Сайт Евгения СычёваEugi Gufo

Виталий Дымарский — Добрый день, программа «Дорогой наш Никита Сергеевич», я — ее ведущий Виталий Дымарский. Сегодняшнюю тему мы назвали очень просто «Хрущев и космос». Да и как этой темы не коснуться, тем более, что именно на тот период, на период правления Никиты Сергеевича Хрущева, в общем-то, пришлось начало нашей космической эры и, в общем, наши отечественные, я имею в виду, самые такие, громкие завоевания. 1958-й год — первый спутник.

Георгий Гречко — 1957-й.

В. Дымарский — 1957-й, я прошу прощения, да. 1960-й год — Белка и Стрелка, по-моему. Ну и в 1961 году самое главное — это полет Гагарина. Как вы слышали, естественно, у меня сегодня в программе есть гость (он меня уже поправил), кому как не ему все знать.

Г. Гречко — А я просто участвовал в запуске первого спутника.

В. Дымарский — Георгий Михайлович Гречко, дважды герой Советского Союза, безумное количество орденов, медалей, наград. Летчик, космонавт СССР, в общем, человек очень известный, в особых представления не нуждается. Здравствуйте, Георгий Михайлович, спасибо, что пришли.

Г. Гречко — Здравствуйте.

В. Дымарский — +7 985 970-45-45 — это для ваших смсок. И на сайте радиостанции «Эхо Москвы» вебтрансляция уже началась, нас уже даже смотрят люди. Ну, нас — в смысле Георгия Михайловича Гречко, у нас камера однонаправленная, в одну сторону.

Г. Гречко — А я думал, это радио. Я бы постригся, побрился.

В. Дымарский — Да, очень хорошо выглядите, Георгий Михайлович. Георгий Михайлович, так вот, я здесь посмотрел в интернете — у нас теперь вся информация в интернете — нашел старую статью 1963 года, если не ошибаюсь, связанную с полетом Терешковой и Быковского. Статья не помню из какой газеты из советской, где Никиту Сергеевичу Хрущева называют «Небесный отец советской космонавтики». Вот, вы мне скажите, вот те завоевания, те достижения, которые были в тот период, и не только в тот период, кстати, и не только у нас — вообще, это нужно связывать как-то с руководством страны, будь то в Штатах или будь то у нас? Или это просто самостоятельное развитие науки, в котором тот или иной этап приходится на того или иного правителя, независимо от того, какой он личный вклад внес в это?

Г. Гречко — Ну, я считаю, что связывать нужно. Только я не знаю, к счастью или к сожалению. Потому что исторические люди, в том числе и Никита Сергеевич Хрущев — это было такое определение, это люди, которые двигают историю взад и вперед. Вот так и было с Хрущевым, потому что я с ним лично не беседовал, но зато Королев рассказывал, сам нам молодым, тогда еще далеко не космонавтам, о своих встречах с Хрущевым. И, вот, когда мы запустили первый спутник — вот я говорю, мне посчастливилось участвовать в запуске и даже первую награду получить, медаль за трудовое отличие (это самая маленькая награда в Советском Союзе) — вот так рассказывал Королев, лично, без посредников. Что вызвал его Хрущев в кремль и сказал: «Мы вам не верили, что вы сможете запустить спутник раньше американцев (ведь, американцы свой спутник назвали Авангард, потому что были уверены, что он пойдет в Авангарде, а не наш). Но, вот, вы запустили и смотрите, какая неожиданная реакция». Дело в том, что в «Правде» о запуске первого спутника была статейка, строчки 4. А все газеты мира были полностью с первых страниц, там, вторая-третья заполнены сообщениями.

В. Дымарский — А почему так?

Г. Гречко — Ну, потому что наши как-то политтехнологи, я не знаю как их назвать, кто прессой заведовал, просто не понимали, что сделано. А за рубежом поняли. На следующий день после того как за рубежом были аршинные заголовки, и у нас пошли аршинные заголовки. Так вот, он сказал: «Мы не верили вам». И, вот, почему я говорю взад и вперед? Потому что Королеву долго не давали ракету под спутник. Это же ракеты, а тогда были первые межконтинентальные ракеты, которые могли нести ядерную бомбу, по-моему, 2,7 мегатонны. И когда мы испытали, ракета залетала, американцы перестали летать вокруг Советского Союза с бомбами.

Так вот, ему не давали под спутник, говорили «Ну что это, баловство какое-то, спутник. Это же надо снять ракету с военного дежурства». Потом сказали: «Ну ладно. Балуйся». И дали. То есть это в каком-то случае... То есть тут Хрущев, как бы, даже с небольшим внутренним сопротивлением помог запустить спутник. А потом, когда узнал, то очень интересно рассказывает Королев. Он сказал: «Вот теперь (мы же запустили 4 октября), а теперь к ноябрьскому празднику, к 7 ноября запустите что-то новенькое». Вот, гарантирую, что за месяц сейчас при наличии компьютеров, лазеров, там, автоматического проектирования, станков с программированием никто ничего нового за месяц не сделает. И Королев ему сказал: «Это невозможно». А он сказал: «Нужно». Королев говорит: «Ну хорошо, мы на своем заводе, мы сделаем. Но у нас же поставщики — они не успеют». И тогда интересно Хрущев сказал. При этом разговоре стояли какие-то люди, из кремлевских, ну, подчиненных что ли. И он одного из нас спросил: «Ты здесь сидишь?» — «Здесь» — «Вот, идите, Сергей Павлович Королев, в его кабинет, звоните любому человеку в Советском Союзе и пусть только вам попробует отказать в том, что вам нужно». И мы запустили спутник. Вот, была роль вначале. Я уже по вашим глазам вижу, что вам эта тема надоела. Тогда давайте следующий вопрос.

В. Дымарский — Нет-нет, почему, наоборот. Я просто хотел вопрос задать. Смотрите, вот, для Хрущева в вашем представлении, по рассказам того же Королева, это что было? Это в первую очередь был элемент соревнований с Америкой? Или он понимал значение для науки?

Г. Гречко — Нет, причем здесь наука? Естественно, когда все газеты мира посвятили первые страницы с комментариями, то он понял, что это же его престиж, прежде всего. И поэтому он и дальше и поддерживал развитие космонавтики. Он понял, что это престижно. Просто до запуска первого спутника никто у нас этого не понимал. Иначе бы в «Правде» не было вот такой заметочки.

В. Дымарский — Ну да. То есть, вот, когда, как вы говорите, в «Правде», действительно, маленькая заметочка была, то есть это что, только в «Правде» не понимали?

Г. Гречко — Никто не понимал.

В. Дымарский — То есть только потом стали понимать.

Г. Гречко — Ну, к сожалению, только после того, когда увидели западные газеты.

В. Дымарский — Понятно. Но Хрущев, тем не менее, в общем-то, как бы, взял на себя такую роль такого отца космонавтов. Я помню, когда Гагарин полетел, они стояли на трибуне. Потом все эти кадры вырезали после того, как Хрущева сняли.

Г. Гречко — И там были кадры уже с Брежневым. Это о чем говорит? Что космонавтика и, в частности, как бы, символ пилотируемой космонавтики Гагарин — это было престижно, даже для руководителей первого ранга.

В. Дымарский — Ну, уж когда Гагарин полетел, я думаю, что здесь все всё понимали. Потому что уж такой популярности, как в мире пользовался Гагарин, это, наверное, фантастика — ни один президент, ни один человек такой популярностью не пользовался.

Г. Гречко — Конечно.

В. Дымарский — Георгий Михайлович, так вот, продолжая эту отеческую заботу Никиты Сергеевича, был еще, по-моему, эпизод — он же фактически поженил Николаева и Терешкову.

Г. Гречко — Это легенда.

В. Дымарский — Легенда, да?

Г. Гречко — Конечно.

В. Дымарский — Ну а как? Он их, я помню, соединял.

Г. Гречко — Ну, во всяком случае, они поженились без помощи Никиты Сергеевича Хрущева. Конечно, он мог быть на свадьбе. Но если бы я был, скажем, на свадьбе своего сына, это не значит, что я нашел ему жену и их поженил.

В. Дымарский — То есть они сами по себе нашли друг друга?

Г. Гречко — Конечно.

В. Дымарский — Так. Вот здесь нас просит Александр из Санкт-Петербурга: «Добрый день, — говорит он вам. — Расскажите, пожалуйста, о космонавтах, запущенных до Гагарина, об их судьбе. Насколько секретна эта информация сегодня?»

Г. Гречко — Сейчас постараюсь коротко. Летел я как-то в самолете гражданской авиации нашей, и летчики часто приглашают к себе в кабину. Стали разговаривать, потом они мне говорят: «С нами летел космонавт, который летал до Гагарина». Я говорю: «Вы знаете, до Гагарина никто не летал. Потому что я работаю у Королева с 1954 года, и я знаю все о каждом пуске, особенно пилотируемом. Поэтому я вам гарантирую, что никто не летал». Летчики говорят: «Здрасьте! Он рассказывал, как он полетел до Гагарина, как была аварийная посадка в горах Кавказа. При этой посадке он сломал себе ребра, показал сломанные ребра». Я говорю: «Ну, а ребра-то можно сломать и без космоса. Многие же ломают и без космоса ребра» — «Да, но он показал нам удостоверение космонавта, такая, красная книжка». Я говорю: «Вот тут он прокололся, потому что удостоверение космонавта голубое».

В. Дымарский — Я говорю нашим радиослушателям, что и я это вижу, и те, кто смотрит у нас в интернете, Георгий Михайлович как раз показывает удостоверение космонавта, оно, действительно, синего цвета.

Г. Гречко — Голубого.

В. Дымарский — Голубого.

Г. Гречко — Это раз. Теперь, откуда, все-таки, идет легенда.

В. Дымарский — Ну, фамилию даже называли вот этого человека.

Г. Гречко — Да, конечно. Под Харьковом на кладбище похоронен космонавт Бондаренко. Значит, он летал до Гагарина и погиб. Понимаете, космонавтами называли тех кандидатов в космонавты, которые прошли двухгодичный курс обучения и сдали экзамены — они получали удостоверение космонавта. А слетавший получал приставку летчик-космонавт, иначе, если точнее, это летавший космонавт. А Бондаренко погиб, к сожалению, на одном из испытаний, это когда в сурдокамере вспыхнул пожар по его собственной вине и он смертельно обгорел.

Теперь откуда, все-таки, идут слухи, что кто-то летал? Во-первых, ставили магнитофон в корабль, где не было человека. Потому что надо было понять, как проходит речь человека по радиолиниям космос-земля и подкорректировать частоты, громкость. И что получалось? Радиолюбители ловили с корабля, как тогда назывался, корабль-спутник, человеческий голос, потом объявляли, что корабль сел, там были Звездочка, Белка, Стрелка. А человека нет. Значит, что? Погиб и это скрыли.

Еще один момент. Летал в космос раньше чем Гагарин (был такой человек), его звали Иван Иваныч. Но это был деревянный человек, манекен, в который были вмонтированы датчики, чтобы понять, какое воздействие будет оказано на человека. И когда такой корабль садился, и если первые к нему подбегали просто люди, а не команда, которая должна эвакуировать корабль, они заглядывали в иллюминатор и видели лицо, неподвижное лицо и нешевелящегося человека. И сразу все понятно: погиб космонавт, а о нем не сообщали. Чтобы вот это пресечь, стали на лоб манекена такую большую бумажку наклеивать «Манекен». Вот, все это вместе взятое...

В. Дымарский — А еще же был. Вот, ну, сейчас фильмов же много показывают, в том числе про те годы, что был еще один человек, который должен был быть первым космонавтом, но потом то ли он был выгнан...

Г. Гречко — Нет, он не был. Не должен был быть первым космонавтом. Первым был назначен официально, комиссия была и комиссия решила, первый — Гагарин, второй — Титов, а третий... Вот, я в процессе разговора вспомню его фамилию. Он должен был быть третьим. И, вот, когда вы видите, когда Гагарина везут на старт, то один человек перекрывает вид, чтобы не было видно, кто сидит за Гагариным. То есть Титова перекрывали. А, вот, он, третий — он там виден.

Но тогда, понимаете, относились к моральному кодексу космонавта будущего очень серьезно, и особенно Каманин, который тогда возглавлял подготовку космонавтов, он очень серьезно смотрел, чтобы не было зазнайства. Потому что если он до полета, вот, покажет свое самолюбие или превосходство, то что ж тогда будет после полета. Полет, я-то считаю, он не меняет человека, но он его усиливает — усиливает все, и хорошее, и плохое.

И, вот, там был пустяковый инцидент, ребята выпили пива. Но вот этот... Ну, мне даже стыдно, что у меня вылетела его фамилия из головы, ну, я говорю, вспомним. Подошел патруль, им просто нужно было извиниться, сказать простые слова.

В. Дымарский — А он с гонором.

Г. Гречко — А он... К сожалению, есть такое русское слово одно, очень точное, что он сделал, но я не могу повторять — оно не совсем приличное. Вот, он так вскинулся и так стал разговаривать с патрулем, что они придали этому официальный ход.

В. Дымарский — Георгий Михайлович, мы сейчас прервемся на несколько минут (у нас короткий выпуск новостей), а потом продолжим нашу беседу.


НОВОСТИ


В. Дымарский — Еще раз добрый день, мы продолжаем нашу программу, ее веду, напомню, я, Виталий Дымарский. А в гостях у нас, тоже напомню, летчик-космонавт СССР, дважды герой Советского Союза Георгий Михайлович Гречко. Ну и соответственно говорим мы, естественно, о космосе.

Г. Гречко — Ну, тут надо сказать, что фамилия космонавта, как бы, № 3 был Нелюбов.

В. Дымарский — Григорий.

Г. Гречко — Да. Его проступок был небольшой, а наказание чересчур жестокое, непропорциональное поступку. Но итог такой: до Гагарина ни один человек в космосе не был, не летал.

В. Дымарский — Ну да. Ну, кстати говоря, Нелюбов трагически закончил свою жизнь, да?

Г. Гречко — Да.

В. Дымарский — Потому что там есть разные версии — то ли он попал под поезд, то ли покончил жизнь самоубийством.

Г. Гречко — Нет, ну, считается, все-таки, что он сам бросился под поезд, он не выдержал вот этого перепада между вот-вот 2 шага до космонавта и служба в рядовой авиационной части далеко на Востоке.

В. Дымарский — Да. Ну, хорошо, продолжим. А в какой мере Никита Сергеевич, возвращаясь теперь к политическому руководству нашему, контролировал вообще ход этих работ, давал задания, если хотите? Вот, он сказал Королеву, что к 7 ноября нужно что-то новенькое, да?

Г. Гречко — Да.

В. Дымарский — А там были какие-то сроки, вот, по поводу полета человека, по поводу полета Гагарина? Вообще, политическое руководство давало какие-то сроки, давало какие-то установки? Или как было готово, так было готово?

Г. Гречко — Полет Гагарина, как только был готов... Даже Королев не стал перестраховываться. Потому что последний беспилотный перед Гагариным пуск был неудачный, и некоторые настаивали на еще одном беспилотном. Но Королев сказал: «Раньше люди брали на себя ответственность в деле, а не на словах. Сейчас на пустых словах «Вот, беру на себя ответственность». Он сказал: «Нам все ясно, что было на этом неудачном пуске, поэтому мы не боимся, что это повторится. Меры приняты, можно лететь космонавту». Так что он полетел, как только Королев решил, что это возможно.

В. Дымарский — Королев решил, не Хрущев.

Г. Гречко — Нет, конечно. А Хрущев, дорогой наш Никита Сергеевич, он вот что просил — чтобы запуски космонавтов были приурочены к праздникам, к 1 мая, к 7 ноября. И был такой случай, когда, действительно, был произведен запуск 7 ноября, когда корабль должен был состыковаться с орбитальной станцией. Стыковка не удалась, там была неисправность и, вот, в результате, ну, легенда, миф, не знаю, но, якобы, Хрущев позвонил двум руководителям — гражданскому (это наш руководитель, я гражданский космонавт) министру нашему и у военных начальником главным был командир ВВС — я плохо разбираюсь в этих чинах. Но Хрущев им, якобы, сказал: «Еще один такой подарок к празднику (то есть он требовал, чтобы запуск — это был подарок к празднику), и будем делать оргвыводы». И тогда, якобы, главком ВВС звонит нашему министру и говорит: «Ты слышал, что сказал Хрущев? Кто ж теперь полетит?» И якобы наш министр ответил, что пусть летит Романенко и Гречко, а то полетишь ты и полечу я. (все смеются)

В. Дымарский — Да-а. Так, нам здесь пишут, все сразу вспомнили про Нелюбова. «Георгий Михайлович, кто виновен в гибели Комарова?» — спрашивает вас Михаил из Тулы.

Г. Гречко — Ну, в общем-то, конечно, там техническая причина. Кто виноват, что она возникла, мы с вами можем сейчас пытаться обсудить, только времени передачи не хватит. Значит, первая причина — это достаточно небольшой объем, подпарашют достаточно большой. И, как правило, парашют всегда запрессовывается — не просто кладется туда, а запрессовывается. Но полет должен быть, ну, в течение недели после запрессовки. А здесь полет откладывался и парашют, вообще-то говоря, если бы догадаться, надо было вытащить и заново его спрессовать. Потому что он раздался в этом предназначенном для него контейнере. И когда раскрылся вытяжной парашют и было расчекован, то вытяжной — он потому и вытяжной, что он должен был вытянуть основной парашют. И все должно было закончиться хорошо. И, вот, потому что раздулся этот парашют, вытяжной не вытащил основной. Но это еще не трагедия, потому что там же был запасной парашют. И запасной парашют вышел, как ему положено. Но! Корабль крутился. И запасной парашют обвился вокруг вытяжного. И в результате ни один парашют не работал так, как нужно. Удар о землю был очень тяжелый. А, ведь, корабль — это конструкция алюминиевая, легкая. И все это, естественно, развалилось. А там еще перекись водорода, это все вспыхнуло.

Что было сделано потом? Ну, знаете, говорят, что умный делает до, а дурак после. Была совсем маленькая доработочка. Прежде чем выходить к запасному, отстреливался вытяжной. И все. И запасному не за что зацепиться, вокруг ничего не обвиться. Это первое. Второе, по-моему, еще доработали вот эту камеру, сделали поверхность более скользкой. Но жизнь человека уже нельзя было вернуть.

В. Дымарский — Это да. Георгий Михайлович, а вот тот отряд, первый отряд космонавтов. Ну, вы были — вы там с 1966 года, если я не ошибаюсь.

Г. Гречко — У нас был, в принципе, второй отряд.

В. Дымарский — Да. Но вы были все равно в этой сфере, да?

Г. Гречко — Да, мы готовились часто очень вместе.

В. Дымарский — Ну, вот, у вас, я не знаю, было понимание, были какие-то разговоры между вами о том, что, вот, нас поддерживает руководство, молодцы, да?

Г. Гречко — Нет, я не люблю, когда поддерживают словами. Сейчас очень много вранья и когда официальные люди что-то поддерживают, я им не верю. А тогда... Я ценю только когда поддерживают делами. И, вот, когда мы запустили первый спутник, то в нашем городке под Москвой, который теперь носит имя Королев, а раньше это были Подлипки, а еще раньше это называлось Подлипки Дачные. Так вот, Хрущев, наш дорогой Никита Сергеевич дал приказание. Нам построили квартал домов. А раньше строился 1 дом в 2 года, а теперь построили за год целый квартал. Построили новую больницу, новый стадион и новый Дом культуры. Да такой хороший, что через пару лет он попал в «Правде» как образец излишеств в архитектуре.

Вот, я, молодой специалист тогда был, я бы должен был ждать квартиры, ну, много лет. А я ее получил быстро. Да, это хрущевка, или как теперь издеваются, хрущоба. Низкий потолок, совмещенный узел. Но! Там была керамика, там была ванна, там была плита. То есть мне, молодому специалисту достаточно было за 15 рублей купить раскладушку и можно жить — заходи и живи.

Сейчас, вот, мы купили дочери квартиру. Я когда вошел, у меня первое желание было выброситься в окно. Потому что это была не квартира, это было нечто грязное, кривое. Между стенами можно было просунуть руку и поздороваться с жильем соседней квартиры.

В. Дымарский — Это где, в Москве?

Г. Гречко — Под Москвой. Вместо пола это была грязная яма. И, вот, кто этого не знает, кто не жил в общежитии, кто не жил в частном секторе, когда тебе владелица говорила «Здесь не ходи, здесь музыку не заводи, здесь гостей не приглашай», вот тот считает, что хрущобы. А на самом деле, получить вместо всей этой радости общежития свою квартиру — ну, какое это значение имеет, какой там потолок, когда там жить можно, когда там стояла и электрика, и гидравлика, все что надо? Так что дорогой Никита Сергеевич.

В. Дымарский — Спасибо ему.

Г. Гречко — Спасибо вам. Потому что это для советских людей было очень важно — это я знаю по себе.

В. Дымарский — Георгий Михайлович, а существует некая официальная, неофициальная, как считается, дата начала вообще космического проекта? Я это спрашиваю у вас, потому что Григорий Исаев из Самары спрашивает нас: «Какова роль Сталина в космическом проекте?» Я думаю, что, видимо, в самом космическом никакой, но, все-таки, разработка ракетной техники начиналась тогда, да?

Г. Гречко — Ну, у меня есть книжка, у меня несколько тысяч книг дома — стен у меня голых нету, только полки книжные. У меня есть книжка «Космонавты Сталина», не помню автора. Естественно, что при Сталине никаких космонавтов не было. А, вот, дальше... Я со Сталиным не разговаривал, нет, я читал его труды гениальные (в кавычках). Но Королев рассказывал. Когда строилась программа ракетной техники, как военной, как боевой, я не знаю, Королев иногда мог что-то сказать немножко больше, чем было на самом деле — он был фантазер, а иначе бы он и не стал главным конструктором ракет (он же трактора конструировал). И, вот, он рассказывал так. Что пришли в кабинет Сталина, он был по рангу самый низший там. И все прошли вперед и сели, а ему и стула не было. Он дальше говорит, что Сталин одной рукой взял стул, ему пододвинул. И дальше докладывать Сталину никто не хотел, потому что боялись. И тогда сказали, чтобы Королев докладывал. И, вот, Королев стал докладывать: «Р-1 мы скопировали с немцев, точная копия и уже летает. Р-2 — это улучшенная ракета немецкая, Р-3 — это уже практически своя. Р-7, вот эта знаменитая семерка, Р-9 — это на спутник, Р-10 — это на Марс или на Луну». Сталин его остановил и сказал (это так Королев говорил, я при этом не присутствовал): «Р-1 запускайте, Р-2 делайте, об Р-3 думайте, об остальных забудьте».

В. Дымарский — Ну, то есть только военное направление, да?

Г. Гречко — Да, конечно. Так, и Хрущев же через много-много лет тоже, ведь, не давал Королеву ракету под спутник, потому что считал, что надо лишнюю ракету поставить на дежурство, чтобы американцы знали, что с нами шутить сейчас уже нельзя.

В. Дымарский — Есть еще один вопрос от пенсионера из Санкт-Петербурга. Сегодня, видите, Санкт-Петербург активный, ваш родной город.

Г. Гречко — Ну, мой родной город, на самом деле, Ленинград. Ленинград — это была культурная столица Советского Союза, а Петербург — это, говорят, бандитский Петербург.

В. Дымарский — Ну, да. Есть такой фильм. «Как могут сосуществовать космос и религия? — пишет нам Борис Наумович из Санкт-Петербурга. — Хрущев решил, что он религию победил». Я помню это заявление Никиты Сергеевича было после полета Гагарина, что никакого бога там нет. Вот, значит, Гагарин слетал, никого не увидел там, да?

Г. Гречко — Да, ну, на самом деле это было так. На приеме в честь полета Гагарина Хрущев отвел Гагарина в сторонку и чтобы никто не слышал, спросил: «Ну, а бога ты видел?» И Гагарин сказал: «Конечно, видел. Бог есть». И Хрущев сказал: «Ну, я-то так и знал, но ты об этом больше никому не говори».

В. Дымарский — Что, серьезно?

Г. Гречко — А потом был Гагарин у Папы Римского, и тот тоже его немножко в сторонку отвел: «А бога видел?» И Гагарин сказал: «Да нет никакого бога. Естественно, я не видел». И Папа Римский говорит: «Ну, я-то это знал, но ты больше никому об этом не говори». Это, естественно, анекдот. А теперь космонавтика и бог. Вы знаете, космонавтика — это наука и техника. Бог — это душа, это вера, это некая моральная опора. Вот, во время войны все верили в бога, потому что жить хотелось, а другого защитника во время войны у человека не было. И, вот, я считаю — ну, это мое личное мнение, могут люди со мной не соглашаться — что вера в бога обязательно должна быть. Потому что иначе гениальный ученый может изобрести такую бомбу или такой вирус, или такое проникновение страшное вглубь материи, что он уничтожит человечество, если он не верит в бога. А если у него есть мораль, если у него есть 10 заповедей, хотя бы для начала, глядишь, он не даст развиться вот этому чудовищному... То есть я считаю, что наука и техника — это одна сторона человеческой деятельности, а вера в бога — другая. И что только 2 вместе они позволяют человечеству развиваться без того, чтобы впереди было самоуничтожение. Это моя точка зрения. Я не настаиваю, чтобы другие ее перенимали.

В. Дымарский — Ну, сегодня такое впечатление, что все уже поверили в бога, все только и видим.

Г. Гречко — Вы знаете, когда я вижу вот эту толпу в церкви, я очень многим не верю, что они искренне туда пришли, вот, к богу, молиться, каяться. И выйдя из церкви, прекратить античеловеческие всякие действа. Как-то... Я же видел людей во время войны в церквях и я вижу сейчас. Вы знаете, лица-то, в основном, разные.

В. Дымарский — Ну да. Так. Антон, Москва: «В кинофильме „Серые волки“ Хрущев узнает о полете по телевизору. Насколько это близко к правде?»

Г. Гречко — Нет, конечно, это неправда. Более того, был очень интересный случай. Естественно, что о полете первым делом докладывали в Кремль первым лицам, и только потом давали сообщения. И, вот, был такой случай, когда полет начался, за рубежом уже начали передавать, а у нас молчат. И, вот, тогда женщина, фамилия Карнаушенко, она как-то занималась прессой, она дала разрешение сообщать об этом, минуя первое лицо. И, значит, ее тут же вызвали на ковер и грозили увольнением. И я, вот, забыл, она, по-моему, надела красивое платье, хорошо причесалась и пришла, и притворилась просто женщиной, которая могла ошибиться, и победила — ее не уволили.

В. Дымарский — Но, Георгий Михайлович, скажите — без этого вопроса мы не могли обойтись — Евгений из Томска спрашивает: «Так, все-таки, были ли американцы на Луне?»

Г. Гречко — Безусловно.

В. Дымарский — Ну, это, знаете, дальше целая книжка есть.

Г. Гречко — Да-да, это все ерунда. Вы поймите, мы с ними соревновались, даже сначала мы шли впереди к этому полету на Луну. Потом они нас обогнали. Очень ревниво американцы за нами следили, а мы за американцами — как отрабатывался двигатель, топливо, теплозащита, скафандры. Поэтому мы все видели, как они к этому готовятся. Ну, в конце концов, уже есть статья наших радистов, что, ведь, когда весь мир смотрел репортаж с Луны, как американские астронавты работают на Луне, в Китае был патриотический фильм, у нас как всегда Лебединое озеро. Но мы-то, космонавты сидели на Шаболовке в закрытом помещении и смотрели, как американцы ходят. И наши радисты принимали сообщения не из Голливуда, а с Луны. Ну и сейчас уже японская замечательная камера со спутника Луны сняла те места, где были посадки. И там даже видно посадочная осталась ступень, с которой стартовали, дорожка видна, когда американские астронавты тащили приборы. То есть теперь уже бессмысленно... Нет, сейчас есть люди, мой сын младший тоже не верит, что американцы были. Он со мной все время спорит. Но это уже, я считаю, упрямство. Потому что сейчас настолько очевидные доказательства существуют, что, конечно... Есть люди, которые будут говорить «Не верю», но оснований для такого неверия уже больше нет.

В. Дымарский — Так, Артур, опять Санкт-Петербург: «Добрый вечер. Скажите честно: а НЛО видели?»

Г. Гречко — Я честно всегда говорю, я не политик, поэтому я не вру. Значит, НЛО я... А, видел, конечно! Конечно, видел! Только давайте подумаем, что я видел. НЛО — он же так спросил? Неопознанный летающий объект. Да видел я много неопознанных. Что это было? То ли последняя ступень ракеты, то ли отработавший спутник, то ли просто кусок какой-то, который отделился. В этом смысле, конечно, видел, неопознанный. Но я бы... Ну, не знаю, голову на отсечение бы не дал, но пальцем бы пожертвовал, чтобы увидеть опознанный как тарелка летающий объект. Если бы, вот, ОЛО — вот это было бы потрясающе. Я ищу их, у меня по НЛО целая полка книг.

В. Дымарский — Я где-то прочитал, что вообще вы верите в инопланетян, в пришельцев.

Г. Гречко — Да, я в это верю, но я не верю, что они каждый день летают, похищают женщин и женщины от них рожают. Это пусть женщина рассказывает своему мужу, от кого она родила. Но я верю, что они могли, в принципе, прилетать, я верю в то, что они могут еще прилететь. Но, вот, пока что, видимо, у них перерыв какой-то в полетах.

В. Дымарский — Слушайте, я не понимаю, что это за вопрос — может, вы поймете: «А не жалко НИП-16?»

Г. Гречко — Значит, НИП — это измерительный комплекс, меряет траекторию, принимает сообщения.

В. Дымарский — А почему его надо жалеть?

Г. Гречко — Наверное, его убрали. Потому что я, вот, по 16-му точно не помню — по-моему, это где-то на востоке был. И когда связь у нас была только напрямую по УКВ, а КВ-связь потрясающе неустойчивая была, то роль НИПа была, ну, жизненноважная как сама жизнь, потому что только туда мы могли сообщить, что у нас, скажем, пожар или аварийное приземление. Еще были НИПы плавучие — это стояли корабли еще, они там, где не было Советского Союза, стояли. Но сейчас, когда спутники связи существуют, уже роль вот этих наземных НИПов не такая важная. Ну вот, насколько я помню, я смотрел запуски других космонавтов, всегда НИП — он один, это примерно 800 метров от старта. С одной стороны, ты защищен этой глыбой башни, с другой стороны ты ближе всего к старту. Вот, земля трясется, ты трясешься. В общем, это хорошая вещь.

В. Дымарский — Георгий Михайлович, а какие-то вообще... Вот, в свое время, когда все это начиналось, это же было страшно все засекречено, да? Все, что связано с космосом. Но сейчас уже, наверное, это бессмысленно, уже все всё знают. Или, все-таки, еще остаются какие-то секреты?

Г. Гречко — Да и тогда не было секретов. Скажем, как называется наш космодром? Байконур. Байконур — это город, по-моему, 300 километров от того места, с которого мы летаем. Это придумали это название, чтобы на 300 километров обмануть американцев, которые там из-за границы радарами мерили, откуда мы летаем с точностью до метра. Или когда туда приезжал, по-моему, де Голль, то заменили указатели на дорогах. Это уже Казахстан, да? А судя по этим указателям, это было Поволжье. Но с ним было, по-моему, полделегации разведчиков, которые прекрасно знали, что это не Поволжье. Так что...

В. Дымарский — Георгий Михайлович, у нас буквально уже последняя минута, но я хочу, чтобы вы ответили на этот вопрос. Иван из Москвы спрашивает: «Почему не летят на Марс?» А я еще добавлю: «Луна». У нас, все-таки, еще остается эта задача или нет?

Г. Гречко — На Луне — вот, был решен, что такое Луна, из чего она состоит, характеристики и так далее, и привезены образцы. То есть, как бы, первый этап исследований Луны закончен, теперь надо осваивать Луну. Если это нужно, если на это есть деньги и воля, то теперь надо начинать следующий просто этап.

В. Дымарский — А Марс?

Г. Гречко — Ну, я бы на Марс уже полетел. Более того, если бы не погиб на операционном столе из-за неправильной подготовки операции Королев, я лично уверен, что мы бы на Марсе уже были.

В. Дымарский — Георгий Михайлович Гречко, дважды герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР. Спасибо вам большое за участие в этой передаче. Не знаю, мне было очень интересно. Всего доброго, до встречи через неделю — это я прощаюсь с нашей аудиторией.