Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Когда король Людовик XV выходил из своего дворца в Трианоне, чтобы сесть в карету, между гвардейцами прошмыгнул незнакомец и бросился на короля. Людовик вскрикнул больше от удивления, чем от боли: ему показалось, что его кто-то сильно толкнул кулаком в правый бок. Но, сунув руку под жилет, Людовик понял, что ранен: рука оказалась испачкана кровью.

Покушавшегося схватили. Высокий, черноволосый, с орлиным носом, лет сорока... При нём ножик с двумя лезвиями; одно напоминало лезвие перочинного ножа. Этим лезвием и был ранен король, точнее сказать, сильно поцарапан, поскольку в тот холодный январский вечер Людовик надел второй редингот, причем, на меху. Ранение было таким пустяковым, что король всё время волновался, а не было ли лезвие смазано ядом. Именно это и пытались выяснить те, кто начал допросы. Точнее, пытки. Для начала раскаленными щипцами несколько часов жгли и терзали ноги злодея так, что тот больше уже не сможет ходить.

Злодея этого звали Роберт-Франсуа Дамьен, человек, переменивший много профессий, женатый.., беспокойный, неуравновешенный, но, в общем, обычный человек средины 18 века.

«В эту эпоху в массах народа, начало проявляться неопределенное стремление к независимости и свободе», так написал о времени правления Людовика Пятнадцатого палач Сансон. Но изящные фасады галантного века ещё скрывали такую грубую и мощную кладку средневековья, что понадобится величайшее потрясение Французской революции, чтобы нанести по этой кладке сокрушительный удар.

«В эпоху смут, потрясающих общество до самого основания, в эпоху лихорадочных движений, предшествующих революции ... встречаются сумасшедшие, помешательство которых доходит до исступления. Эти сумасшедшие — цареубийцы», писал тот же палач Сансон.

Так, в сущности, и отнеслись к этому делу те, кто им занимался. В ходе следствия выяснилось, что никакого заговора за Дамьеном не стояло, никаких последствий для здоровья короля не последовало; сам злодей раскаялся, а его послание королю, в котором он призывал монарха «перейти на сторону своего народа», принять должные меры, дабы «предотвратить несчастья», грозящие Франции и восстановить Парламент, выглядело очевидным следствием умственного расстройства. Тем не менее, суд вынес обвинительный приговор.

Великая Французская революция утвердит закон об однообразии смертной казни для всех сословий без исключения. Но до этого оставалось ещё три с лишним десятилетья. А пока шел 1757 год.

Суд назначил Дамьену такую казнь, что как остроумно заметил Сансон, среди имен почтенных судей поневоле пытаешься отыскать имена краснокожих.

Пока на Гревской площади устанавливали эшафот, Дамьен был подвергнут ещё одной пытке: его и без того искалеченные ноги обули в «испанский сапожок». После первого клина Дамьен дико закричал; после четвертого — взмолился о пощаде; после седьмого в очередной раз покаялся, но был вбит и восьмой клин. Потом Дамьена отнесли в часовню к духовнику, после чего повезли на Гревскую площадь — на саму казнь.

Начали с того, что в течение трех минут в кипящей смоле жгли ему правую руку. В это время подготовили второй этап — раскалили клещи. Этими клещами, точно огнедышащей железной челюстью начали вырывать из разных мест тела куски мяса, а затем лить в раны адское варево из расплавленного свинца, серы, кипящего масла...

Сансон пишет: «Зрители увидели сцену, которую трудно описать словами... Дамьен с глазами навыкате, дыбом вставшими волосами, скривившимся ртом подстрекал мучителей... Когда раздавался треск его тела при соприкосновении с воспламенявшимися жидкостями, его крик сливался с этим звуком, и страдалец произносил уже нечеловеческим голосом : Ещё! Ещё! Ещё!

А между тем это были лишь приготовления к казни.

Для третьего этапа подготовили четверку лошадей, привязав к каждой по одной из конечностей Дамьена. Лошадей начали стегать и бить, и они рванулись, что было сил. Рывок следовал за рывком..., руки и ноги Дамьена всё сильнее вытягивались, он хрипел, одна лошадь упала, а в толпе пошел недовольный ропот. Кое-кто упал в обморок. Присутствовавший на казни врач поспешил доложить судьям, и те приняли решение ускорить казнь. Помощник палача Легри рассек топором плечевые и бедренные сухожилия, чтобы помочь лошадям, и, наконец, одна рука и одно бедро отделились от тела Дамьена.

Но он был всё ещё жив, смотрел вверх, нижняя челюсть его шевелилась, точно он говорил с небом. Лошади снова рванули, оторвалась вторая рука. Ещё рывок... Последняя лошадь уже выбилась из сил, и небо, наконец, сжалилось — не то над лошадью, не то над злодеем, и он испустил дух.

Когда останки сняли, чтобы кинуть в огонь, все увидели, что черные волосы Дамьена стали совершенно белыми.

Внимательно выслушав подробности этой ужасной казни, Его Величество король Людовик Пятнадцатый приказал выплатить судьям и устроителям казни по несколько тысяч ливров.

А духовный авторитет эпохи Вольтер кошмарную смерть Дамьена назвал «закономерным итогом его поступка».

Так что, если слишком уж сильно одолеют вас мысли о жестокостях современного мира, вспомните это имя Дамьен.