. Здесь состав суда уже есть. У нас секретарь заменился. Ничего. Сегодня Марина Лелякова, сегодня у нас будет. Ну, ничего. Мы, я думаю, что мы на высоком юридическом уровне мы проведем сегодняшний процесс, потому что вы наконец-то выбрали процесс, суд над царевичем Алексеем.

Алексей Кузнецов — Да, он не... Добрый день! Он не 1-й раз...

С. Бунтман — Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Да.

А. Кузнецов — ... предлагается. И собственно...

С. Бунтман — Подсовываем вам...

А. Кузнецов — Подсовываем.

С. Бунтман — Пытаемся. Да.

А. Кузнецов — И в самых первых составах мы предлагали, поскольку это безусловно один из самых известных судов отечественной истории.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Конечно. А секретарь суда нам сегодня особенно важен, поскольку сегодня пойдет речь об инквизиционном процессе.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Там все, что за... Все записано должно быть до малейшей запятой. Это чрезвычайно важно. Ну, взаимоотношения Петра I и его старшего сына достаточно хорошо описаны и вошли в... Ну, нельзя сказать в копилку таких мифов. Это не миф. Но есть устоявшийся стереотип: Петр — сторонник преобразований, Алексей — ретроград и консерватор...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — И это борьба вот ретроградов и новаторов. Надо сказать, что Петру вообще в этом смысле везет. Ну, понятно, что неслучайно везет. Но очень многие эпизоды его жизни вот пытаются представить как борьбу партии нового и партии старого, начиная, скажем, от борьбы Милославских и Нарышкиных после смерти, значит, и Алексея Михайловича, и Федора Алексеевича, вот как якобы Миловские — партия старины, а Нарышкины — партия реформ, что совершенно не соответствует...

С. Бунтман — Абсолютно. Да.

А. Кузнецов — Совершенно. Обычная грызня...

С. Бунтман — ... Милославские...

А. Кузнецов — Конечно. Да. То есть это все типичная грызня за всякие синекуры и прочие хлебные местечки при дворе 2-х родовых кланов. Но в случае Петра и царевича Алексея, ну, конечно, нельзя сказать, что это полностью не так. Действительно Алексей ко многим делам петровского царствования, причем даже не к отдельным каким-то делам, а как я понимаю, вот к тому темпу, с которым его отец осуществлял преобразования, к той страсти, с которой отец воевал, Алексей не любил того, что связано с военным делом, он относился, конечно, насторожено и, видимо, отрицательно. Здесь во многом еще, конечно же, отношения отца и сына. Петр плохим был отцом, это понятно совершенно. Он своего сына, во-первых, видимо, не особенно любил, прямо скажем. Возможно, как-то наверняка наложились отношения с 1-й женой, с Евдокией Лопухиной и так далее. Алексей отца боялся, и было за что бояться. Вот у Натана Яковлевича Эйдельмана... Не раз будем сегодня обращаться к этой замечательной главе в интереснейшей книге «Из потаенной истории России XVIII-XIX веков». Там, правда, Натан Яковлевич не столько о суде, сколько о... Там интереснейшее расследование документа, всплывшего в середине XIX века, письма, написанного якобы рукой Александра Ивановича Румянцева, одного из ключевых участников этого дела. Вот. И Натан Яковлевич с присущими ему блеском и эрудицией расследует, хотя в конце концов не дает окончательного ответа, подлинный это документ или это какая-то фальшивка. Но тем не менее вот Эйдельман пишет о том, что в течение, скажем, длительного времени Петр за все это длительное время, за несколько лет встретился с Алексеем всего 6 раз и каждый раз на него обрушивался с упреками. Ну, в общем, это, конечно, не могло не повлиять на отношение сына к отцу. И судьба его матери, конечно, которая была насильно пострижена в монахини, и о которой сегодня тоже будет речь. И в конечном итоге вот спусковым крючком той истории, о которой мы сегодня рассказываем, было, видимо, следующее письмо Петра Алексею. Я цитирую: «Я с горестью размышлял и, видя, что ничем тебя склонить не могу к добру, за благо изобрел сей последний тестамент тебе написать», — тестамент — ну, завещание.

С. Бунтман — Завещание. Да.

А. Кузнецов — Да. «И еще мало подождать, аще нелицемерно обратишься. Ежели же ни, то известен будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко уд гангренный, и не мни себе, что я сие только в устрастку пишу: воистину исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребного пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный. В 11-й день октября 1715 при Санкт-Питербурхе». И дальше известно, что Алексей обращается... Документ сохранился, тоже Эйдельман его цитирует. Алексей обращается с просьбой разрешить ему уйти в монастырь, а потом бежит, бежит, взяв с собой женщину, в которую, видимо, был без памяти влюблен, при том, что она была нехороша собой, неумна, совершенно проста, простушка такая. Она из слуг. Чухонка, как ее называют. То есть либо карелка, либо эстонка, видимо. Вот. И некая Ефросинья, которая сыграет тоже трагическую роль во всей этой истории. И бежит во владенье своего свояка. Они были женаты на сестрах, но только жены, законной жены царевича Алексея уже не было к этому времени в живых. Принцесса Шарлотта умерла вскоре после родов их 1-го сына Петра Алексеевича. И, значит... Что-то я сбился. И... А собственно...

С. Бунтман — Да, бежит он. Да.

А. Кузнецов — Да, бежит он к свояку, к императору Священной Римской империи германской нации, к правителю Австрии Карлу VI. И дальше хорошо известна, описана история, как узнав о бегстве сына и заподозрив, что он бежал к своему свойственнику, Петр направляет на поиски такую совершенно парадоксальную, при этом замечательно эффективно сработавшую партию, состоявшую из 2-х человек — Петра Андреевича Толстого, немолодого уже человека, опытного дипломата, такого барина-сибарита, человека, казалось бы, очень мало подходящего к тому, чтобы предпринимать какие-то энергичные и не слишком такие официальные, скажем так, розыски. А в пару ему дает человека, которого Натан Яковлевич Эйдельман называет русским Д’Артаньяном, а я бы назвал Джеймсом Бондом XVIII века, — это Александр Иванович Румянцев, отец великого...

С. Бунтман — Отец полководца.

А. Кузнецов — Отец великого полководца и дед соответственно основателя Румянцевского музея, ставшего затем библиотекой Ленина и так далее. Да? То есть тут очень много всяких замечательных исторических продолжений. И Эйдельман метко отмечает, что принципиальная разница между капитаном Румянцевым и Д’Артаньяном заключается в том, что многие поручения, которые с улыбкой принимал Румянцев, Д’Артаньян никогда бы не взялся и добровольно бы явился и сдался в Бастилию, так сказать, чтобы не выполнять такого рода грязные дела. Но тем не менее они находят в Тироле Алексея, спрятавшегося, спрятанного в одном из замков. Дальше долго ищут к нему подходы, предлагают ему вернуться, дают любые гарантии за это. Собственно говоря, у них есть инструкция. 10 июля 1717 года Тайному советнику Толстому и капитану гвардии Румянцеву: «Ехать им в Вену и на приватной аудиенции объявить цесарю, что мы подлинно через капитана Румянцева известились, что сын наш Алексей принят под протекцию цесарскую и отослан тайно в тирольский замок Эренберк, и отослан из того замка наскоро, за крепким караулом, в город Неаполь, где содержится за караулом же в крепости, чему капитан Румянцев самовидец. Буде позволит цесарь им с сыном нашим видеться, того б ради послушал нашего родительского увещания, возвратился к нам, а мы ему тот поступок простим и примем его, паки в милость нашу, и обещаем его содержать отечески во всякой свободе и довольстве, без всякого гнева и принуждения. Буде же к тому весьма он не склонится, объявить ему именем нашим, что мы за такое преслушание предадим его клятве отеческой и церковной», — то есть проклятью. Зная религиозность царевича, вот этот аргумент — да? — церковное и отеческой проклятье, и гарантии ему царем вот в данном случае письменно в этой инструкции Толстому и Румянцеву даются гарантии, что он будет содержаться «во всякой свободе и довольстве». Не верит Алексей. Толстой дает, видимо, свое личное слово, что отец всерьез намерен его простить, естественно много раз напоминает историю блудного сына и прочее, прочее. Действует, заходит через эту Ефросинью. Румянцев находит к ней подходы. Она в конечном итоге начинает Алексея уговаривать. И, видимо, это становится последней каплей, и он соглашается. Надо сказать, что император, значит, Священной Римской империи специально послал гонцов, и недалеко от границы догнали карету, и еще раз лично спросили царевича, по доброй ли воле он покидает пределы. Очень Толстой был этим недоволен. Но Алексей подтвердил: да, он по собственной воле. Трудно сказать, сейчас, наверное, уже не определишь, в какой момент Петру приходит в голову все-таки сына подвергнуть следствию и суду. С самого ли начала? И тогда вот эти все гарантии и обещания — это, значит, чистое притворство. Или не исключено, что Петр действительно сначала хотел вот проявить некое великодушие, но затем, а он был чрезвычайно подозрительным человеком, вплоть до какой-то паранойи в какие-то моменты, и вполне возможно, что по мере того, как обстоятельства дела начали потихонечку разматываться, Петр свое решение изменил. А в каком направлении они разматываться? Петр почуял заговор. Он почуял заговор достаточно близких людей, близкие не только Алексею, но некоторые из них близки и самому Петру, или были близки как Александр Кикин, который один из потешных и в свое время явно совершенно Петр на него имел большие виды. Но потом, в общем, как... по причине, видимо, не очень высоких деловых качеств Кикин как-то у него подразочаровался и так далее. Хотя пост высокий тот в адмиралтействе имел. И вот почуяв измену, что называется, Петр, видимо, принимает решение это дело расследовать как следует. Проводится...

С. Бунтман — Это очень важно. Последовательно ли вот по обнаружению каких-то обстоятельств или сразу была идея?

А. Кузнецов — Нет, я думаю, что это разматывается постепенно.

С. Бунтман — Все-таки...

А. Кузнецов — Потому, что следствие имеет можно сказать два этапа, два розыска. Их называют московский розыск и суздальский розыск. И вполне возможно, что суздальский розыск следствия московского, хотя не обязательно. Сейчас я об этом скажу. Значит, что такое московский розыск? Поскольку царевич проживал в Москве, то вот этот кружок, который, по мнению Петра, и его поддерживал в не самых лучших намерениях, который подтолкнул его к бегству и вообще внушал ему против отца всякие мысли, вот этот кружок надо было изобличить. И когда Алексей... Алексея привозят в Петербург, то уже нарушая данные ему гарантии, Петр требует от него... выдвигает два требования, которые раньше не звучали. Толстой с Румянцевым этих требований не озвучивали. Во-первых, отречься от престола. Уже есть в пользу кого, потому что есть 2-й сын Петра Петр Петрович, Петруша маленький, которого Петр обожал. В письмах Екатерине там всякие нежности про сына писал и так далее. Он вскоре умрет. Тоже это будет очень большим ударом для Петра. И есть Петр Алексеевич, которому предстояло стать впоследствии Петром II. И вот собственно говоря... А 2-е требование — это требование назвать всех причастных к бегству и вообще всех, кто, значит, составлял такой вот интимный круг царевича, и с кем велись какого... какие бы то ни было политические разговоры. Значит, в результате этого розыска царевич достаточно быстро ломается, начинает называть имена. Причем чем дальше, там больше называются имена людей, действительно входящих в близкий уже самому Петру круг. Там называют братьев Голицыных. Называют Долгоруковых. Звучит имя Бориса Петровича Шереметьева. Но главное — это все-таки близкое окружение самого Алексея. Это упоминавшийся Кикин. Это один из камердинеров Алексея и так далее. А затем, видимо, в голову Петра, как я понимаю, в показаниях Алексея это не звучит, в голову Петра приходит, что здесь не обошлось без его маменьки, и начинается суздальский розыск, потому что в Суздале в монастыре, как Петр убежден, в качестве монахини содержится 1-я жена Петра Евдокия Лопухина. И капитан-поручик Скорняков-Писарев получает именной рескрипт провести обыск, то есть розыск, что и было реализовано. И далее как пишет в этом самом рескрипте еще пока не император, еще пока царь: «В келье жены моей и ее фаворитов осмотреть письма». Ну, в данном случае «фаворитов» имеется в виду приятельниц. Да? То есть тех, с кем она близка. Петр уверен, что у нее наверняка среди монахинь есть какие-то сообщники, через кого, возможно, ведется переписка. Понимаете, повторяется история с Софьей и стрелецким бунтом, вот тем последним стрелецким бунтом...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... который Петр явится ускоренным темпом расследовать из своего Великого посольства. Историки современные не находят подтверждение того, что Софья стояла за этим вот возмущением стрельцов, пошедших на Москву. Но у Петра малейших сомнений нет, что тут без его сестрицы не обошлось. Ну, хорошо. В пользу этого были косвенные соображения, потому что к ранним стрелецким бунтам Софья имела отношение, в этом тоже сомнения нет, самое прямое. В данном случае я думаю, просто недоброжелательство к своей 1-й жене. Возможно, Петр уже имел какие-то слухи, что у нее роман с офицером по фамилии Глебов. И не смотря на то, что он сам ее бросил, что... ради другой женщины, что он заточил ее в монастырь и так далее. Ну, правда, я зря сказал, бросил он ее не ради другой женщины. Это разнесенные по времени события. Я имею в виду появление Екатерины, будущей Екатерины I в жизни Петра. Но в любом случае, значит, и в случае обнаружения у Евдокии Лопухиной каких-то подозрительных писем, следовало произвести аресты. Действительно Скорняков-Писарев изымает переписку Лопухиной с рядом родственников, например, с ее родным братом, с Абрамом Лопухиным, с царевной Марией Алексеевной — это одна из дочерей Алексея Михайловича от Милославской, от 1-го его брака. То есть это единокровная сестра Петра. С ростовским епископом Досифеем. И в результате, значит, в рапорте Скорнякова-Писарева сочтено установленным, что Лопухина, будучи постриженной в монахини, фактически не была этой монахиней, жила в том монастыре скрытно под видом иночества мирянкою. И вот это нехорошая информация не только с точки зрения мужской там — да? — и, значит, ревности Петра, но и с той точки зрения, что это ставило под вопрос его 2-й брак и соответственно законность прав его 2-го сына на престол, потому что только пребывание бывшей супруги в монашеском сане делало 2-й брак возможным. Да? А так, если она вернулась в мир, то нехорошо получается. Ну, и в результате суздальского розыска Евдокии значительно устрожают режим, казнят Глебова, казнят Абрама Лопухина. Ему очень прилично досталось. Вот тот же самый Эйдельман пишет, что, похоже, больше всех его пытали из тех, кто был привлечен к этому делу.

С. Бунтман — Больше, чем Глебова?

А. Кузнецов — Ну, Глебова казнили страшно, особенно страшно. А вот именно на следствии похоже, ну, по крайней мере Натан Яковлевич так указывает, что казнили, значит, его пытали больше остальных. И это все выводит на 2-й круг собственно дело царевича. То есть если раньше речь шла о крайне неразумном, на грани государственной измены, но все-таки необдуманном поступке, то сейчас вылезает заговор. И, видимо, Петр сам себя убеждает в том, что да, этот заговор был. И это дает ему определенные моральные основания поступить с царевичем так, как он поступил, отказавшись от своих прежних слов, потому что в случае если бы кто-то Петру там, например, собственная совесть задала бы вопрос, как можно нарушать прямо данное слово, он бы сказал: «Так я-то полагал, что речь идет о непослушном сыне и тут как бы моя воля отцовская. Да? А совсем другое дело государственный преступник». И, кстати говоря, когда пишут, что вот суд был нужен Петру для того, чтобы показать Европе, что вот цивилизованно мы решаем... Вы знаете, я думаю, что в наибольшей степени суд нужен был именно для того, чтобы подчеркнуть вот это. Да? Это не месть отца. Это...

С. Бунтман — Государственная измена.

А. Кузнецов — ... государственное преступление, тягчайшее государственное преступление.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — После перерыва мы поговорим о степени его тяжести и соответственно здесь...

С. Бунтман — И определении степени его тяжести.

А. Кузнецов — Да, да. И определении степени тяжести.

**********

С. Бунтман — Мы продолжаем. Это суд над царевичем Алексеем и следствие, и дело. Тут следствие очень имеет большое значение, хотя и сам суд, и его организация — это тоже вот такой беспрецедентный, кстати.

А. Кузнецов — Да, беспрецедентный, но положивший прецедент...

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — ... потому что многие последующие... Ну, немногие, их было не так много просто-напросто, но знаменитые судебные дела вплоть до процесса декабристов, они строятся по похожим, не идентичным, но похожим лекалам. Значит, и... Вот 2-й виток этого самого следствия приводит к тому, что к царевичу Алексею применяется пытка. Мы не знаем, как, сколько раз она применялась, и насколько эти пытки были тяжелыми. Мы... Но мы знаем как об установленном факте о том, что дважды по крайней мере царевича били плетьми. Один раз — 25, другой раз — 15. Вот собственно именно как пытка, а не как наказание. В конечном итоге царевич берет на себя страшные грехи. И вот я хочу процитировать один из последних письменных допросов. Надо сказать, что тогда редким случаем было, когда виновного вызывали в суд и очно допрашивали. В основном как тем же декабристам — да? — предлагаются некие опросные листы, на которые человек письменно отличает... отвечает. И вот, например, для того... Лучшим доказательством считалось признание вины. Существовало 4 разряда доказательств, ранжированных по степени их значительности. Доказательство вины, если не было сомнений, что это самооговор и так далее, оно считалось наилучшим. И поэтому для того, чтобы убедиться, что это не самооговор, значит, задается судом вопрос. Вопрос: «Хотел учинить бунт и к тем бунтовщикам приехать и при животе отцове, и прочее что сам показал и своеручно написал и пред сенатом сказал: все ли то правда, не поклепал ли и не утаил ли кого?» То есть действительно ли он сказал правду, что он собирался принять участие при живом отце в бунте против него.

Ответ: «Если б до того дошло и цесарь стал производить в дело, как мне обещал, и вооруженною рукой доставить мне короны российской, то б я тогда, не жалея ничего, доступал наследства, — доступал, то есть боролся за него, — а именно: если б цесарь за то пожелал войск российских в помощь себе против какого-нибудь своего неприятеля, или бы пожелал великой суммы денег, то б я все по его воле учинил, так же министрам его и генералам дал великие подарки. А войска его, которые он мне дал в помощь, чем бы доступать короны российской, взял бы я на свое иждивение, и одним словом сказать: ничего бы не жалел, только чтобы исполнить в том свою волю». Ну, мало, кто сомневается в том, что это самооговор. То, что в данном случае человека судят за намерения, вот эти бы, бы, я бы, если б он мне бы — да? — тут ничего удивительного нет для, значит, начала XVIII века, потому что по Соборному уложению Алексея Михайловича любое даже злоумышление против царской власти — это тягчайшее караемое смертью преступление. Так что здесь все в соответствии с нормами того времени. И дальше учреждается, ну, как потом это будут называть специальное особое судебное присутствие. Значит, сначала запрашивается раздельно церковная и светская, как говорится, высшая... представители высшей церковной и светской иерархии. Запрашивается Синод. Церковь, как Пушкин заметит потом, сказала надвое. С одной стороны из Ветхого завета были приведены убедительные примеры того, что ослушавшегося сына отец имеет полное право карать. Но затем приводились уже из Нового завета примеры призывов... Как сказать? Которые делал сам Спаситель, призывов к милосердию в подобных делах. То есть явно совершенно церковь подобрала для будущего императора аргументы те, которые ему понадобятся. Да? Примет окончательное решение казнить, вот вам, пожалуйста, Ветхий завет. Примет решение помиловать, вот вам, пожалуйста, Новый завет. Фактически судьбу царевича будет решать специально такой вот... специально созванное судилище из 127 высших военных и штатских чинов, к которому Петр обращается со специальным наказом письменным: «Прошу вас, дабы истинно суд вершили, чему достойно, не флатируя мне...»

С. Бунтман — То есть без лести.

А. Кузнецов — Да, flatter. «... и не опасаясь того, что ежели сие дело легкого наказания достойно, и когда вы так учините осуждением, чтоб мне противно было...» — трудно воспринимается особенно на слух. То есть не бойтесь, что если вы решите, что преступление незначительное, что вы тем самым вызовете мое недовольство. Нет.

С. Бунтман — Да, против моего...

А. Кузнецов — Так и скажите. Да, да. «Також и не рассуждайте того, что тот суд надлежит вас учинить на моего, яко государя вашего, сына, — не думайте о том, что вы судите сына царя, да? — но несмотря на лицо сделайте правду и не погубите душ своих и моей, чтоб совести наши остались чисты и отечество безбедно». Вроде бы все, — да? — приказано судить честно. Но тем не менее формула обвинения и собственноручное признание царевича таковы, что, собственно говоря... Я не знаю, что имел в виду Петр, когда говорил «ежели сие дело легкого наказания достойно», там, как говорилось в другом литературном произведении, вышка за каждым пунктом. Да? То есть там не было на самом деле у суда никакой альтернативы, и высказались все судьи кроме одного, ну, по крайней мере мы знаем про одного — это Борис Петрович Шереметьев. Тут есть разные вещи. Кто-то говорит, что он был болен, поэтому его подписи нет под приговором. А кто-то передает слух, что якобы Борис Петрович сказал, что «я, государь, тебе служить обязан, а не кровь твою судить». То есть вроде как... Ну, неизвестно на самом деле. В любом случае практически единогласно суд выносит приговор. Видимо, так будет и в дальнейшем в других похожих случаях, когда высший суд... Видимо, рассчитывая на то, что все равно окончательное решение будет принимать император, потому что он должен конфирмовать, утвердить этот приговор. Ну, а дальше? Дальше вот эта загадочная история. Мы знаем только, что царевич умер, скончался. Приговор не был приведен в исполнение. А уж при каких обстоятельствах... Ну, собственно есть три основные, магистральные версии. 1-я версия, что он умер от огорчения. Это официальная версия. Да? Что вот он выслушав приговор, соответственно... Ну, я процитирую эту официальную версию, которая рассылалась различным европейским дворам. «Узнав о приговоре, царевич впал в беспамятство. Через некоторое время отчасти в себя пришел и стал паки покаяние свое приносить и прощение у отца своего пред всеми сенаторами просить, однако рассуждение такой печальной смерти столь сильно в сердце его вкоренилось, что не мог уже в прежнее состояние и упование паки в здравие свое придти и... по сообщение пречистых таинств, скончался... 1718-го года, июня 26 числа».

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — То есть все прилично. Попросил прощения, причастился святых тайн и мучимый муками совести, значит, и страхом он волею Божию помре. И дальше есть две версии насильственной смерти. Ну, три на самом деле, потому что проявится... И Пушкин будет об этом говорить в книге Брюса, проявится версия отравления. Но эта вставка будет сочтена потом уже такой более поздней, конца XVIII века, недобросовестной подделкой. А так до сих пор дискутируются варианты смерти царевича под еще одной пыткой, учиненной собственно в каземате. Якобы некий голландский плотник наблюдал вот в каземате вот в ту ночь какие-то огни и вроде бы видел какие-то детали применения пытки.

С. Бунтман — Ну, да.

А. Кузнецов — И есть вот эта самая... Я очень рекомендую всем интересующимся перечитать хотя бы эту главу у Эйдельмана, хотя там вся книжка безумно интересная как и все книги Эйдельмана, я бы сказал.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — А вообще перечитайте Эйдельмана.

С. Бунтман — Я сразу стал мысленно искать неинтересную...

А. Кузнецов — Да, да. Неинтересной, мне кажется, нет. Ну, 1-е его опыты, может быть, немножечко суховаты. Я имею в виду «Тайных корреспондентов вольной печати».

С. Бунтман — Да нет, нет.

А. Кузнецов — Хотя все равно это детектив и замечательные...

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — ... такие и совершенно блестящие. Вот. Ну, а уже его биографии там и Лунина, и Муравьева-Апостола и так далее — это потрясающие совершенно. И, значит, вот собственно появляется уже в середине 50-х годов XIX века и публикуется Герценым вот это якобы письмо Румянцева некоему Титову, то ли не Титову на самом деле, а Татищеву. Это уже потом пошли версии, интерпретации. Натан Яковлевич предпринимает розыски, кто мог написать это... кто мог, простите, передать это письмо Герцену, склоняясь к предположению, что это молодой еще Михаил Семевский, будущий знаменитый историк, судя по тому жару, по которому Семевский начинает полемизировать с Устряловым, который скажет, что это все, значит, подделка. Ну, и так далее, и так далее. Так вот в этом якобы собственноручно написанном Румянцевым письме подробно описывается как Петр поручил группе, скажем так, исполнителей всяких тайных его предначертаний не допустить позора с публичной казнью царского сына, и как вот они приходят к нему. Алексей пытается там выдираться из рук и так далее. Ну, и вроде бы генерал Бутурлин в конце концов задушил его подушкой. Вот это версия, которая тоже одна из таких вот по сей день, ну, рассматриваемых достаточно серьезно. Ну, и на этом вот эта печальная, крайне печальная история заканчивается. Тут нас напоминает наш давний постоянный слушатель Blackbird, что Фридрих...

С. Бунтман — О Фридрихе...

А. Кузнецов — О Фридрихе... О Фридрихе I и чуть-чуть действительно не отправившем на эшафот своего сына, будущего Фридриха II Великого, действительно за упущение по службе и крайне разгильдяйское отношение к своим военным обязанностям.

С. Бунтман — Да, да.

А. Кузнецов — В нем трудно заподозрить будущего создателя образцовой европейской армии, но действительно...

С. Бунтман — Ну, ему когда-то надо было на флейте играть.

А. Кузнецов — Конечно. Он действительно был, в общем, в известном смысле шалопаем и разгильдяем в молодости.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот удивительное превращение произойдет с будущим великим полководцем. Как Петр... Таня спрашивает, как Петр относился к внуку, и кто его воспитывал. Прохладно Петр относился к внуку. Воспитывали... Ну, Петр не так много его видел, потому что когда... Прошу прощения. Когда Петр умирает, мальчику всего 10 лет. Дальше судьба его известна печально. Он заболеет оспой буквально за пару недель до своей уже объявленной свадьбы и скончается, пробыв около 3-х лет императором, в 1730 году, что и породит дальше вот этот казус, когда нужно будет решать, кто следующий приемник. И вот собственно кондиция и Анна Иоанновна, надрывание или надодрание этих кондиций.

С. Бунтман — Надрывная история. Да.

А. Кузнецов — Надрывная история. Да.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот. «Чем приглянулась Петру немецкая кухарка?» — спрашивает Виталий. Ну, она не кухарка, если он о государыне-императрице Екатерине I, она портомоя. То есть прачка. Черная прачка. Да? Не по тонкому белью, скажем так. Ну, чем приглянулась? Разные есть версии. Обаянием, возможно.

С. Бунтман — Обаянием. И потом она себя проявила как, в общем-то, как человек, ну, в какой-то... в делах во всяком случае и в политике верной. Она в...

А. Кузнецов — Они совпали, судя по всему.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Потрясающе, они действительно нашли друг друга. Ну, что? Ну, бывает такое и с царями.

С. Бунтман — Да. Вспомните его войну-то южную, и когда он вызволяла просто. Она его вызволила. Ее усилиями он вызволен был, Петр.

А. Кузнецов — Вот. Вот Дмитрий спрашивает, не обвиняли ли англичан во вмешательства во внутренние дела. Нет. Ну, аглицский след — это убийство Павла, его будут искать и находить.

С. Бунтман — Да. Тут кесаря... кесаря хватило.

А. Кузнецов — Да, потом... Да, потом англичан будут обвинять практически в каждом более или менее сомнительном деле.

С. Бунтман — Они пока со своими делами не могли разобраться, Ганноверские товарищи.

А. Кузнецов — Вплоть до убийства Распутина. Да. Ганноверские товарищи, конечно, феерические.

С. Бунтман — Они еще только с 14-го года, они еще в 15-м...

А. Кузнецов — Только-только пошли Георги. Да? Только вот после смерти королевы Анны...

С. Бунтман — Да, да. И они больше занимались своей...

А. Кузнецов — Личной жизнью.

С. Бунтман — И Ганновер...

А. Кузнецов — Ганновером...

С. Бунтман — Ганновером...

А. Кузнецов — Ганновером. Да.

С. Бунтман — Да. Говорят, Георг I так и не выучился по-английски.

А. Кузнецов — Да, говорят.

С. Бунтман — Очень интересно...

А. Кузнецов — Да. Так говорят. Но Англия как-то терпеливо относилась к их выходкам, хотя и...

С. Бунтман — Смотря кто.

А. Кузнецов — Да, смотря кто. Хотя и посмеивалась. Вот. Вот такое дело. Соответственно 7 июля или 26 июня по старому стилю 1718 года приговор не был приведен в исполнение, потому что за несколько часов до этого царевич умер.

С. Бунтман — ... картины «Царь Петр смертельно огорчает сына». Спасибо, Виталий, очень хорошая картина. Это для митьков картина.

А. Кузнецов — Наверное.

С. Бунтман — Совершенно. Абсолютно.

А. Кузнецов — Наверное.

С. Бунтман — Абсолютно. Да. Вовка из Санкт-Петербурга как свидетель, судя по всему, говорит как тот голландский плотник, говорит: «Да удушили подушкой Толстой и Румянцев». Ну, Вам виднее. Вам ближе просто. Вот.

А. Кузнецов — Да.

С. Бунтман — Так. Ну, что же? Вот этот замечательный исторический процесс, который много, что показал, много дал прецедентов. А невероятную психологическую картину нам рисует. Я очень рекомендую «Антихриста» почитать Мережковского.

А. Кузнецов — Мережковского. Конечно.

С. Бунтман — Да. И где вот просто до боли сделано вот это противоречие именно психологическое, психофизическое противоречие Петра и Алексея. Вот. А мы с вами обращаемся к московской адвокатуре.

А. Кузнецов — Да, потому, что в среду она будет праздновать совершенно замечательный свой юбилей, свое 150-летие создания московского совета присяжных поверенных, то есть рождение московской адвокатуры. А мы все-таки «Эхо Москвы».

С. Бунтман — И у нас такой пробег будет, пробег по выдающимся адвокатам, знаменитым делам.

А. Кузнецов — Вот этого 150-летия.

С. Бунтман — Да, этого 150-летия. Суд над крестьянами села Люторичи по обвинению в противодействии представителям власти. Плевако там был.

А. Кузнецов — И это тот самый суд, где великий Федор Никифорович произнес свои великие слова: «Люди же они человеки, судите же их по-человечески».

С. Бунтман — 2-е — гражданский иск наследников Саввы Тимофеевича Морозова, оспаривавших завещание. Здесь Малянтович был.

А. Кузнецов — Павел Николаевич Малянтович.

С. Бунтман — Это 5-й год или какой?

А. Кузнецов — Ой...

С. Бунтман — 5-6-й?

А. Кузнецов — Нет, мне кажется попозже чуть-чуть. Я забыл год поставить.

С. Бунтман — Чуть попозже, да?

А. Кузнецов — Да, моя вина. Сейчас исправимся.

С. Бунтман — Да.

А. Кузнецов — Вот. Это знаменитое завещание Саввы Морозова перед его самоубийством или не самоубийством. Да? И это вот те самые 100 тысяч, которые через Красина пойдут в партийную кассу. Ну, и через Марию Андрееву, конечно.

С. Бунтман — Да. Суд над Таланкиной-Крыловой по обвинению в убийстве мужа. Брауде.

А. Кузнецов — Вы знаете, это совершенно, совершенно потрясающее дело. Я не буду сейчас его кровавые подробности приоткрывать. Это великий адвокат, начинавший еще до революции и прославившийся после революции — Илья Брауде. Печально игравший вынужденно роль во многих московских процессах 30-х годов. Но я специально выбрал чисто уголовное дело, чтобы вот показать именно мастерство адвоката, которое он не мог проявить в тех делах.

С. Бунтман — 4-е — суд на Хаустовым по обвинению в организации демонстрации и злостном хулиганстве. Каллистратова.

А. Кузнецов — Софья Васильевна Каллистратова — знаменитый защитник диссидентов. Это одно из диссидентских дел. Да.

С. Бунтман — 67-й год.

А. Кузнецов — Да, 67-й год.

С. Бунтман — Процесс по делу о крушении пешеходного моста на станции Пушкино. Адвокат Коган. 78-й год.

А. Кузнецов — Да, я думаю, что многие это дело помнят просто собственной памятью, что называется.

С. Бунтман — Ну, что ж? Решайте! Все уже сейчас должно быть на сайте. Голосовать можно так же бурно, как в прошлый раз голосуйте, если это возможно. И мы пойдем за вами.

А. Кузнецов — Мы сейчас пойдем ставить на сайт голосование, потому что его нет пока.

С. Бунтман — Нет пока?

А. Кузнецов — Да, вот я...

С. Бунтман — А! Ну,орошо. Ну, поставим.

А. Кузнецов — Извините, сейчас оно будет. Да.

С. Бунтман — Да, хорошо.

А. Кузнецов — Сейчас оно будет. Не уходите!

С. Бунтман — Ну, что ж? Всего доброго вам!