Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Дмитрий Захаров – Здравствуйте. В эфире передача «Цена Победы». Сегодня веду ее я, Дмитрий Захаров. Виталий Дымарский отсутствует. А в гостях у меня историк Михаил Мельтюхов. Здравствуйте.

Михаил Мельтюхов – Добрый вечер.

Д. Захаров – Тема нашего сегодняшнего разговора – это Керченская операция. Мы плавно перебрались в 1942 год. В одной из предыдущих программ я рассказывал о том, какая эйфория царила в Москве после контрнаступления под Москвой. В последней предновогодней программе с Алексеем Исаевым мы рассматривали малоизвестные сражения весны 1942 года, которые как-то обходятся стороной и не заслужили почему-то особого внимания, ну а сейчас переходим к основным таким, я бы сказал, знаковым сражениям начала лета – конца весны 1942 года, которые привели к тем событиям, которые последовали в виде Сталинградской битвы и Харьковской операции. Прежде чем мы начнем с Михаилом говорить, я зачитаю вопросы, которые пришли нам по Интернету. Серов Денис Георгиевич, инженер-физик по специальности, ядерная физика, он спрашивает: «Что явилось решающим фактором в Керченском сражении – оперативный талант лучшего полководца Рейха Фон Манштейна, тактические ошибки советского командования или невозможность управления в реальном времени наспех сформированными разнонациональными советскими дивизиями?». Ну, я думаю, Михаил, мы ответим на это в ходе разговора.

М. Мельтюхов – Конечно.

Д. Захаров – Он же спрашивает: «Как случилось, что в Керченской операции со стороны СССР было использовано большое количество разноязыких плохо управляемых солдат и командиров?». Ну, это тоже в процессе разговора. Из множества вопросов, которые пришли по Интернету, Георгий Какиашвили пишет: «Мой дед Георгий Какиашвили погиб в феврале 1942-го во время проведения Керченско-Феодосийской операции. Был в составе грузинской дивизии под командованием генерала Леселидзе. Имеются две справки из военкомата города Тбилиси. В одной говорится о пропаже без вести, а во второй о гибели. Какая же верна? И еще, подскажите, где установлен памятник-обелиск в память о погибшей, в буквальном смысле утопленной дивизии?». Как вы думаете, Михаил, какая из справок верна?

М. Мельтюхов – К сожалению, насколько мы можем понять из этого вопроса, в данном случае речь идет об уточнении этой проблемы со стороны командования советских вооруженных сил. Понятно, что поначалу семья наверняка получила справку о пропаже без вести, а потом просто с течением времени все это было изменено на категорию «погиб».

Д. Захаров – Ну, в советское время, особенно во время войны, справка «пропал без вести» не сулила ничего хорошего.

М. Мельтюхов – А это как повезет.

Д. Захаров – Нет, ведь допускалось сразу же, что он оказался на стороне врага. Если погиб – то погиб.

М. Мельтюхов – С другой стороны, это допускало и то, что человек мог быть жив.

Д. Захаров – Да, семье давало надежду.

М. Мельтюхов – Конечно, конечно, поэтому тут однозначно довольно сложно. А что касается памятника, то насколько я знаю, в Керчи есть общий обелиск, связанный с боями вокруг города, и это в каком-то смысле является памятником всем, кто там погиб.

Д. Захаров – Да. Но, вероятнее всего, он все-таки погиб, раз они выписали вторую справку.

М. Мельтюхов – Да, конечно.

Д. Захаров – Дмитрий из Санкт-Петербурга спрашивает: «А была ли вообще необходимость в Керченской операции? Правильно ли я понимаю, что стратегическая мысль советского военного руководства еще не доросла до уровня 1943-го: сначала измотать противника в оборонительных боях?». Ну что, Михаил, перейдем непосредственно к теме нашего сегодняшнего разговора? Как пошла Керченская операция? Собственно говоря, насколько я знаю, начало Керченской операции – это декабрь 1941 года, когда начались вот эти наши наступления и контрнаступления и, соответственно, было принято решение о высадке десанта в Керчи с целью освобождения полуострова и как бы создания там плацдарма. Высадка началась, насколько я знаю, 25 декабря и продолжалась почти до конца февраля.

М. Мельтюхов – Нет, там ситуация была очень запутанная в том плане, что, во-первых, основная задача этой операции была отвлечение немецких войск от штурма Севастополя.

Д. Захаров – Ну да, Манштейна.

М. Мельтюхов – Да, это как раз тот же самый Манштейн, который пока занимается попытками, так сказать, взятия Севастопольской крепости. И понятно, что на волне как раз общего контрнаступления советских войск делается попытка, тем более что действительно немецких войск на Керченском полуострове было, мягко скажем, не очень много, была принята эта идея высадить там войска, и как мы с вами помним, несмотря на, прямо скажем, не очень удачную погоду, а это и зимние шторма, и ледоставы и так далее, советские войска смогли высадиться, в основном это либо районы севернее Керчи, либо район Феодосии, где удалось буквально выгружать войска в порту.

Д. Захаров – Ну да. По порту было выпущено, по-моему, порядка 2 тысяч снарядов с кораблей. Там стояла, по-моему, одна немецкая 105-мм батарея, которая отчаянно огрызалась и умудрилась повредить наши корабли. Но высадка производилась непосредственно в порту.

М. Мельтюхов – Во всяком случае это было гораздо более организованно, чем на том северном побережье, где действительно ничего оборудовано не было, просто с лодок буквально в эту холодную воду выгружались солдаты и они сразу же должны были вступать в бой. Но, с другой стороны, высадка в Феодосии как раз создала для немцев угрозу окружения и командующий корпусом принял решение вывести свои войска из Керченского полуострова и, соответственно, вот это решение, кстати, не позволило нашим войскам окружить там немцев, как это первоначально предполагалось, но самого, кстати, командира корпуса за это сняли, немецкое командование не одобрило подобную самодеятельность.

Д. Захаров – То есть лучше было попасть в окружение?

М. Мельтюхов – А это, видимо, уже задним числом никого не интересовало, что было лучше, но сам по себе факт отхода без приказа, естественно, при том, когда в условиях, когда, как мы с вами помним, германское командование требовало держаться во что бы то ни стало, во всяком случае под Москвой...

Д. Захаров – Ну, после контрнаступления.

М. Мельтюхов – Да, да, конечно, естественно. Вот это все привело лично вот этого командира к, мягко скажем, не очень удачной карьере. Но, тем не менее, благодаря вот этому его самовольному отходу немцам удалось создать фронт перед Феодосией и, соответственно, блокировать советские войска на Керченском полуострове. А вот дальше уже начинается не Керченская операция как таковая, а попытки советских войск с Керченского полуострова прорваться в глубь Крыма.

Д. Захаров – В спину Манштейна.

М. Мельтюхов – Да, в каком-то смысле – да. Ведь пока задача стоит, если брать январь и февраль, задача ставится Ставкой освободить весь Крымский полуостров, и вот тут начинаются высадки различных десантов и в Судаке, и в Евпатории и, к сожалению, все эти десанты окончились поражением. Без поддержки, естественно, новых, свежих сил, без связи с Большой землей все это, конечно, было, к сожалению, дорогой в одну сторону. И вот только потом уже, в феврале месяце вот этот вновь созданный Крымский фронт начинает пытаться пробиться через вот эту оборону, созданную немцами около Феодосии, которую, кстати, немцы вернули. Уже в январе 1942 года немцы контратаковали и 18 января Феодосия была вновь оккупирована противником и войска, соответственно, лишились ближайшего к линии фронта порта, через который можно было бы получать подкрепление, снабжение и так далее.

Д. Захаров – При этом надо сказать, что группировку-то высадили на Керченский полуостров весьма существенную – больше 100 тысяч человек.

М. Мельтюхов – Нет, простите, это имеется в виду она увеличивалась постепенно. Конечно. Ну, сколько можно было, а куда было деваться? Задача ставится серьезная, нужно же весь Крым получить обратно.

Д. Захаров – Как мне приходилось читать, плотность войск там была очень высокая на тот период. Каким же образом и какими силами немцы вернули Феодосию?

М. Мельтюхов – Ну, прежде чем они вернули Феодосию, они как раз вернули одной дивизией.

Д. Захаров – Вернули одной дивизией?

М. Мельтюхов – Да. А очень неудачная ситуация. Как раз когда советские войска уже прекратили продвижение вперед, но, опять же, еще не создали более или менее развитую оборону, немецкое командование успело нанести контрудар, сняв войска из-под Севастополя. Постольку поскольку до Феодосии было буквально несколько десятков километров от линии фронта, то, собственно говоря, любой прорыв сразу же выводил немцев именно туда, куда они хотели.

Д. Захаров – Причем ведь на Керченский полуостров наши успели завезти довольно значительное количество танков, а в это время у немецкого командования танков на Керченском полуострове не было. Как же они?

М. Мельтюхов – Да, чуть позже прибыла 22-я танковая дивизия, которая, кстати, как ни парадоксально, была совершенно необстрелянным соединением и там у нее было, что называется, первое боевое крещение. И, кстати сказать, с точки зрения Манштейна было не очень удачным. Танкисты не смогли, так сказать, показать себя и только потом уже, после подготовки в тыловой зоне, они сыграли немалую роль в той трагедии советских войск, которая развернется уже в мае месяце. А пока – в феврале, марте и апреле – советские войска трижды пытаются прорваться в глубь Крыма и, к сожалению, трижды им это не удается, причем постоянно Ставка снижает как бы задачу: если сначала речь идет об освобождении всего Крыма, то потом хотя бы просто продвижения в центральные районы, а потом хотя бы просто улучшение своих позиций.

Д. Захаров – И при этом силы, противостоящие этой группировке нашей стотысячной, у немцев не весьма так чтобы были очень велики.

М. Мельтюхов – Вы знаете, все, как говорится, познается в сравнении. Во-первых, у нас, как вы, наверное, знаете, очень сложное отношение к оценке немецких войск. К сожалению, сами немцы не стараются вдаваться в такие подробности и в немецкой литературе дается в лучшем случае общая численность 11-й армии в Крыму. Но мы прекрасно понимаем, что далеко не вся 11-я армия была на этом перешейке Акманайском. И поэтому, к сожалению, зачастую получается так, что по советским войскам мы имеем какие-то более или менее конкретные цифры, а по немецким они оценочные. И здесь, как вы понимаете, можно гнуть ситуацию в любую сторону при желании. Да, в каком-то смысле, конечно, понятное дело, что Вермахт вообще не имел того превосходства, к которому мы, к сожалению, привыкли за послевоенные годы по рассказам разных авторов. Но, с другой стороны, нравится нам это или нет, заняв удачную линию обороны, немцы создали там вполне серьезную эту самую оборону, которая просто-напросто держалась. И все. А больше ничего и не надо здесь было, пока во всяком случае.

Д. Захаров – Ну да. Главное – не дать выйти в тыл Манштейну.

М. Мельтюхов – Конечно, и все. Главное – удержать русских там, где они пока сидят, а там будет видно.

Д. Захаров – Ну да. То есть начиналось все на самом деле очень неплохо, что называется «за здравие» – высадились, захватили, закрепились, немцы отошли и вроде бы как бы можно уже и двигаться в глубь Крыма. Вот с чем же были связаны неудачи, которые постигли наши войска во время попыток нанести удар по частям 11-й немецкой армии, которая блокировала выход с Керченского полуострова?

М. Мельтюхов – Ну, вы прямо сразу хотите причину. Так неинтересно. Во-первых, давайте мы все-таки вспомним, что весной 1942 года, это примерно апрель-месяц, обе стороны вынуждены были принимать решение на ближайший период. Собственно, зимние сражения закончились, всем было понятно, что есть некий период, пауза, которую и та, и другая сторона будет использовать для наращивания своих усилий, и каждое командование решает, что оно будет делать в следующем году. Как, наверное, многие помнят, германское командование решило сделать в 1942 году главной операцией наступление на юг, на Кавказ с тем, чтобы отсечь Советский Союз от источников нефти и тем самым попытаться в очередной раз, так сказать, переломить ситуацию на восточном фронте.

Д. Захаров – Ну, собственно не только отсечь, а самим попользоваться этой нефтью.

М. Мельтюхов – Конечно, естественно, ну, это двухсторонний процесс – если вы отсекаете противника, то, естественно, можете пользоваться сами. С другой стороны, в Москве решается та же самая проблема – что, собственно, мы будем делать.

Д. Захаров – И хотим.

М. Мельтюхов – И хотим. И можем, кстати.

Д. Захаров – Ну, запланировали весной же больше десяти всяких разных наступлений, о чем мы говорили в прошлый раз.

М. Мельтюхов – Да. И в данном случае, видимо, не последнюю роль сыграли вот те самые успехи советских войск в зимней кампании 1941-42 года.

Д. Захаров – Некая эйфория.

М. Мельтюхов – Да, в каком-то смысле, конечно, естественно. Да, незаконченная операция. Но есть же возможности закончить, как говорится. Причем, насколько мы можем судить – к сожалению, далеко не все материалы того периода рассекречены, особенно уровня Ставки и так далее – во всяком случае то, что известно, показывает, что какого-то однозначного как бы согласия в Москве не было. Командиры разных уровней, скажем так, предлагали разные варианты. Но, в принципе, через все эти варианты проходит идея, безусловно, активности советских войск. И поэтому вопрос, который нам задает слушатель, относительно того – оборона или наступление, это вопрос, в общем-то, не к нам, это вопрос к тем командирам, которые принимали решение. Так или иначе считалось, что мы не можем просто сидеть в обороне, как же так?

Д. Захаров – Ну, Сталин же министру иностранных дел Великобритании зимой 1942-го сказал, что, вероятнее всего, война закончится к концу 1942 года. А когда выступал министр, ну, тогда нарком обороны, и его выступление было опубликовано, естественно, во всей центральной печати, то там вообще было обещано закидать немцев быстренько шапками и деморализованные и шаблонно действующие немцы, естественно, должны к концу 1942 года пасть.

М. Мельтюхов – Ну, это, естественно, пропаганда военная велась со всех сторон, кто ж спорит с этим. Но во всяком случае задача действительно на 1942-й ставилась: выйти на западные границы Советского Союза, фактически освободить страну от оккупации. Дальше пока никто, естественно, не заглядывал, хотя обещать, конечно, можно было кому угодно и что угодно.

Д. Захаров – Да, да. Помыть сапоги в Ла-Манше.

М. Мельтюхов – Ну, это вряд ли бы стали обещать, это слишком могло, так сказать, вызвать нездоровые настроения в Лондоне и так далее, но во всяком случае вот эти такие тактические наступления, на чем, собственно говоря, и сошлось советское командование – да, действительно было решено, что все-таки такое глобальное наступление делать пока не надо, надо все-таки поднакопить резервы, но пока можно заняться целым рядом таких вот локальных наступательных операций – это у нас и попытка очередная снятия блокады Ленинграда, это и попытка ликвидации котла около Демянска, это и попытка дальнейшего окружения района Вязьмы и, соответственно, всем известное будущее наступление на Харьков и в данном случае Крымский фронт тоже должен был продолжить, опять же, наступление с целью освобождения Крыма. И понятно, что в этой ситуации подготовка к обороне на Керченском полуострове, мягко скажем, не велась. И как это ни парадоксально, разные уровни советского командования работают так, как положено, но не совсем, так сказать, это все имеет отношение к тем реалиям, которые происходят на фронте. С одной стороны, как мы теперь знаем, германское командование, в частности, тот же самый Эрих Фон Манштейн, командующий 11-й германской армией в Крыму, со своей стороны готовит наступление, которое, кстати, германскому командованию тоже позарез нужно, потому что им нужно освободить в любом случае войска в Крыму, а для этого нужно убрать русских с Керчи и, соответственно, потом с Севастополя.

Д. Захаров – Ну да, причем у Манштейна в это время, насколько я знаю, не было вообще ни одной танковой дивизии.

М. Мельтюхов – Была 22-я. Мы ж с вами только что говорили.

Д. Захаров – Нет, 22-я у него появилась позже. На момент наступления на Севастополь у него отобрали не только танковую дивизию, но даже механизированную дивизию «Лейбштандарт».

М. Мельтюхов – Там было несколько наступлений на Севастополь, и были еще осенние 1941-го наступления.

Д. Захаров – Да, я имею в виду как бы...

М. Мельтюхов – Но у него вообще ничего не было.

Д. Захаров – Да, когда вообще ничего не было.

М. Мельтюхов – Не было. А зачем ему, кстати, танки, под Севастополем, интересно? Классический вариант взятия крепости. Танкам там просто делать нечего на самом деле.

Д. Захаров – То есть исключительно с помощью артиллерии?

М. Мельтюхов – Да. В общем-то, да. И обычных пехотных атак, как это и было, собственно говоря.

Д. Захаров – Ну вот, к моменту, когда развивалась ситуация, появилась 22-я, которую вы упомянули. Я на секунду прерву наш рассказ, чтобы напомнить телефоны в студии. 783-90-25 для москвичей и 783-90-26 не для москвичей. И СМС можно отправлять по телефону +7 985 970-45-45.

М. Мельтюхов – И теперь, соответственно, непосредственно к ситуации на Керченском полуострове. Действительно, в этом узком месте Акманайского перешейка, где, собственно, и были сконцентрированы основные силы Крымского фронта, было развернуто с севера на юг три советские армии, и перед Манштейном, как это ни парадоксально, стоит та же самая задача, что и под Севастополем – ему нужно проломить фронт на очень узком участке, потому что с севера и с юга там море, деваться некуда.

Д. Захаров – Да, а морскими силами он не располагает...

М. Мельтюхов – Да даже если бы и располагал, в общем-то.

Д. Захаров – Ну, как бы можно было бы воздействовать на войска противника с моря, что, собственно, было предпринято в начале Феодосийской операции. Но у румынов было, по-моему, что-то порядка трех эсминцев, несколько канонерок и одна подводная лодка, поэтому соваться туда им было не с руки.

М. Мельтюхов – Да, они так далеко не плавали на всякий случай.

Д. Захаров – От греха подальше.

М. Мельтюхов – Точно-точно. И здесь Манштейн, в общем-то, использует то, что германское командование в преддверии вот этого наступления на южном фланге смогло сконцентрировать в Крыму значительные силы 4-го воздушного флота, то есть фактически немцы уже получили явное превосходство в воздухе. Кроме того, сама конфигурация линии фронта – она была не прямая с севера на юг, а изогнута, буквой «s» такой своеобразной – ее тоже было решено использовать и наносить удар на самом южном фланге вдоль побережья Черного моря с тем, чтобы прорвать оборону русских, соответственно, выйти в тыл и отсечь всю северную группировку войск Крымского фронта. И, к сожалению, советское командование, получившее в конце концов, кстати, от разведки данные о том, что немцы готовят наступление, получило их, во-первых, поздно, и во-вторых, только 6 мая 1942 года Ставка разрешила Крымскому фронту перейти к обороне, но не исключила при этом различных тактических наступательных операций. Дело в том, что перед буквально фронтом советских войск, то есть позади, прямо сразу позади немецкого фронта находилось несколько возвышенностей, которые имели в данном случае господствующее значение, и с них, как пишет Манштейн, его офицеры прекрасно рассматривали глубину, позицию той самой 44-й армии, на которую немцы нацелили главный удар. И в принципе, конечно, решение советского командования занять вот эти высоты было вполне верным и логичным, но в данном случае это было уже поздно, поезд, что называется, ушел. К тому же здесь сказалась и, мягко скажем, нерасторопность командования фронтом, постольку поскольку получив вот это распоряжение Ставки, командование по привычке продолжало обсуждение возможности нового, теперь уже локального, микролокального я бы сказал, наступления, вместо того, чтобы озаботиться хоть какой-то обороной, потому что, к сожалению, насколько мы можем судить, даже не имелось линии сплошных траншей, что само по себе тоже создавало целый ряд проблем. И, конечно, вот эта вот скученность войск, буквально все части, в том числе и артиллерия, находилась буквально в боевых порядках, от силы 10-12 километров от линии фронта, то есть фактически вся эта масса людей была в зоне деятельности немецкого артиллерийского огня, я уж не говорю об авиационном воздействии, что было вполне понятно.

Д. Захаров – Ну да, тем более при такой концентрации войск эффективность бомбардировок...

М. Мельтюхов – Да, к сожалению, куда не стреляй, так или иначе попадешь куда бы то ни было. Причем, к сожалению, эта ситуация сохранялась уже несколько месяцев на самом деле.

Д. Захаров – Ну да, прессинг шел такой с воздуха.

М. Мельтюхов – Да, и можно, вообще-то, представить, какое было настроение среди бойцов, если из месяца в месяц они бессмысленно штурмуют позиции противника и, главное, без всякого успеха. Во всяком случае, как сейчас признают наши исследователи, за вот этот период с декабря 1941-го по апрель 1942 года войска Крымского фронта потеряли где-то около 320 тысяч человек, это и убитыми, и ранеными, и пропавшими без вести. Понятное дело, что это все, конечно, тоже скажется вот в этих майских боях. Соответственно, что касается соотношения сил сторон, наверное, надо все равно что-то сказать будет, потому что будет иначе непонятно.

Д. Захаров – Ну да, естественно.

М. Мельтюхов – Во всяком случае на сегодняшний день считается, что в войсках советского Крымского фронта насчитывалось около 296 тысяч человек при 4 тысячах 600 орудий и минометов, 213 танков и 406 самолетов. Соответственно, противостоящие войска противника, к сожалению, оцениваются приблизительно, считается, что всего в 11-й армии немецкой было более 173 тысяч человек, но непосредственного против Крымского фронта было, видимо, развернуто где-то около 150 тысяч. Если по немецким мы еще какие-то материалы имеем, то с румынами вообще ничего непонятно. Есть румынские части, но что у них там с численностью – вообще темный лес, к сожалению.

Д. Захаров – Да, и насколько активно они были задействованы.

М. Мельтюхов – А, вот это другой вопрос, от них, собственно, никакой активности особой и не требовалось, они должны были создавать массовку там, где немцы не собирались наносить какие-то серьезные удары. Во всяком случае Манштейн располагал, видимо, почти 2,5 тысячами орудий и минометов, 180 танков и где-то порядка 700 самолетов. Но с самолетами у Манштейна был, что называется, очень жесткий график. К 17 мая большая часть авиации должна была улететь под Харьков, поэтому Манштейн торопился еще и в связи с этим, он прекрасно понимал, что еще раз заполучить столько авиации ему вряд ли удастся. И, соответственно, где-то в районе 5 часов 30 минут утра 8 мая немцы начинают операцию, которую они назвали «Охота на дрофу».

Д. Захаров – Или на дроф.

М. Мельтюхов – Или на дроф, как хотите, что вам больше нравится. Во всяком случае вот эта массированная артиллерийская авиационная атака позволила немцам прежде всего нанести очень большой урон советским штабам и пунктам управления. И, как потом оказалось, это как раз было гораздо более важно, чем непосредственно воздействие по войскам вот этой 44-й армии многострадальной.

Д. Захаров – То есть они очень тщательную вели разведку развертывания командных наблюдательных пунктов и обладали полнотой информации?

М. Мельтюхов – Да, да. К тому же, я думаю, многие знают, что вообще-то Крым – это, в принципе, такая равнинная местность без каких-то лесистых или других укрытий, поэтому, конечно, здесь более или менее разведать...

Д. Захаров – Все видно.

М. Мельтюхов – Да, все видно, что называется, конечно. И немцы, безусловно, этим воспользовались. Но между тем советские войска отразили первую атаку противника. Немцам пришлось по второму разу устраивать артподготовку и только после этого они стали постепенно продвигаться в глубину советской обороны. И здесь, видимо, немалую роль, такую чисто психологическую, сыграло то, что немцам удалось высадить буквально небольшой, примерно в районе батальона, десантик в тылу вот этой самой 44-й армии.

Д. Захаров – А наученные горьким опытом...

М. Мельтюхов – Да, к сожалению, здесь, видимо, сыграло свою роль просто появление противника в тылу, при том, что дивизия, в данном случае 63-я горно-стрелковая дивизия, подвергшаяся, конечно, очень массированному артиллерийскому воздействию, безусловно, тут был момент определенной паники. И во всяком случае уже в течение первого дня наступления немцам удалось прорваться на 8 километров в глубь советской обороны, то есть фактически оборона 44-й армии была прорвана. Но пока советское командование еще могло попытаться локализовать этот прорыв, используя резервы, что, собственно, оно и пыталось сделать, и вот здесь мы, к сожалению, сталкиваемся с очень нередкой в то время ситуацией, когда один, так сказать, штаб принимает одно решение, вышестоящий штаб отменяет это решение, начинается уточнение, что надо делать, время уходит и, к сожалению, вместо какого-то осмысленного контрудара, который еще был возможен в эти первые дни, не происходит ничего. Со своей стороны немцы здесь ничего не ждут, в прорыв вводится та самая 22-я танковая дивизия, которая получает возможность продвигаться в глубь, причем перед ней оказалась одна наша кавалерийская дивизия, которая вынуждена была, естественно, в спешных порядках пытаться создать хоть какой-то фронт обороны. Кстати, насколько мы можем судить, кавалеристы свою задачу выполнили – они не побежали, они честно, так сказать, легли, грубо говоря, под эти немецкие танки и хоть как-то их немножко задержали, но, к сожалению, на общем фоне это не сыграло никакой роли, потому что никаких других резервов здесь нет.

Д. Захаров – Ну да, и кавалерия против танков – это, в общем, почти нонсенс.

М. Мельтюхов – Ну, что делать. К сожалению, ничего там больше не было. С другой стороны, как это ни странно, к концу 9 мая определенные сюрпризы подбросила погода. Начался проливной дождь, который продолжался практически до утра 10 мая и обе стороны, кстати, отмечают то, что техника села сразу, причем и у немцев, и у наших. И даже в своих мемуарах Манштейн вспоминает о том, что они все очень здорово переживали, потому что если вдруг дожди затянутся, то 22-я дивизия танковая просто остановится, потому что не поедет, что называется. Но, к сожалению, дождь все-таки прекратился и во второй половине дня 10 мая танки противника продолжали наступление, фактически прорвались в центральные районы Керченского полуострова. С другой стороны, обойдя с юга основную группировку Крымского фронта, немцы, естественно, стали разворачивать войска на север и хотя к этому моменту, 10 мая, было уже получено разрешение Ставки на вывод войск, ставилась задача выйти на так называемый Турецкий вал, который находится чуть больше в 30 километрах от Керчи, и там попытаться воссоздать оборону, чтобы удержать все-таки плацдарм на полуострове. Однако командующий фронтом не смог связаться с командующими армиями, которые, естественно, этого приказа не получили, вернее, они его, конечно, получили, но сутки спустя практически, и ситуация уже к этому времени изменилась. В итоге немцам удалось обойти с юга основные силы 47-й и 51-й советских армий, прижать их к северному побережью Керченского полуострова в районе Акманая, единственное, там вдоль побережья оставался примерно километровый коридор, по которому советские войска пытались, естественно, вырваться из этого мешка, а немцы, в свою очередь, как прекрасно мы догадываемся, стреляли во все, что двигалось, ползло и так далее.

Д. Захаров – Тем более коридор в километр...

М. Мельтюхов – Да, это фактически была мясорубка, естественно. А основные силы вот этих подвижных немецких частей, в данном случае это и 22-я танковая дивизия, о чем мы говорили, и, кстати, 8-я кавалерийская румынская дивизия, и такая сборная бригада механизированная из немецко-румынских различных подвижных частей – все это, естественно, ехало туда, к Керчи, перед которой фактически советских войск каких-то более или менее серьезных нет, отдельные отряды, которые наспех бросаются на, кстати, совершенно не оборудованные никак позиции, даже, грубо говоря, окопов нету просто никаких. Естественно, все это, к сожалению, не могло остановить противника и уже 13-14 мая немцы перевалили за Турецкий вал, фактически бои идут уже в пригородах Керчи. Понятно, что в выполнение распоряжения Ставки главком Северокавказского направления Буденный организует эвакуацию, но, как это часто бывает, эвакуируется только то, что вот здесь более или менее рядом. Те войска, которые пытаются все еще вырваться из этого мешка около Акманая, они, естественно, никуда, как мы догадываемся, к сожалению, не успевают. 15 мая немцы занимают Керчь и фактически в последующие пять дней продвигаются северо-восточнее города, вытесняя последние остатки советских частей в сторону населенного пункта Еникаля, с которого, собственно говоря, и отплывают последние советские части. Те, кто не успел, не смог вырваться с полуострова, как многие, наверное, знают, оказались в так называемых Аджимушкайских каменоломнях и там примерно где-то оказалось порядка 15-17 тысяч человек, причем, в основном, это были войска, но были и местные жители, в основном, из Керчи и близлежащих населенных пунктов. Фактически до конца сентября-начала октября эти части в этих пещерах пытаются вести какие-то военные действия. Как, наверное, тоже многие знают, немцы в конце концов решили потравить тех, кто в пещерах был, различными, так сказать, отравляющими веществами, типа, например, обычного дыма, который тоже не способствует здоровью, и, конечно, как мы с вами догадываемся, подавляющее большинство этих советских солдат и граждан там просто-напросто погибли. И, собственно, вот эта Керченская катастрофа обернулась, насколько мы можем сейчас судить, потерей порядка 176 тысяч человек...

Д. Захаров – Это вот после 8 мая?

М. Мельтюхов – Да, это непосредственно 8 мая – 20 мая 1942 года. По немецким данным, в плену оказалось почти 170 тысяч человек, ну, понятное дело, что тут возможны различные преувеличения, но, видимо, не настолько уж они были, к сожалению, большие. Понятно, что были потеряны, в основном, почти все танки, практически вся артиллерия и те самолеты, которые находились непосредственно на Керченском полуострове. Причем, как это ни парадоксально, советское командование не успело среагировать вот этими авиационными своими частями. Вообще оказалось так, что к началу немецкого наступления значительная часть авиационной группировки Крымского фронта была привлечена для нанесения ударов по немецким войскам, находящимся в районе Мелитополя, и просто-напросто отсутствовала в районе военных действий. И вот это господство немцев в воздухе, о котором я говорил, оно было буквально подавляющим. Просто у наших войск не было вообще ничего по большому счету. Отдельные, так сказать, самолеты, которые прилетали, погоды, к сожалению, не делали. И вот эта отработанная, прямо скажем, метода немцев взаимодействия сухопутных и воздушных частей, собственно говоря, и обеспечила им вот эту очередную победу.

Д. Захаров – Да, собственно говоря, если говорить о взаимодействии «Люфтваффе» и наземных частей, то в пехотных частях Вермахта вплоть до батальонного уровня всегда находились представители «Люфтваффе», которые с помощью радиостанций связывались со своими частями и могли вызвать авиационную поддержку для нанесения ударов, что называется, в реальном времени. Собственно говоря, подводя некие итоги Керченской операции, вы сказали, что 320 тысяч человек было потеряно ранеными, убитыми, пропавшими без вести, это до 8 мая.

М. Мельтюхов – До 8 мая.

Д. Захаров – После 8 мая...

М. Мельтюхов – Еще 176.

Д. Захаров – Еще 176 и еще 170 по немецким источникам...

М. Мельтюхов – Нет-нет, это вот все то же самое, просто мы даем общие потери вообще, а немцы, естественно, считают только пленных, погибших русских никто не считает, зачем им это надо. То есть это те же самые люди, только посчитанные с разных сторон, получается.

Д. Захаров – Ну да. В общей сложности получается где-то полмиллиона человек, если считать пленных, вот общая цифра потерь.

М. Мельтюхов – Сейчас мы с вами посчитаем, да, 496. За полгода, даже меньше чуть-чуть.

Д. Захаров – На окопном участке фронта, где все начиналось, в общем-то, достаточно неплохо. На какие грабли наступили мы в очередной раз, если рассматривать Керченскую ситуацию?

М. Мельтюхов – Да граблей много.

Д. Захаров – Ну, если подытоживать это? Кстати, Евгений Пашковский, студент из Москвы, спрашивает: «Какова роль Мехлиса в провале Керченской операции?».

М. Мельтюхов – Да, Мехлис у нас здесь, конечно, уже притча во языцех, что называется, это действительно, пожалуй, самый громкий его провал, когда представитель Ставки Верховного главнокомандования фактически берет на себя реальное управление, при этом не отвечая за него формально. Тут, видимо, сказался и сам характер Льва Захаровича, который был действительно очень таким активным товарищем, а с другой стороны, у него был такой же точно опыт по Финской кампании 1939-40 годов. Та же самая ситуация. Тоже в качестве представителя Ставки в 9-й армии Мехлис делает абсолютно то же самое, но там, собственно, немножко другая была ситуация вообще, там не было такого поражения. А здесь, безусловно, вот эти дрязги, видимо, среди командования на фронте, с одной стороны, а, с другой стороны, в каком-то смысле подавление инициативы этого командования со стороны Мехлиса. Ведь, понимаете, Крымский фронт оказался, как ни странно, подчинен аж целым трем структурам. Ну, во-первых, это прежде всего Ставка, конечно. С другой стороны, это главное командование Северокавказского направления во главе с Буденным и плюс еще товарищ Мехлис. Понятно, что командующий фронтом генерал Козлов, ну, видимо, старался ни с кем особо не конфликтовать и в итоге это обернулось тем, что на него же, кстати, Мехлис попытался свалить поражение войск фронта, на что, кстати сказать, Сталин ему совершенно справедливо отметил, что, дорогой товарищ, вы там действуете в качестве представителя Ставки, так будьте любезны помогать командованию, а не писать на него, что называется, доносы. Но, конечно, все это было, как мы понимаем с вами, уже поздно. Катастрофа уже произошла и в этом смысле, конечно, вопрос о том, как, кому и что именно подчинять, он на самом деле, к сожалению, решается, видимо, только опытом.

Д. Захаров – Ну да. «Опыт, сын ошибок трудных...»...

М. Мельтюхов – Да, ну, к сожалению, да. С другой стороны, это и проблема вообще общей подготовки советских вооруженных сил. Понятное дело, что при тех потерях, которые несли советские войска, обученность, мягко скажем, не возрастала в той пропорции, в которой хотелось бы. И, как мы уже с вами говорили, эти вот бесцельные атаки в течение весны 1942 года, они, видимо, создали достаточно такой сложный психологический настрой в войсках, и понятно, что когда оборона рухнула и, естественно, началась паника, как это обычно и бывает, все это связалось в такой клубок, который в итоге и обернулся всей этой катастрофой.

Д. Захаров – Михаил, пенсионер Сергей Федоров из Москвы спрашивает: «От очевидцев знаю, что фатальную роль в гибели десанта сыграл Горшков. Какова, по-вашему, его роль в провале и почему Сталин не привлек его к ответственности?». Вот что вы думаете по поводу роли Горшкова?

М. Мельтюхов – Вы знаете, не думаю, что здесь надо обсуждать роль именно Горшкова конкретно. Здесь, пожалуй, встает вообще вопрос, а почему, собственно, Черноморский флот фактически никак не отметился вот в этой операции мая 1942 года. Флота фактически как будто и не было. Дело в том, что на Черном море, в общем-то, ничего серьезного против нас не плавало, понятное дело, что командование во главе с адмиралом Октябрьским старалось не подставлять корабли под авиацию немцев, это можно понять. Но, с другой стороны, тот же самый прорыв Манштейна вдоль берега – прекрасная мишень для крупнокорабельной артиллерии, которая, видимо, могла бы внести свой вклад в то, чтобы попытаться сорвать этот немецкий прорыв, но, к сожалению, ничего не было. Ставка, кстати, насколько мы можем судить, никак не отреагировала вообще на это, то есть флота нет – ну и не надо. Во всяком случае по сравнению с зимой 1942 года, когда флот активно высаживал вот эти, мягко скажем, безнадежные десанты, практически по побережью всего Крыма, конечно, это здорово контрастировало, и однозначный ответ мы здесь, видимо, вряд ли с вами получим, что называется.

Д. Захаров – Да, тем более что зимой это было намного сложнее.

М. Мельтюхов – Да, конечно, конечно.

Д. Захаров – Погода не благоприятствовала. А в мае месяце Крым – в общем-то, идеальное место для ведения морских операций.

М. Мельтюхов – Да, казалось бы, конечно, наоборот надо было. Но, с другой стороны, видимо, опять же мы вынуждены с вами констатировать, что неготовность к проведению оборонительных операций обернулась обычной, к сожалению, несогласованностью. А когда все это произошло, собственно, ну что, 12 дней – это, в общем-то, не так уж и много, к сожалению.

Д. Захаров – Очень быстро, да.

М. Мельтюхов – Видимо, уже было поздно, опять же, кто-то не успел, не подумал и так далее, и так далее. И дальше флот решает проблему совершенно другую, проблему обеспечения Севастополя. Вот здесь пришлось флоту поплавать, потому что деваться было некуда, Манштейн получил свободу рук и, естественно, как мы с вами знаем, 4 июля 1942 года Севастополь был оставлен советскими войсками.

Д. Захаров – Ну, до этого мы дойдем в следующих передачах. У нас осталось немного времени, чтобы ответить на звонки радиослушателей. Давайте послушаем, кто и чего у нас будет спрашивать. Алло, слушаем вас.

Слушатель – Добрый вечер. Это Константин из Щелково.

Д. Захаров – Добрый вечер. До свидания. Это наш извечный персонаж. Алло, слушаю. Здравствуйте.

Слушательница – Здравствуйте. Ирина, Москва. Скажите, пожалуйста, а можно сделать некоторые добавления?

Д. Захаров – По поводу?

Слушательница – Феодосийско-керченского десанта.

Д. Захаров – Да.

Слушательница – Во-первых, я хочу сказать, что там спрашивали о памятнике – стоит прекрасный памятник в Феодосии. Кто будет в Крыму, обязательно посетите. Во-вторых, помимо того, что высаживались в порту, в самом центре Феодосийского залива недалеко от берега стоял корабль, из него матросы в лодках, а зачастую и вплавь добирались до берега, и я также рекомендую посетить краеведческий музей. Наиболее сильное впечатление – это винтовка, поднятая со дна залива, образца 189... какого-то года...

Д. Захаров – 1891-го.

Слушательница – ...с длинным штыком, это гнетущее впечатление, вот с таким оружием солдаты, матросы, вернее, бросались вплавь и освобождали город. И вот мне хотелось бы сказать, что он был освобожден именно благодаря героизму и мужеству простых моряков.

Д. Захаров – Ясно, спасибо.

М. Мельтюхов – В этом никто не сомневается, конечно.

Д. Захаров – Алло, здравствуйте.

Слушатель – Добрый вечер. Игорь Александрович, Москва. Мне хотелось узнать, когда был выброшен керченский десант, планировался ли навстречу ему деблокирующий удар из севастопольского гарнизона?

М. Мельтюхов – Нет, из севастопольского он даже не мог планироваться – очень далеко.

Д. Захаров – Ну да, и там Манштейн был...

М. Мельтюхов – Нет-нет, просто нечем. Зачем?

Д. Захаров – Ну да. Алло, слушаем вас. Здравствуйте.

Слушатель – Владимир говорит. По поводу предыдущей передачи – один задал вопрос, почему Харьков сдали, а военные начальники получили награды?

Д. Захаров – Да, и что?

Слушатель – Дело в том, что после сдачи Харькова...

(пропадает связь)

Д. Захаров – Алло?

Слушатель – ...две недели траур по погибшим генералам произошел, сработала адская машина, а то бы она сработала еще через реку Истра. А, потом, вы почему не говорите сейчас о Кунникове?

Д. Захаров – Вообще, мы говорили о Керченской операции в целом. Спасибо. Алло, слушаем вас. Здравствуйте.

Слушатель – Добрый вечер. Владимир, город Тверь. Я бы хотел вас, насчет Мехлиса как бы поаккуратнее, я тут недавно прочитал много архивных документов, где сказано, что Мехлис просто забросал просьбами Октябрьского о помощи флота, но дело в том, что любой эсминец уничтожил бы немецкий десант просто мгновенно.

Д. Захаров – Естественно.

Слушатель – Видимо, Октябрьский боялся за свою задницу. Почему его за это не наказали?

Д. Захаров – Ясно, спасибо.

Слушатель – Но еще один вопрос. Вы не ответите, неоднократно в мемуарах отмечается удар в спину армии со стороны местного крымского населения, крымские татары как бы в полном составе перешли на службу к немцам. Вот об этом?

Д. Захаров – Ясно, спасибо. Ну вот прямо взяли и в полном составе перешли на службу немцам. Один крымский татарин, которого звали Эметхан Султан сбил, по-моему, порядка 40 немецких самолетов, к слову сказать. Как бы подобного рода делать вы воду – ну, я бы сказал...

М. Мельтюхов – Это в любом случае отдельный разговор. Очень серьезный, кстати.

Д. Захаров – Во-первых, отдельный разговор, во-вторых, это, мягко скажем, неполиткорректно. Вот спрашивает у нас человек по имени Алексей из Санкт-Петербурга: «Какие потери понесли в этой операции немцы?». Есть какая-то статистика, Михаил?

М. Мельтюхов – По немецким данным, есть только материалы об убитых. 7 тысяч 588 человек потеряли немцы убитыми. По раненым и пропавшим без вести данных нет. По румынам нет вообще никак данных.

Д. Захаров – То есть против нашего полумиллиона они потеряли...

М. Мельтюхов – Нет, подождите, но это только в этой операции. Дмитрий, ну, зачем? Против 176 тысяч с небольшим, что тоже, в общем-то, неприятно как-то.

Д. Захаров – Да. Как мы говорили, в общей сложности вместе с пленными потери составили 496 тысяч человек за весь период, начиная с декабря.

М. Мельтюхов – Да.

Д. Захаров – Вот такая печальная статистика. А сейчас, по традиции, у нас эпизод из сериала Елены Съяновой. Мы с вами прощаемся. До следующего понедельника. Спасибо. До свидания.

М. Мельтюхов – До свидания.


Елена Съянова – К зиме 1922 года Германия могла похвастаться своеобразным рекордом – наличием около трех сотен политических партий. Три, пять, семь человек встречались в пивной или ночном клубе, ругали всех подряд, сходились на отрицании всего сущего и ненависти к чему-то конкретному, например, к Вальтеру Ратенау, французским банкирам или Комиссии по репарациям, затем решали проблему с названием. Все стремились жонглировать одними и теми же словами: патриотизм, социализм, нация, демократ, свобода, рабочий, единство. Но поскольку число комбинаций тут конечно, то и возникали периодически такие, к примеру, названия, как «Баварские львы» или «Партия сексуальной нетерпимости». Любопытно, что в уставе у этой «Нетерпимости» первым пунктом стоял «бойкот французских товаров», а четвертым – террор в отношении чиновников, «ответственных за выполнение условий Комиссии по репарациям». Когда 26 декабря правительство, официально, объявило об отказе от выплат репараций, несколько десятков партий подобного рода благополучно рассыпалось.

Конечно, среди всего этого партийного мусора НСДАП стояла неколебимо. Вот только фигурировала она пока не как политическая единица, а «в пакете» общих патриотических сил. Это было обидно.

Через полвека, отбывая пожизненное заключение в тюрьме Шпандау, Гесс напишет о зиме 22 года: «Мы уже имели своё лицо, и мы стремились показать его обществу. Но мы были молоды и мы торопились».

Так он напишет в 72ом, а тогда главные «стратеги партии» – сам Гесс, Розенберг, Рем, Вальтер Дарре, Геринг предложили Гитлеру «задачу дня», которая была сформулирована так: «Они должны о нас помнить». Формулировку дал вступивший только что, в ноябре, школьный учитель из Нюрнберга по имени Юлиус Штрайхер. До этого он уже побывал в нескольких партиях и в НСДАП пришел со скандалом, настроив против себя всё руководство, за исключением Гитлера, который, сам будучи актером по призванию, очень ценил в соратниках выраженное амплуа. Например, Гесса он в шутку, конечно, называл «стеной плача», Розенберг был «теоретик», Рем – «храбрый солдат», Геринг – «представительское лицо», ну а Штрайхера с первого дня записали в «штатные антисемиты».

Вообще, все вступающие в НСДАП, как впрочем, и в любую партию, делились на «вступающих молча» и «вступающих с предложением». «Предложение» Штрайхера было такое: каждый месяц силами в основном партийной молодежи проводить – цитирую «трёхдневки пощечин», «декады плевков» и «фестивали молотых челюстей».

Партийная хроника Рудольфа Гесса стыдливо умалчивает о том, как воплощались эти «задачи дня». Но есть и другие хроники, например, также стыдливо замалчиваемая историками хроника Университета города Мюнхена зимы 22 года. 27 декабря студент первокурсник Н при выходе из аудитории дал пощечину преподавателю М. При разбирательстве этого эпизода Н заявил, что является членом Национал социалистической рабочей партии и его поступок – это «акт». Уже на следующий день ошарашенное руководство Университета снова вынуждено было разбираться с аналогичными «актами» студентов А, Б и В, на третий день – студентов Г, Д и Е, а на четвертый разбираться стало уже поздно, потому что Университет охватила какая-то эпидемия: студенты первого и второго курсов вдруг начали энергично плеваться. Плевали молча, под ноги преподавателям-евреям или тем, кого считали евреями. Преподаватели же вели себя по-разному: например, профессор К объяснил студенту Л, что он не еврей, и плюнувший Л перед профессором публично извинился; а вот профессор Р, взглянув на плевок на своем ботинке, молча взял студента С за шиворот, выволок на улицу и уложил лицом в грязный снег.

Последовало несколько исключений, но в общем, Университет, что называется, решил не выносить сор из избы. Мюнхен, «весёлый Мюнхен» – культурная столица Германии и ... вдруг такое!

Повторяю, в партийных «хрониках» Гесса о плевках и пощечинах ничего впрямую не сказано. Но 30 декабря появляется такая запись: «Любое действие, попирающее общественную мораль, вываливающееся за рамки правил и норм, есть художественный акт». И дальше: «Политическая борьба есть художественное творчество, и мы докажем это».

Если дополнить эту запись несколькими письмами Гесса сестре в Александрию, в которых он рассуждает об объединении художников под названием «Дада» и их знаменитой выставке 19 года, где «Мона Лиза» появилась с бородой и усами ( а ещё раньше выставлялись, например, колесо велосипеда на подставке и перевернутый писсуар), то всё становится на свои места. И тогда плевок на ботинок профессора-еврея можно рассматривать, как художественный акт.

Вот такими «актами» НСДАП и собиралась активно заниматься в новом, 1923 году (не забудем ещё о «фестивалях молотых челюстей»). Однако, наставники и мастера сочли партию пригодной уже для целого «перформанса», и в январе 1923 года в «хронике» Гесса впервые появляются слова «национальный баварский переворот», со штаб-квартирой в весёлом Мюнхене.