Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Ксения Ларина — 14 часов 15 минут. Добрый день еще раз! У микрофона Ксения Ларина. Я заступила уже на территорию Сергея Бунтмана, который у нас тут приболел неожиданно. Надеюсь, что к завтрашнему дню все будет нормально. Ну, а пока я на его месте некоторое время пробуду вместе с вами и нашими гостями. И сегодня в программе «Не так» историк Алексей Кузнецов. Алексей, здравствуйте!

Алексей Кузнецов — Здравствуйте!

К. Ларина — И тема нашей передачи: «Мултанская загадка: дело о ритуальном убийстве». Ну, вот я открыла для себя «Википедию» для того, чтобы понимать, про что мы будем говорить. И, конечно же, я об этом деле слышала как всякий нормальный человек, но, во-первых, мой 1-й вопрос такой общий к Вам, почему это дело осталось в истории? В чем главное его...

А. Кузнецов — Вы знаете, по очень разным причинам. Если бы оно было просто обычным уголовным делом, оно бы, наверное, было известно какому-то узкому кругу специалистов, историков криминалистики. Оно интересно само по себе, хотя ничего, в общем, уникального оно с этой точки зрения в себе не содержит. Оно осталось, конечно, в 1-ю очередь благодаря той общественной реакции, которую оно вызвало, благодаря тому, что в это дело со всем жаром своей души включился совершенно незаурядный общественный деятель, человек огромного литературного, журналистского, человеческого таланта — это Владимир Галактионович Короленко, который собственно привлек внимание, ну, без преувеличения всей читающей России к этому делу. И кроме этого, видимо, 2-е дыхание, 2-я жизнь — что ли? — в это дело вдохнуло то обстоятельство, что потом и перед революцией, и особенно после революции его все время пытались уложить в некую схему. Это всегда не очень хорошо получалось. Это не очень хорошо получалось у предреволюционных либералов. Это не очень хорошо получалось у советской власти. Но они не обращали на это внимание, и все время старались его привести как пример вот некоего общественного явления. А почему это, в общем, не очень правильно в связи с этим делом я сегодня постараюсь рассказать. Ну, вот например, два таких стереотипа. 1-й стереотип, что это дело инспирировано царизмом для того, чтобы сеять вражду между народами империи по принципу «разделяй и властвуй». Я никоим образом не хочу сказать, что царизм не проводил такой политики. Безусловно, проводил. Но вот в данном случае как раз никаких указаний сверху, никакого такого вот очевидного руководства этим делом со стороны кого-то из видных сановников, за одним, может быть, исключением, и то это сомнительно достаточно, о чем я тоже скажу, не наблюдается. Это совершенно дело, которое начиналось как местное, и в нем просматриваются четко амбиции только вот прокурорских и судейских, которые им занимались. И 2-й стереотип, что это церковь, которая таким вот образом вела борьбу с неправославными вероисповеданиями, и вот соответственно ей было выгодно обвинить язычников в ритуальном убийстве для того, чтобы скомпрометировать иноверцев. Тоже не просматривается. Хотя отдельные представители, так сказать, отдельные лица, имеющие духовный сан в этом деле участвовали, но участвовали по разные стороны. И никого из них не было практически однозначно на стороне обвинения. То есть тоже, в общем, не получается. Хотя в литературе об этом деле, особенно в литературе советского времени, его не очень часто вспоминали, но вспоминали время от времени. Эти стереотипы есть.

К. Ларина — Ну, давайте все-таки историю расскажем, Алексей.

А. Кузнецов — Конечно.

К. Ларина — Леденящую кровь. Да, да.

А. Кузнецов — Ну, действительно, в общем, там некоторые подробности, конечно, малоприятны. У нас не ночная, к счастью, передача. Мы переносимся на 120 лет назад. Май 1892 года. Вятская губерния. Вотяки, о которых мы говорим, — это удмурты, это, так сказать, старое название этого народа. И район села, довольно большого села Старый Мултан, села, в котором проживало в то время порядка 120 семей. Из них, ну, то есть это значит грубо, приблизительно 800–900 человек. То есть это большое село. И примерно треть семей — это православные. В селе есть православная церковь. При ней есть постоянный священник. И примерно две трети — это удмурты, которые... Большинство из них формально тоже принадлежат к православным. Они крещеные. Они, так сказать, соблюдают различные обряды, но у них, тем не менее, очень распространены их собственные верования по-прежнему. И у них образовался, видимо, у подавляющего большинства удмуртов, у них образовался такой своеобразный симбиоз язычества и христианства. То есть они христианство приняли. Приняли, видимо, не только для внешнего вида, потому что вот, когда 2-й раз дело будет рассматриваться, и будет подтвержден обвинительный приговор, один из обвиняемых... Короленко все это запишет. Он находился неподалеку от них в зале суда. Один из обвиняемых, самый пожилой, произнесет такую фразу: «Христос терпел и нам тоже как бы полагается».

К. Ларина — Велел.

А. Кузнецов — То есть действительно, в общем, они этими категориями тоже думали. Но при этом у них, конечно, остались очень многие родовые обряды.

К. Ларина — Ну, расскажите, шла девушка по лесу...

А. Кузнецов — Шла девушка по лесу из одного русского села в другое русское село, расположенное поблизости. Русская девушка 16-летняя. И там две дороги, одна такая проезжая, а другая — тропинка пешеходная, потому что она идет болотистыми местами. Там небольшую гать набросали. И вот на этой самой гати она видит тело. Она видите тело человека. Она не видит головы, потому что на голову наброшен такой тулупчик. Май месяц, еще достаточно прохладно. И она, в общем, как она сама потом показывала, она не обратила внимания, она решила, что это пьяный.

К. Ларина — Даже не поняла, что он не живой.

А. Кузнецов — Она не поняла, что это мертвый человек. Она решила, что это пьяный. То, что почему она не увидела следов крови? Дело в том, что в этом месте уже болото, а в болоте такие вот бочажки ржавой воды, поэтому отделить, как бы понять, где здесь кровавое пятно, а где вот эта болотная ржавчина... Она, в общем, видимо, вообще не предала этому значения. Она обошла это тело, пошла дальше в деревню к родственникам. Там заночевала. И вот когда на следующий день, она возвращается обратно, а тело лежит, и кафтан откинут, и она видит, что у тела нет головы, вот тут она уже в панике побежала к себе в родную деревню. Через сутки появился 1-й младший полицейский чин — урядник. Он организовал дежурство около тела. Ну, в общем, это, видимо, было бессмысленно, потому что как он сам потом показывал, там уже было очень сильно натоптано. Там была вытоптана целая площадочка. Кроме того явно совершенно, положение тела кто-то менял, потому что, ну, вот хотя бы кто-то с ним какие-то манипуляции совершал. И дальше еще через сутки, то есть через трое суток после убийства собственно только начинается следствие. Приезжает пристав. И вот пристав, который... ну, он такие достаточно дельные распоряжения отдает. Он велит там крестьянам перенести тело, значит, положить его на ледник для того, чтобы сохранить его для вскрытия. Естественно, что собираются крестьяне, причем и крестьяне русские и удмурты. И вот один из русских крестьян, он собственно и заводит с приставом разговор, и он него собственно у пристава возникает вот эта идея, что это ритуальное жертвоприношение. Этот крестьянин говорит да, вот вотяки, вот у них действительно такое бывает, и вообще они язычники. Пристав осматривает тело и составляет 1-й такой, достаточно поверхностный протокол, после чего начинается собственно следствие. Оно ведется как обычное следствие по обычному смертоубийству, как тогда это все называлось. Только через месяц будет произведено вскрытие. Никакой злонамеренности в этом нет. Просто дело в том, что как раз в это время в этих краях эпидемия одновременно и чумы, и холеры. Поэтому все врачи просто сбиваются с ног...

К. Ларина — И когда поняли, что там нет внутренностей, и кровь выкачана?

А. Кузнецов — Вот при вскрытии поняли, что там повреждения еще более обширные, чем просто отрезанная голова. Дело в том, что пристав, он даже, ну, настолько поверхностно произвел осмотр тела, что он не трогал одежду. Вот когда полицейский врач уже начал производить вскрытие, обнаружилось, что тело разрублено несколькими ударами топора, очень такое... ну, не очень большое, там порядка 20 сантиметров разруб, но, тем не менее, из тела удалены легкие и сердце. И вот это тоже естественно... Вообще надо сказать, что все, что находит полиция, оно действительно объективно работает на версию ритуального убийства. Личность установлена на удивление быстро. Дело в том, что около трупа находится котомка небольшая. И вот в этом котомке помимо там всякого барахлишка находится справка медицинская, которая выдана имя крестьянина Конона Матюнина. И она утверждает, эта справка, что он страдает, с его слов он страдает от эпилепсии, страдает падучей болезнью. Значит, собственно как потом это предположение подтвердилось, действительно тело принадлежало вот этому Конону Матюнину. Он бродяжка. Но такой бродяжка... Как сказать? Он полупрофессиональный нищий. Он вообще живет, у него есть постоянное место жительства. У него есть жена. Он живет примерно в 100 верстах вот от этого места, где все это произошло. Но он очень бедный. И он действительно, видимо, страдал эпилепсией. Ему даже предлагали ехать в Казань, где ему там могли сделать какую-то операцию. Вроде тогда считалось, что трепанация черепа помогает и соответственно удаление жидкости, которая скапливается под черепом. Ну, он побоялся, отказался. Вот он всем эту историю рассказывал. Он периодически в теплое время года отправлялся собирать милостыню. И вот его собственно видели. Ну, вот в каком селе, непонятно, потому что, судя по всему, как потом покажут несколько расследований этого дела, он в Старом Мултане не ночевал. Там ночевал какой-то другой нищий, который переночевал и ушел. Почему другой? Его видели несколько жителей Старого Мултана. И все они показали, что, во-первых, к вечеру он был уже довольно пьяненький, во-вторых, он сидел, несколько человек его видело, на завалинке курил. Матюнин не пил, потому что он боялся, что это спровоцирует у него приступы падучей болезни, и не курил.

К. Ларина — А подождите, вот я тут читаю цитату из версии обвинения: «Напоили, подвесили пьяного и добыли из него внутренности и кровь для общего...»

А. Кузнецов — Эта версия обвинения исходила из того, что какой же бродяжка-нищий не пьет. Разумеется. И действительно то, что он не пил, было, конечно, исключением, а не правилом. Но он действительно, видимо, боялся, что вот это дело у него может спровоцировать приступы падучей...

К. Ларина — Так и правильно я понимаю, что сразу вот обвинение было предъявлено группе удмуртских крестьян?

А. Кузнецов — Не сразу. Значит, 1-е несколько недель обвинение вообще никому не предъявлено. Вот идея о том, что это ритуальное убийство, она бродит у полицейских чинов, но обвинение не предъявлено. А вот после того, как вскрытие показало, что помимо того, что голова отрезана, еще отсутствуют внутренние органы, вот тут следствие начинает работать на эту версию. И, видимо, уже никаких других версий даже не рассматривали, хотя как... Ну, сейчас зная ответ, конечно, легко рассуждать через 120 лет, но по меньшей мере еще одна должна быть версия — инсценировка ритуального убийства. Конечно, это очевидно. Тем более что если бы пристав немножечко повыяснял, он бы без труда установил, что отношения между этими соседними деревнями, русской и удмуртской, достаточно напряженные. Там и по поводу земли разные ссоры, и личные были, так сказать, основания для личной неприязни. Но вот следствие совершенно четко уверено, что это вот ритуальное жертвоприношение. И дальше, значит, начинается уже... продолжаются следственные действия. Значит, у удмуртов действительно вот это вот их такое родовое язычество, оно имело следующую форму. Значит, у каждого рода или клана, если можно так выразиться, было свое молитвенное место, как правило, оно находилось в самом селе у кого-то из старейшин на земельном участке. Это был такой шалаш. Родовой... Ну, что-то вроде часовни. Да? Вот такое родовое языческое место. Интересно, что в Старом Мултане было два шалаша, потому что два рода проживало. И в обоих шалашах будет найдена иконка Николая Чудотворца. То есть действительно все переплелось. Да? Такое язычество с элементами христианства.

К. Ларина — А у них уже были вот эти ритуальные жертвоприношения до этого случая?

А. Кузнецов — Вот это один из самых главных вопросов, связанных с этим делом. Дело в том, что жертвоприношения были безусловно, но это были жертвоприношения животных. Как правило, утка или гусь, домашняя птица. Вот в этих самых родовых шалашах нашли такие, ну, что-то вроде небольшого корыта со следами старой крови, там птичьи перья и так далее, какая-то шерсть. Сначала думали, что волосы. Потом нет. Экспертиза показала, что шерсть животных. Разделять и определять человеческая кровь или животная тогда еще судебная медицина не умела. Ну, в общем, в конечном итоге решили, что кровь может быть человеческой. Поскольку у тела, которое найдено на болоте лапти были не очень изгвазданные, вот у пристава рождается такая версия: убили в одном месте, а потом уже мертвое тело соответственно привезли. И дальше начинают брать подозреваемых. Их в конечном итоге наберется 11 человек. Все это мужчины из села Старый Мултан. По версии следствия дело выглядело так: несколько несчастий за последние годы вот свалились на эти края, не только на село, а вообще на все Поволжье. Во-первых, это страшный голод 91-92-го года. Во-вторых, это эпидемия чумы и уже приближающаяся за ней эпидемия холеры. Какой-то мальчик, русский мальчик, но понимавший по-удмуртски, переночевал у своего приятеля, удмуртского мальчика, и потом расскажет, что вот он слышал... Вот он лежал на печке. Значит, собрались удмурты, начали говорить, что один из них видел какой-то страшный сон, который такой пророческий о грядущих бедствиях, надо срочно как-то что-то делать. Вот эти слова следствие тоже интерпретировала, что что-то делать — это нужно принести жертву, причем не обычную, а какую-то вот сверх жертву. Дальше следствие начинает изучать вопрос, вообще были ли прецеденты, были ли в данной местности человеческие жертвоприношения. Находят довольно много информации, но вся эта информация — это слухи. Вот какой-то человек, значит, в трактире встретился с другим человеком, и этот человек ему рассказывал, что он очень хорошо знает третьего, который вот, так сказать, при сем присутствовал. Слухов множество. Следствие их довольно добросовестно собирает. Ни одного достоверного. Это, кстати говоря, станет главным основанием для 1-го пересмотра дела. Пока еще никакой особенно общественной реакции вокруг этого нет, кроме крестьян вот нескольких местных деревень, никто особенно про это дело не знает. Тем не менее, следствие тянется довольно долго именно потому, что оно никак не может выстроить все равно связанную картину.

К. Ларина — Они сидят, подозреваемые?

А. Кузнецов — Они сидят. И один из них скончается, находясь под следствием. В конечном итоге версия следствия была такая, значит, вот именно потому, что требуется принести какую-то огромную жертву, необычно большую... Вроде раскопали, что раз в 40 лет вотяки приносят именно человеческую жертву. Нужно кого-то заманить, причем обязательно не своего. Это должен быть иноверец. И вот когда на свою голову 4-го вечером в село пришел этот самый бродяжка, вот тут-то решили его напоить. Значит, организатор этого дела — это вот старейшина рода, на его участке находится этот шалаш. Но убивает он не сам, а находит для этого специального человека, жителя этого села, который... На селе это такая уважаемая должность, в любом селе — забойщик скота. Вот он профессионал. Да? Вот он якобы, значит, совершает убийство. Затем тело подвешивают вверх ногами к, значит, верхнему бревну этого самого шалаша, отрезают голову, собирают жертвенную кровь и так далее. Вот это все... Вот со всем этим великолепием следствие выходит на суд. И к счастью для подсудимых за это дело берется очень грамотный адвокат. Вообще надо сказать, что это золотой век российской адвокатуры...

К. Ларина — Кони?

А. Кузнецов — Нет, Кони, кстати говоря, это распространенное убеждение, он ни разу не выступал в качестве адвоката. Но Кони будет участвовать в этом деле, о чем мы обязательно естественно после «Новостей» и поговорим.

К. Ларина — Спасибо. Мы делаем паузу. Слушаем «Новости». Напомню, что в программе «Не так» мы говорим о мултанском деле, и нам о нем рассказывает историк Алексей Кузнецов. Через несколько минут вернемся.

**********

К. Ларина — Возвращаемся в программу «Не так». Сегодня я веду ее. Меня зовут Ксения Ларина. А в нашей студии историк Алексей Кузнецов. И мы говорим о мултанском деле. Давайте мы уже к суду к 1-му подойдем.

А. Кузнецов — Да. И вот, значит, 1-й суд — суд присяжных. И так получилось, что 1-е судебное разбирательство прошло, ну, скажем так, с явным совершенно преобладанием обвинительного уклона. А дело в том, что как раз вот именно в это время, середина 90-х годов — это золотое время не только русской адвокатуры, но и в каком-то смысле русского суда. Действительно время, когда вот этот принцип состязательности процесса максимально старались соблюдать. Действительно это давало защите определенные возможности. На суде председательствующий был совершенно индифферентен, не мешал представителю обвинения по сути перехватить ведение процесса в свои руки, и этим воспользовался очень грамотный, очень такой добросовестный адвокат Михаил Ионович Дрягин, который вел это дело на протяжении всех 3-х судебных заседаний, который именно на том основании, что защите не были предоставлены все необходимые возможности по вызову свидетелей, по представлению своих доказательств, по допросу тех, кого они считали нужным, он обратился с кассационной жалобой в Сенат, который был главной такой вот надзорной судебной инстанцией Российской империи, для того, чтобы дело, так сказать, было пересмотрено.

К. Ларина — И уже приговор к этому времени прозвучал?

А. Кузнецов — Приговор вынесен. Присяжные из 11 людей, которые на скамейке подсудимых оказались, троих сочли оправданными за недоказанностью, а в отношении остальных восьмерых, значит, были там приговоры к различным срокам каторги. Дрягин пишет вот эту самую кассационную жалобу. И в Сенате она попадает к обер-прокурору одной из палат Сената — это упомянутый Вами Анатолий Федорович Кони. Вы знаете, вот я не 1-й раз сталкиваюсь с тем, что Кони воспринимают как адвоката, и в этом, наверное, есть какой-то такой глубокий смысл, при том, что этот человек никогда, ни разу в жизни ни одного дела не вел в качестве адвоката. Либо прокурор, либо судья. Он, так сказать, в прокуратуре и в суде работал. Но действительно по своей вот внутренней сути Анатолий Федорович принадлежал к людям, для которых... Это редкий, видимо, случай. Вот для работника прокуратуры главное — это соблюдение справедливости. С этой точки зрения он, конечно, как никто подходил бы для роли адвоката, но в таком вот высоком смысле слова, не просто там одной из сторон в суде. Вот он был такой человек в этом смысле щепетильный. И он рекомендует соответствующей комиссии Сената это дело направить на пересмотр именно потому, что в 1-ю очередь не были соблюдены права защиты, ее, так сказать, законные права в суде. И, во-вторых, вот это тоже Кони, за одно это, так сказать, стоит его упоминать как великого российского судебного деятеля, он пишет в своем представлении комиссии Сената: вот в таких делах особенно нужна щепетильность, потому что такие дела становятся фактически прецедентами, потому что если мы сейчас признаем, что вот действительно имело место ритуальное убийство, то это для последующих событий, так сказать, в отношении этих вот удмуртов может иметь важные последствия, поэтому все должно быть соблюдено, и комар, что называется, носу не должен подточить. И сделав другой состав суда, он передается для повторного рассмотрения.

К. Ларина — Каким образом Короленко туда попал?

А. Кузнецов — Короленко попадает вот как раз на 2-е рассмотрение. 1-й раз...

К. Ларина — Это по его инициативе? Вот его заинтересовало?

А. Кузнецов — Нет, его... Он узнал об этом от 2-х своих знакомых провинциальных журналистов. Вот они его приглашают на... Он собственно от них узнает об этом деле, потому что центральная печать после 1-го дела ничего о нем не писала. Но Короленко... почему именно к Короленко обратились? Дело в том, что Короленко прославился в очередной раз, прославился как такой вот защитник прав простых людей своими статьями о голоде 91-92-го года. И вот поэтому к нему, наверное, обращаются как к человеку, который... чей авторитет вот может, так сказать, в данном случае помочь.

К. Ларина — Как общественного защитника? Так бы сегодня его называли.

А. Кузнецов — Общественным защитником он станет в 3-м деле. Пока он журналист, который будет очень подробно освещать все это дело. Более того он договорится с этими двумя своими знакомыми журналистами, они по сути будут вести стенографически... в три руки стенографическую запись основных моментов этого 2-го процесса, что окажет потом неоценимую помощь защите, когда она будет готовиться к 3-му оправдательному процессу. И Короленко... Кроме того для него Удмуртия не чужая. Он в ссылке там побывал в свое время. Ну, и кроме того это вообще человек с таким вот общественным темпераментом. Вы знаете, я когда к этой передаче готовился, я перечитал статью Дмитрия Быкова о Короленко, которая публиковалась в свое время в «Дилетанте». И вот там Дмитрий Львович, он пишет о том, что если в литературе этого периода Владимир Галактионович остался все-таки вот во 2-м ряду, пусть блестящим, там рядом с Гаршиным, Глебом Успенским, с другими замечательными писателями, но при наличии, так сказать, Толстого и Чехова, конечно, в 1-й ряд он не попадает. А вот именно в том, что касается общественной деятельности писателя, он пока на 1-м месте. Там потом можно говорить, когда Толстой... но это уже в 20-м веке. Да? А пока, конечно, Короленко себе равных не знает вот в таком жанре, что называется, писательского расследования. И Короленко со всем жаром своей честной, такой прямой души, он за это дело берется. И во 2-м деле его главная заслуга — он привлекает к этому делу внимание. Отчеты о нем начинают появляться в центральной печати. Это очень нервирует следствие естественно. И следствие начинает делать одну ошибку за другой, потому что пытаясь найти еще более убедительные аргументы для 2-го дела, следствие уже в открытую по сути дела начинает фальсифицировать...

К. Ларина — Настаивая на этой версии.

А. Кузнецов — Настаивая на этой версии. Да. А нервничая, у них все хуже и хуже получается. И в конечном итоге это сыграет свою роль в 3-м деле. Дело в том, что действительно противоречий довольно много. Противоречие 1-е: не могло убийство Матюнина происходить так, как оно было описано, во-первых, потому что не могло быть тело подвешено в ритуальном шалаше. Шалаш довольно низенький. Матюнин выше среднего роста для того времени. Не получается никак. Когда следствие начинает говорить, ну, вот его сначала убили, отрезали голову, потом уже без головы подвесили, не имеет смысла, потому что кровь-то должна быть прямо сразу. Да? Вытечет большая часть, успеет. Да? Кроме этого совершенно следствие не обратило, проигнорировало то, что в 1-й же день, когда тело осматривал 1-й полицейский чин, крестьяне-вотяки говорили, да, посмотрите же вокруг много следов крови. Вот они приносили какие-то щепки, на которых кровь была. А пристав просто их обругал и выкинул эти щепки в болото.

К. Ларина — А голову не нашли?

А. Кузнецов — Пока нет. Потом найдут. Пока нет. Когда голову найдут все окончательно станет на свои места. Пока голову не нашли, это, в общем, все-таки аргумент в пользу того, что это вот ритуальное убийство, потому что якобы по вотяцким представлениям голову нужно куда-то в отдельное место, там в лес на какую-то тайную молитвенную поляну. У Акунина в «Пелагее и белом бульдоге» вот тут уже практически полностью текстуальное совпадение. Собственно Григорий Шалвович, он не скрывал, что он пользовался статьями Короленко, когда писал вот этот свой роман. И там действительно очень много параллелей. И дальше все-таки, тем не менее, 2-й состав присяжных выносит...

К. Ларина — Обвинительное.

А. Кузнецов — ... обвинительное решение. Виновны, хотя и сказано там, виновны, но заслуживают снисхождения, но, тем не менее, виновны. И вот здесь уже, конечно, в полную силу вступает Короленко. Опять отправляется... Дрягин готовит кассационную жалобу. Она опять отправляется в Сенат. Довольно редкий случай. И это, конечно, заслуга Кони, Сенат 2-й раз заворачивает дело на 3-е рассмотрение. Случай не уникальный. Был даже один по меньшей мере случай, когда трижды Сенат разворачивал дело. Но, в общем, достаточно редкий. И Кони потом уже после революции в 22-м году в статье на смерть Короленко напишет, это единственное свидетельство такого рода, что вот его вызывал после 2-й... принятия 2-й кассации вызывал министр юстиции, намекал на то, что очень недоволен вот этим вторичным опротестованием обвинительного приговора. Константин Петрович Победоносцев.

К. Ларина — Слушайте, конечно, вот то, что Вы рассказываете, вот для меня загадка главная этого мултанского дела пока... Казалось бы Богом забытая деревня. Какой-то бродяга, которого там кто-то убил. Ну, и Бог бы с ним. Подумаешь? Тоже мне дело, скажут сегодня. Да?

А. Кузнецов — Совершенно правильно. Дело в том, что как бы потом не говорили, что вот это дело вскрыло там всю бездарность, продажность и никчемность полицейского аппарата Российской империи, а так вот если отстраненно посмотреть, он не так плох. Да, конечно, все эти полицейские приставы, кто-то там не квалифицирован, кто-то откровенно корыстен. Был там один из приставов, который, так сказать, просто взятку требовал с вотяков. Но это для нас все не ново. А вот то, что обычное убийство обычного нищего крестьянина все-таки расследуется, не смотря на эпидемию, все-таки приезжает судебный доктор и так далее — это, конечно, показывает на то, что все-таки полицейская служба со всеми своими грехами, но они есть в то время у любой европейской полицейской службы. Скотленд-ярд далеко не безупречен. Это не только от Конан Дойля знаем. У нас еще будет передача про Джека-Потрошителя. Вот. Так что безупречных полицейских служб не бывает. Но полиция как-то действует. А вот то, что уже есть общественное мнение, и вот в лице Короленко, в лице других людей, которые Короленко пригласили, оно действует. Вот это, конечно, очень важное свидетельство. Что касается Победоносцева. Это человек уже не всесильный, но по-прежнему очень сильный. А в вопросах церковной политики он, конечно, пока еще номер один, он официально обер-прокурор святейшего Синода. Константин Петрович был совершенно убежденным сторонником такого агрессивного, наступательного миссионерства в отношении язычников, в отношении мусульман, делал исключение для евреев, считал, что этих не исправишь ничем, никакое миссионерство не поможет, а вот язычников надо, надо. Собственно у Акунина об этом тоже. И я не думаю, что Кони выдумал вот это, так сказать, то, что ему министр юстиции передает, что Победоносцев недоволен. Он, правда, в открытую в дело не влез. Он никаких открытых указаний не давал, со статьями в печати не выступал, я имею в виду Победоносцев, но, конечно, его мнение, видимо, кому нужно, было известно. Дальше готовится 3-й процесс. И вот, видимо, решающая для его, так сказать, успеха, я имею в виду под успехом естественно оправдание невиновных, обстоятельство то, что Короленко приглашает для защиты в дополнение к Дрягину, не удобно было бы Дрягина, который, в общем, на себе в одиночку тащил 2 процесса из дела выводить, когда оно, наконец, стало известным. Но в качестве 2-го адвоката приглашается Николай Платонович Карабчевский. А это одно из светил русской адвокатуры. Это человек очень не простой. По-разному к нему и современники и, так сказать, потомки относились. Но что у него даже противники у него ни в коем случае отнять не могли, мало того, что он был замечательным судебным оратором, многие российские адвокаты того времени этим отличались, но он был еще и, видимо, таким достаточно незаурядным криминалистом.

К. Ларина — А кто оплачивал их услуги?

А. Кузнецов — Карабчевский отказался от гонорара. Это довольно распространенный в то время сюжет. Я, честно говоря, не вижу в этом ничего дурного. Конечно, знаменитый адвокаты часто брались безгонорарно за дела ради рекламы. Конечно. И у Карабчевского это есть. Ну, хорошо, он взялся ради рекламы, но, во-первых, он действительно не взял ни с кого ни копейки. Во-вторых, он сделал свое дело. Ну, понятно...

К. Ларина — То есть его реально это заинтересовало?

А. Кузнецов — Его реально это заинтересовало. И Короленко сумел его убедить в том, что это дело имеет, скажем так, перспективу с точки зрения защиты. Именно Короленко подсказал ему, видимо, несколько... Короленко, он же неутомимый. Он на место преступлений несколько раз ездил. Он всю эту тропинку промерил.

К. Ларина — А была возможность — простите — общаться, разговаривать с подсудимыми?

А. Кузнецов — С подсудимыми нет. Общаться — нет.

К. Ларина — Вот не было такого права, да?

А. Кузнецов — Нет, нет. Только у адвоката. Адвокаты могли... Ну, подсудимые — это, в общем, малограмотные достаточно люди. И на самом деле защита в основном сделала дело без их участия, вот именно своими усилиями.

К. Ларина — А сколько там было к тому времени, вот на 3-м процессе сколько было подсудимых? Семеро?

А. Кузнецов — Восемь. По-моему, восемь. Если все из 1-го состава обвиняемых дожили, значит... Я, честно говоря, не помню. Один был очень уже пожилым человеком. Он мог не дожить. Но 7 или 8 обвиняемых. И дальше Карабчевский совершенно блистательно, так сказать, проводит защиту, вскрывая все многочисленные слабые места следствия. И вот здесь как раз одним из главных моментов является экспертиза не судебно-медицинская, а экспертиза этнографическая. Главный вопрос, как Вы совершенно правильно заметили в 1-й части передачи, вообще были ли такие достоверные случаи. И вот вызывается несколько весьма авторитетных, прямо скажем, этнографов, действительно специалистов именно по удмуртскому народу, по родственным народам. И один из них, Верещагин, достаточно категорически заявляет, что никаких свидетельств нет. Другие эксперты допускают возможность, но опять-таки нет ни одного конкретного дела достоверного привести не могут. То есть они из общих соображений говорят, что да, может быть. Но эти же эксперты, которые вроде бы льют воду на мельницу обвинения, они же в силу своего профессионализма от этого обвинения не оставляют камня на камне, потому что... Значит, по версии следствия получается, что в одном шалаше при убийстве там присутствует несколько человек. Они принадлежат 2-м разным родам. А эксперт категорически говорит, у удмуртов запрещено молиться вместе. Да? Каждый только в своем родовом шалаше. Это, так сказать, грех совершенно невозможный. Да? Уже это подрывает. Потом там еще другие детали. Вот чуть ли не важнейшим из органов считается печень, имеется в виду жертвенного животного, потому что там она... что-то через нее передается. У трупа печень присутствует. И так далее. И множество таких вот вещей. И в результате присяжным, не смотря на то, что до них 2 раза выносилось обвинительное решение, присяжным не потребовалось много времени, выносится оправдательный приговор.

К. Ларина — Оправдательный. Всех освободили?

А. Кузнецов — Всех освободили. Около 4-х лет они провели под стражей, но в конечном итоге все-таки справедливость восторжествовала.

К. Ларина — А кто убийца? Главный вопрос.

А. Кузнецов — Теперь...

К. Ларина — И где легкие и голова?

А. Кузнецов — Ну, где легкие? На этот вопрос ответа так и нет. А голова находится. Осенью 95-го года следует оправдательный приговор, а летом 96-го года... Лето было необычайно жаркое и засушливое. Подсохли даже те, так сказать, районы прилегающих болот, которые обычно даже летом были непроходимые. Крестьяне отправились на болота драть мох. Он используется, ну, в качестве пакли для разных целей, в том числе для утепления изб и так далее. Пошли драть мох и буквально вот несколько... Когда искали голову, вот тогда в 92-м году буквально несколько шагов не дошли до этой головы.

К. Ларина — В болоте?

А. Кузнецов — Ее обнаружат в сухом болоте. Да, эту голову. Ну, точнее череп и несколько позвонков шейных. И по месту уже как бы понятно, что это не чья другая голова не может быть как вот покойного Конана Матюнина. Мултанские жители посовещались и решили нового дела не возбуждать. Как бы все улеглось и улеглось. А еще через год такой профессор Патенко, специалист по судебной медицине, криминалист, тоже по просьбе того же неугомонного Короленко продолжает заниматься этим делом, он объявляет, что он нашел разгадку, что 2 крестьянина соседнего русского села специально убили вот этого бродягу, инсценировали это убийство именно как ритуальное для того, чтобы навести следствие собственно на вотяков. Правда, Патенко тогда не называет фамилий, потому что оба живы, а мултанцы вроде не собираются как бы возбуждать дело, ну, просить, по крайней мере, о возбуждении дела. И уже в 30-е годы, уже при советской власти один, так сказать, краевед и демограф, наконец, называет две фамилии. И там мотивов... Видимо, переплелись 2 мотива. Во-первых, 2 этих крестьянина в свое время просились из своей общины в...

К. Ларина — Русские?

А. Кузнецов — Русские. Они просились в Мултан. Они хотели переехать. Мултан, видимо, был село, видимо, был побогаче, и земли были получше качеством. Вот. Их не приняли. Их отвергли. Они затаили обиду.

К. Ларина — И в качестве мести?

А. Кузнецов — В качестве месте, и как показало вот... Собственно, откуда берется это? Как я понимаю, все в основном опирается на якобы сделанное одним из них на исповеди перед смертью признание. И вот он якобы на исповеди показал, что они, во-первых, хотели отомстить, а главное они рассчитывали, что после того, как несколько глав семей отправят на каторгу в Сибирь, будет передел земель между общинами...

К. Ларина — И удмуртов погонят отсюда.

А. Кузнецов — Часть удмуртской земли вот этой русской деревне отойдет.

К. Ларина — Ну, слушайте, они не такие простые крестьяне, если они инсценировали ритуальное убийство, значит, они понимали, как это сделать.

А. Кузнецов — Да вот видите, они, конечно, не простые. Конечно, было несколько ошибок ими допущено, на которые следствие в этом раже не обратило внимание. На самом деле при 1-м обнаружении тела вот там на этой болотистой тропинке полицейский пристав, еще не судмедэксперт, а полицейский пристав вот в этом первичном протоколе осмотра, он сразу заключил, что голова была отрублена прижизненно, потому что большое количество запекшейся крови вот в артерии осталось. Вот она хлестнула, потом кровь начала сворачиваться, образовалась такая пробка. То есть полицейский, он судмедэкспертом не был, но он был, видимо, опытным достаточно полицейским, он определил так не научно, визуально, но что это прижизненная травма. Значит, собственно убийство произошло прямо на тропинке. А самое главное, когда тело начали уже переворачивать и подняли, под телом обнаружили ровно отрезанную, как отрубленную прядь белокурых волос. Покойный был светловолос. То есть явно совершенно, ему отрубили голову топором прямо вот на этой самой тропинке, отсюда и прядь волос. Он носил длинные волосы, она осталась под телом.

К. Ларина — А вот девушка. 1-я свидетельница, вот Вы говорили, что она заметила тоже, что тело меняло свое положение.

А. Кузнецов — Она... Не тело меняла, одежда на нем меняла свое положение. Еще тело она не запомнила.

К. Ларина — А! То, что сначала была прикрыта голова, а потом...

А. Кузнецов — Вот непонятно. Значит, с ее показаниями достаточно туманно, потому что получается, что голова была отрублена сразу, а она вроде как исходила из того, что она была абсолютно уверена, что когда она 1-й раз шла, голова была на месте. Ну, тоже, хконечно, все могло ей показаться. И понятно, что на показаниях одного свидетеля что-либо строить трудно. Я даже вот что хочу сказать: даже вот на этой предсмертной исповеди одного из крестьян-убийц тоже, в общем, не надо считать это 100-процентным доказательством. С одной стороны вроде по логике да, исповедь, да, то самое время и место, где такие признания нужно делать. Но с другой стороны история психиатрии судебной знает столько самооговоров совершенно не вынужденных, там не выбитых следствием, а сделанных... Ну, у Достоевского, помните, «Преступление и наказание»? Тоже самооговор вот этого рабочего, да? Все может быть. То есть все равно какой-то 1-2 процента нужно оставлять на то, что может быть реальные события еще каким-то образом развивались. Но в том, что вот эти вотяки оказались невиновны, в этом, как мне представляется, можно уже не сомневаться. То есть главное вот в этом деле, что невиновные да, после долгих мытарств, да, было много шансов, что их не оправдают, но все-таки они были оправданы.

К. Ларина — А советским историкам нужна была эта...

А. Кузнецов — А советские историки да, одной краской. Вот...

К. Ларина — Обличение царизма.

А. Кузнецов — Для обличения царизма, для обличения верхушки православной церкви и так далее. Сейчас, кстати говоря, много интересных исследований по этому поводу. Я наткнулся... ну, то есть не наткнулся, а целенаправленно искал и нашел в интернете автореферат диссертации, которая была защищена в 2002 году в Нижнем Новгороде, кандидатская диссертация.

К. Ларина — А вот Логинова Ирина Владимировна.

А. Кузнецов — Да, совершенно верно.

К. Ларина — Даже здесь ссылка есть.

А. Кузнецов — Да. Этот автореферат, диссертацию, насколько я понимаю, можно за небольшие денежки платно получить текст, а автореферат, он тоже достаточно информативный. Она очень, как я понимаю, так аргументировано показывает, как менялось вот в разное время отношение к этому делу в зависимости от того, что хотели показать. Вот, например, меня поразило, что в начале — середине 90-х уже в постперестроечные годы некоторые деятели удмуртские, они, например, настаивали на том, что вот язычество вотяков — это такой способ сохранения национального самосознания. Это такой вот наш ответ царизму, да? Пока мы свои родовые верования храним, значит, вот как бы мы не подчинились. Ну, наверное, в этом есть определенная логика. Я имею в виду, что в этом деле каждый акцентировал внимание на том, что в данный момент вот ему было, так сказать, важно и нужно. Вот. И остается только в очередной раз снять шляпу перед памятью Короленко, для которого, видимо, важным и нужным была правда. Справедливость. Вот не отстаивание там какой-то условно либеральной или условно консервативной, или еще какой-то условной точки зрения. Он хотел докопаться до разгадки. Вот ему было важно, как на самом деле все это было.

К. Ларина — И как я понимаю для истории российской юриспруденции это тоже важная очень веха.

А. Кузнецов — Конечно, это очень знаковое дело. Вот мы будем говорить о деле Бейлиса. Очень многое повториться в этом деле. Опять тот же Короленко. И опять тот же Кони. Да? То есть это, конечно, дело, которое вдохнуло в очень многих людей, до этого скептически относившихся к суду, в общем, вот такое доверие к этому институту, который, еще раз повторюсь, но действительно переживает, судя по всему, такой золотой век российского правосудия.

К. Ларина — Ну, что ж? Огромное спасибо Вам за лекцию, профессор. Да? Напомню, это Алексей Кузнецов. Говорили мы о мултанском деле. Вот не знаю, как вам, я вот с огромным интересом все это прослушала. Удовольствия мало, скажем, получила.

А. Кузнецов — Да, я понимаю.

К. Ларина — Да. Но интерес безусловный. И как-то хочется подробности какие-то узнать. И если хотите, тоже можно обратиться и к акунинускому роману...

А. Кузнецов — Ну, конечно, материалов много достаточно.

К. Ларина — ... и к самому Короленко, у которого тоже все это есть...

А. Кузнецов — Конечно, конечно.

К. Ларина — ... в его текстах.

А. Кузнецов — Да.

К. Ларина — Спасибо большое.

А. Кузнецов — Всего доброго!

К. Ларина — Извините, если что не так.