Хай живе Україна! Хуй войне!
RSS статей сайта
Слушать «Маленькие трагедии»
000
Дата эфира: 02 апреля 2007.
Ведущая: Елена Съянова.
«В истории каждой страны бывают такие времена, когда порядочные люди не могут процветать, потому что порядочность оскорбляется на каждом шагу самим устройством социальной жизни. ... Порядочность требует защиты. Но что такое защита рядовым человеком своей порядочности от оскорбляющего её режима? С точки зрения режима, такая защита всегда есть нападение, и пресвятая дева, как это забавно выглядит: порядочность тихим голосом говорит режиму „нет“, и режим стотысячным хором клевретов поднимает жуткий визг, точно свинарник перед большим забоем.»
Это Гесс пишет родителям из Ландсберга в 1924 году, под «порядочностью с тихим голосом» подразумевая, видимо, себя, а вот по поводу «жуткого визга» — это я не знаю о чём: немецкие газеты, например, высказывались о заключенных Ландсберга с сочувственным интересом, именуя их "узниками чести«.Да и сам Гесс в следующих письмах дает такие идиллические картинки их с Адольфом «заточения», что становится понятной одна фраза, которую, по словам Гесса, как-то раз произнес Гитлер: «Свои самые по-человечески счастливые дни я провел в тюрьме». Что это за род счастья, и в чем оно состояло? Думаю в том, что впервые в жизни, после смерти матери, об Адольфе Гитлере кто-то настырно заботился. Здесь проявился парадокс в его характере: диктатор и насильник по природе сам желал насилия над собой в частной жизни. Орал, ругался, называл себя «негром умственного руда», а Гесса — плантатором, однако продолжал работу над книгой. Под давлением Гесса бросил курить, кое-как научился плавать, хотя патологически боялся воды. Позволял втискивать свою богемную разбросанность в жесткий каркас распорядка дня. И уж Гессом-то, во всяком случае, был вознагражден. Это случилось в феврале 24-ого. Гитлера посетила небольшая делегация рейнских нацистов, и Гесс впервые, желая придать значимость Адольфу в глазах, как он пишет, «малознакомых товарищей» обратился к лидеру партии не с банальным герр Гитлер, а отстраненно торжественно — «мой фюрер».
Всё это счастье, однако, близилось к завершенью: весной 24-ого, на выборах нацисты набрали аж 2 миллиона голосов и получили 32 места в Рейхстаге. В феврале 25-ого запрет с НСДАП был снят, а это значило, что нужно вытряхиваться на волю и начинать разгребать «авгиевы конюшни» штрассеровского социализма, загадившего партию, восстанавливать газету, печатать книгу, драть глотку, кланяться власть имущим, флиртовать с рейхсверовцами, в общем, самоутверждаться.
Никакой радости при выходе из Ландсберга у Гитлера никем замечено не было. На пороге тюрьмы дожидалась его тягомотная история, «кротовая работа» — 25–32 годы — следующие семь лет, подготовившие взрыв всего того, что в первой трети двадцатого века ещё именовало себя «устоями».
Это Гесс пишет родителям из Ландсберга в 1924 году, под «порядочностью с тихим голосом» подразумевая, видимо, себя, а вот по поводу «жуткого визга» — это я не знаю о чём: немецкие газеты, например, высказывались о заключенных Ландсберга с сочувственным интересом, именуя их "узниками чести«.Да и сам Гесс в следующих письмах дает такие идиллические картинки их с Адольфом «заточения», что становится понятной одна фраза, которую, по словам Гесса, как-то раз произнес Гитлер: «Свои самые по-человечески счастливые дни я провел в тюрьме». Что это за род счастья, и в чем оно состояло? Думаю в том, что впервые в жизни, после смерти матери, об Адольфе Гитлере кто-то настырно заботился. Здесь проявился парадокс в его характере: диктатор и насильник по природе сам желал насилия над собой в частной жизни. Орал, ругался, называл себя «негром умственного руда», а Гесса — плантатором, однако продолжал работу над книгой. Под давлением Гесса бросил курить, кое-как научился плавать, хотя патологически боялся воды. Позволял втискивать свою богемную разбросанность в жесткий каркас распорядка дня. И уж Гессом-то, во всяком случае, был вознагражден. Это случилось в феврале 24-ого. Гитлера посетила небольшая делегация рейнских нацистов, и Гесс впервые, желая придать значимость Адольфу в глазах, как он пишет, «малознакомых товарищей» обратился к лидеру партии не с банальным герр Гитлер, а отстраненно торжественно — «мой фюрер».
Всё это счастье, однако, близилось к завершенью: весной 24-ого, на выборах нацисты набрали аж 2 миллиона голосов и получили 32 места в Рейхстаге. В феврале 25-ого запрет с НСДАП был снят, а это значило, что нужно вытряхиваться на волю и начинать разгребать «авгиевы конюшни» штрассеровского социализма, загадившего партию, восстанавливать газету, печатать книгу, драть глотку, кланяться власть имущим, флиртовать с рейхсверовцами, в общем, самоутверждаться.
Никакой радости при выходе из Ландсберга у Гитлера никем замечено не было. На пороге тюрьмы дожидалась его тягомотная история, «кротовая работа» — 25–32 годы — следующие семь лет, подготовившие взрыв всего того, что в первой трети двадцатого века ещё именовало себя «устоями».
