Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Виталий Дымарский — Добрый день. Это программа «Дорогой наш Никита Сергеевич» и я, ее ведущий Виталий Дымарский. Так сказать, начали мы эту программу с улыбки, потому что мой гость — Дмитрий Федоровский, которого я с удовольствием представляю... Добрый день, Дмитрий.

Дмитрий Федоровский — Здравствуйте, Виталий.

В. Дымарский — Вот он меня успокоил, чтобы я не волновался. Я ему то же самое говорю: и вы не волнуйтесь. Хотя что уж нам с вами, Дмитрий, волноваться? Столько лет всего пережитого и увиденного, да? Дмитрий Федоровский, я сразу вас предупреждаю, уважаемая аудитория... не так. Надо начать с того, что я должен исправить ошибку — что Дмитрия Федоровского представляли в наших анонсах как личного оператора Никиты Сергеевича Хрущева. Так вот, Дмитрий перед эфиром исправил эту ошибку. Он сказал, что личным оператором он не был, он просто оператор, который очень часто снимал Никиту Сергеевича Хрущева. Правильно?

Д. Федоровский — Постоянно.

В. Дымарский — Постоянно. Постоянно снимал Никиту Сергеевича Хрущева. А какая разница, между прочим, между личным оператором и таким оператором, как вы?

Д. Федоровский — Я находился в штате, тогда это называлось Центральное телевидение. Я был в штате Центрального телевидения и получал там зарплату. Оператор, личный оператор Хрущева...

В. Дымарский — Получал зарплату в Кремле.

Д. Федоровский — ... не получал там зарплату. Где он получал, я не знаю, но, во всяком случае, он не был штатным работником студии телевидения. А он был работником, по-видимому, некого кремлевского конгломерата, в числе которого он, так сказал, состоял, если так красиво можно сказать. И, наверное, там получал зарплату. И он освещал не то, чем мы занимались, операторы телевидения...

В. Дымарский — То есть вы освещали для... то есть делали официальную хронику некую, да?

Д. Федоровский — Совершенно верно.

В. Дымарский — А он просто такие некие личные моменты личной жизни, да?

Д. Федоровский — Да, но, к сожалению великому, спустя довольно большое количество лет, где-то 30, наверное, когда я решил снять фильм под названием «Переворот» обо всех событиях, которые произошли в 64-м году, когда...

В. Дымарский — Октябрь 64-го?

Д. Федоровский — Да, когда со всех, так сказать, стульев, на которых Никита Сергеевич находился, его скинули довольно, по-моему, грубым способом. И я искал... ну, есть такой у нас термин «фильмотека». Я искал киноархивы и пытался найти что-то из того, что снимал личный оператор Хрущева. Если мне память не изменяет, это был Саша Кузнецов. Может быть, я ошибаюсь, давно это было очень. Но я не нашел ничего нигде, ни сантиметра.

В. Дымарский — Нигде этого нет. А в семье Хрущева?

Д. Федоровский — Наивно полагая то, что... сейчас об этом скажу. Вот семья-то меня и спасла. Вернее, не меня, а фильм. Наивно полагая, что если у нас никто не снимал, то, может быть, это на Западе был какой-то официоз, или был не официоз, а были какие-то бытовые вещи, которые было бы интересно показать публике в монтаже картины. Я опять-таки наивно решил, что кто самый у нас веселый народ на свете, который себе позволяет делать все, что хочет? Французы, наверное. Значит, надо лететь к французам, идти к ним в фильмотеку, и у них-то там наверняка что-нибудь будет. Я выбил эту поездку, поехал, просидел там... Мы работали вместе с Костей Смирновым, есть такой журналист, довольно известный. Он, кстати, является автором сценария этого фильма.

В. Дымарский — Он делал на НТВ много, да? Продюсером.

Д. Федоровский — Делал, да. Но его брат более знаменит — Андрей Смирнов, который снял «Белорусский вокзал». А папа еще знаменитей, писатель. Мы просидели неделю, я оттуда привез... я думаю, что полторы минуты если вошло в картину, то это хорошо. А из семьи, как вы спросили меня, когда я ездил по всему миру с Никитой Сергеевичем Хрущевым, которому сегодня передача посвящена, то я в Индонезией познакомился с его сыном — Сережей Хрущевым. И мы не вступили в какие-то тесные, дружеские отношения, но, тем не менее, мы были знакомы неплохо. Но потом и дальше я ездил по другим странам, и Сережа тоже, так сказать, входил, естественно, в состав делегации вместе со своим отцом. А спустя вот многие годы, когда я решил сделать этот фильм, я нашел его телефон, позвонил ему и сказал, что вот я такой-сякой: «Я хочу сделать фильм о твоем отце. Как ты к этому относишься?» Он сказал: «Я отношусь к этому чрезвычайно положительно». Мы встретились, и он мне показал, достал с антресоли, чемодан, в котором было ворохом, комьями намотана пленка почти вся, но это была 8-миллиметровая пленка...

В. Дымарский — О, любительская...

Д. Федоровский — ... которая снята была на киноаппаратике «Кодак» крошечном, который ему отец в свое время подарил. Но они, как это ни странно, замечательно сохранились. И надо же было потом... ведь я снимал этот фильм на 35 миллиметров, это была пленка 35 миллиметров, нормальный киностандарт. Надо было из 8 превратить ее в 35. Значит, была придумана такая оптическая скамья, с которой с 8 сначала перевелось на 16, а 16 — на 32. И таким образом, в этот фильм вошли уникальные кадры, которые потом у меня...

В. Дымарский — Которые в семье все-таки сохранились.

Д. Федоровский — Которые сохранились, которые снимал Сережа. И там Хрущев когда на пенсии на даче, Хрущев на Пицунде, военное перед Кубой совещание, которое... Потом у меня все раздергали, все киностудии мира.

В. Дымарский — +7-985-9704545 — это номер, напоминаю, по которому вы можете присылать ваши СМС-ки с вопросами, с замечаниями. И также напоминаю, что на сайте радиостанции «Эхо Москвы» у нас идет видеотрансляция. Так что сегодняшнего собеседника Дмитрия Федоровского вы можете и видеть в веб-изображении. Скажите, Дмитрий, то есть если я правильно понимаю, если действительно Кузнецов, как вы сказали, был личным оператором...

Д. Федоровский — Предположим.

В. Дымарский — Но в любом случае съемки личного оператора, на ваш взгляд, по вашим сведениям, не сохранились?

Д. Федоровский — Я не нашел.

В. Дымарский — Или сохранились, но в каких-то архивах?..

Д. Федоровский — Я скажу точно: я не нашел. Я искал, рыл, но не нашел.

В. Дымарский — А из того, что вы снимали и ваши коллеги... я так понимаю, что вы один были на этих съемках официальных... Из того, что вы снимали, эти вещи сохранились?

Д. Федоровский — А вы понимаете, какой это год?

В. Дымарский — Я понимаю.

Д. Федоровский — И кончилось это 64-м годом. Я сомневаюсь, я даже не знаю, как я могу грамотно ответить на этот вопрос, потому что все это зависит от того, какова степень хранения архивов была...

В. Дымарский — А вы не смотрели, не искали?

Д. Федоровский — Никогда. Я понимал, что это нонсенс.

В. Дымарский — Хорошо. Тогда начнем, что называется, сначала. Как вы вообще попали на эту работу? Как вас допустили до таких высот, как снимать высшее руководство страны?

Д. Федоровский — Можно я чуть-чуть отступлю назад, на год хотя бы, до того, как я попал в эту систему?

В. Дымарский — Ну если это связано, то конечно.

Д. Федоровский — Это связано прямым образом, потому что у меня как-то складывается так жизнь, что я никогда ничего очень тщательно не планирую. У меня была мечта. Вот часто спрашиваешь у школьника, который учится в 8-м классе, вот мой внук, он учится, ему 16 лет, скоро исполнится 17: «Кем ты хочешь быть?». Он не знает. Я в 16 лет точно совершенно знал, что я хочу быть оператором документального кино. Не знаю, откуда это попало мне в башку, но это в башку попало. И идучи во ВГИК, где этому учат, я точно знал, что я стану не оператором художественного кино, игрового, а документального. И тогда было распределение, в отличие от сегодняшнего времени, и правительство, и партия, и страна, скажем так, выспренно, заботились о судьбе своих выпускников. И у меня было два выбора: один выбор — Свердловская киностудия документального фильма, а второй выбор — телевидение. Телевидение на Шаболовке, которое только-только еще появилось. И тогда я выбрал телевидение, пришел туда, и тогда нас было четыре человека. Всего четыре оператора, из которых, по-моему, один только Марк Валунец остался в живых, а вот мой друг Володя Дубов умер в прошлом году, Мозер Гриша умер уже 10 лет назад, и Дима Зайцев, был такой оператор, его тоже вроде нет в живых. И директор студии, тогда была такая высокая дородная женщина, я не помню ее фамилию, к сожалению, но она довольно известная, и она нас привела на 1-й этаж и показала на две двери.

В. Дымарский — Это какой год?

Д. Федоровский — 56-й год. Показала на две двери. На одной двери было написано «М», на другой двери было написано «Ж». Она сказала: «Вот в вашем распоряжении две, так сказать, комнаты для определенных целей. Тут стоит лом, тут стоит лопата, тут вот стоит бак для мусора. Это все раздолбайте, это будет ваша операторская кабина». Таким образом, на Шаболовке, на телевидении появились операторские кабины, где мы держали все свое съемочное барахло — аппаратуру и так далее.

В. Дымарский — А как вас отобрали все-таки туда, наверх, в Кремль?

Д. Федоровский — Ничего не знаю. До сих пор для меня это является загадкой полной, потому что я опять не прилагал никаких усилий...

В. Дымарский — Ну вас как-то отбирали или...

Д. Федоровский — Нет, никакого отбора не было.

В. Дымарский — Просто сказали: «Иди и снимай».

Д. Федоровский — Никакого экзамена и так далее. Просто мы, когда уже обросло более плотным слоем операторского, так сказать, мяса, и осветители появились, и звукооператоры появились, и всякая другая проявочная техника появилась, это постепенно стало превращаться в некую киностудию, то меня позвали. И у нас был диспетчер, который распределял съемки, вот вам говорят: завтра вы ведете программу с Ивановым, послезавтра — с Сидоровым. Так же все это планировалось. Меня позвал диспетчер и сказал: «Завтра ты едешь в Кремль». Я как-то так оробел сперва, а потом думаю: ну почему не в Кремль? Вчера я снимал футбол на стадионе «Динамо», а сегодня я еду снимать Кремль. Чего такого особенного-то?

В. Дымарский — То есть вы даже не знаете, проходили ли вы какую-то там проверку, хотя бы заочную?

Д. Федоровский — Я не знаю, но я уж думаю, что меня там пропесочили по всем потрохам.

В. Дымарский — И ничего предосудительного не нашли, видимо.

Д. Федоровский — Ну я не знаю, почему. Потому что я не был членом партии, я не был комсомольцем, я не был общественным лицом, я не выполнял никаких общественных нагрузок. Я просто работал, как ишак, с утра до вечера. В ту пору, когда все это начиналось и когда это стало очень сильно развиваться, я вообще дома-то практически и не спал.

В. Дымарский — То есть вы были оператором, как я понимаю, таким оперативным, если хотите, оператором. То есть вы снимали оперативные сюжеты для выпусков новостей?

Д. Федоровский — Значит, я был (произнесу такое слово) многосторонним. Но я совмещал в себе все профессии, которые сегодня... Ну я выполнял работу, которую выполняют сегодня, как минимум, шесть человек. Потому что тогда не было ничего, и хочешь ты этого или не хочешь, но ты это вынужден делать. Значит, я получал информацию через службу информации, затем я получал конкретно ту информацию, которая была адресована ко мне, я ехал, это снимал, я это привозил на студию, отдавал в проявку, потом монтировал, потом писал к нему дикторский текст и нередко выходил в эфир и читал этот дикторский текст в эфире.

В. Дымарский — Итак, вы в первый раз попали в Кремль... К Хрущеву, кстати, или на какую-то другую съемку?

Д. Федоровский — Да, я в первый раз попал в Кремль к Хрущеву. Вообще-то можно припомнить такую историю, что сразу же после того, как мы начали заниматься активной документальной деятельностью, деятельностью хроникальной, деятельностью, отслеживающей события, событийной деятельностью, то сразу же была организована какая-то группка маленькая, которая стала заниматься тем или другим, или четвертым, или пятым. Ну, там, спорт, искусство, предположим, общественная деятельность и так далее. И меня сразу на первую съемку послали на Белорусский вокзал, на котором партийно-правительственная делегация встречала какого-то очень... чуть ли не... Может быть, Тито, может быть, я не знаю, какого-то монгольского президента. Не знаю, это совсем исчезло из памяти. Но тогда его встречала компания, я это очень хорошо помню, потому что я стоял с камерой и видел, что идут... Это первая была в моей жизни так называемая правительственная съемка. Булганин, Молотов, Микоян, Косыгин, еще кто-то и, как тогда было притчей во языцех, примкнувший к ним Шепилов. А следующая моя была съемка, когда тоже приехал какой-то важный великий гость из зарубежной страны, и во главе делегации был Хрущев. Вот таким образом первый раз в жизни я увидел, так сказать, живьем нашего Никиту Сергеевича дорого, как вы называете свою передачу. И, может быть, это было посылом, что я там не провинился никак и вел себя, как паинька, никому не мешал, никого не толкал, это позволило...

В. Дымарский — Это добродетель, да.

Д. Федоровский — ...Это позволило властям убедиться в том, что я не враг народа и меня можно пускать дальше. Следующая моя поездка была в Кремль в кабинет Хрущева.

В. Дымарский — И какое впечатление на вас произвел Никита Сергеевич? Вот так вот прямо спрошу... А вообще, извините, даже не так, по-другому. Вообще вот в вашей профессиональной деятельности объект, если хотите, который вы снимаете, он вообще интересует как человек? Понимаете, да? Как личность? Или это просто вы объект снимаете — сегодня Хрущев, завтра, как вы говорите, Иванов, послезавтра Сидоров? Какая разница, в конце концов?

Д. Федоровский — Скорее всего, так.

В. Дымарский — И не обращаете внимания на какие-то там детали поведения...

Д. Федоровский — Скорее всего, так. Но тогда это был бы не я. Потому что мне было безумно интересно, что он из себя представляет в жизни, и как вообще он будет себя вести в основном еще по отношению к прессе.

В. Дымарский — А подробнее... Вот вы начали отвечать на этот вопрос, а подробнее вы ответите через несколько минут, после короткого выпуска новостей.


НОВОСТИ


В. Дымарский — Да, и вот было время, когда наш сегодняшний гость Дмитрий Федоровский был оператором и снимал Никиту Сергеевича Хрущева. Я напомню, что меня зовут Виталий Дымарский, ну а гость, как вы уже сами поняли, это Дмитрий Федоровский. Дмитрий, мы с вами остановились до нашего небольшого перерыва на вот вашей первой встрече с Никитой Сергеевичем. Вы сказали, что, в отличие от многих других операторов, вы все-таки еще обращали внимание на какие-то индивидуальные особенности снимаемого объекта.

Д. Федоровский — Ну, первый раз, когда я попал к нему в кабинет, то есть мы попали... Вообще, я не знаю, любопытно это слушателю или нет, во всяком случае, система там... Вот меня учили во ВГИКе совершенно другому. Когда я столкнулся воочию с суровой действительностью документального кино, вот такого событийного, хроникального документального кино, и это было первый раз в моей жизни... не когда ты снимаешь футбол — это долго, длинно, два тайма и перерыв еще, — а когда тебе дают на съемку три минуты. И ты за три минуты должен снять то время, которое уходит у оператора художественного кино, чтобы он... нет времени поставить камеру, нет времени выбрать точку. Это надо делать сразу. Если ты выбрал сразу точку лучшую и встал, значит, ты король. Если ты не выбрал, смотришь, направо я встану или налево, туда пойду — все, ты уже будешь потом с большим трудом добиваться того изображения, которое ты хочешь получить себе в карман. И когда я первый раз попал в кабинет Хрущева, то я обратил внимание, что у стены стоит человек в форме полковника. Ну я решил, что это охрана, человек, который наблюдает. Хотя какая охрана в кабинете еще, если там предварительные этапы проверки идут, когда ты въезжаешь...

В. Дымарский — Все охраны уже прошли...

Д. Федоровский — Да, сложно придумать еще какую-то охрану. Ну, может быть, телохранитель, не знаю. Но я ошибался, потому что оказалось, что это полковник, которого потом... не обязательно, он мог быть и майором, и так далее, но понятно, что соответствующих органов. Потом мы называли его все «рубильник». Почему? Потому что он стоял на рубильнике. И это три минуты. Он включал рубильник, когда мы входили, когда нас всех приветствовал Хрущев...

В. Дымарский — Рубильник чего?

Д. Федоровский — Сейчас. Дело в том, что вот поначалу первое впечатление... Вот вы говорите: «Какое впечатление произвел на меня Хрущев?» Невероятно доброжелательный, открытая улыбка, веселый, какой-то такой свой совершенно мужик...

В. Дымарский — 56-й год это?

Д. Федоровский — Да. Никакой не генсек, не начальник, не главный вождь государства, а вот такой мужик, вот из нас, из всех, точно такой же, из такого же мяса, костей. И на меня это произвело очень большое впечатление. Ну это была какая-то переходящая через край доброжелательность. Вот такая доброжелательность, добродушие.

В. Дымарский — Что там полковник с рубильником-то делал?

Д. Федоровский — А полковник с рубильником стоял, потому что когда вот это вот добродушие и все заканчивалось, и мы приходили... Мы приходили для чего? Что мы приходили снимать? Ну, допустим, Хрущев принимает Насера. Да? Президента Египта. И пока его нет, и пока мы все ждем, а нас заводят в кабинет, слава богу, заблаговременно, а не в тот момент, когда входит Насер — он входит через другую дверь, понятное дело — то вот эта вот пауза, она была всегда замечательной и прекрасной. К рубильнику чтобы вернуться... Когда входит Насер или X, Y, Z, другой господин или госпожа, он включает рубильник. Рубильник включает освещение в кабинете. Освещение, как мы говорим, операторы, экспозиционное освещение, которого достаточно для того, чтобы на негативе появилось изображение. Через три минуты, снял ты, не снял ты, успел ты что-то сделать, или заела камера, кончилась пленка...

В. Дымарский — Рубильник вырубался.

Д. Федоровский — Все, мы освобождали помещение. Еще я помню, был такой Самарий Гурарий, знаменитый фотокорреспондент, который не успел что-то снять. И уже рубильник выключили. Но, правда, у них мощность, рабочая способность пленки была более высокой, чем у нас в киноаппаратах. И он вскочил на стул и успел щелкнуть последний кадр. Счастливый, значит... Это был такой эпатаж гурарьевский. А в принципе, вот да, чрезвычайно доброжелательное, симпатичное впечатление производил на меня поначалу Никита Сергеевич Хрущев.

В. Дымарский — А почему только поначалу? Это оговорка, или потом изменилось мнение?

Д. Федоровский — Ну видите, когда вам...

В. Дымарский — Или это просто фигура речи?

Д. Федоровский — Нет, это не оговорка. Как на кого действует окружение. Понимаете? И среди ваших друзей, и среди моих друзей, которые вместе с вами начинали, вместе с вами вырастали, с ними происходят всякие, так сказать, изменения. Некоторые остаются теми же людьми до седых волос, которыми они были раньше, и ведут себя абсолютно открыто, нормально, искренне, откровенно и не, есть такое слово, задаются, не борзеют. А есть друзья, которые борзеют, бронзовеют, задаются и становятся людьми, в общем-то, мягко выражаясь, неприятными, неконтактными с такими людьми, которые не бронзовеют. Но когда вам каждый день говорят, что вы гений...

В. Дымарский — То есть вы хотите сказать, что Никита Сергеевич забронзовел?

Д. Федоровский — ...Поначалу вы говорите: «Нет-нет, ну что вы? Ну какой я гений? Я нормальный, простой парень. Что вы мне приписываете какие-то несуществующие черты?»

В. Дымарский — А потом начинаешь верить.

Д. Федоровский — А потом, когда тебе это каждый день говорят, когда тебе... я сейчас метафору употребляю, я предполагаю, что когда тебе приносят кофе в постель, один говорит: «Да нет, я не буду в постели. Я встану, я выпью за столом кофе. Ну, ребята, неудобно как-то». Другой думает: «А почему нет? Я же генсек, я глава государства».

В. Дымарский — То есть вы хотите сказать... Вы до какого?..

Д. Федоровский — До конца, до конца, да.

В. Дымарский — То есть за эти 8 лет произошла некая эволюция таких человеческих, что ли, качеств Хрущева?

Д. Федоровский — Я думаю, да. Потому что власть, она...

В. Дымарский — Развращает.

Д. Федоровский — ... на всех действует одинаково пагубно, с моей точки зрения.

В. Дымарский — Это известно, да. А абсолютная власть развращает абсолютно.

Д. Федоровский — Думаю, что да. Но у меня был просто с ним эпизод, это было... я могу просто привести. Потому что я не по молве, не по слухам, а изнутри процесс этот весь наблюдал. А поскольку я, так сказать, всегда хотел, я думаю, это любой оператор хочет, это вовсе не моя отличительная черта — снять как можно лучше, как можно интереснее для того, чтобы потом показать это публике, чтобы это возымело успех... Я хотел в Индонезии подняться на вертолете и пролететь... А правительственная делегация, возглавляемая Хрущевым, должна была переехать из одного города в другой на автомобиле, кортеж. Очень красивая такая серпантинная дорога, и я хотел, чтобы украсить свое кинопроизведение, подняться на вертолете. И к кому я только не обращался, кого я только не просил о том, чтобы меня взяли в вертолет — а вертолет пустой летит, охрана, не один, три вертолета, там можно сесть спокойно и все это снимать — никто не хотел идти мне навстречу. Считали, то ли блажь, то ли не знаю еще что. Надо согласовать с таким-то, этого сейчас нет, он в Москве, вот от него это зависит и еще от кого-то. И идет по этому какому-то месту... ну, там было такое поле, устланное бетоном. Идет Никита Сергеевич со своими помощниками и так далее, и я по молодости лет нагло иду ему навстречу. Я говорю: «Никита Сергеевич, я хочу вас попросить об одной пустяшной вообще проблеме, которую никто из вашего окружения не может решить». «В чем дело?» Он меня знал, он меня видел на съемках уже сколько лет. Поэтому не знать он меня не мог. Может быть, он не знал, что меня Митя зовут, но то, что я Федоровский, он знал. Да и Сережа ему рассказывал про то, что есть тут такой «мужик, который тебя вот, папа, снимает, среди всей этой компании... мы с ним подружились». Может быть, я предполагаю. И, значит, я ему говорю: «Хочу снять с верхней точки, как кортеж пойдет по вот этой серпантинной, очень живописной, красивой трассе». И вдруг он говорит: «Да почему я?! — когда он злился, он переходил на фальцет. — Что, никто этот пустяк не может вообще... Здесь никому... никого...» И все тут как-то забегали, засуетились, поняли, что они напрасно перестраховывались и не пускали меня в самолет. И я полетел.

В. Дымарский — То есть он злился не на вас, а на тех, которые не могли решить этот вопрос?

Д. Федоровский — Да, но кричал-то он на меня.

В. Дымарский — Ну понятно, а на кого же еще? Вы же были под рукой.

Д. Федоровский — Да. Понимаете, в чем дело? Если бы это было три года тому назад, он бы сказал, наверное... я уверен, он был сказал: «Да ведь нет ничего проще. Олег Николаевич, помогите Федоровскому».

В. Дымарский — Олег Николаевич — это, видимо, Трояновский?

Д. Федоровский — Ну, я не помню, он был Николаевич или нет. Но то, что он был Олег, и в то время мы были Олег и Дмитрий, это сто процентов. Он был помощником Хрущева. И с моей точки зрения, он был самым элегантным и самым вдумчивым таким по отношению к прессе человеком. Потому что вообще к прессе в Советском Союзе до того, пока не стала каким-то образом протекать какая-то информация из-за бугра о том, как там себя ведет пресса и что там с ней делают, и что пресса там и СМИ играют главенствующую роль в процветании стран, то к нам относились, как к собакам просто, здесь ко всем, пинали ногами и руками (я утрирую). Ну вообще кто это, что это? Это корреспондент какой-то...

В. Дымарский — Ну, вообще надо сказать, что отношение к прессе немного изменилось с появлением Алексея Ивановича Аджубея. Я считаю, что он сыграл очень большую роль.

Д. Федоровский — Я просто не договорил, я с вами согласен. Я просто не договорил про Олега Трояновского. Потому что на первых порах это вот собаческое отношение к нам еще каким-то образом висело. Но с появлением Трояновского в окружении Хрущева оно видимо изменилось и стало совершенно другим. Алексей Иванович — это особая статья. Но Алексей Иванович был родственником.

В. Дымарский — Ну да. Ну он и родственник, и главный редактор «Известий», и главный, как я понимаю, консультант Хрущева по вопросам СМИ, как бы сейчас это сказали, как бы сегодня это назвали.

Д. Федоровский — Да не только. Я думаю, по вопросам СМИ в том числе, но и по каким-то политическим проблемам. Потому что я опять вспоминаю, как в одном из перелетов, которого я с колоссальным трудом добился тоже, из какого-то города в какой-то, тоже где-то... то ли в Индонезии, то ли мы летели в Индию из Узбекистана... Это не потому что я сноб и говорю так, а потому что я просто не помню физически. Не помню, в каком это было городе, потому что городов намелькало в моей жизни огромное число. И когда я вошел в салон, где сидел Хрущев со всей своей свитой, поскольку практически вся глава страны летала вместе с ним, большинство. Он сидел за столом, в этих самолетах есть столы, кровати, диваны и так далее.

В. Дымарский — Ну это и сейчас есть.

Д. Федоровский — И он сидел за столом и дремал. Алексей Иванович ему читал вслух доклад, который он будет читать в Бандунге. Вспомнил, мы летели в Бандунг.

В. Дымарский — Ну речь, да, там некая?

Д. Федоровский — Ну да, речь. Может, он ее написал.

В. Дымарский — Ну, может быть, да.

Д. Федоровский — Скорее всего, кто-то из помощников, а может, кто-то из референтов, но во всяком случае Хрущев слушал доклад, чтобы...

В. Дымарский — У нас все-таки потрясающая аудитория, я вам хочу сказать, Дмитрий. У нас все всё знают. Вот где мы с вами начинаем сомневаться, нам тут же все подсказывают.

Д. Федоровский — Та-ак.

В. Дымарский — Вот вы в первой части сказали, что дородная дама, не помните, как ее фамилия.

Д. Федоровский — Шароева, да.

В. Дымарский — «Шароева Валентина Николаевна», — нам тут прислали. Сейчас Наташа из Москвы нам пишет: «Трояновский Олег Александрович».

Д. Федоровский — Александрович, правильно.

В. Дымарский — Вот видите. Ну неважно. Аудитория какая великолепная, все помнят.

Д. Федоровский — Ну я могу это не помнить не потому, что я хочу кого-то обидеть. Просто я не помню его отчества, естественно.

В. Дымарский — Вот должно быть хорошо известно вам, что так называемый личный оператор, — это к нашему вопросу, — это человек с погонами.

Д. Федоровский — А, вот как.

В. Дымарский — Вот видите.

Д. Федоровский — Вот я по своему наиву этого не предполагал.

В. Дымарский — Вот тут кто-то пишет: «Ветерану телевидения должно быть хорошо известно, что так называемый личный оператор — это человек с погонами».

Д. Федоровский — Но не всякий человек с погонами плохой.

В. Дымарский — Но человек с погонами — оператор, это уж точно...

Д. Федоровский — Это уж точно, да. Но он имеет в виду то, что надо держать ухо востро.

В. Дымарский — А кстати говоря, по поводу людей с погонами. Ну, если я правильно понял, вы попали без всяких людей с погонами туда, в эту когорту людей, которые имеют доступ к высшему руководителю, да?

Д. Федоровский — Абсолютно, да.

В. Дымарский — И, собственно говоря, они вас не сильно на протяжении 8 лет, видимо, не знаю, мучили, не мучили, но имели отношение к вашей работе?

Д. Федоровский — Никогда.

В. Дымарский — Не помогали и не мешали, что называется?

Д. Федоровский — Нет, нет, никогда. За исключением того, что на всех так называемых правительственных съемках, которые были связаны не с камерным съемочным процессом, скажем так, а если это было где-то на Белорусском вокзале, на какой-то площади или еще где-то, где было большое скопление людей, у нас был, царство ему небесное, такой полковник Корниенко, который руководил всем этим процессом. И если ты... ну вот на второй своей такой правительственной съемке я бегал, искал лучшие точки, выбирал, все мне было можно и разрешено, я не знал, что нельзя, а что можно. Поэтому я изо всех сил старался снять как можно лучше. Вот я бегал, бегал, бегал, пока меня не взяли за руку вот такими клещами. У него такая рука, как клешня у краба. Он взял меня, сдавил мне руку и повел за собой, тихо чего-то про себя шипя.

В. Дымарский — Встанешь здесь... Да?

Д. Федоровский — И сказал: «Встанешь здесь. Если высунешься — последний раз. Ты понял?»

В. Дымарский — Я вам хочу сказать, вот насколько я знаю, нравы сильно не изменились за 50 лет.

Д. Федоровский — А еще... мне это не известно, потому что я не работаю в хронике уже много лет. «...А еще тебе добавлю. Вот мел принесу, вокруг тебя круг нарисую. В центре круга поставлю галоши, гвоздями прибью. Вот встанешь в эти галоши и вот оттуда выйдешь». Так что была свобода...

В. Дымарский — Вопрос такой. В 64-м году, вот даже уже фильм про это сняли, Хрущев был убран со своего поста. После этого вы продолжали работать в том же статусе, в том же качестве? Или эту группу людей, которые снимали, так сказать, высших руководителей, их тоже заменили?

Д. Федоровский — Значит, дело в том, что, наверное, у меня плохой характер, может быть, я несдержанный человек. Но вот в нормальном, так сказать, обиходе, в нормальной нашей сегодняшней беседе я на вас не бросаюсь с кулаками, не прыгаю на стол...

В. Дымарский — Пока нет...

Д. Федоровский — ... ничего этого не делаю. Для этого надо меня завести, как любого другого.

В. Дымарский — То есть вы хотите сказать, что вы тогда прыгнули куда-то?

Д. Федоровский — Я прыгнул, да. Потому что мне Михаил Аверкиевич Харламов, не знаю, жив он или нет, слышит он меня или нет...

В. Дымарский — Председатель Гостелерадио.

Д. Федоровский — Бывший, да.

В. Дымарский — Бывший. Но его сняли в тот же день в 64-м году.

Д. Федоровский — Тогда он не был, тогда был Кафтанов. Его только прочили в Гостелерадио, Харламова. По-моему, это было... Я сейчас подумал еще о том, что, может быть, я потому попал в эту когорту, что... ну я так не могу сказать, что знаю, но, скажем честно, слабо, примитивно могу объясняться на двух языках — французский и английский. Может быть, это имелось в виду, потому что переводчиков не было, и брать лишнего еще человека с собой, да еще к хроникеру приставлять переводчика — это нагрузка большая. Может быть, поэтому туда меня впихнули. Но это так...

В. Дымарский — Так когда вы взбрыкнули?

Д. Федоровский — Довольно, скажем, нелюбезно попросил меня, чтобы я... А я иду, у меня... ну это где-то на аэродроме, мы прилетели в Индию или в другую страну, но восточную страну точно. Я иду, я без ассистента, практика была за границу не посылать операторов с ассистентами, хотя полагалось по штату, но не посылали. И я, груженый всем этим добром — штатив, камера, микрофон, мои собственные вещи, — все это пру на себе в автобус или в машину, не важно, чтобы доехать до гостиницы. И Харламов мне говорит: «Помоги мне чемодан донести, а то мне тяжело». Я говорю: «Михаил Аверкиевич, вон же стоят люди специальные, они приехали, которые вот этим занимаются». — «Тебе что, трудно?» Я отказал. Начальнику я отказал в этой просьбе, и отказал совершенно открытым текстом, не прикидываясь и так далее. И я не знал, что это сыграет такую роль. Ну, была еще у меня небольшая ссора с Ильичевым Леонидом Федоровичем. Это уже было в Китае, когда я с ним повздорил. Не хочу сейчас вдаваться в подробности, потому что это имеет отношение к антисемитизму, мне бы не хотелось эту тему затрагивать. И в 63-м году, когда уже началась вся эта кампания, которая готовилась тщательным образом для того, чтобы Никиту Сергеевича нашего дорогого скинуть с занимаемого поста, стали потихоньку вычищать всех. Я никакого отношения, как вы понимаете, никакой роли в судьбе Хрущева сыграть не мог. Ни помочь ему остаться, ни помочь ему уйти. Поэтому мелкая сошка, так сказать, смешно меня было бы подозревать в том, что я могу сыграть какую-то роль. Но, тем не менее, нашли способы от меня избавиться. И после той ссоры с Ильичевым, ссоры с Харламовым они это запомнили. Это странно, да? Потому что люди все-таки занимают высокие посты. Ну до этого ли им, до такой мелочи? И тем не менее, это было запомнено. Я знаю точно, что они сыграли эту роль, от очевидцев, которые мне рассказали об этом, что Ильичев это не забыл. И была спровоцирована некая история против меня, в результате которой меня вообще должны были отдать под суд и посадить в тюрьму. Ну, под суд отдали. Была устроена такая образцово-показательная выездная сессия Городского суда прямо в том зале, в котором я показывал свои фильмы. Все это было сделано абсолютно нарочито и по заранее написанному большим талантливым человеком сценарию. И я получил год исправпринудработ на общих основаниях. Общие основания — это значит, что я не остаюсь на работу, а это значит, что меня выгоняют с «волчьим билетом» со студии. Потом я поступаю в распоряжение органов МВД Мосгорисполкома, где — помню все очень хорошо, этого забыть нельзя — полковник Ильинский распределяет тебя, на какую работу тебя послать. И когда я к нему попал, он сказал: «Ну ума не приложу, что с тобой делать! У меня первый кинооператор вообще, вот в моей профессии, попал. Куда тебя послать, не знаю».

В. Дымарский — Нашел, чем занять?

Д. Федоровский — Ну, говорит, на первый раз я тебя пошлю вот куда — в РСУ номер один. Это РСУ, которое занимается ремонтом предприятий общественного питания. И первая моя была командировка или посылка — я клал плитку в ресторане «Арагви», в кухне на полу.

В. Дымарский — О, видите, то есть вы там...

Д. Федоровский — С тех пор я познакомился очень хорошо с раствором, и знаю, как это делать, и знаю, как плитку класть.

В. Дымарский — Дмитрий, а скажите, пожалуйста. Вот за все годы, когда вы, так или иначе, общались с нашими обитателями небес, вам никогда не приходило в голову, и не пробовали ли вы их о чем-нибудь попросить, о каком-нибудь личном одолжении?

Д. Федоровский — Ну вот я, наверное, дурак-дураком, потому что нет, никогда. И более этого, когда мне предоставилась эта уникальная история и уникальная случайность попасть в самолет с Харламовым, ну казалось бы, ну вылежи задницу и стань великим оператором телевидения, первым вообще в мире... Или поговорить с Сусловым насчет своих нужд, или с Громыко. Я ни о чем другом с ними не разговаривал. Я разговаривал только о нуждах телевидения, о том, на каком каменном, так сказать, веке развития мы находимся, что у нас нет техники, что у нас нет пленки, что у нас нет машин, что у нас нет ничего. И когда я вернулся в Москву, а Суслов, поскольку в самолете было плохо слышно, он мне сказал: «Очень интересно, молодой человек, что вы рассказываете здесь. Давайте как-то...» Еще в этом самолете, надо было сказать, потому что нельзя приписывать себе все лавры, был еще Юра Летунов, корреспондент «Правды», с которым мы вместе летали...

В. Дымарский — Он потом возглавлял программу «Время».

Д. Федоровский — После Фокина. И вместе с Летуновым Суслов нас позвал к себе в кабинет ЦК, после чего телевидение получило огромные блага.

В. Дымарский — Все, время наше истекло. Я благодарю Дмитрия Федоровского за интересный рассказ. До встречи с вами, уважаемая аудитория, через неделю в программе «Дорогой наш Никита Сергеевич».