Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Ксения Ларина — Добрый день ещё раз. Сегодня программа выйдет в записи, потому что мы ездили в гости к Раде Аджубей, дочери Никиты Хрущёва. Мы — это Ксения Ларина и Виталий Дымарский. И речь пойдёт у нас о Никите Сергеевиче Хрущёве глазами дочери. Для того, чтобы нам встретиться с Радой Аджубей, давайте мы послушаем вообще историю семьи Хрущёвых. Об этом нам расскажет Андрей Гаврилов.

Андрей Гаврилов — Большая и дружная. Именно такой была семья Хрущёвых. У Никиты Сергеевича пятеро детей, причём, от разных браков. Юлия и Леонид — от первого на Ефросиньи Писаревой, а остальные — Сергей, Рада и Лена — от второй жены Генсека Нины Кухарчук. Первая супруга Хрущёва умерла от тифа в Гражданскую войну. Из всех детей Никиты Сергеевича больше всего досталось Леониду Хрущёву, человеку, по признанию его родных, рисковому, обаятельному, легкомысленному, жизнелюбивому и отчаянно храброму.

При Брежневе говорили и писали, что в годы войны он служил в штабе генерала Власова, сотрудничал с немцами, потом, по приказу Сталина, был доставлен в Москву и расстрелян. Несмотря на просьбы Хрущёва пощадить сына. И сейчас иногда звучат такие версии. Однако, родные Хрущёва и современные историки это категорически отвергают. Они говорят, что Леонид героически сражался в войну, был ранен, потом снова воевал, командовал эскадрильей лётчиков и был сбит в Калужской области в марте 1943 года во время одного из воздушных боёв.

Незадолго до этого Леонид во время спора случайно выстрелил в лицо моряку. Это случилось в Куйбышеве, где сын Хрущёва лечился после ранения. Суд признал Леонида виновным, но разрешил ему остаться в авиации. Он снова оказался на передовой, в истребительном полку. Однако, повоевал немного. Леонид получил звание старшего лейтенанта и орден Красного знамени. У Леонида Хрущёва остались от разных жён сын Юрий и дочь Юлия. Никита Сергеевич и Нина Петровна удочерили девочку во время войны. Юлия стала журналистом, окончив МГУ, долго работала в Агентстве печати «Новости».

Потом в профессии сильно разочаровалась. «Надоело врать» — говорит она. Внучка Никиты Хрущёва устроилась в театр им. Ермоловой, заведующей литературной частью. Там работала ни один год, потом из театра ушла, сохранив тёплые отношения с коллективом. Большую часть жизни Никита Хрущёв прожил с Ниной Кухарчук. Именно она стала первой из жён советских вождей, которая официально сопровождала мужа на приёмах, в том числе и за границей.

Они поженились в 1924 году, но брак официально зарегистрировали лишь в 1965 году, т.е. уже после того, как Хрущёв перестал быть Генсеком. «Мама была очень скромной. В довоенные годы ездила на работу на трамвае и никто на работе долго не знал, чьей женой она является» — вспоминала одна из дочерей Хрущёва Рада. Она родилась в Киеве в 1929 году. Там окончила среднюю школу, потом факультет журналистики МГУ. Почти полвека отдала журналу «Наука и жизнь», работая сначала заведующей отделом биологии и медицины, а потом заместителем главного редактора.

Её муж, Алексей Аджубей — главный редактор газеты «Известия», о её некогда всесильном муже и блестящем главреде лучшей в то время советской газеты, даже сложили поговорку «Не имей сто друзей, а женись, как Аджубей». Ещё один сын Хрущёва Сергей появился на свет в Москве в 1935 году. Он закончил школу с золотой медалью, потом работал инженером, стал директором института, занимался ракетостроением и кибернетикой. После того, как его отца сняли с поста Генсека, все проекты, которыми Сергей Никитич занимался, закрыли.

В итоге ему пришлось уехать из страны. По его словам, это было так. В конце 80-х он написал книгу «Пенсионер союзного значения», его пригласили на конференцию в Гарвард. Шёл 1989 год. КГБ не хотело выпускать его на Запад даже на неделю. Выехать удалось через Горбачёва. Потом институт Кеннеди предложил в США Сергею Никитичу работу. Последние 20 лет он живёт за океаном. Он почётный профессор Университета Брауна.

Написал серию книг о своём отце и о событиях, которые происходили в мире. У Сергея Хрущёва родилось двое сыновей. Старший Никита, как и Юлия, тоже был журналистом. С начала 90-х работал в газете «Московские новости». В позапрошлом году он умер от инсульта, ему было всего 47 лет. Внук Хрущёва знал до мелочей время, в котором жил дед, защищал его от нападок и клеветы.

Младшая дочь Никиты Хрущёва Елена стала юристом. Потом пошла работать в МУР. Отец пытался её отговорить, но не смог. Елена умерла в 37 лет.

К. Ларина — А теперь приглашаю вас в гости к Раде Никитичне Аджубей.

К. Ларина — Добрый день. Мы начинаем программу «Дорогой наш Никита Сергеевич». Здесь Ксения Ларина и Виталий Дымарский.

Виталий Дымарский — Добрый день.

К. Ларина — И сегодня не у нас в гостях, а мы в гостях у Рады Никитичны Аджубей. Здравствуйте, Рада Никитична.

Р. Аджубей — Здравствуйте. Очень рада вас видеть.

К. Ларина — Здесь у Вас особая атмосфера. И у нас сегодня передача с погружением во время абсолютная.

В. Дымарский — Я вижу два портрета, т.е. портрет нарисованный скорее и фотопортрет Никиты Сергеевича.

К. Ларина — А кто писал?

Р. Аджубей — Я никак не запомню... Этот портрет имеет свою историю и довольно любопытную. Это палех, вообще-то. С моей точки зрения, очень хороший портрет, по лицу, по выражению лица. И какие-то там 90-е годы, когда, как вы помните, всё пришло в движение, мне вдруг звонят из музея Кремля. И говорят: «Рада Никитична, у нас есть очень хороший портрет Никиты Сергеевича, он у нас не значится на балансе. Он в своё время был приговорён к сожжению. Но мы его сохранили. Хотите, мы его Вам передадим?» Я конечно сказала, что хочу. И вот они мне его отдали.

К. Ларина — А с Вашей точки зрения, кто лучше всего из художников чувствовал Никиту Сергеевича?

Р. Аджубей — Ой, не знаю. Он совершенно не был склонен...

К. Ларина — Позировал когда-нибудь?

Р. Аджубей — Никогда. Я не знаю.

В. Дымарский — Раз мы заговорили о художниках, какое Ваше отношение к памятнику Эрнста Неизвестного?

Р. Аджубей — Хорошее отношение. Хотя, когда Эрнст сделал этот проект, уже нарисовано было, я бывала у него в мастерской ни один раз, хотя главное там решение было за мамой и за моим братом Сергеем, который непосредственно... Я тогда Эрнсту сказала, что всё хорошо, но для меня это, по моему ощущению, чересчур помпезное. Он мне сказал: «Ну а что Вы хотели? Как Вам это видится?» Мне виделось, да и сейчас видится...

К. Ларина — Что-нибудь попроще, да?

Р. Аджубей — Вот могила Толстого в Ясной поляне. Он сказал: «Вот, Вы говорите, что у меня претензии, у Вас сейчас больше претензий». Ну, может быть. А так он мне нравится, хотя, вы знаете, к такому расхожему мнению, что чёрное, вот белое, всё это делится, я отношусь... я не разделяю его. Потому что отец мой был человеком очень цельным. В каждом есть что-то плохое, что-то хорошее, что-то лучшее, что-то прекрасное, но вот так, чтобы... А символически, конечно, это соответствует.

В. Дымарский — Ну да. Вы сказали, что Ваш отец был цельным человеком. Вот Ваше личное отношение? Понятно, что Н.С. Хрущёв для Вас отец.

Р. Аджубей — Да, безусловно.

В. Дымарский — И отношение к нему, как к отцу, понятно. Родной человек. А есть ли у Вас некая другая, более отстранённая, оценка его, как политика? Вот Вы, как гражданин страны, во главе которой стоял человек по фамилии Хрущёв. Как Вы оцениваете его деятельность чисто политическую?

Р. Аджубей — Есть оценка, тем более, что столько лет прошло и уже столько перипетий и поворотов, есть уже некая отстранённость. Я должна вам сказать, что я думаю, что он был очень смелым человеком, очень чётким в своей позиции, позиция его была совершенно откровенная и звучит везде и всюду. Он был коммунистом, который верил в эти идеи, он был такой. И я считаю, что в своей жизни он совершил подвиг, а именно — ХХ съезд и разоблачение Сталина. И чем дальше уходит время, тем больше мы запутываемся в этих проблемах, в нашей истории и именно в этой проблеме. Тем больше я его уважаю за это.

К. Ларина — Скажите, ведь Вы же уже были взрослым человеком к ХХ съезду. Каким-то образом это обсуждалось в доме, вот эта переоценка совсем недавнего прошлого, почти настоящего?

Р. Аджубей — нет, до съезда не обсуждалось.

К. Ларина — То есть, Вы не знали, что готовится такое?

В. Дымарский — Для Вас это было полной неожиданностью.

Р. Аджубей — Абсолютно. Я узнала, как все другие. У меня родился в это время сын и я училась на вечернем отделении биофака МГУ. Была комсомолкой, что естественно. И вот я услышала это на комсомольском собрании. Нас собрали, пришли с книжечкой, читали доклад.

К. Ларина — Обступили сразу? «Рада, Рада, расскажи нам!»

Р. Аджубей — Нет. Во-первых, это была аудитория мало мне знакомая, потому что вечерники — это не то, что близкие студенты факультета журналистики, с которыми я дружу до сих пор.

К. Ларина — Но Ваша первая реакция какая была на это событие? Понятно же, что это в то время...

Р. Аджубей — Ошеломлена я была. Так же, как когда-то, я помню, и мне, и аудитории рассказывал Александр Николаевич Яковлев, который сидел в зале и говорил, что мы боялись голову повернуть. Не дай бог посмотреть на соседа.

В. Дымарский — Когда слушали доклад, да?

Р. Аджубей — Да. И в зале была такая тишина, что если муха пролетит, было бы слышно.

В. Дымарский — А никто из домашних не знал? Нина Петровна тоже не знала?

Р. Аджубей — Нет. Мой муж в это время был зам. главного редактора газеты «Комсомольская правда». Он присутствовал на съезде. Сам он мне потом рассказывал, что мы уехали все, съезд кончился, отчётный доклад. Он уехал в «Комсомолку», чтобы быстро материал сдать. И вдруг звонит кто-то и говорит: «А ты знаешь, что съезд ещё не кончился? Какое-то продолжение». «А что?» «А никто не знает». Но он не присутствовал на главном докладе.

К. Ларина — Секретный был доклад.

Р. Аджубей — Да, это был секретный доклад. И Аджубей на этом не присутствовал.

В. Дымарский — А после ХХ съезда, после доклада, что Никита Сергеевич дома говорил?

Р. Аджубей — Нужно сказать, что даже до съезда были какие-то, как сейчас я часто читаю где-то, были уже признаки, где-то Сталина не прославили, где-то не помянули. Мы же это всё чувствовали, хотя...

К. Ларина — То есть, атмосфера была уже такая.

Р. Аджубей — Что-то такое, на что-то намекали.

В. Дымарский — Если не антисталинская, то уже не сталинская.

Р. Аджубей — Да. И должна вам сказать, хотя я сама в этом смысле была человеком совершенно не подготовленным к этому, вот мой старший сын Никита, которого, к сожалению, уже нет в живых, я помню, как за этим столом они с моим мужем, он со своим отцом и со мной, как он... он был человек темпераментным и они вдвоём в голос спорили. Никита говорил: «Да что ты мне говоришь, что вы ничего не знали! Все знали!» Я помню ему сказала: «Ну хорошо, все знали, и ты знал, но мы не знали. Мы в это время жили, ты был ещё очень мал». И не знали. Я была воспитана в такой атмосфере полного почитания, можно так сказать, Сталина. Но не подхалимского.

У нас в доме никогда не помню, чтобы тосты, как я потом один раз от Когановича слышала, меня это тогда поразило просто, когда в Киев он приехал на несколько месяцев. Этого не было.

В. Дымарский — А когда он приехал, он произносил тосты дома, да?

Р. Аджубей — Нет, нет. Там был такой эпизод, когда Никита Сергеевич... Сталин решил его, вроде бы, наказать, когда он просил, это был 1946 год, после войны, Украина вся совершенно разрушена. Кстати, я помню, что я слышала в вашем эфире, вы обсуждали этот вопрос с кем-то из своих... и тогда сказали: «Ну а как же...», это представить невозможно, в каком состоянии была страна. Надо посмотреть фильм Довженко «Украина в огне», кстати, запрещённый в какой-то момент Сталиным. Это был ужас.

Женщины пахали на себе, на волах, собрали урожай, он был очень плохой, год был неурожайный. И это всё просто забирали в казну, а потом то ли отдавали, то ли нет. И на Украине был голод. На Украине, представляете, в Одессе было людоедство. И он тогда просил Сталина оставить часть этого. И Сталин ему ответил, сейчас это известно, очень жёстко. И прислал Когановича, вроде навести порядок. И тогда были разделены, Никита Сергеевич остался предсовмин, а Каганович — первым секретарём ЦК.

Но с Когановичем мы были знакомы и дружны семьями. И мы вместе, там было два особняка в одном месте украинском, под Киевом, и мы жили рядом. И вот мне запомнилось, поскольку для меня это было совершенно необычно. Мы сидели за столом, только семьями, первое мая было. И Коганович произнёс тост за Сталина. Абсолютно в духе передовицы «Правды». Меня это потрясло. И почему потрясло. Мне показалось, что это неискренне, что это фальшь, именно поэтому. Так что я была воспитана в традициях и для меня разоблачение Сталина было трагедией.

К. Ларина — Очень много существует вокруг отношений Сталина и Хрущёва мифов и один из них ,что он, якобы, плясал где-то. Что сказал ему Сталин: «Никита, танцуй», и Никита затанцевал. Это правда или нет.

Р. Аджубей — Я слышала. Но откуда я знаю, правда это или нет? Но не думаю, потому что Никита Сергеевич не умел танцевать. Ну, мог там, взявшись за плечи Микояна, наверное, мог.

К. Ларина — Вообще, много неправды за эти годы? Публикаций огромное количество, я думаю, что даже Вы не всё отслеживали.

Р. Аджубей — А я и не отслеживала.

В. Дымарский — Во-первых, по поводу Леонида, да?

Р. Аджубей — Ну, это ужасно. Это ужасно. И сейчас моя племянница, его дочка, пытается уже несколько раз подать в суд. Но это сразу отвергается.

К. Ларина — Как формидровался круг друзей дома? Это были только товарищи по работе, по партии или всё-таки были люди, которые не столь известны, но были близкими друзьями вашего дома?

Р. Аджубей — Это были разные времена. И если в общем сказать, то это товарищи по партии. Но какие-то из них, те, которые были в 20-е годы, это был один круг, который, кстати сказать, появились, те, которые остались ещё к этому времени, когда Никиту Сергеевичу отправили на пенсию. Приезжали к нему на дачу, я знаю по этим старым фотографиям. А потом нет. Это очень узкий круг. Может быть, это вас удивит, но в начале его восходящей партийной карьеры ближайшими друзьями, с которыми виделись, домами дружили, это были Маленков и [невнятно]. Они тогда вместе работали.

Какое-то время Маленков тоже работал, потом его забрали в ЦК.

В. Дымарский — А ещё ведь говорят, существует такая версия, что первым человеком, оказавшим протекцию Хрущёву, был Коганович.

Р. Аджубей — Да, конечно. Но Коганович у нас в доме, когда я помню, он не бывал. Хотя моя старшая сестра Юля, она дружила очень с Майей Коганович, они были подруги, одного возраста были. Я помню, как Майя приезжала к нам на дачу и это потрясло моё воображение. Помню, приехала верхом на лошади. Там рядом конный завод. Так красиво было!

К. Ларина — На Ваш взгляд, вообще возможны искренние отношения человеческие на таком уровне руководства страной или это практически невозможно?

Р. Аджубей — Наверное, невозможно. Я вспоминаю, когда Никиту Сергеевича отправили на пенсию, были у него друзья. Но они были моложе его, эта пара, с которыми они были знакомы с донбасских времён. Вместе учились на рабфаке, так я слышала из разговоров до отправки на пенсию. Никита Сергеевич свою шинель отдавал. Они поженились на этом рабфаке. Потом он занимал довольно большие посты на Украине. И помню, жена его искренне в тот момент говорила: «Да что ты! Ноги мыть и воду пить!» — такое было у неё выражение.

Но как только это произошло... Боялись же все.

К. Ларина — То есть, сразу, когда случился октябрь 1964 года, сразу люди исчезли, да?

В. Дымарский — Как отрезало.

Р. Аджубей — Именно как отрезало.

К. Ларина — Неужели ни одного человека не было, кто рискнул бы поддержать?

Р. Аджубей — Ни одного. Только Анастас Иванович Микоян. Но он тоже ни разу не приехал. И я его за это абсолютно не упрекаю.

В. Дымарский — И не звонили?

Р. Аджубей — Венок прислал на могилу, на похороны. Это уже тоже было очень много.


НОВОСТИ


К. Ларина — Давайте мы вспомним про самый тяжёлый период в жизни семьи, когда был отстранён от руководства Никита Сергеевич Хрущёв. Как Вы об этом узнали?

Р. Аджубей — Я об этом узнала так. Здесь, где у меня стоит телефон на этой полочке, дома, тут стояла ещё «вертушка», поскольку муж мой, Алексей Иванович, был главным редактором «Известий», членом ЦК. Ну и ему это полагалось. И стояла «вертушка». И утром, число я сейчас не вспомню, я знала, что накануне отец прилетел из Пицунды. Это я знала, но меня это, честно вам скажу, никак не взволновало. Мало ли, он прилетал и до этого.

К. Ларина — То есть, ничего не чувствовалось. Не ощущалось тревоги.

Р. Аджубей — Я не ощущала. Мне потом в редакции говорили, что вся Москва говорила. Но мне никто не говорил, естественно. И позвонил мне отец. Он первый день прилетел, а на следующий день, когда должен был идти главный разговор на президиуме, позвонил мне отец и сказал: «Алёша уже ушёл на работу?» Я говорю: «Ушёл». «Передай ему, пожалуйста, я еду на президиум ЦК, меня будут там снимать со всех постов. Ты ему передай, что это естественно немедленно коснётся его». Так я узнала.

Всё это было именно так. Я перезвонила Алёше, я уж не помню, успела я предварить или там уже был Степаков, который должен был его сменить.

В. Дымарский — Моментально в то время заменили сразу же главного редактора «Правда», главного редактора «Известий» и Гостелерадио.

Р. Аджубей — Назначили Месяцева Николая Николаевича, хорошего нашего знакомого, который был моим начальником в обществе «Знание», поскольку журнал был его орган.

В. Дымарский — Раз уж упомянули журнал, надо сказать, что почти вся жизнь Ваша связана с журналом «Наука и жизнь». Перед нами лежит новый, свежий номер 2009 года, посвящённый 75-летию журнала. И Рада Никитична очень долгие годы, я всегда помню, стояла Рада Аджубей заместителем главного редактора.

Р. Аджубей — Был такой момент, в 80-е годы случайно пропустила. Сколько было звонков!

В. Дымарский — Фамилию пропустили.

К. Ларина — А как получилось, что Вас не тронули? Тоже была опасность. Вы же должны понимать были.

Р. Аджубей — И не очень понимала. Я, наверное, была глупа и наивна. Такой почти до сих пор остаюсь, в общем-то. Но это, тем не менее, не случайно, конечно, в коллективе меня бы не сдали, что говорится, у нас очень сплочённая небольшая редакция. Но если бы приказали, кто мог бы...

В. Дымарский — Давай так. Ни при Раде Никитичне будет сказано, не такой уж высокий пост.

Р. Аджубей — Конечно. Но всё равно. Ко мне очень хорошо относились в отделе пропаганды, в ЦК ко мне хорошо относились. Низшие наши, с кем мы непосредственно общались. А самое главное, я просто присутствовала при этом разговоре, после отставки отца, он заболел, простудился, заболел гриппом и целый месяц он сидел на даче, никуда не выходя. И даже откладывалась его встреча с Брежневым, которая потом и не состоялась, поскольку всё улеглось на другом уровне.

К. Ларина — Как он это пережил?

Р. Аджубей — Сейчас я вам расскажу. Я присутствовала, когда позвонил Брежнев. И он с ним разговаривал по телефону и Никита Сергеевич сказал, что у меня к вам одна просьба, пожалуйста, не трогайте детей. Тот сказал: «Да нет!» Можно было догадываться по репликам. «Нет, нет, что вы! Всё останется как есть». И надо сказать, Леонид Ильич в какой-то момент меня потряс тем, что он отслеживал лично и докладывали ему мою судьбу. Значит слово было дано и всё. Это уже как у нас водится...

В. Дымарский — Ну, Аджубея сняли.

Р. Аджубей — Об Аджубее речь не шла в данном случае. Шла речь о Сергее и обо мне.

В. Дымарский — Сергей тоже остался на своём месте.

Р. Аджубей — До определённого момента. Пока не начались истории с мемуарами. Поскольку у него были секретные работы, он работал на секретном предприятии. Предлог был этот. Но ко мне никогда ничего такого не было. А я говорю, что когда уже Леонид Ильич был, с моей точки зрения, что я видела на экране, в полном маразме, приезжал очень большой чин, как мы потом узнали, это был Кекконен.

В. Дымарский — Президент Финляндии.

Р. Аджубей — Президент Финляндии.

В. Дымарский — Урхо Кекконен.

Р. Аджубей — Урхо Калева Кекконен. В разговоре с Брежневым, потом нам с Алёшей рассказали, он спросил: «Ну а как тут Аджубей живёт, а как Рада Никитична? Она же вроде главный редактор журнала «Наука и жизнь»? «Нет, она зам. главного редактора. Всё в порядке, живут нормально, хорошо». Это меня потрясло тогда.

К. Ларина — Давайте немножко на этом остановится. Всё рухнуло. Рушится привычная жизнь. И как вы планировали дальнейшую жизнь? Был какой-то семейный совет, разговор? Или это всё каждый по-своему, внутри себя, переживал эту ситуацию?

Р. Аджубей — Никита Сергеевич был человеком очень сдержанным, несмотря на то, что он слывёт очень эмоциональным и мог... в общем, что это был какой-то главный... Это было совсем не так. Все его эмоции... Он на пенсии сам говорил, что не сдерживался, но это возраст, давление. Думаю, что это так и было. И потом, его же настраивали, когда он вдруг выплескивался.

К. Ларина — Накачивали, да?

Р. Аджубей — Накачивали. На той же выставке, по другим разным делам. То, что близко меня касалось, по вопросам генетики Лысенко тоже. Но при этом он человек был очень выдержанный. Он не очень-то разговаривал на темы, которые у него были внутри, в душе. В противном случае, я думаю, он не выжил бы в сталинские времена.

К. Ларина — Но он должен был как-то объяснить вам.

В. Дымарский — Характеристики тем, кто его снял, давал?

Р. Аджубей — Нет. Он пережил это очень тяжело. И главным образом, как мне кажется, предательство. Мамы в этот момент не было. Она была в Карловых варах, смогла приехать через месяц. Она там слегла, у неё был приступ радикулита.

К. Ларина — После того, как она узнала? Нервный был стресс?

Р. Аджубей — Да, я думаю, что да. Они были вдвоём с Викторией Петровной Брежневой.

К. Ларина — Вот судьба, да!

Р. Аджубей — И мама моя, тоже наивный человек, наверное, мы все такие, она сама мне потом рассказывала. «Ты знаешь, я когда услышала это по радио, я сказала Виктории Петровне: «Ну вот, теперь Вы будете приглашать меня в театр». Виктория Петровна промолчала. Потом к маме приехал Новотный, который в это время был президентом и всё ей рассказал, как и что. Свою информацию, которую он имел. И мама слегла. Поэтому отец остался один. У меня своя семья, муж снят, какие-то организационные проблемы, которые были как-то выстроены, рухнули в один момент. В общем, хотя там жила в особняке на Ленинских горах сестричка старшая и брат.

Он очень тяжело... Он даже плакал в первые дни. При мне нет, я этого не видела, хотя я приезжала каждый день вечером. Он со своим врачом. У него была очень хороший врач по фамилии Безубик, которого оставили врачом лечащим до конца дней Никиты Сергеевича.

К. Ларина — Нужен был человек, с которым можно было поговорить.

В. Дымарский — А вот известный помощник Хрущёва Лебедев, по-моему, он очень хороший человек.

Р. Аджубей — Замечательный был человек.

В. Дымарский — С ним тоже общения не было?

Р. Аджубей — А это было невозможно. Ну что Вы думаете! Володя разве мог приехать в это время! Он очень скоро слёг в больницу и умер. Я его навещала в больнице. И умер. Но чтобы вот так приехать, поддержать, нет, нет. Я помню, мне рассказывал Олег Трояновский, тоже его помощник по иностранным делам, с которым мы очень дружили. Я до сих пор дружу с его семьёй. И Олег мне рассказывал, что Никита Сергеевич приехал в Кремль, это всё происходило в ЦК, а Трояновский сидел в Кремле, зашёл и сказал: «Вот, Олег Александрович, Вы знаете, всё, давайте попрощаемся. Всё». Они же чиновники. Хотя Володю Лебедева сразу сняли.

В. Дымарский — А то, что называлось когда-то братскими партиями, в том числе соцстраны? Руководители звонили?

Р. Аджубей — Да что Вы! У Никиты Сергеевича было два посольства любимых. Это египетское и югославское. Нравились ему. Там красивые были посольши и та, и другая. Я их хорошо знала, мы с Алёшей дружили. И он меня попросил в какой-то момент, какое-то время прошло, он немножко успокоился, но это было в первые дни. Уж не помню, как звали посольшу югославскую, она была актриса, кстати, написала свои мемуары, но я их не видела, не читала. «Позвони, передай от меня привет, скажи, что я хочу с ними попрощаться».

Боже мой! Как она испугалась, когда я позвонила! Я говорю: «Да Вы не бойтесь! Я ничего от Вас не хочу. Просто хочу передать эти слова».

К. Ларина — Кошмар...

Р. Аджубей — Да.

К. Ларина — И как, сразу всего лишили? Всякие привилегии...

Р. Аджубей — Нет. Вы знаете, привилегии — это дело относительное. Помню, я как-то со своей знакомой, привезла её на дачу, где жил Никита Сергеевич уже в отпуске, эта дача произвела на неё большое впечатление. По сравнению с тем, где он до этого жил, уж не говоря о том, как сейчас живут. Это была, конечно, клетушка, построенная где-то в 25-ые годы.

К. Ларина — А что было тогда у вас в распоряжении, у семьи?

Р. Аджубей — У семьи... У меня-то ничего. Лично у меня ничего. Но потом в какой-то момент, когда прошёл этот грипп у Никиты Сергеевича, его вызвали не к Брежневу, а кто-то с ним разговаривал, Косыгин и кто-то ещё, я уже не помню. Косыгин разговаривал с ним безобразно, кричал на него и говорил: «Вас все ненавидят! Если Вы сейчас выйдете на улицу, Вас в клочья разорвут. Да Вы так, Вы сякой! Вот Вы хотели нас пересадить на «Москвичи», наш большой либерал...

К. Ларина — Немцов хотел на «Волги» пересадить.

Р. Аджубей — Он был не первый, но я думаю, что про Хрущёва он не знал. «Вот мы Вам и дадим! Вот и ездите на этом «Москвиче». Какая-то мелочность, честно говоря. Мелочность и глупость. Ну, оставили. Оставили то, что называется кремлёвка, т.е. наверное, самое главное — это поликлинику. И притом, самое главное, где все обслуживаются.

К. Ларина — Всю семью?

Р. Аджубей — Семью оставили, кроме меня. Да, оставили семью. Оставили какой-то вариант продуктов, в зависимости от суммы какой-то. Оставили эти продукты. И оставили дачу. Причём, сначала ему предлагали поначалу, когда он был болен, на выбор — дачу в Семёновской, а Семёновская — это роскошная дача в 100 км от Москвы, сталинская дача. Он сразу сказал: «Нет, так далеко я не поеду». И потом оставили ему дачу, очень хорошую, кстати сказать, дачу в Петрово дальнем. Это подмосковный посёлок.

В. Дымарский — И на этой даче...

Р. Аджубей — Построена она была в 20-30-е годы.

В. Дымарский — Он жил и там готовил мемуары свои, да?

Р. Аджубей — Да.

В. Дымарский — Вы знали об этом?

Р. Аджубей — Нет.

В. Дымарский — Только Сергей знал?

Р. Аджубей — Знал Сергей и знал муж моей племянницы Лёва Петров. Лёва Петров, как я потом поняла, и был тем человеком. Он работал в «Новостях», в АПН, так что он был журналист тоже. И вот они вдвоём как-то уговорили Никиту Сергеевича, эту идею ему подали. Я не знала ничего. Я там была довольно редко, каждый выходной, конечно, когда суббота стала выходным, в субботу приезжала. Но всё равно.

В. Дымарский — Прошло 53 года после ХХ съезда. Вы человек активный до сих пор и наверное видите, что происходит вокруг в стране. И замечаете, безусловно, тенденцию, я уж не знаю, как это назвать, есть некая реабилитация Сталина.

К. Ларина — Но это проходит такими циклами, это же и при Брежневе в какой-то степени было. И сейчас мы это тоже наблюдаем. Вы можете объяснить, в чём причина, что до сих пор страна наша не может от этого освободиться, хотя Никита Сергеевич первым это сделал и однозначно эту оценку выставил. И до сих пор все на это ссылаются.

Р. Аджубей — Вот когда я вижу, наблюдаю все эти наши процессы, я и думаю, что он в тот момент это было, может быть, в чём-то проще, а в чём-то намного сложнее, что это был его главный поступок в жизни. И не только как государственного деятеля, но и человеческий поступок, безусловно. А как это объяснить... Не знаю. Когда-то было какое-то летие ХХ съезда, два-три года тому назад.

В. Дымарский — Семидесятилетие было.

Р. Аджубей — Я была на круглом столе, где высказывались разные умные люди и кто-то высказывался из историков, из политологов, я думаю, что человек этот был прав. Люди живут очень плохо. Очень плохо живут люди. Ведь все эти наши разговоры, я-то тоже нигде не бываю и ничего не вижу, но когда сталкиваешься с тем... Просто моя невестка за 100 км от Москвы поехала по каким-то делам. Говорит: «Вы даже себе не представляете, что там творится!» Люди живут плохо и ищут себе какое-то утешение, увы.

В. Дымарский — Какую-то опору.

Р. Аджубей — Да. И им кажется, что уже всё равно, пусть лучше будет порядок. И бог с ней, с этой самой свободой.

К. Ларина — А Вы как считаете?

Р. Аджубей — Я не стаю на ваших радикальных позициях. Во-первых, в силу возраста. Что с меня взять-то! Я на каких-то промежуточных. Я всё-таки верю, хотя вера моя ни на чём не основывается, кроме как доверие. Идея справедливости и даже коммунистическая идея справедливости, она неистребима. Она на самом деле церковная идея. Ну, не церковная, религиозная.

В. Дымарский — Библейская.

Р. Аджубей — Вот мы сейчас говорим: «Китай, Китай, Китай», а они каким-то образом, уж не знаю, каким, повернули так, что им что-то удалось. Я-то думаю, что если бы в своё время, может я и ошибаюсь, это тоже, что я могла знать в это время! Если бы партия нашла в себе, партия, конечно, был костяк, всё пронизывающий. И многие люди... В какой-то момент я вступила в партию, хотя после ГКЧП из неё вышла, конечно. Это был полный маразм. Всё-таки, это какое-то что-то цементирующее.

К. Ларина — Какая-то идея, да?

В. Дымарский — А какое у Вас отношение к Горбачёву?

Р. Аджубей — Сейчас я доскажу на эту тему. Я думаю, что наше упование на то, что сегодня такой идеей станет церковь, вера в бога, я думаю, она не основательна.

К. Ларина — Нежизнеспособна.

Р. Аджубей — А как наш сегодняшний патриарх, мудрый, образованный человек говорит, что сейчас главная идея — воцерковление... Мне прямо так и видится...

К. Ларина — Кулак видится.

В. Дымарский — Вы сказали, что Вы даже вступили в партию, я так понимаю, в годы перестройки, да?

Р. Аджубей — Это случилось... Нет! Конечно это случилось... Да ну что Вы! Не при Брежневе же, конечно! Ещё до. Где-то какой-то 1962 год, когда очередная надежда...

В. Дымарский — А как Вы отнеслись к перестройке? Вы это не воспринимали, как вторую хрущёвскую реформу?

Р. Аджубей — С большим восторгом. Помню, мы с Алёшей тут сидели, Михаил Сергеевич тоже ходил в народ. Когда он вышел в народ в Петербурге, в Ленинграде, я Алёше сказала: «Смотри, совсем как отец». Ну, к Михаилу Сергеевичу я отношусь хорошо, конечно, но у него, с моей точки зрения, не хватило потенциала — раз, а политика вещь жёсткая и аморальная, если хотите. Чистыми руками её сделать невозможно. А потом, я вам по-моему, рассказывала, что я с интересом прочитала мемуары Черняева, который был его помощником всё это время.

Человеческая натура слаба. И я из этих записей дневниковых поняла, что в какой-то момент его захлестнуло, вот, он лидер мирового масштаба, что там тот... это те вещи, которыми он, вроде бы, не должен заниматься. А на самом деле это были самые.

В. Дымарский — Ещё один вопрос, Рада Никитична, многие страницы Вашей жизни и Вашего отца связаны с Украиной.

Р. Аджубей — Да.

В. Дымарский — Я не знаю, как Вы сегодня, рассматриваете ли Вы её как свою вторую родину?

Р. Аджубей — Рассматриваю. Почему вторую родину? Это моя первая родина. Я родилась в Киеве, я наполовину украинка. Когда я получала паспорт в те времена, это было вполне свободно, меня спросили, какую я хочу записать себе...

В. Дымарский — По маме.

Р. Аджубей — По маме, да. Мама чистая украинка, причём, из западных областей. Сегодня её губернаторство, при ней это называлось губернией, принадлежит Польше, отошло к Польше.

К. Ларина — А там остались какие-то близкие люди?

Р. Аджубей — Никто не остался. В 1939 году, когда мы делили Польшу, мама ездила в своё село, тогда был какой-то первый контакт. До этого никто никогда не упоминал. Всё село выехало. Тогда предлагали. Поляки выезжали туда, а украинцы уезжали к нам.

В. Дымарский — Как Вы восприняли вообще разделение всех после распада СССР?

К. Ларина — Вообще, распад СССР для Вас?

В. Дымарский — И в частности, разделение России и Украины.

Р. Аджубей — Трагически. И до сих пор это так воспринимаю. Очень грустно. У меня там остались ещё в Киеве родственники, очень немного, двоюродная сестра по маминой линии и вдова моего старшего брата, Люба. Она очень пожилой человек, но очень активный. И когда я ей звоню, она всегда говорит: «Ну....»

К. Ларина — Последний вопрос. Вы политикой сейчас-то интересуетесь? Радио «Эхо Москвы» слушаете, значит в курсе новостей.

Р. Аджубей — Слушаю. Да, краткие и всё знаешь, вроде бы. Это замечательно на самом деле. В чистом виде политикой я вообще никогда не интересовалась. У меня была своя ниша, в общем-то, другая, что меня спасало. А сегодня так много тяжёлого, я, честно говоря, даже стараюсь от чего-то устраниться.

В. Дымарский — Телевизор часто включаете, помимо «Эхо Москвы»?

Р. Аджубей — Телевизор? Ну, относительно, что ж я буду тут перед вами исповедаться! Я детективы некоторые смотрю, Агату Кристи. А всю эту муру, где эти стрелялки — нет.

К. Ларина — А фильмы, там, где есть образ Никиты Сергеевича Хрущёва, смотрите?

Р. Аджубей — Далеко не всегда. Пока был жив мой сын, он у меня отсматривал и рассказывал. Знаете, не хочется опять это наново...

К. Ларина — Быков очень хорошо сыграл в фильме «Серый волки».

Р. Аджубей — Не смотрела этот фильм.

К. Ларина — Я прочитала, что Вы не смотрели и была просто удивлена. Мне кажется, Вам нужно посмотреть. Потому что фильм хороший. И Ролан Антонович там сыграл замечательно!

Р. Аджубей — Это мне многие говорили, но я как-то не соберусь с духом.

К. Ларина — Потому что обычно изображают карикатурного Хрущёва, а здесь был очень интересный.

Р. Аджубей — И даже друзья мои близкие сказали, что напрасно...

К. Ларина — Ну всё. Конец.

В. Дымарский — Рада Никитична...

К. Ларина — А давайте ещё встретимся!

Р. Аджубей — Я с удовольствием. Мне приятно с вами разговаривать. Вы люди живые.

В. Дымарский — Спасибо Вам большущее за эту беседу. Во-первых, мы надеемся на Вашу подсказку, когда приедет Сергей Никитич.

К. Ларина — Чтобы с ним встретиться.

Р. Аджубей — Конечно. Он знает много, больше меня, поскольку он следит за всем, что у нас происходит. Следит и получает литературу, и читает, и осмысливает, и переосмысливает.

К. Ларина — Спасибо Вам большое.

В. Дымарский — Спасибо.

Р. Аджубей — Спасибо вам.